Над мертвым плачися, изчезе бо свет: сладчае плачися над мертвым, яко почил есть

(Сирах. 22, 9-10). Надгробное рыдание творяще песнь: Аллилуиа.

Сѣ́ющии слезами, рáдостiю пожнутъ.

Ходя́щии хождаху и плакахуся, метающе сѣ́мена своя́: грядуще же npiúдутъ рáдостiю, вземлюще рукоя́ти своя́.

(Пс. 125, 5-6).

Пролiю́ предъ ни́мъ молéнiе мое, печаль мою́ предъ ни́мъ возвѣщу.

(Пс. 141, 3).

 

Приидите, последнее целование дадим, братие, умершему, умоляюще о нем Бога: оставляет он нас и ко гробу тщится, не печется более о суетных, отцы и братие! се разлучаемся с ним, упокоити его, Господу помолимся!

Какое разлучение, о братие! Какое рыдание в настоящем часе! Приидите и целуйте бывшаго вмале с нами: предается он гробу, с мертвыми погребается и всех нас ныне разлучается, упокоити его Господу помолимся.

Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть, и вижу во гробе лежащую по образу Божию созданную нашу красоту, беззрачну, безславну, не имущую вида. О чудесе! что сие еже о нас бысть таинство! Како предахомся тлению, и припрягохомся смерти? Воистину Бога повелением, якоже писано есть, подающаго преставлшемуся упокоение!

Обольемся все слезами, когда видим пред собою почившаго, и приближившеся все целовати, ровно же и сия привещавати: се оставил еси любящия тя, не глаголеши с нами прочее, о отче! чесо ради не глаголеше, якоже глаголал еси нам? но сице молчиши, еже глаголати с нами: Аллилуиа...

Се ныне видим лежаща, но нам к тому не предлежаща: се уже и язык умолче, се уже и устне престаша: здравствуйте друзи, чада: спасайтеся братие! спасайтеся знаемые! аз бо в путь мой шествую; но память творите о мне с песнию: Аллилуиа...

Воспоминаю вам, братие мои, и чада, и друзья мои, не забывайте меня, когда молитесь ко Господу: молю, прошу, и с умилением взываю, навыкайте сим в памяти, и плачите меня день и нощь, якоже Иов, к друзьям, реку к вам: седите паки рещи: Аллилуиа...

Се лежу, возлюбленные мои братие, посреде всех молчалив и безгласен: уста упразднишася, язык преста, и устне препяшася; руце связастеся, и нозе сплетостеся; зрак изменися, очи угасосте и не видят рыдающих; слух не приемлет печалующих вопль; нос не обоняет кадильнаго благовония: истинная же любовь никогда же умерщвляется.

Темже молю всех знаемых и другов моих, помянайте меня пред Господом, яко да в день судный обрящу милость на Судищи оном Страшном.

Спасайтесь, отцы и братие, спасайтесь все друзи: сродницы же и чада: в путь бо иду, имже никогда же шествовах, но приидите помянувши мою к вам любовь, последуйте, и гробу предадите тело мое, и имущаго судите смиренную мою душу, со слезами Христа молите, яко да огня измет мя негасимаго.

Духовные мои братие и спостницы, не забудьте меня, когда молитесь, но зряще мой гроб, поминайте мою любовь и молите Христа, да учинит дух мой с праведными.

Образ есмь неизреченныя Твоея Славы, аще и язвы ношу прегрешений, ущедри Твое создание, Владыко, и очисти Твоим благоутробием, и возжеленное отечество подаждь ми, рая паки жителя мя сотворяя.

Тебе, благодетелю, и всех Владыце Христу, припадаем со слезами тепле, надгробную сию с плачем взывающе песнь: вернаго раба Твоего упокой, яко благоутробен.

Не забывай вопиющих Тебе с плачем прилежно, Святая Богородице, всех упокоение, обрести благая верному Твоему рабу, от нас преставлшемуся.

Присномятежное море жития претек, к Твоему пристанищу притече верою преставивыйся, но во Твоей тихости и присноживотной сладости, со святыми наставляяй его, упокой Христе душу раба Твоего.

Душа моя тужит, и очи мои желают слез. Кто даст главе моей воду, и очесем моим источник слез? И плачуся непрестанно день и нощь, да ослабу прииму болезни сердца моего. «Велию соделовает печаль, и смущение и сокрушение сердца, разлучение между любящими. Яко тяжко есть разлучатися душе с телом, тако любимому от любящаго: понеже по общему разумению, душа паче тамо живет, идеже любит, нежели тамо, идеже оживляет. Печальное и слезное разлучение бывает между любящим, а наипаче в то время, егда сицевое бывает разлучение, яко друг друга к телу видети невозможно. Всякое разлучение между любящим печаль соделовает, паче же всех смерть. Не что иное бо смерть есть, токмо разлучение души от тела, и от другов, и от всех, с которыми обращение бывает. «О, коль болезненно любящим разлучение сие смертное!...» — пишет святой Димитрий Ростовский. «Что ни говорите сердцу, а ему сродно горевать о потере близких; как ни удерживайте слезы, а они невольно струятся ручьем над могилой, в которой сокрыт родственный, драгоценный прах. Правда, слезами не возвратить того, что взято могилой, но потому-то и слезы струятся ручьем, что возврата нет из могилы..... Сам Спаситель, до конца претерпевший Свои неописанно тяжкие страдания на Кресте, над прахом друга Своего Лазаря возмутился духом и прослезился».

Многие примеры видим в Священном Писании и в Житиях Святых оплакивания своих умерших. А нам, немощным людям, кольми паче свойственно есть оплакивать близких усопших; однако ж, эта скорбь должна иметь границы и слезы наши должны иметь свою меру, но не так, как у тех, о которых говорит Апостол: Якоже и прочие неимущии упования (1 Сол. 4, 13).

Да и не только людям сродна слезная печаль и сетование о разлуке с почившими, но и бессловесные животные оплакивали подобно людям разлуку свою с человеком, к которому имели признательность и которого навсегда лишались.

Трогательное повествование о сем сообщает святитель Димитрий Ростовский в житии преподобного Герасима Иорданского. Даже самые воспоминания о почивших близких нам людях бывают для нас отрадны и утешительны, и самые те места, в коих обитали они, будут напоминать о бывшем радостном утешении и извлекать из ней признательную слезу; ибо радость любезна — бывает слезна. Так бывало и в древности: обитель, в которой обитал великий старец, многие благоговеющие посещали, а ученики старца, по кончине его, пересказывали посетителям: на сем месте отец наш с приходящими всегда беседовал, здесь он сиживал и читывал, здесь молился, а здесь трапезовал; вот в этом месте уединялся он для богомыслия, а в этом принимал весьма краткий покой. И прочее, и прочее; а посетители с благоговением всё это слушали, удивлялись и плакали; ибо в разлуке и это служит немалым утешением.

«Егда же преподобный авва Герасим ко Господу отиде и от Отец погребен бысть, по смотрению Божию лев (яже служаше Преподобному более пяти лет) не обретеся тогда в Лавре и по малем времени прииде, и искаше Старца своего. Авва же Савватий и ученик аввы Герасима, видев льва, глагола к нему: Иордане (иже бе имя тому льву, нареченное Преподобным), Старец наш остави нас осиротелых, и ко Господу от иде! И даяше ему пищу, глаголя, возми и яждь: лев же не хотяше прияти пищи, но часто семо и овамо смотря, и своего Старца лица, рыкаша вельми скорбящи. Авва же Савватий и прочии старцы, поглаждующе его по хребту, глаголаху: от иде Старец ко Господу, оставив нас; но тако глаголюще, не можаху того уставити от вопля и рыкания: и елико они словесы своими утешити его мняху, толико он паче рыдаше, и подвизаше больший вопль рыкая, и изменяя гласы, и лицем и очесы являя печаль свою, юже имеяше, не видя Старца. Тогда глагола ему авва Савватий: «Аще не имаши нам веры, пойди с нами, и покажем ти место, идеже лежит Старец. И поемши его, веде на гроб, идеже Преподобный бе погребен. Отстояше же гроб от церкви, яко пять ступеней ножных, и став авва Савватий верху гроба Преподобнаго, глагола ко льву: се здесь Старец наш погребен есть, и преклонь колена верху гроба старча, авва Савватий плакаше. Лев же сия слышав, и видев плачуща Савватия, ударяше и той главою о землю, рыкая зело. Таже рыкнув вельми, издше абие верху гроба Старча».