4
Эмма Фрост предупредила учеников: насилие в школе недопустимо ни в какой форме. Однако не успело это предупреждение отзвучать, как школу атаковали Стражи.
Без каких-либо предупреждений. Вот Эмма закончила речь – и в следующую же секунду с зала сорвало крышу. Внутрь сквозь красноватую дымку проникли лучи солнца, но никто не обратил на них внимания: все были слишком заняты, уворачиваясь от обломков, посыпавшихся с потолка.
Многим ученикам в свое время приходилось видеть Стражей, охотящихся на мутантов – по телевизору. Но телеэкран никак не мог передать, насколько они огромны в действительности. Страж был просто исполинским, а перепуганным ученикам казался даже больше, чем на самом деле. Росту в лилово-синем роботе было двадцать футов, однако позже некоторые клялись, что он был выше Монумента Вашингтона.
За спиной первого появился второй. Бесстрастный взгляд светящихся желтых глаз устремился вниз.
Лишь горстка учеников отреагировала на угрозу в манере, подобающей тем, кто наделен сверхчеловеческими силами. Один из мальчиков взмыл в воздух, как можно проворнее лавируя между падавшими вниз обломками. Другая, азиатская девочка со смесью страха и решимости на лице, создала силовое поле, повторявшее формы ее тела, будто своеобразная энергетическая броня.
Но подавляющее большинство бросилось бежать – прочь от надвигающейся опасности.
– Мутанты. Вижу цель, – пророкотал ближайший из Стражей.
Несколько учеников попадали на пол, сбитые с ног, и чудом не были затоптаны бегущими. Все знали: Стражи созданы специально для розыска и уничтожения мутантов.
Скотт Саммерс вскочил на ноги, резко вскинул визор на лоб, и его скучная речь тут же стерлась из памяти учеников, узревших Циклопа в действии. Красный лазерный луч из его глаз ударил в грудь ближайшего Стража. Гигантский робот зашатался, но не остановился. Хэнк Маккой сорвал с шеи галстук. Весь его лоск, вся утонченность столичного эрудита вмиг исчезли, сменившись оскалом создания, которому как нельзя лучше подходило имя Зверь.
Китти Прайд подалась назад – прямо сквозь кресло. Ее сила не предоставляла особых возможностей для атаки, но Китти внимательно вглядывалась в наступавшего робота в поисках слабого места, возможности нанести удар по незваному гостю.
Крики, грохот и вспышки взрывов, устрашающий рев Зверя, гвалт и топот учеников, едва не поубивавших друг друга, лишь бы только убраться подальше от ужасного огромного робота, движущегося прямо на них…
Лишь Эмма Фрост не поддалась всеобщей суматохе. Она безмятежно коснулась пульта, лежавшего перед ней на кафедре.
Стражи тут же исчезли. Исчезли и обломки. Потолок восстановился сам по себе – на месте огромной дыры возник ровный лист металла.
Но ученикам трудно было вот так, сразу поверить, что им ничто не угрожает. Всеобщее возбуждение все еще было крайне велико. Один из студентов привалился к стене, драматически схватившись за грудь. (Позже выяснилось, что он страдает от нервной изжоги.)
Наконец все взгляды устремились на Эмму. Та спокойно стояла на месте, совершенно равнодушная к ею же учиненному пандемониуму.
– Итак, чему мы научились? Что мы узнали? – спросила она как ни в чем не бывало – будто мать у ребенка, вернувшегося из детского сада. – Ну? Кто ответит?
Никто не отвечал. Неудивительно. Ученики до сих пор не могли прийти в себя, а Циклоп, Зверь и Китти просто испепеляли Фрост взглядами, раздраженные тем, что послужили пешками в устроенной Эммой битве умов.
– Мы узнали, – продолжала она, – что нас ненавидят все и всюду. Мир никогда не будет для нас спокойным и уютным. Вот почему так важен самоконтроль и воздержание от насилия. Мы должны доказать, что не представляем собой угрозы. Мы должны относиться к обычным людям с уважением, сочувствием и пониманием, но никогда – с доверием. Ну что ж, вас уже распределили по комнатам. Занятия начинаются с завтрашнего дня. Все свободны.
Она проводила взглядом покидающих зал учеников. Некоторые никак не могли справиться с дрожью. Слышались нервные перешептывания:
– Здесь – что, всегда так?
Китти шагнула к Эмме.
– Следовало ожидать! – прорычала она. – Устроить вводную встречу в Комнате страха… Мне следовало ожидать, что ты устроишь какой-нибудь голографический трюк, чтобы заставить их навалить в штаны от страха.
– Да. Следовало, – ответила Эмма, ничуть не смущенная явной злостью Китти. – Возможно, во время учебы в этой школе ты не получила достаточной подготовки. Возможно, тебе необходимо повторить курс – раз, а то и два. Быть может, кое-какие из моих лекций окажутся для тебя полезными.
– Вот как? Что же ты преподаешь? Противодействие Темным искусствам?
– Возможно, в следующем семестре.
Эмма изящно шагнула вниз, спускаясь с кафедры. К ней подошел Хэнк, разозленный не меньше, чем Китти. Рубашка его была расстегнута до середины, очки – зажаты в кулаке.
– Эмма, ты представляешь себе, что здесь могло случиться?
– Это был рассчитанный риск.
– Эти ребятишки… – он указал когтистым пальцем вслед уходящим ученикам. – Эти ребятишки были охвачены паникой. Один, а то и не один из них, мог серьезно пострадать в давке. Это ты учла в своих расчетах?
– Да, учла. Как и то, что каждый мнит себя героем, – бровь Эммы выгнулась изящной дугой на гладком лбу. – Каждый воображает, что, столкнувшись с опасностью, именно он спасет всех и вся. Это приводит к излишней самоуверенности, которая, в свою очередь, ведет к гибели. Эти дети только начинают узнавать, каково это – быть мутантом в мире, где их убьют, как только опознают. Им нужен исходный ориентир, точка отсчета. Им нужно честно оценить свои возможности и понять, как далеко им необходимо продвинуться. Каждый из тех, кто завизжал, побежал, вжался в землю перед лицом угрозы, которую счел реальной, устыдится своей реакции. Они будут вынуждены трезво оценить себя и увидят свои недостатки. Они поймут, к чему стремиться, над чем работать, и в случае реальной угрозы – которая неизбежно возникнет – будут готовы. По крайней мере, настолько, насколько мы сумеем подготовить их. Кстати, доктор Маккой… – Эмма слегка улыбнулась. – Превосходные очки. Чудесная маскировка. Когда вы надеваете их, вас просто не узнать.
Она обернулась к Скотту. Казалось, все замерло. Даже Китти с Хэнком взглянули на Скотта, ожидая, что скажет он.
Но он не сказал ничего. Он просто стоял и смотрел на Эмму, и лицо его не выражало ничего.
Казалось, молчание будет тянуться вечно. Эмма молча развернулась и пошла к выходу, покачивая бедрами на ходу.
– Отлично, Скотт, – сказала Китти. – Ты все сказал ей, не говоря ни слова.
– Мы еще обсудим это, – ответил Скотт. – Но не здесь и не сейчас.
– Когда же?
– Когда я успокоюсь.
Он тоже направился к выходу. Китти и Хэнк взглянули друг на друга.
– Он что – злится? – неуверенно спросила Китти.
– Да, действительно, – ответил Хэнк. – Как ты могла заметить, уголок его рта слегка дрогнул. Верный знак.
* * *
Их пути не пересекались весь остаток дня, пока они не оказались в комнатах, где жили вдвоем. Только здесь у Скотта, наконец, появилась возможность поговорить с Эммой с глазу на глаз.
В их апартаментах имелось два рабочих стола – по одному на каждого, один напротив другого. Здесь же стояли несколько стульев для внеурочных встреч с учениками. С этим исторически сложилась любопытная, но вовсе не удивительная картина: учеников обычно тянуло к Эмме, тогда как ученицы с тоской глазели на Скотта. Как-то Скотт спросил Эмму, не подслушивает ли она украдкой мысли мальчишек. Та рассмеялась и ответила:
– Поверь, если даже я вдруг лишусь телепатического дара – и вдобавок оглохну, онемею и ослепну – я все равно буду точно знать, что они думают.
Теперь они стояли друг перед другом, каждый у своего стола, Скотт – со скрещенными на груди руками, Эмма – откинувшись назад, опустив ладони на стол и, как невольно отметил Скотт, слегка подавшись вперед бедрами.
«Пытается отвлечь. Не позволяй ей этого. Не отвлекайся».
– Следовало предупредить меня, что ты намерена сделать, – исключительно деловым тоном сказал он.
– Но ты бы сказал «нет».
– Среди прочего.
– По-моему, просить прощения – лучше, чем разрешения.
Голос ее звучал слегка дразняще, но Скотт не поддержал этот тон. Лицо его оставалось строгим.
– И Китти и Хэнк были совершенно правы.
– Я тоже. Или я за это очков не получу?
– Если бы без несчастных случаев не обошлось, твоя правота не значила бы ничего. Как готовить детей к будущему, если у них нет будущего, поскольку они гибнут на занятиях? Мы оба понимаем: с началом хаоса, с началом их бегства могло случиться все, что угодно. Кто-нибудь мог погибнуть…
– Что за беда? Если им суждено умереть, пускай себе умирают, и тем сократят излишек населения!
Эту цитату Скотт узнал не сразу.
– А-а, теперь ты – Эбенезер Скрудж, вот как? Хочешь, чтобы тебя считали именно такой? Черствой и бессердечной?
– Скотт, вспомни: разве за все те годы, что мы знакомы, меня хоть когда-нибудь волновало, что люди думают обо мне?
Вопрос был справедлив.
– Нет, – признал Скотт. – С другой стороны, я не считаю тебя черствой и бессердечной. Отсюда вопрос: почему ты хочешь, чтобы люди думали иначе?
– Я бы еще отметила, что слова об излишке населения принадлежат Духу нынешнего Рождества, высмеивающему суждения Скруджа. А Дух нынешнего Рождества любил людей превыше всего на свете.
– Значит, ты хочешь сказать, что сделала это из великой любви к ученикам.
– Иногда быть добрым значит быть жестоким, – ответила она, изящно пожав плечами.
Но Скотт не поддавался.
– В своем поступке ты была неправа. И то, что ты не посоветовалась со мной, доказывает: ты сама понимала свою неправоту.
Эмма испустила раздраженный вздох. Оставив вкрадчивый тон, она заговорила покорно, по-деловому:
– Во время вводной встречи я наблюдала учеников. Почти десять процентов из них немало обрадовались предстоящему бою. Я решила, что мы должны знать…
– Знать, кто именно, – закончил ее мысль Скотт. – Чтобы выявить наиболее подходящих для боевых подразделений… и самых безрассудных, кто, вероятнее всего, погибнет в реальном бою. Довод веский, и я бы принял его – вот только именно ты решила устроить вводную встречу в Комнате страха. А из этого я могу сделать вывод, что ты обдумала все заранее, а не действовала под влиянием момента.
– Зачем тратить время на это вербальное фехтование, Скотт? То, что я сделала, очень помогло в оценке учеников, а было ли оно задумано заранее, предпринято под влиянием момента, или и то и другое разом – какая разница? И вообще – где еще проводить вводную встречу, если не в Комнате страха? Это самое большое помещение в доме, если только ты не предпочел бы провести встречу в ангаре… Но в этом случае большинство участников только и делали бы, что разглядывали «Черного дрозда».
«Черный дрозд» был излюбленным транспортным средством Людей Икс – стремительным даже с виду самолетом, начавшим свою жизнь как простой самолет-разведчик. С тех пор самолет был снабжен ударными ракетами и прочим вооружением.
– Не уверен. Если на кафедре ты, кто в силах отвлечься на что-то другое?
– Бог ты мой, Скотт! – Эмма расправила плечи и двинулась к нему, виляя бедрами с агрессивным кокетством. – Уж не комплимент ли это? Еще пара таких же – и ты действительно вскружишь мне голову.
– Это всегда успеется, – на миг задумавшись, Скотт вернулся к делу. – Значит, почти десять процентов учеников… Кто именно?
– Скотт, я – не профессор Ксавье, несмотря на некоторое сходство, – уклончиво ответила Эмма. – Как ни больно было это признавать, мне, как телепату, до его уровня очень и очень далеко. Он владеет своим разумом, будто хирург – скальпелем. Меня же можно сравнить разве что с кувалдой. Я не могу определить с такой точностью, особенно когда дело касается незнакомых разумов, с которыми я сталкиваюсь впервые. Но, если хочешь, я могу просмотреть списки и попытаться сузить круг вероятных подозреваемых… – подойдя вплотную, она положила руку ему на грудь и заглянула в красную щель визора, отделявшего Скотта от всего остального мира. – Но не сегодня.
– Не сегодня.
– Нет, – взгляд ее скользнул в сторону двери в дальнем углу комнаты – той, что вела в их спальню. – На сегодняшний вечер у меня другие планы.
– И они касаются меня.
– Что ж, я могла бы начать и без тебя, но предпочла бы, чтобы и ты присоединился.
«Снова пытается отвлечь. Не позволяй ей этого. Не отвлекайся».
И все же Скотт отвлекся.
Позже, когда они избавились от одежды и тела их соединились, им удалось – всего на миг – уйти, сбежать от истины, которой ни одному из них не хотелось признавать, о которой не хотелось даже думать.
Некоторым из этих ребятишек предстояло погибнуть. То, что случилось днем в Комнате страха, было лишь генеральной репетицией настоящей жестокой гибели, ожидавшей некоторых из них. Кого? Этого невозможно было знать заранее. Но некоторых – наверняка. Возможно, многих. Возможно, даже всех.
И каждый из них погибнет по одной и только одной причине. Из-за того, что они, эти двое в постели, отчаянно ищущие друг в друге забвения, не справились со своей работой, не сумели подготовить учеников к тому, с чем тем придется столкнуться. Смерть этих молодых людей – наступит ли она через год, через пять, через пятьдесят лет – произойдет из-за того, что Скотт, Эмма и прочие преподаватели оказались никуда не годными учителями.
Ощущение будущего, несущегося им навстречу с неумолимостью товарного поезда, не оставляло их ни на день, ни на час. Но если хоть на миг удастся избавиться от кошмаров, преследующих их по пятам, ночь будет доброй. Просто прекрасной.
