Глава тридцать первая

– Неплохо бы тебе добавить малую толику кокетства: покачивай бедрами, когда войдешь с блюдом, – заметила Гвинет, стоя в кухонных дверях.

Паулина не замедлила высказать свое несогласие:

– Это священная трапеза, Гвинет.

– А еще праздничная, – парировала Гвинет, снимая с вертела на блюдо полдюжины поджаристых голубей. – А как по-твоему у Выживших родились все их Первые дочери? Бьюсь о заклад, Морриган наверняка умела покачивать своими бедрами.

Паулина округлила глаза и поцеловала пальцы, прося прощения у богов за святотатственные речи Гвинет.

Я вздохнула, преувеличенно громко.

– Лично я не собираюсь ни с кем кокетничать.

– Да ты вроде уже? – усмехнулась Гвинет.

Я не ответила. Гвинет заметила мое разочарование, как только я появилась на кухне. Рейф снова, не в первый раз, из внимательного и ласкового превратился в глыбу льда, как только мы подошли к постоялому двору. Войдя, я с силой хлопнула дверью, и Гвинет слышала, когда я чуть слышно пробормотала себе под нос «И что с ним такое?». Я попыталась отговориться, что имела в виду Энцо, но безуспешно.

– А как насчет второго, блондинчика? Что с ним не так?

– Все с ним так! Почему ты…

– Мне кажется, что глаза у него добрее, – сказала вдруг Паулина. – И голос такой…

– Паулина! – я не поверила своим ушам. А моя подруга опустила глаза выкладывая на блюда фасоль.

– Не строй из себя невинную овечку, Лия. Сама знаешь, они оба тебе нравятся. Да и кому бы не понравились?

Я вздохнула. В самом деле, кому. Но я чувствовала нечто совсем иное, чем просто симпатию. Я разложила щавель, плоды шиповника, одуванчики, мушмулу на блюда вокруг голубей – красивое съедобное гнездо. Хотя я промолчала, Гвинет с Паулиной продолжали болтать, обсуждая лучшие качества Рейфа и Кадена и того, как мне следует в дальнейшем вести себя с ними.

– Приятно, что моя дружба доставляет вам обеим столько радости.

Гвинет встрепенулась.

– Дружба? Ха! Хотя, конечно, самый надежный способ добиться расположения одного ухажера – одарить второго своей дружбой.

– Довольно, – попросила я.

В дверь, ведущую в зал, заглянула Берди.

– Готово?

Каждая из нас взяла по блюду, и мы вошли в обеденный зал, освещенный свечами. Берди сдвинула четыре столика вместе, так что получился один общий стол посередине. Гости уже сидели вокруг стола: Каден, Рейф и еще три постояльца. Остальные ушли на общую трапезу в Сакристу.

Мы поставили блюда в центр стола, и Паулина с Гвинет быстренько заняли пустующие места, оставив мне стул между Каденом слева и Рейфом, который пристроился на углу, справа. Когда я села, Рейф улыбнулся, и моя грусть тут же рассеялась, уступив место надежде. Берди заняла место во главе стола и запела поминовение. Мы все присоединились, но я заметила, что Рейф только открывает рот и шевелит губами. Он не знал слов. Неужели его совсем ничему не учили? Это была самая распространенная молитва, известная каждому ребенку. Я покосилась на Паулину, сидевшую по левую руку от Кадена. Она тоже заметила. А вот Каден пел чисто и ясно. Он был научен священным песнопениям.

Закончив петь, Берди вознесла благодарность за то, что лежало на блюдах – эту еду нашли Выжившие в изобилии, открыв новую землю. После того, как пища была благословлена, все приступили к трапезе.

Благочестивое бормотание сменилось веселыми возгласами и болтовней. Сегодня по традиции все полагалось есть только руками. Изменив обычаю, Берди сбегала в погребок за своим ежевичным вином и, разлив по стаканчикам, подала нам. Я отпила глоток сладкой темно-пурпурной жидкости и почувствовала, как в груди разлилось тепло. Обернувшись к Рейфу, я обнаружила, что он наблюдает за мной. Не отводя взгляда, я медленно откусила кусочек темного голубиного мяса, а потом неторопливо облизала жирные пальцы, смотря ему прямо в глаза.

Рейф сглотнул, хотя еще не съел ни куска. Протянув руку, он зачерпнул горсть кедровых орешков и, откинувшись на спинку стула, бросил их в рот. Один орешек упал и покатился по столу, а я поймала его и отправила в рот. Я медленно взмахнула ресницами, подражая всем ужимкам, какие только видела у Гвинет – и еще кое-каким. Рейф сделал глоток вина и ослабил ворот рубахи, грудь его поднималась от дыхания – и вдруг между нами будто снова упал ледяной занавес. Он отвернулся и заговорил о чем-то с Берди.

Мое негодование росло. Возможно, я не умею кокетничать и флиртовать. А может, просто затеяла флирт не с тем. Гвинет – она сидела напротив – головой чуть заметно указала мне на Кадена. Я кивнула и завела с Каденом разговор. Мы обсуждали процессию, таинства, игры, которые ожидались завтра. От меня не укрылось, что Рейф помрачнел, следя за нашей оживленной болтовней. Его собственная беседа с Берди постепенно увядала, и он раздраженно барабанил пальцами по столу. Я придвинулась к Кадену ближе и стала расспрашивать, в каких играх и состязаниях он собирается участвовать завтра.

– Я и сам пока не знаю, – Каден прищурился, в глазах таился вопрос. Он посмотрел на мою руку, лежащую перед ним на столе, вторгающуюся в его пространство, и наклонился ближе. – И в чем же мне стоит попробовать свои силы?

– Многим нравится борьба на бревне, но тебе, наверное, не стоит… – я положила руку ему на плечо. – Как твое плечо, которое я бинтовала?

Рейф оборвал разговор с Берди и повернулся к нам.

– Плечо полностью зажило, – улыбаясь, ответил Каден. – Ты хорошо его лечила.

Рейф с шумом отодвинул стул.

– Спасибо, Берди, за…

Кровь бросилась мне в лицо. Я поняла, что он делает. Это один из обычных его внезапных ледяных уходов. Я опередила это намерение, выскочив из-за стола раньше его, и бросила салфетку на стол.

– Я не так уж и голодна, оказывается, аппетит пропал. Прошу меня простить!

Каден хотел было пойти за мной, но Паулина схватила его за руку:

– Подождите уходить, Каден. Я как раз хотела спросить…

Остальных слов я уже не слышала: опрометью выбежала на улицу и направилась к домику, униженная. Мои сомнения и разочарование вернулись, набросились на меня с удвоенной силой. За спиной я услышала шаги Рейфа.

– Лия! Куда ты?

– Принять ванну! – выкрикнула я. – Мне нужна холодная ванна!

– Это было грубо с твоей стороны покидать ужин столь…

Я резко остановилась, повернулась к нему, кипя от злости – хорошо, что при мне не оказалось закрепленного на боку кинжала.

– Убирайся прочь! Понятно тебе или нет? Убирайся! Прочь! Сейчас же!

Я так же резко отвернулась, не проверив, слышал он или нет. Голова раскалывалась. Ногти впились в ладони. Я добежала до дому, отворила дверь рывком. Схватив мыло и вынув из шкафа полотенце, побежала к выходу и в дверях наткнулась на Рейфа.

Я отступила.

– Что с тобой такое? Твои глаза говорят мне одно, а поступки – совсем другое! Каждый раз, как мне начинает казаться, что нас что-то связывает, ты уходишь! Каждый раз, как я пытаюсь… – Я изо всех сил старалась не заплакать. Горло перехватило, и голос сорвался. – Неужели я тебе так отвратительна?

Рейф смотрел на меня во все глаза, не отвечая, хотя я стояла перед ним, ожидая чего-то, и я замерла от страшной догадки, что сказала правду. У него на скулах ходили желваки. Молчание длилось мучительно долго. Мне хотелось умереть. Его взгляд был холодным и осуждающим.

– Все не так просто, как…

Я больше не могла выносить эти его уклончивые общие фразы.

– Уходи! – снова выкрикнула я. – Прошу! Уходи отсюда! Навсегда!

Я выскочила из комнаты, краем глаза заметив, что он пошатнулся и ухватился за спинку кровати. Я со всех ног бросилась бежать к ручью.

Я слышала странные звуки, незнакомые моему слуху, то ли крики, то ли звериный вой – но они вылетали из моего собственного горла. Рейф все же последовал за мной. И я обернулась, чтобы выплюнуть новую порцию слов ему в лицо.

– Почему, во имя богов, ты мучаешь меня? Какое тебе дело до того, что я ушла? Ты встал из-за стола первым!

Грудь у него ходила ходуном, но голос звучал ровно и слова были холодными, как льдинки.

– Я уходил только по одной причине: мне показалось, что ты занята. Ты намереваешься сделать Кадена своим вторым любовником?

С тем же успехом он мог ударить меня в солнечное сплетение – его слова так же вышибли из меня дыхание. Я смотрела на него, хватая воздух открытым ртом и пытаясь осознать смысл сказанного.

– Вторым любовником?

– Я тебя видел, – заявил он, сверля меня холодным взглядом. – Твое свидание в лесу. Я слышал, ты называла его Вальтером.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о чем он говорит. А когда смысл его слов, наконец, дошел до меня, перед глазами повисла черная клубящаяся пелена.

– Ты… пустоголовый, твердолобый болван! – визжала я. – Вальтер – мой брат!

Я изо всех сил толкнула его в грудь ладонями, и он попятился назад.

А я побрела к ручью. На сей раз шагов за спиной не было слышно. Никто не окликал меня, не просил остановиться. Ничего. Мне было тошно, словно жирный голубь в желудке просился наружу. Любовник.

Рейф сказал это с полной уверенностью. Неужели он следил за мной? А увидел только то, что хотел увидеть, и ничего больше? Чего он ждал от меня? Я припоминала каждый шаг, каждое мгновение нашей встречи с Вальтером, недоумевая, как можно было так превратно все понять. Это было невозможно, если только наблюдатель не стремился заметить что-то непристойное. Я побежала Вальтеру навстречу. Выкрикнула его имя. Обняла его, целовала в щеки, смеялась и кружилась, взявшись с ним за руки. Вот и все.

Не считая того, что это была тайная встреча в лесной чаще.

Добравшись до ручья, я села на камень и стала растирать лодыжку. Она разболелась и пульсировала.

Что я натворила? В горле стоял тугой горький ком. Рейф видит во мне легкомысленную и ветреную служанку, которая заигрывает со всеми постояльцами подряд. Я закрыла глаза и нахмурилась, пытаясь прогнать боль.

Я совершила ошибку, признаю, причем роковую. Я слишком много мечтала. Рейф – просто постоялец. А я – служанка на постоялом дворе. И не более того. Я подумала об ужасной сцене во время ужина. Мой бесстыдный флирт с Каденом, все, что я наговорила Рейфу. Как можно было так ошибаться?

Я сползла с камня на землю, обняла колени и уставилась в ручей. Сейчас мне было не до ванны, горячей или холодной. Хотелось одного: лечь в постель, отвернуться к стене и спать долго, долго, делая вид, будто сегодняшнего дня никогда не было. Я говорила себе, что нужно встать, дойти до дома, повалиться на матрас, но продолжала сидеть, не сводя глаз с ручья, и думая о Рейфе, его лице, его глазах, его тепле, его надменности, его отталкивающей самонадеянности.

Я-то думала, что он другой. Все в нем казалось необычным во всех отношениях. Мне показалось, что между нами установилась какая-то особая связь. Как же я ошибалась.

Сверкающие блики на воде погасли, сменились темными тонами – день уходил. Я понимала, пора идти, пока Паулина не начала волноваться и искать меня повсюду, но ноги слишком устали и отказывались нести меня. Я услышала какой-то звук, тихий шорох. Обернувшись к тропе, я удивилась, что Паулина так быстро меня выследила, но это была не она. На тропе стоял Рейф.

С тяжелым вздохом я опустила веки. Прошу, уходи. Я не выдержу, не могу больше. Я открыла глаза. Он все еще стоял там, не двигаясь, с бутылкой в одной руке и корзинкой в другой. Высокий, стройный, такой великолепно и возмутительно безупречный. Я смотрела на него без выражения, на объяснения не было сил. Уходи.

Рейф сделал шаг ко мне. Я замотала головой, и он остановился.

– Ты была права, Лия, – сказал он тихо.

Я продолжала молчать.

– Когда мы впервые встретились, ты назвала меня неотесанным мужланом. – Он неловко переступил с ноги на ногу, помолчал, глядя в землю. Потом снова поднял голову. – Ты права, я именно такой – и даже хуже. Все сказаное тобой правда, включая твердолобого болвана. Это последнее особенно верно.

Он подошел ближе.

Я вздрогнула и снова помотала головой, желая остановить его. Он не остановился. Я вскочила на ноги, вскрикнула, наступив на больную ногу.

– Рейф, – заговорила я тихо, – просто уйди, пожалуйста. Все это – ужасная ошибка…

– Прошу. Позволь мне сказать, пока я не растерял решимость. – Между бровей у него пролегла страдальческая морщина. – Моя жизнь сложна, Лия. Многого я не могу тебе объяснить. Да ты и сама не захочешь знать. Но одно твое обвинение несправедливо, оно – полная неправда. – Он поставил на траву бутылку и корзинку. – Это твои слова, будто я считаю тебя отвратительной.

Я перевела дыхание. Он подошел вплотную, так что мне пришлось поднять голову, чтобы видеть его лицо. Он глядел на меня сверху вниз.

– С того самого дня, как я увидел тебя впервые, я каждую ночь засыпаю с мыслями о тебе, и когда просыпаюсь утром, мои первые мысли о тебе.

Он подошел невозможно близко, поднял руку, дотронулся до моей щеки, так легко, что я почти не ощутила прикосновения.

– Когда тебя нет рядом, мне нужно знать, где ты, чем занимаешься. Я мечтаю коснуться твоей кожи, твоих волос, пропустить между пальцев каждую темную прядь. Я мечтаю носить тебя на руках, держать за руку.

Его лицо было совсем близко, и я почувствовала его дыхание на своей коже.

– Я хочу крепче прижать тебя к себе и никогда не отпускать, – шептал он.

Мы стояли так целую вечность, и медленно губы наши встретились, теплые, нежные, его дыхание стало моим, а потом так же медленно, на мгновение задержавшись, наши губы снова разделились.

Рейф отшатнулся немного, чтобы посмотреть на меня, его руки скользили по моим волосам, пальцы перебирали прядь за прядью. Я протянула руки и обхватила его затылок, потом притянула его к себе, так что наши губы едва соприкасались, чувствуя трепет и тепло другого – а потом он снова поцеловал меня.

– Лия?

Услышав издалека голос Паулины, мы отпрянули друг от друга. Я вытерла губы, оправила блузку и увидела подругу, спускающуюся к нам по тропе. Мы с Рейфом неловко застыли, держа руки по швам, словно деревянные солдатики. Заметив нас, Паулина остановилась в отдалении.

– Простите меня. Уже смеркается, и, когда я увидела, что тебя нет дома…

– Мы как раз шли обратно, – ответил Рейф. Мы переглянулись, и в его глазах я прочла многое. За краткую долю секунды я успела увидеть в его взгляде главное: все, о чем я мечтала, было правдой.

Рейф подхватил с травы корзинку с бутылкой и протянул их мне.

– Мне подумалось, что аппетит может вернуться к тебе.

Я кивнула. Он был прав – я почувствовала, что аппетит уже вернулся.