Традюн: красный монастырь с золотыми башнями

В Традюн мы прибыли уже вечером. Последние лучи заходящего солнца освещали, как в сказке, красные стены и золотые крыши монастыря на холме. А за холмом, прячась от ветра, теснились дома деревни – как обычно в этой стране, построенные из необожженных глиняных кирпичей. Все жители местечка вышли из жилищ и молча поджидали нас. Нас тут же отвели в приготовленный для гостей дом. Едва мы успели внести внутрь свою поклажу, как появились несколько слуг и вежливо попросили явиться к их господам. И мы, исполненные надежды, отправились к дому двух высоких особ.

Пройдя сквозь толпу перешептывающихся чиновников, мы вошли в большую залу, где на возвышении восседал улыбающийся упитанный монах, а рядом с ним – светский чиновник того же ранга. Чуть подальше сидели настоятель монастыря, монах-чиновник из Гьябнака и непальский купец. Купец знал немного по-английски и был приглашен в качестве толмача. Для нас была приготовлена скамья из подушек, так что нам не пришлось сидеть как тибетцам, скрестив ноги. Сначала нас попотчевали чаем с печеньем, все вопросы были отложены на потом. Наконец нас попросили показать наш проездной документ. Он пошел по рукам, каждый из присутствующих его внимательно изучил. Некоторое время стояло тягостное молчание. И только потом чиновники начали высказывать свои сомнения. Неужели мы действительно немцы? Они просто не могли поверить, что нам удалось сбежать из английского лагеря, и думали, что гораздо вероятнее мы можем быть русскими или англичанами. Нам пришлось принести все свои вещи, их разложили во дворе и тщательно осмотрели. Больше всего чиновники опасались, что у нас может оказаться радиопередатчик и оружие. Очень сложно было убедить этих людей в том, что ничего подобного у нас с собой нет. Единственными предметами в нашем багаже, которые привлекли их внимание, оказались грамматика тибетского языка и книга по истории Тибета.

Из нашего проездного документа следовало, что мы хотим попасть в Непал. Это чиновникам явно пришлось по нраву, и они пообещали всецело содействовать в этом. Нам сказали, что можно выступить уже завтра, а через перевал Коре-Ла до Непала всего два дня пути. Но это не совсем соответствовало нашим ожиданиям. Мы хотели и дальше оставаться в Тибете и были намерены во что бы то ни стало добиться этого права. Мы просили присвоить нам статус беженцев, неоднократно ссылались на положение о нейтральных государствах, сравнивая в этом плане статус Тибета и Швейцарии. Однако чиновники упрямо, хотя и вежливо настаивали на условиях, прописанных в нашем проездном документе. Но и мы не желали отступать. За месяцы, проведенные в Тибете, мы научились лучше понимать местный менталитет и знали, что ни в коем случае нельзя сдаваться сразу. Вся дальнейшая беседа проходила совершенно спокойно. За чаем – слуги не давали чашкам опустеть – чиновники поведали нам, что объезжают территорию с целью сбора податей и что в Лхасе они не настолько высокопоставленные лица, как может показаться на первый взгляд. Они путешествовали в сопровождении двадцати слуг и огромного количества яков, так что создавалось впечатление, что это по меньшей мере министры.

Наконец мы распрощались, сообщив, что намереваемся провести здесь несколько дней.

На следующий день слуги передали нам от пёнпо – так в Тибете называют всех высокопоставленных лиц – приглашение разделить с ними дневную трапезу. Нас ожидала чудесная китайская лапша! Наверное, выглядели мы очень голодными, потому что перед нами поставили огромные порции. А когда мы при всем желании не могли больше есть, они продолжали нас упрашивать – так мы узнали, что в Азии хорошим тоном считается благодарить хозяев еще до того, как насытишься. На нас снова произвела большое впечатление сноровка, с которой они орудовали палочками, особенно когда мы увидели, как легко ими могут захватить даже одну рисинку. Обоюдное удивление привело нас всех в прекрасное расположение духа, и с обеих сторон часто слышался веселый смех. Под конец было подано пиво, отчего настроение стало еще лучше. Правда, монахи, я заметил, к этому напитку не притрагивались.

Постепенно разговор зашел о нашем деле, и, как мы услышали, пёнпо сошлись на том, чтобы письмом направить нашу просьбу о разрешении на пребывание в Тибете в центральное правительство в Лхасу. Нас попросили тут же составить соответствующее прошение на английском языке – чиновники хотели приложить его к своему письму. Мы все сразу принялись за сочинение прошения, которое в нашем присутствии было приложено к заранее подготовленному письму. Затем оно было запечатано с соблюдением всех церемоний и отдано гонцу, который немедленно отправился в Лхасу.

Мы едва могли поверить, что с нами так приветливо обращаются и позволяют оставаться в Традюне до получения ответа из Лхасы. Так как до сих пор опыт общения с властями у нас был не самый приятный, мы попросили выдать нам письменное подтверждение этого разрешения и получили его. Безмерно счастливые и довольные достигнутым, мы вернулись в отведенный нам дом. Но едва мы зашли, как дверь распахнулась и появилась целая процессия тяжело нагруженных слуг. Нам принесли по мешку муки, риса и цампы и четырех заколотых овец. Мы сперва даже не поняли, что все это значит, но глава поселения, пришедший вместе со слугами, дал нам понять, что это подарок от двух столичных чиновников. А когда мы принялись благодарить за щедрость и гостеприимство, он стал скромно отнекиваться – никто не желал признавать себя дарителем. На прощание дородный тибетец дал мудрый совет, который в дальнейшем очень помог мне жить в этой стране. Он сказал, что здесь нельзя действовать с европейской поспешностью и, чтобы быстрее достичь своей цели, мы должны научиться быть терпеливыми и перестать торопиться.

Оставшись одни в доме и рассматривая полученные подарки, мы не могли поверить перемене своей судьбы. Наше прошение о разрешении на пребывание было уже на пути в Лхасу, а сами мы были обеспечены едой на месяцы вперед. Над головой у нас была уже не тонкая ткань палатки, а настоящая крыша, а служанка – правда, немолодая и не очень красивая – разводила нам огонь и приносила воду. Мы испытывали огромную признательность и с радостью отблагодарили бы этих людей ответным богатым подарком, но у нас практически ничего не осталось. Единственное, что мы могли сделать, – подарить им немного лекарств и надеяться, что нам представится случай выразить свою благодарность в других обстоятельствах. Как и в Гартоке, здесь нам еще раз выпала возможность испытать на себе любезность лхасской знати, о которой я читал столько похвал в книгах сэра Чарльза Белла.

Предполагая, что ответа из Лхасы придется ждать несколько месяцев, мы стали строить планы, как использовать это время. Нам непременно хотелось отправиться в сторону Аннапурны и Дхаулагири, а также на расположенное к северу от них плато Чантан. Вскоре нас посетил настоятель монастыря, которого пригласил помочь местный губернатор. Он сообщил, что дарованное нам позволение ожидать решения центральных властей в Традюне предполагает, что нельзя удаляться от города на расстояние больше одного дневного перехода. Днем мы можем совершать экскурсии куда заблагорассудится, но вечером должны возвращаться сюда. Если мы нарушим это правило, он вынужден будет сообщить об этом в Лхасу, что наверняка повлияет на решение по нашему вопросу, и не лучшим для нас образом.

Поэтому нам пришлось довольствоваться короткими вылазками в близлежащие горы. Особенно нас привлекала Лунпо-Канри, одиноко вздымающаяся на 7095 метров. Часто мы сидели с листами бумаги в ее предгорьях, стараясь запечатлеть ее странные формы. Эта гора, как и Кайлас, находится несколько в стороне от цепи Гангдисе и поэтому особенно впечатляет.

С южной стороны с наших холмов открывался удивительный вид на гималайские вершины, хотя до них было не меньше сотни километров. Однажды искушение приблизиться к ним стало настолько велико, что мы больше не могли противиться ему. Мы с Ауфшнайтером выбрали себе целью гору Тарсанри. Но для того чтобы добраться до нее, нужно было пересечь уже очень широкую в этих местах Цанпо. Вообще-то, ее можно было переплыть на пароме, на лодке из ячьей шкуры, но у паромщиков было распоряжение не перевозить нас на другую сторону. Так что нам не оставалось ничего другого, как добраться до противоположного берега вплавь. Течение чуть не унесло узел с одеждой, который Ауфшнайтер держал на голове, но я вовремя успел выловить наши пожитки. Было бы очень плохо в один миг лишиться всей нашей – такой ценной – одежды! Само восхождение прошло без затруднений, и с высоты нам открылся прекрасный вид на горы, которые другим альпинистам известны лишь по названиям. Так как фотоаппарата у нас не было, домой мы могли привезти только свои зарисовки. По возвращении в Традюн выговора нам не сделали, наши власти были рады, что мы не сбежали.

Традюн был одним из важнейших перевалочных пунктов на перекрестке торговых путей и поэтому несколько напоминал товарную железнодорожную станцию. Изо дня в день росли здесь груды соли, чая, шерсти, сушеных абрикосов и других самых разнообразных товаров. Обычно через день или два тюки увозили дальше новые караваны. Для транспортировки грузов служили яки, мулы и овцы. Мы все время видели новых людей, так что разнообразие было обеспечено.

В августе часто шли дожди – отголоски индийских муссонов. В сентябре погода стояла прекрасная, и в это время мы часто ходили тайком рыбачить или покупать масло и сыр у кочевников.

Само поселение состояло примерно из двадцати домов, над которыми на холме возвышался монастырь, где проживало всего семь монахов. Дома в этом местечке стояли очень близко друг к другу, но при каждом из них имелся собственный двор, куда складывали различные товары. Главным чудом для нас была пара грядок с салатом, не больше двух квадратных метров каждая. Иногда мне даже удавалось получить несколько бесценных зеленых листьев в обмен на лекарства. Все жители были тем или иным образом связаны с торговлей или перевозкой товаров. На равнине вокруг Традюна тут и там виднелись шатры кочевников. Нам удалось принять участие в нескольких религиозных торжествах, но самым впечатляющим оказался праздник урожая. С местными жителями у нас скоро сложились хорошие отношения, мы выменивали у них на лекарства разную снедь, чтобы разнообразить свой рацион. Кроме того, мы иногда подвязались лекарями и особенно успешно излечивали от ран и болей в желудке.

Размеренную жизнь Традюна время от времени скрашивали визиты высоких лиц. Особенно мне запомнился приезд второго гарпёна, направлявшегося в Гарток.

Задолго до того, как на горизонте показался он сам и его свита, о грядущем событии возвестили солдаты. Затем появился повар сановника и сразу же приступил к своим обязанностям. И только на следующий день прибыл сам гарпён с основным караваном в сопровождении тридцати слуг. Все жители Традюна, включая нас, собрались его встречать. Высокий гость со своей семьей приехали верхом на великолепных мулах. Старейшины деревни и слуги, взяв их под уздцы, проводили каждого члена семьи в отведенные для него покои. Больше, чем сам гарпён, нас впечатлила его дочь. Мы не видели ухоженных молодых женщин с 1939 года, так что она показалась нам очень красивой. На ней были шелковые одежды, ногти выкрашены в красный цвет, разве что пудры, румян и помады на лице многовато. Но во всем ее облике чувствовалась чистота и свежесть. Мы спросили, не самая ли она прекрасная девушка в Лхасе, но красавица скромно возразила, что в столице есть женщины куда красивее ее. Нам было очень жаль, что чаровница вместе со всем караваном уже на следующий день вновь отправилась в путь.

Вскоре после этого нашу деревню посетил еще один высокий гость – непальский государственный чиновник. Официальным поводом его визита было паломничество в местный монастырь, но нам показалось, что приехал он специально для того, чтобы встретиться с нами. Мы стали подозревать, что непалец стремится уговорить нас отправиться в Непал. Чиновник обещал радушный прием и работу в Катманду. Поездку, по его словам, нам организует и оплатит само правительство – на накладные расходы было уже выделено триста рупий. Все это звучало очень заманчиво, возможно даже слишком заманчиво, но мы знали, как велико британское влияние в Азии…

Спустя три месяца мы начали терять терпение, отчего стали портиться и наши отношения. Копп неустанно повторял, что с удовольствием принял бы приглашение отправиться в Непал. Ауфшнайтер, как обычно, выбрал собственный путь. Он купил себе четырех вьючных овец и собрался ехать в Чантан. Все это никак не согласовывалось с нашим первоначальным решением ждать письма из Лхасы, но мы почти отчаялись получить положительный ответ.

Первым окончательно потерял терпение Ауфшнайтер. Однажды во второй половине дня он просто навьючил своих овец, вышел из Традюна и разбил лагерь в нескольких километрах от деревни. Мы помогли ему перенести туда вещи и намеревались навестить на следующий день. Копп тоже начал собираться. Местные власти были очень довольны его решением отправиться в Непал и пообещали предоставить ему вьючных животных. Поведение Ауфшнайтера, наоборот, раздосадовало официальных лиц, и с этого дня у дверей нашего дома по ночам стояла охрана. Но уже на следующий день, к нашему изумлению, Ауфшнайтер со всеми своими вещами снова показался у нас на пороге. Ночью на его овец напали волки, и от двух животных не осталось ничего, кроме кожи и шерсти. Это заставило Петера вернуться, и мы провели втроем еще один вечер.

Утром Копп распрощался с нами. Провожать его собралась вся деревня. Теперь из семи человек, бежавших из индийского лагеря, и пяти, направившихся в Тибет, остались только мы с Ауфшнайтером. И неудивительно: ведь в этой компании только мы были альпинистами и поэтому морально и физически готовы к одинокой и трудной жизни в этой стране.

Стоял конец ноября, и караванные пути почти опустели. Монастырский чиновник из Гьябнака прислал нам несколько овец и щедрый запас сухого ячьего помета для обогрева дома. Это пришлось очень кстати, потому что температура воздуха упала до 12 градусов ниже нуля.