Глава 3
«Бои местного значения»
Утром проснулся от прохлады. Солнце уже поднялось, а в лесу влажно из-за тумана. Одно радует – самолёты не летают. Сделал лёгкую физзарядку – приседания, отжимания, махи руками и ногами. Надо бы ручей найти или речку, умыться, попить воды. Через сотню метров вышел к просеке. Посередине её столбы, идёт телефонная линия. Остановился осмотреться, это уже в привычку вошло. Слева показались две фигуры. Когда приблизились, увидел форму на них красноармейскую. Хотел выйти, да повременил. У бойцов через плечо сумки, такие носят связисты, у одного карабин за спиной, у другого револьвер в кобуре. Чего им здесь делать? Или обрыв проводов ищут? Бойцы дошли до столба, остановились. Первый сумку на землю аккуратно положил, снял ремень поясной, а дальше непонятное. Передвинув пряжку, удлинил ремень, опоясал столб и себя. Илья в удивлении. Не видел он таких «хитрых» ремней в армии. Боец на столб полез, причём не так, как это делают на Руси. Во время гуляний на Масленицу есть такая забава. Наверху ошкуренного бревна, врытого в землю, вешают ценный приз. Кто из желающих сможет влезть и достать, тому и приз. Взбирались парни, охватив столб ногами и руками. А у бойцов-связистов для подъёма на столбы «кошки» есть, которые на ноги одевают. Этот же странно взбирался. Откинется спиной на ремень, как на опору, ноги выше передвинет, вроде и немного, на двадцать-тридцать сантиметров. Да так ловко получается! Видел нечто похожее Илья по телевизору. Так негры взбираются на пальмы сбрасывать кокосы. Взобравшись наверх, боец откинулся на ремне, достав из кармана складной нож, зачистил провода от изоляции. Затем подключился к ним зажимами-крокодилами и одел наушники. Илья выжидал. Действия связистов показались странными. Пять минут прошло, десять. Связист на столбе сдвинул рукой в сторону один наушник, сказал тому, что внизу стоял:
– Телефонирен!
Так это же на немецком, а форма наша. Диверсанты! Прослушивают переговоры. Раций в войсках мало катастрофически, переговоры военных и гражданских руководителей велись по телефону. Шифраторов-дешифраторов не существовало, но сам разговор пытались как-то превратить в безобидный. Вроде: «седьмой, в квадрате 14–27 положение угрожающее. Прошу подмоги, хотя бы две-три коробочки». Под коробочками понимали танки. Но немцы о подобных ухищрениях знали.
Илья после словечка связиста сразу решил убить обоих. Одного сразу, а второго допросить по возможности. Выцелил того, что на земле, дал короткую очередь. Боец упал, а Илья к столбу помчался, автомат вскинул, приказал.
– Спускайся! Попробуешь оружие достать, застрелю, как твоего камрада. Так и будешь висеть на столбе до конца войны.
Связисту на столбе укрыться негде, ноги в опоре задействованы и весь на виду. Полезь он в кобуру, Илья выстрелит не задумываясь. И промахнуться только слепой сможет. Связист провода отцепил, стал медленно спускаться на землю, а сам по сторонам поглядывает. Не товарищей ли своих ожидает увидеть? Как только лжесвязист опустился, Илья револьвер из его кобуры вытащил, нож из кармана, обыскал.
– Что на столбе делал?
– Неисправность искал, пропала связь. Я свой, можете посмотреть документы, они в левом нагрудном кармане.
– Сумку свою подбери и иди к лесу.
Когда лжесвязист повернулся спиной, сделал пару шагов, Илья стащил карабин с плеча убитого. Негоже оружию валяться. В лесу Илья приказал – стой!
Связист исполнил, а сам голову поворачивает.
– Стой прямо, а то башку прострелю!
Лжесвязист говорил с ним у столба по-русски чисто, пожалуй – академически чисто. У рядового бойца такого разговора, как у философа, не будет. Ударения в словах чёткие, все буквы проговорены чисто. Хорошо говорит, но русский этому типу не родной. Если бы не слышал от связиста слово на немецком, подумал бы – свой.
– Два шага вперёд и встань на колени.
Связист исполнил. Илья сумку осмотрел. Всё как в сумке настоящего связиста – пассатижи, кусачки, куски телефонного провода с крокодилами на концах, моток чёрной изоленты. Вытряхнул всё на землю, начал ощупывать брезентовые стенки сумки. Вроде что-то есть. Ничтоже сумняшеся, достал складень из кармана, который у связиста отобрал, вспорол брезент. Какая-то бумага. Развернул – текст на немецком. А прочитать не может! Досадно до зубовного скрежета. Но всё же бумага косвенно подтверждает – немец перед ним. Илья пнул связиста по рёбрам.
– Отвечай, сука! Из какого подразделения?
– Инженерно-сапёрный батальон, отделение связи.
– Ещё один не правильный ответ и я тебе прострелю башку! – пригрозил Илья.
– Я правду говорю! Батальон немецкий, диверсионно-разведывательный. Все военнослужащие хорошо владеют русским языком.
Тьфу! Илья подумал, что немец легенду излагает.
– С каким заданием заброшен?
– Рвать линии связи, подслушивать телефонные переговоры.
– Ну, подслушаешь, дальше что? Разведчик без связи – пустое место, ноль.
Илья немцу не верил, уж очень быстро он поплыл, начал рассказывать. А жёсткого допроса, с членовредительством, не было. Немца щадить он не собирался. Немец – враг, непрошеным гостем пришёл. Кроме того, сдать его в лагерь для военнопленных не было никакой возможности, поскольку лагерей таких на советской территории не было. Немцы создать успели, поскольку пленили десятки тысяч военнослужащих Красной Армии. Политруков и евреев расстреливали сразу. У политработников на левом рукаве пришита красная суконная звезда. Хоть спори её, а след останется.
А силу на допросе и применять не пришлось. Сослуживец немца был убит и лжесвязист добровольными показаниями старался заслужить право на жизнь.
– Есть связь, – признал немец. – В деревне Марково, семь километров отсюда, есть наш радист. Заброшено несколько групп, каждая в случае получения важной информации обязана сообщить радисту, а он в штаб.
Илья сообразил сразу. Сообщения шифроваться должны. Редко бывает, что радист и шифровальщик одно лицо.
– Радист один или шифровальщик есть?
– Есть.
– Как их найти?
– В здании сельсовета. Советский-то председатель сбежал.
– Транспорт есть?
– Грузовик крытый, «ЗИС-5». Все в красноармейской форме. Жители деревни думают, что мы русские, даже поесть приносят.
Немец не сдержал ухмылки.
– Что-то вас слишком много для порчи линий связи. Что ещё в задании?
Немец помедлил и тут же получил удар носком берца по позвоночнику, между лопаток. Удар сильный, болезненный. Немец не смог сдержать стона.
– Взорвать железнодорожный разъезд Тюрли, который южнее Молодечно, надо.
Илья свою карту открыл, нашёл на ней разъезд с таким названием. Ого! Взорвав станционные пути, а скорее всего – стрелочные переводы, можно парализовать железнодорожное движение на пересекающихся ветках Минск – Вильнюс и Витебск – Лида – Свислочь. Тогда у Красной армии и Советской власти будут проблемы с эвакуацией по железной дороге предприятий и подвозу техники и боеприпасов. Удар просчитанный, точный. И наверняка разъезд плохо охраняется или не охраняется совсем.
– Когда, сколько человек задействованы, где взрывчатку брать будете?
– Подрывников двое, опытные специалисты. Взрывчатку привезли на грузовике.
– Как выглядят подрывники?
– В форме НКВД, таких проверить побоятся. Один лейтенант, второй рядовой, у рядового «ППШ».
Ух ты! Их и в РККА мало!
– Когда намечен взрыв?
– При получении сигнала по рации.
– Только не понял я что-то. Зачем рвать, если немцы собираются вскоре занять эту территорию?
– Ваша железнодорожная колея всё равно не подойдёт, она шире. Переделывать придётся.
Да, всё верно, просчитано, немцы педанты.
– Ещё что сказать хочешь?
– Всё сказал.
Илья выстрелил ему в голову, немец упал. Надо бы прощупать эту деревушку. Немцы, изображавшие связистов, наверняка к вечеру должны были вернуться в группу. Если не придут, это повод для тревоги, группа снимется с места, и ищи-свищи её потом. Илья почувствовал некоторое возбуждение, азарт. Начиналась знакомая работа. Хоть и не террористы эта группа, а диверсанты, обучены лучше, тем хуже для них. Минус два из группы, уже хорошо, а ведь парни обученные, не чета нашим призывникам, у которых в красноармейской книжке запись «годен к строевой, не обучен». Не обучен, стало быть – воинской специальности нет, тому один путь – учебная рота и маршевый батальон, в пехоту.
Илья вернулся к убитому у столба. Обыскал его, и не зря. В нагрудном кармане компас обнаружил, с откидной крышечкой и визиром, с ремешком для ношения на руке. Сразу на правую руку себе нацепил, на левой – свои часы, механика с автоподзаводом. Определился с направлением, направился к цели. Полтора часа ходу, и он у деревни. Всё так, как описал немец. У избы грузовик крытый стоит, рядом с крыльцом висит на флагштоке советский красный флаг, болтается на ветру. Илья понаблюдал четверть часа. Один раз из избы вышел красноармеец, залез в кузов, вернулся в избу с вещмешком. Наверное – жратву понёс. Со стороны посмотреть – ничего необычного. Стал обдумывать план. Сейчас главное – узнать, сколько человек в избе, потому как стрелять нежелательно, селяне могут всполошиться. А время поджимало. К вечеру парочки лжесвязистов или подрывников могут вернуться на базу, к сельсовету. Одному, даже из автомата, перестрелять подготовленных диверсантов сложно, а скорее всего, невозможно. Кто-то успеет применить своё оружие. Зайти, не таясь, в избу и потребовать документы для проверки? Можно схлопотать пулю. Был бы помощник расторопный, а то он один. Стало темнеть. В окне сельсовета появился свет, не электрический, колеблющийся, от свечи или керосиновой лампы. Наверняка такие в сельсовете были. Когда стемнело, Илья перебежал к грузовику, залез в кузов. Темно, как в пещере. Начал руками ощупывать. В передней части кузова нащупал несколько вещмешков. В одном – банки, консервы. В двух других продолговатые бруски. Тол! Не соврал немец про взрывчатку. Только диверсионная группа не использовала его ещё, ждала сигнала. Подрывники наверняка на рекогносцировку ушли. Надо определить места закладки взрывчатки, чтобы нанести максимальный ущерб. Илья подобрался к задней стенке кузова, собираясь покинуть машину. Послышались шаги. Илья вытащил нож, прижался к борту. Человек ухватился за борт, подтянулся, подпрыгнул. Момента лучше не будет. Илья ударил противника ножом в лицо. Нож вошёл по самую рукоять в глазницу, кисть Ильи обильно оросила чужая кровь. Немец без звука рухнул ничком на пол кузова, только ноги ниже колен остались снаружи. Илья ухватился за ворот гимнастёрки, оттащил тело к переднему борту. Кто это? Подрывник, вернувшийся с разъезда? Тогда врагов в избе трое. А если шифровальщик или радист, тогда в сельсовете один. Разница существенная. Поколебавшись, выбрался из машины, подкрался к избе, прилип к окну. Осторожно, только одним глазом, осмотрел. На столе свеча и в комнате никого. Куда делся второй? Ступая беззвучно, подошёл к двери. В этот момент она распахнулась, на крыльцо вышел человек в военной форме. Илью он видеть не мог, он оказался за дверью.
– Лентяй! – пробормотал человек. – Вернёмся, напишу докладную.
И мужчина сделал шаг вперёд. Видимо, почувствовал за стеной чужого, а может – унюхал, кто знает? Начал поворачиваться, Илья понял – медлить нельзя, ударил ножом в правый бок, в печень, выбора не было. Тут же ножом сверху, в подключичную ямку. Не совсем то, смертельный удар наносится слева, но враг стоял к нему правой стороной. И всё равно удачно вышло, диверсант упал, захрипел, и Илья добил его ударом в сердце. Нож убрал в ножны, вытащил из кобуры пистолет, неслышно ступая, вошёл в избу. В коридоре полоса света из приоткрытой двери. Осмотрел – никого нет. Открыл дверь – комната пуста. Подхватил убитого за ноги, втащил в коридор, бросил. Затем прикрыл наружную дверь на засов, кинулся в комнату. Надо осмотреть. В углу, на табуретке, стояла, попискивая, рация. Сначала решил разбить. Руку протянул, а из наушника знакомый голос Левитана.
– Говорит Москва. Сегодня, 29 июня, наши войска продолжали упорные бои …
Илья не дослушал, выключил рацию. Нет, разбивать он её не будет. Рация батарейного питания, поработает какое-то время на приём. Выключил её, под табуреткой валялся вещмешок. Уложил туда рацию, а к ней отдельно ещё блок питания. Быстро обшарил комнату, обнаружил наполовину исписанный карандашом блокнот. Группы цифр, наверняка шифрованная радиограмма. На столе бутылка водки початая. Сделал крупный глоток. Водка тёплая, противная и закуски никакой. Обыскал убитого. Командирская книжка, выпачканная кровью, расчёска, толстая пачка советских денег.
Забрав рацию, задул свечу, приоткрыл дверь на улицу, прислушался. Тихо. Рацию в кабину уложил, на сиденье, потом перебрался на место водителя. Ключ торчал в замке зажигания. Впрочем, замок примитивен, можно провернуть отвёрткой, концом ножа. Завёл мотор, вытянул на себя включатель фар. Они уже по-фронтовому в чехлах с узкой прорезью, видимость на двадцать метров и пучок света тусклый. Угнать грузовик мысль пришла в последний момент, когда на крыльце с рацией стоял. Не тащить же на себе тяжёлую рацию и блок питания. А ещё не хотелось бросать «сидор» с консервами. На малом газу, на второй передаче, въехал в лес по тропинке. Селяне её использовали для походов за дровами, грибами, ягодами. Тележка селянина проезжала бы легко, а грузовик протискивался, ломая ветки. Потом тропинка вывела к просеке. Проехал по ней километров пять – семь, загнал грузовик в чащу, чтобы с просеки видно не было и сверху, с самолёта. Взяв в руку пистолет, откинулся на спинку сиденья. Неудобно: сидение просиженное, пружины выпирают. Как на таком сиденье водители большие расстояния проезжали? Или изменила его прежняя жизнь? Вздремнул до рассвета, часика три получилось. Не полноценный сон, но отдых взбодрил. Забросив провод антенны на ветку, включил рацию. Зашипело, затрещало, в эфире помехи. Ровно в шесть утра сообщение Совинформбюро. Илья жадно слушал новости. Хотя бы узнать о линии фронта. Но известия были расплывчатые. Опять говорили про упорные бои. Единственно, что уяснил, в Белоруссии бои велись на Слуцком направлении. О Минске, Молодечно, Борисове – ни слова. Но слышать советского диктора было приятно. Сразу училище своё вспомнил, сослуживцев по отряду. Эх, сюда бы весь отряд, задали фашистам перцу! Но, увы, действительность не радовала. Забрался в кузов, вытащил на природу рюкзак с провизией. О! Богато снабдили диверсантов харчами! Причём все советского производства, видимо – захвачено на продскладах. Тушёнка, каша с тушёнкой, частики в томате, сухари в вощёной бумаге. Случись проверка на дороге – ничего подозрительного. А как же взрывчатка? Илья полез в кузов, развязал горловину сидора. Точно, тротил в брикетах и тоже отечественного производства. Хорошо подготовились фрицы! Полдня просидел в машине, отдыхал. Слушал рацию, ел консервы. С тяжким вздохом покинул грузовик. На своей карте карандашом метку оставил в виде точки. Будет туго – можно вернуться. Кто найдёт грузовик в глухомани? Только если случайно.
Двигался не по просеке, а сбоку её, между деревьями. Вроде не намечал себе цели, а вышел к разъезду Тюрли. Ошибиться никак нельзя, поскольку на здании маленького вокзала надпись есть. Илья за деревьями сидел, между ним и перроном и вокзалом станционные пути. Слева и справа на удалении пятьсот метров стрелки и будки стрелочников. По рельсам туда-сюда мельтешит маневровый паровоз, довольно кургузого вида, без тендера, толкает вагоны. На платформах несколько подбитых танков стоят, а ещё укрытые брезентом станки и оборудование эвакуируемых заводов. А рядом со станками люди в рабочей одежде, тоже в тыл страны выезжают. Невелик разъезд, а народу много, пожалуй – в мирное время такого людского наплыва не было. На станционные пути вкатился со стороны Витебска эшелон. За паровозом теплушки, на стенке которых надпись «Восемь лошадей или сорок человек». Теплушки небольшие, двухосные. Илья таких раньше не видел никогда. Эшелон встал, из него высыпали люди, бросились к станционному зданию за кипятком. У всех в руках ёмкости – чайники, молочные бидоны, железные кружки. На левой торцевой стене вокзала два крана – с холодной и горячей водой. Паровоз же заправлялся из огромной колонки: вода мощной струёй текла в цистерну тендера. Десяток минут, и паровоз, набрав воды, дал гудок к отправлению. Кто успел набрать воды, а кто и нет, все кинулись к теплушкам. Поезд ушёл, перестал заслонять перрон. Илья на дерево взобрался, невысоко, метра на три, на нижнюю, самую мощную ветку. Отсюда видимость лучше. А высматривал он диверсантов, переодетых сотрудниками НКВД. Двое их должно быть. Нет искомых фигурантов на перроне, вообще мужчин в военной форме единицы. Или они в здании вокзала? Решил повременить. Ему на вокзал нежелательно. Если диверсанты там, «срисуют» его. А ещё может быть милиционер, который попросит документы. Светиться не хотелось.
И всё же он увидел тех, кого высматривал. От будки стрелочника шли к вокзалу двое. По описанию убитого диверсанта – именно те. Один в фуражке с васильковым околышем, второй на голове пилотку имел, на плече ППШ. Сведения скудные, но других нет. Сотрудники НКВД на перрон поднялись, стали проверять документы у немногочисленных военнослужащих. Гражданских не замечали. Мысль мелькнула у Ильи. Не просматривают ли воинские документы, чтобы определить, есть ли секретные знаки? С началом войны в командировочных предписаниях, вещевых, денежных и продовольственных аттестатах ещё при печати в типографии наносились едва заметные изменения – то точку не напечатают в конце предложения, то вместо мягкого знака – твёрдый, вроде опечатка. Кому надо – сотрудникам НКВД, войскам по охране тыла, военной контрразведке – эти изменения были известны, доводились до заинтересованных лиц оперативно. С января 1943 года появился знаменитый «Смерш», который тоже имел свои ухищрения.
Поскольку Илья служил в силовом подразделении, вступал в боестолкновения с террористами. Злые, жестокие, хитрые, но подготовка хромает. Немцы же к обучению своих подразделений подходили тщательно, готовили долго. Это касалось всех родов войск. У нас во время войны лётчик-истребитель имел к моменту выпуска 20–30 часов самостоятельного полёта, а у немцев – 300! Разница существенная. Так же у танкистов, артиллеристов. Поэтому обоих диверсантов в форме НКВД Илья лёгкой добычей не считал. И ещё беспокоило – почему они на разъезде? Если бы на ночь возвращались на временную базу, в сельсовет села Марково, насторожились, а то и вовсе отказались от подрыва на разъезде. Камрады убиты, рации нет, грузовик с взрывчаткой исчез. А эти преспокойно на разъезде разгуливают. Ночевали здесь и не в курсе происшедших с группой событий? Диверсанты по перрону перемещались, Илья сожалел, что нет бинокля. Видел полевой восьмикратный в разгромленной автомашине, да не взял. Подумал – к чему лишняя тяжесть? А теперь бы пригодился, да разве всё предусмотришь? Ближе к вечеру, по часам Ильи в семнадцать, диверсанты перешли рельсы, прошли в полусотне метров от чекиста, оглянулись несколько раз и в лес.
Всё же не настоящие это сотрудники. До этого момента червячок сомнений у Ильи был. Илья с дерева слез, отпустил диверсантов подальше, стал преследовать. Не приближался, прижимаясь к деревьям, перебегал. На диверсантов не смотрел. Многие люди взгляд в спину чувствуют, не хотелось ему насторожить врагов. Диверсанты шли ходко. Когда километра три было пройдено, Илья стал сокращать дистанцию. До разъезда далеко, до деревни тоже, выстрелов никто не услышит. Драться в рукопашную смешно: их двое, наверняка ножи есть. Только стрелять, подобравшись поближе, чтобы наверняка. До чужаков полтораста метров. Один из диверсантов что-то почувствовал, обернулся, осмотрел внимательно лес, да не увидел ничего. А Илья броском разрыв сократил, уже семьдесят метров. Надёжное поражение из МР 38/40 метров с пятидесяти. Собственно, МР 38/40 не автомат, а пистолет-пулемёт. Ключевое слово пистолет, поскольку огонь ведётся пистолетными патронами, от Борхард – Люгера, начальная скорость пули невелика. Дальше ста метров огонь вести – только боезапас попусту тратить. Илья ступал осторожно, перекатывал ступню с каблука на носок. Быстро и тихо одновременно идти утомительно. Всё, пора стрелять. Уложил для устойчивости ствол автомата на сучок, прицелился, дал короткую очередь, оба диверсанта упали. Илья, держа оружие наготове, помчался к ним, причём зигзагом. И когда уже недалеко был, раздался выстрел. Илья упал. Если один ранен, будет отстреливаться. Ползком крюк сделал. И один и другой недвижны. Илья встал, палец на спусковом крючке, подошёл. Командира он убил в спину, чётко видны два пулевых отверстия на гимнастёрке. А второго ранило в плечо, и он застрелился. В руке советский «ТТ», полчерепа пулей снесено. Наверное, думал – настоящее НКВД за ними следило и стреляло, боялся в плен попасть. Страшилки про эту структуру ходили серьёзные. Илья обыскал командира. Может, он и не главный, но фуражка на нём была. Осмотрел фуражку изнутри, карманы. Удостоверение от настоящего не отличишь. Фото, печать, подписи. Не побрезговал стянуть хромовые сапоги, вытащил подкладку, ничего предосудительного. У второго при тщательном досмотре обнаружил на папиросной пачке карандашные чёрточки, как зарубки на прикладе снайперской винтовки. Поезда считали или другое что-то? Было желание забрать автомат. Всё же «ППШ» обладает втрое большей дальностью эффективного огня, поскольку патрон «маузера», который в «ППШ» использовался, мощнее «парабеллумного». Подумав, отказался. Диск с патронами в автомате, ещё один в чехле у убитого на поясе. А где потом патроны брать? Трофейное оружие чем удобно? У врага боеприпасы забирать можно. Отошёл немного. О! Места-то знакомые. Где-то здесь грузовик с рацией и харчами. Вернулся к убитым. Поочерёдно затащил их в кусты малинника и бросил, а «ППШ» забрал. Жалко бросать, неплохое оружие. Его можно в кабине грузовика оставить, под дождь не попадёт, ещё верную службу сослужит. Грузовик притягивал как магнитом. Вскрыв банку тушёнки, начал есть мясо ножом, включил рацию на приём.
«…Продолжались бои местного значения. Письма с фронта…» – продолжил диктор. Илья на часы посмотрел, рацию выключил. По московскому времени восемнадцать, вроде Белоруссия по другому времени живёт, на час вперёд. Но это сейчас, а как во время войны? Илья точно не знал, решил часы не переводить. В конце концов вся немецкая армия, хоть в СССР, хоть в Польше или Франции, живёт по берлинскому времени. И воевать это обстоятельство вермахту не мешает.
Похоже, грузовик удобно иметь базой. И запасы провизии есть, недели на две, а то и три хватит, запасли-то для шестерых диверсантов, если не больше, вопрос только, на сколько дней рассчитывали? До подрыва разъезда? Номер не прошёл, так немцы могут забросить другую группу. Даже слово забросить не совсем верное. Единой линии фронта нет, авиаразведкой выяснили, где наши соединения оборону держат, да просочились по грунтовым, глухим дорогам. И рация в машине есть, а если дождь случится – укрытие. Летом долгих, затяжных дождей не бывает, не осень. Единственное но – наткнуться на грузовик любой может. По лесам кто только сейчас не шастает. Диверсанты, наши окруженцы, пробирающиеся к своим, местные жители в поисках грибов, ягод, сбора дров. Есть и печь топить зимой надо. Тем более из истории Илья знал, что предстоящая зима суровой будет, в Подмосковье не один день морозы за сорок градусов будут, да снега выпадут ранние и обильные. Но о зиме думать не хотелось. Без тёплого укрытия загнётся, грузовик не спасёт. К вечеру на юго-западе громыхать сильно стало. Сначала подумал – гроза надвигается. Так ветер в другую сторону дует и небо безоблачное. Только потом догадался – артиллерия лупит. Хоть и военный человек, а канонаду множества пушек слышал впервые. Его служба была – тихо и незаметно подобраться к месту, где укрываются террористы, бандиты. Там пушки не нужны. Посмеялся над собой, съел сухарь. Вполне съедобно, хотя хрустит так, что за кабиной звук наверняка слышен. А ещё за зубы боязно. То ли сухари хрустят, то ли зубы крошатся. А стоматолога днём с огнём сейчас не сыщешь. Вздремнул, откинув голову на заднюю стенку кабины. Проснулся, посмотрел на часы. Сводку Совинформбюро проспал, они шли в начале каждого часа.
Переночевав, отправился в сторону Олехновичей. Через посёлок железная дорога проходила, параллельно ей дорога шла. Поглядеть надо, наши там или немцы. Пару часов хода, и вышел точно к посёлку. Всё же компас и карта в незнакомой местности вещи необходимые, кто ими пользоваться умеет. Залёг на опушке. Через несколько минут на дороге колонна показалась. Когда техника приблизилась, разглядел во главе полугусеничный транспортёр, за ним здоровенные грузовики, как позже узнал – «Опель Блитц», самые распространённые в вермахте. Колонну замыкал танк Т-III. В начале войны его к средним причисляли, хотя позже средним стали считать Т-IV, а затем и «Пантеру». С каждой моделью танка они становились крупнее и пушка солиднее. От вида чёрно-белых крестов кулаки непроизвольно сжимались. Чтобы враг вот так, как по своей земле, спокойно катил? Да не бывать такому. Растерянна наша армия, нового вооружения и техники не хватает, боевого опыта нет, командиры без указания сверху боятся проявить инициативу. Но пройдёт всё, армия воевать научится, тыл новую технику поставит. Будет ещё праздник на нашей улице. Только колонна скрылась, как в той стороне – два пушечных выстрела, пулемётная пальба, чёрный дым поднялся. Чёрный дым горящая техника даёт, горящие избы дым серый дают. Значит, на наших немцы натолкнулись. Гордость за своих появилась. Не все сбежали, кто-то насмерть стоит.
По плану «Барбаросса» немцы к осени Москву взять должны были стремительным броском. А не вышло, завязли в больших и малых боях, технику терять стали, живую силу и в Подмосковье силу свою уже растеряли.
Нападать на колонну – себе дороже. Но важное для себя обстоятельство получил – немцы уже здесь, он в чужом тылу и пора действовать. От дороги не уходил. Важно было узнать, какими силами враг наступает. Через полчаса прошёл полк самоходок. В Красной армии в начале войны самоходных артиллерийских установок почти не было, военное руководство их считало «недотанками» и даже писали в реляциях, когда захватывали немецкие STuG III – «танк без башни». В нашей армии САУ числились за артиллерией, а в немецкой относились к танковым частям. Самоходки в производстве дешевле танков и, хотя построены на танковой базе, вооружение несли более мощное, чем у донора. У немецкой пехоты САУ пользовались авторитетом, и ни одна атака пехоты не обходилась без участия самоходок.
Илья смотрел на проползающие по дороге самоходки, жалея, что нет гранатомёта. Только улеглась пыль от бронетехники, показалась пехота, да не пешком, а на велосипедах. Для Ильи удивительно: такого вида транспорта в РККА не использовали. На велосипедных багажниках сумки приторочены, у всех солдат карабины Маузера. Почему-то считалось, что немцы сплошь имели автоматы. Дорога не простаивала. Колонны техники шли одна за одной. Мощь большая, и много сил придётся потратить, чтобы превратить всё, что громыхало, ревело моторами в груду разбитого и оплавленного железа.
Смотрел Илья и прикидывал – как нанести урон побольше, почувствительней. Вспомнился груз взрывчатки в грузовике. Закопать мину на дороге? Но в вещмешках – тол, нет взрывателей, причём нужны нажимного действия, чтобы взрыв произошёл под машиной или танком. За неимением гербовой бумаги можно писать на простой. Нет взрывателей, вполне реально взорвать мост. И техника пострадает, и мост восстановить сложно и долго. Измыслив способ, воспрял духом. Вернулся к грузовику, в первую очередь подкрепился консервами и сухарями, потом забрался в кабину, развернул карту. Начал искать подходящие цели. Мосты маленькие отбрасывал, как цели второстепенные. Есть цель! И не очень далеко, под Вилейкой, где через реку Вилия соседствуют два моста – автомобильный и железнодорожный. К тому же идти всего километров семьдесят, два дня пути. Туда – с грузом, обратно налегке. А вместо запалов использовать гранаты. Только у них запал горит три с половиной-четыре секунды, не успеешь убежать, сам под осколки или взрывную волну попадёшь. Само собой, взрывать надо, когда вражеская техника на мосту. Стал размышлять, как взрыв учинить и самому в живых остаться? Те места лесистые, есть где спрятаться, в деревни заходить не будет. О! Длинная верёвка или бечёвка нужна! Да только в магазине её не купишь, закрыты-разграблены магазины. Решил грузовик обыскать. Если есть взрывчатка, где-то должны быть взрыватели. Немцы этот момент упустить не должны. Убитых им диверсантов обыскивал, взрывателей при них не было, стало быть – в грузовике быть должны. Как правило – отдельно от взрывчатки. Тротил можно бросать, ронять, строгать ножом и топить им печь, взрыва не будет. А взрыватели – устройства нежные, боятся всего – удара, нагрева. Сам взрыватель невелик, при взрыве может пальцы оторвать, если в руке держишь. Но если рядом с взрывателем взрывчатое вещество – тол, аммонал или нечто подобное, быть беде – сдетонирует и мало не покажется.
Для начала все вещмешки ещё раз осмотрел, нет взрывателей. Остались в избе, откуда он рацию забрал? Вероятно, но сомнительно. Кабину стал исследовать. В бардачке промасленная тряпка, две свечи зажигания, колпачок к ним. Вроде и мест, где что-то спрятать можно, – нет. Попробовал сиденье снять, получилось. Да здесь целый Клондайк! Домкрат, баллонный ключ, монтировки, гаечные ключи. Но искомых предметов нет. Забежал с другой стороны машины, рацию с сиденья переставил на пол, сиденье снял. Латаная камера, жестяная банка с маслом. Рядом тряпичный свёрток. Развернул – а там запасные лампочки для фар. Запасливый водитель был или, как тогда называли, «шофёр». На дне короба свёрнутая старая гимнастёрка. Видимо, водитель использовал её при ремонте. Уже теряя надежду, взял в руки, развернул. Опа! Два новеньких взрывателя, оба химического действия. Прежде чем взрыватель в тротиловую шашку вставить, надо его активизировать, сдавив тонкий корпус пассатижами, даже раздавив ногой. Внутри стеклянная ампула с кислотой. Разъест она тонкую мембрану и как…! Такие взрыватели подобны взрывателю с часовым механизмом. Но «часовики» можно установить на определённое время, обычно от нескольких минут до нескольких часов. Химические всегда рвутся через установленное заводом время, которое обозначается на корпусе. Илья стал разглядывать серебристые цилиндры. Надпись на немецком есть, а время? Покрутил в руке, на торце цифры увидел – десять. Сейчас такие взрыватели не применяют, но принцип их действия он изучал, даже видел, но отечественного производства. Ура! И верёвка теперь не нужна, и лимонки в целости останутся. Вот теперь он готов! Собрал два вещмешка. В одном – половина тротила, в другом сидоре харчи из расчёта на шесть суток. Рацию потом послушал.
«На украинском направлении идут тяжёлые бои в районе Киева …»
Про Белоруссию ни слова, как будто и боёв здесь нет. Или в другие часы были другие тексты, где Белоруссия упоминалась? Выспавшись, поел, в нагрудный карман взрыватель уложил, в карман брюк пассатижи из водительского инструмента. На шее автомат, на каждом плече по сидору. И отправился на свою первую акцию. Путь по карте ещё вчера изучил. Западнее Молодечно, через Мороськи, потом всё время лесом, благо компас есть, от Моросек пятьдесят градусов на северо-восток. Шагал быстро, если опасался кого-то встретить, так окруженцев. На Илье форма непонятная, оружие немецкое, в сидоре взрывчатка, причём немецкого производства. Шлёпнут как пить дать. Деревни обходил стороной, ночью в лесу заночевал. С непривычки устал – давно таких длинных переходов не делал. К исходу второго дня вышел к цели. Вот они, мосты – шоссейный на быках бетонных, железнодорожный металлический. По железной дороге движения нет. Оно понятно: немцы колею перешить не успели, чтобы свои паровозы и вагоны гнать. Зато по шоссе и мосту движение оживлённое. Илья до самой темноты наблюдал. Главное, что его интересовало – есть ли охрана? Была – с каждой стороны по солдату, явно не строевики, один в очках, другой в возрасте, с пивным животом. Спать в лес ушёл. В ноль часов проснулся. У многих мужчин существуют биологические часы. Дал себе команду проснуться в полночь и проснулся, с погрешностью в несколько минут. Задача была – подобраться незаметно, заложить под опору, да повыше, взрывчатку. Судя по количеству шашек, а в каждой двести грамм, у него в сидоре двенадцать кило, мост подорвать хватит. Сидор с провизией и автомат оставил на лёжке. Лишь бы найти её потом в темноте.
Сначала шёл на звук, по шоссе ночью техника шла. Не опасаясь – шагов за шумом не слышно, да и видимости в темноте никакой, на машинах немецких фары синим светом светят, да и то через щёлки. Только вышел неточно, пришлось метров сто вдоль шоссе идти. Зашёл под первый пролёт, грохот оглушил, как в железной бочке. Это по верху танк прошёл. Фонаря нет, да и был бы, включать нельзя – часовые на мосту блики света увидят. А на ощупь не получается ничего. Опоры бетонные – вот они, громадины. А как наверх влезть? Решил ждать до утра. Не уснёшь от грохота непрерывного, да ещё и страшновато – враг в нескольких метрах над головой, да сотни их там! Всё же дождался рассвета. Оказалось – на быках лестница наверх есть в виде железных скоб. Взобрался наверх с сидором, пристроил его под бетонную плиту. Если рванёт, пролёт обрушится. Хорошо бы с техникой. Но тут уж как повезёт. А всё же верёвка пригодилась бы. Привести в действие химический взрыватель, соскользнуть вниз по верёвке – дело нескольких секунд – и ходу. После взрыва пыль, суматоха, дым, вполне уйти можно. Риск велик, до леса сотня метров. После акции колонна встанет, солдатня заинтересуется – что там? А тут Илья во всей красе к лесу бежать будет. Нет, не годится. Не хотелось бы вплавь уходить, но, похоже – это самый безопасный вариант. И опору выбрать надо не ту, куда взобрался, а которая в воде стоит. Привёл в действие взрыватель и прыгай в реку, она сама течением понесёт. Жаль, скорость невелика. И подрыв быка в воде усложнит восстановление моста. Что немцы примутся за ремонт, он не сомневался. Не так много дорог из Белоруссии в сторону Смоленска и Москвы. А Москва, как приказал фюрер вермахту, – главная цель. Почему-то гитлеровские бонзы считали, что с падением Москвы СССР капитулирует. Ну да, Наполеон тоже так думал.
Жаль только, после взрыва его течением отнесёт в другую сторону от лёжки, где харчи остались и автомат. Немного не додумал, – надо было лёжку ниже по течению устраивать, да что уж теперь жалеть?
Слез с опоры, по воде добрался до другого быка, глубина по грудь, вымок весь, да, чай, лето, хоть и вода прохладная. Влез на опору по скобам, сидор в углубление опоры определил, видимо – технологическое. Развязал сидор, вытащил тротиловую шашку, уложил рядом с сидором. Из кармана пассатижи достал, потом взрыватель. Попробовал целый взрыватель в гнездо бруска вставить. Входил легко. Помедлил несколько секунд, вздохнул. Стоит сейчас привести в действие взрыватель, и спокойная жизнь кончится, ближайшие полчаса надо будет выживать. Всё, пора, тем более по мосту техника идёт.
Илья пассатижами раздавил корпус взрывателя, услышав хруст стеклянной ампулы, вставил его в брусок взрывчатки, сунул тротил в вещмешок. Набрав воздуха в лёгкие, прыгнул в воду. Вошёл в реку солдатиком, ноги достали до дна. Оттолкнулся, всплыл, сразу заработал руками. Потом перевернулся на спину, позволив течению нести себя. Любое движение в воде привлечёт к себе внимание. А сейчас, если часовой заметит, может принять за труп. От моста уже на сотню метров отдалился, хорошо видна идущая по мосту техника. С минуты на минуту должен грянуть взрыв и лучше бы уплыть подальше. Мост отдалялся, Илья беспокоиться стал – всё ли правильно сделал? Всё! Под мостом ярко блеснуло, настил моста вздыбился, во все стороны полетели куски бетона, железа. В пролом свалился танк, идущую следом грузовую машину взрывной волной развернуло, положило набок. Грузовик мгновение балансировал на краю и полетел в воду. Рядом с Ильёй начали падать в воду обломки железа. Он нырнул, тут же на поверхности раздался сильный шлепок, рядом, рукой достать, опускался на дно кусок бетона. Илья вынырнул, заработал руками. Сейчас на мосту не до него. Со стороны моста крики. Те из машин, что удержались чудом, получили повреждения, а солдаты ранения. Один из грузовиков начал гореть, повалил чёрный дым. О! Илья был доволен, урон вермахту нанесён значительный и движение парализовано. Пока ремонтники мост восстановят, пройдут не одни сутки. Немцы движение пустят в объезд, а это крюк, потерянное время и бензин, задержка наступления, хоть на несколько часов. Маленький плюс в копилку победы. Кто-то воюет на фронте, а некоторые – в тылу, окруженцы, партизаны. Партизанские отряды пытались организовать райкомы партии вместе с органами НКВД, но большая часть образовывалась самостийно.
Река делала плавный поворот, мост скрылся из вида, и Илья поплыл к берегу. Выбравшись, огляделся. Ничего тревожного. Сняв берцы, вылил воду. Обмундирование высушит потом. Побежал к лесу. Комбинезон неприятно лип к телу, холодил. Забежав за деревья, посмотрел в сторону моста. С обеих сторон шоссе собрались машины. Эх, сейчас бы наши бомбардировщики или штурмовики сюда!
К лёжке вернуться нереально, опасно. Да и не стоят харчи такого риска. Автомат – да, жалко, а ещё планшет с картой там остался. Дорогу назад он помнил в подробностях, потому шёл уверенно. Через час остановился на маленькой поляне. К этому времени уже солнце поднялось, и обмундирование на теле слегка подсохло. Снял комбинезон, футболку, отжал. Развесил на кусты сушиться. На часы посмотрел – идут, что порадовало. Пистолет из кобуры достал, осмотрел. За час одежда его подсохла. Времени он даром не терял, наелся малины. Ягоды маленькие, но сладкие. Хоть что-то в желудке будет, а то сосёт.
Одевшись, уже не останавливался до вечера на отдых. Шагать без груза значительно легче и в два часа пополудни следующего дня он уже подошёл к грузовику. Осмотрел своё богатство. Рация цела и «ППШ» здесь. Первым делом наелся. Банка тушёнки с сухарями и бычки черноморские в томатном соусе подкрепили силы. Уселся на продавленное сиденье, показалось – верх роскоши. Рацию включил, хотелось послушать сводки с фронтов. В наушниках шипело, слышался треск. Илья покрутил верньер подстройки. И голос сразу такой узнаваемый – Левитана, самого знаменитого диктора тех времён, аж мурашки по телу пробежали.
«Говорит Москва. Сегодня, второго июля на Карельском перешейке наши войска успешно отражают все атаки противника с большими для него потерями. На Борисовском и Слуцко-Бобруйском направлениях в течение дня шли крупные бои наших войск с подвижными частями противника».
Насколько помнил Илья, Борисов и Бобруйск были значительно восточнее Минска. На самом деле Левитан говорил не всё. Четвёртая танковая группа Гённера нанесла удар в стык 8-й и 27-й армий Северо-Западного фронта. Двадцать седьмая армия стала отходить на Опочку, фактически открыв противнику путь на Псков и Остров. Немецкие 2-я и 3-я танковые группы продолжали наступление и вели бои за переправы через Березину, пытаясь захватить плацдармы. Контратака первой московской механизированной дивизии под командованием Я.Г. Крейзера вдоль шоссе на Борисов успеха не принесла.
В этот же день в Москве началось формирование народного ополчения.
По радио не говорили о больших потерях с нашей стороны. Но любой человек, слышав сводки, в которых ежедневно перечислялись новые направления и города, понимал – наша армия отступает, немцы рвутся к Москве. Илья знал, чем всё кончится. Но каково это было слышать народу, армии? Немцы тоже несли тяжёлые потери, командованием вермахта не предполагавшиеся. За период с 22 по 30 июня потери немцев убитыми и ранеными составили 41087 военнослужащих, среднесуточные – 4565 человек, фактически два полка в день.
Остаток дня и ночь провёл в грузовике. Тяжёлые мысли посещали. И о положении в стране, об отступающей Красной армии и о себе. Провизии осталось на два дня, часть консервов он оставил у моста, на лёжке. Значит – добывать надо. А ещё оружие. Есть «ППШ», или «папаша», как его называли красноармейцы. Но к нему один магазин. Хоть и на семьдесят патронов, но это на несколько минут боя, учитывая высокую скорострельность автомата. И пополнить боезапас негде. Надо захватить у врага его оружие. А ещё хотелось помыться, пока не завелись вши, этот бич всех войн.
Утром пасмурно, не хотелось выбираться из кабины, но надо. Отправился к деревне Мамоны, где рацию добыл, убив диверсантов. На грузовике оттуда путь коротким показался, а сейчас уже час шёл, а деревни не видно. Впереди какое-то движение послышалось. Кабан? Так распугала их война, в лесах зверья не осталось. Встал за дерево, затвор на «ППШ» взвёл осторожно, чтобы щелчка неслышно было. Постоял, пытаясь понять – кто двигался и в каком направлении. Пять минут прошло, десять. Если бы зверь был, учуял уже Илью, ушёл. Тишина. Илья решил, что почудилось, мало-ли ветерком листву шевелило или ёжик пробежал? Хотя этот зверёк ведёт ночной образ жизни. И вдруг едва слышный плач, похоже – детский. Да и не плачут мужики. Держа наготове автомат, перебегал от дерева к дереву, выбрался к кустам у полянки. Почти посередине молоденькая девушка в военной форме на коленях стоит, склонясь над военным. То, что военный – сомнений не вызывало, видны ноги в хромовых сапогах и галифе защитного цвета. Чего она ревёт? Или умер боец? Да не боец, у него ботинки с обмотками, в лучшем случае кирзачи. У младших офицеров сапоги яловые, у старших офицеров хромовые. Илья сделал несколько шагов, как умел – неслышно, кашлянул, чтобы не испугать. А всё равно девушка вздрогнула всем телом, резко повернулась, глаза от испуга расширились.
– Не бойся, я свой! Сержант Сафронов.
– Фу! Напугал.
Девушка как-то обмякла. Илья опустил автомат, поставил его на предохранитель, приблизился. Перед девушкой лежал на плащ-накидке командир, судя по четырём шпалам на петлице – полковник. Голова забинтована, кровь через бинты проступила, дышит тяжело. Картина понятная, неясно только, как они сюда попали? Дороги поблизости нет, в девчонке пятьдесят килограмм живого веса, а полковник крупного телосложения. Сама тащила? Представить невозможно.
– Ты как сюда попала?
– Ногами! – осерчала девчонка.
– А раненного кто нёс?
Девушка отвернулась, засопела, потом заплакала. Сначала тихо, потом в голос. Илья ей рот ладонью зажал.
– Тихо, тихо, беду накличешь. Успокойся.
Девушка к Илье прижалась, плакала, но уже беззвучно, только плечи тряслись. Когда девушка успокоилась, Илья спросил.
– Откуда раненого несёте?
– Из-под Кривска. Снаряд в наш грузовик попал.
Илья прикинул, получалось километров двадцать с гаком.
– И ты одна? – поразился он.
– Не, нас трое было, два бойца и я.
– А они где?
– До вчерашнего дня командира они несли, а после ночёвки исчезли. Я одна тащила, пока силы были.
Вот же суки! Мужики, а раненого командира на девчонку бросили. Не по уставу, не по совести.
– Тебя как звать-то?
– Марина, я машинисткой при штабе полка была.
Господи! Да эта девчонка духом выше бойцов оказалась, чтоб им пусто было. Илья раздумывал, что предпринять можно. Ранения в голову всегда серьёзные и помощи требуют квалифицированной. Тут не просто хирург нужен, а нейрохирург. Такие только в крупных госпиталях бывают. А вокруг лес, даже бинтов взять негде. Девушка его молчание расценила неправильно, отстранилась.
– Тоже уйти хочешь?
Слёзы на её глазах мгновенно высохли.
– Выбрось из головы дурные мысли. Немцы уже под Бобруйском и Борисовом, где линия фронта я не знаю, да и есть ли она? Полагаю, до ближайшего госпиталя километров сто, да и то по прямой.
В глазах девушки растерянность.
– Предлагаю его в село определить, тут недалеко есть – Мамоны называется. Повезёт если, выживет. Добрые люди найдутся, приютят. И тебе лучше в селе остаться. Ты девушка, подберут тебе платьишко, за местную сойдёшь, немцы не тронут.
Девушка задумалась, голову опустила. А какие варианты?
– С раненым – согласна. А в селе не останусь.
Ну, это ещё поглядеть надо. Главное сейчас – раненого в селе оставить. При ранениях в голову, да и не только туда, покой нужен. Илья автомат на шею повесил, зашёл с головного конца плащ-накидки. Со стороны ног нести полегче.
– Тогда берись, понесли.
Подняли. Ох, тяжёл полковник, восемьдесят кило точно будет, если не больше. Даже Илье, привыкшему к нагрузкам, тяжёлому рюкзаку за спиной в спецоперациях, и то тяжело. А девушка молчит. Метров триста прошли, Марина сказала.
– Не могу больше, передохнуть надо.
Э, такими темпами они до вечера до села идти будут, а выхода нет. Полковник застонал. Девушка по щеке его погладила.
– Плохо?
А раненый дёрнулся, захрипел и затих.
– Чего это он?
– Отошёл.
Илья попытался нащупать пульс. Нет его, и дыхания тоже нет. Илья нож вытащил.
– Ты чего? – испугалась девушка.
– Похоронить надо, не бросать же.
Илья ножом принялся рыхлить землю, отбрасывал её в сторону. Долго рыл, а яма получилась неглубокой, немногим больше полуметра. А лопаты нет. И так уже ногти о корни деревьев сорвал. Расстегнул на умершем карманы. Надо документы достать, при случае передать своим. Чтобы не без вести пропавшим был, а умершим от ран. Документы достал – удостоверение личности, партбилет, аттестаты. А пальцами нечто странное ощутил. Вроде под гимнастёрку пододето что-то. Так не зима же. Воротник гимнастёрки на убитом расстегнул, показалась красная ткань. Уже без церемоний расстегнул на полковнике ремень, задрал гимнастёрку. Грудь и живот полковника знаменем обёрнуты и бечёвкой перевязаны. Вот это да! Знамя части – как символ воинской чести, душа части. Если есть знамя, но личный состав погиб, сформируют заново. А коли утеряно, утрачено, а хуже того – в руки противника попало, расформируют часть, даже если не все военнослужащие погибли. Знамя части для любого воина – святыня! Илья знамя с тела полковника снял. В руках нести? Отложил в сторону. Вдвоём с девушкой тело в плащ-накидку завернули, на которой его несли. С трудом опустили в могилу, принялись зарывать. Да быстро руками не получается. Потом Илья ногами рыхлую землю утоптал, чтобы зверьё не разрыло. Не так бы полковника хоронить следовало. Но скольких наших убитых бойцов уже Илья видел, которые неупокоенные лежат там, где их смерть застала. Постояли у могилы несколько минут. Молитву прочесть? Так умерший коммунистом был. В Бога не верил. Траурную речь? При одном-то служащем? Пафосно и неуместно.
У девушки слёзы по щекам катятся. Илья предложил.
– Идём, в село провожу.
– А с тобой? Ты же к своим пробираться будешь, возьми меня.
– У меня другие планы, Марина.
– Немцам сдашься? – вскипела девушка.
– Типун тебе на язык! Зачем топать сто километров к своим, чтобы врага бить? Враг – он уже здесь!
– И я с тобой.
– Не женское это дело. В лесу ни казармы, ни бани нет и с харчами туго.
Доводы подействовали или сама Марина поняла, что жить в лесу тяжело, но головою согласно кивнула. У Ильи от сердца отлегло. В напарнике он уверен должен быть на все сто процентов. А девушка обуза, за ней приглядывать надо.
Село показалось через полчаса хода. Илья, по обыкновению, остановился понаблюдать. Вроде тихо, машин или мотоциклов не видно, криков тоже нет.
– Марина, ты бы гимнастёрку сняла. В рубашке останешься.
– А юбка? Она армейская, да сапоги.
Это верно. Юбка цвета хаки и сапоги юфтевые, селяне такие не носят. Но всё же послушала, гимнастёрку сняла, на ветку повесила. Потом спохватилась.
– Ой, документы у меня там.
– Иди, документы для тебя, как улика, смертный приговор.
– Как же без них?
– В деревнях жители паспортов не имеют, а у тебя красноармейская книжка. Немцам предъявлять будешь?
Подействовало. Дёрнулась девушка. То ли обнять на прощание хотела, то ли поцеловать, да не решилась. Пошла к селу. Илья смотрел на её тонкую, хрупкую фигурку и сердце от жалости сжималось. Долгие годы придётся ей в окружении жить. Выживет ли? Эх, блин, мужики! Женщин, детей, стариков под немцем оставляете! Стоял, пока девушка за избами не скрылась. Решил ещё немного подождать на всякий случай. Пять минут, десять. Он уже повернулся уходить, как крик услышал, скорее – визг. Из-за крайней избы Марина выбежала и прямым ходом к Илье. Через несколько секунд немец показался, следом другой. Френчи расстёгнуты, на красных мордах улыбки. Ну да, развлечение себе нашли. Оба без оружия, по крайней мере, ни винтовок, ни автоматов не видно. Стрелять? Но Марина перекрывает сектор обстрела. Девушка легко бежит, подгоняемая страхом, немцы сапожищами топают, гогочут. Илья вправо перебежал, чтобы Марина немцев не закрывала. Автомат вскинул, снял с предохранителя. Ох, не хотелось себя обнаруживать стрельбой! Дураку понятно, в селе не только эти двое, иначе бы оружие своё и ранцы они не бросили.
Раздался треск мотора. Из-за угла мотоцикл с коляской вывернул. За рулём солдат, без френча, в исподней рубахе, коляска пустая. На мотоцикле он девушку быстро догонит. Марина обернулась, ещё ходу поддала, хотя и так мчалась ланью. Мотоциклист сейчас самый опасный, его первым убить надо. Мотоциклист уже обогнал своих камрадов, что-то весело им прокричал. Немец считал, что победителем будет он. Ошибался, первым будет, но мёртвым. Когда мотоциклисту уже оставалось до Марины метров двадцать, Илья поймал его на мушку, дал короткую очередь. Медлил специально, чтобы двое других подальше от избы отбежали, чтобы укрыться им было негде. Марина при первых звуках выстрелов упала. Мотоцикл с убитым водителем вильнул в сторону, попал колёсами в пашню, заглох. Илья тут же перевёл ствол на немцев. Очередь, вторая. Попадания он сам чётко видел, дистанция мала. Выскочил из-за деревьев, скрываться уже ни к чему, рванул к мотоциклу. Сбросил на землю тело немца, выжал сцепление, рванул ногой кик-стартер. Мотор зарокотал. Запрыгнул на сиденье, правой рукой включил первую передачу. У немецких BMW R-75 «Сахара» по прозвищу «Скарабей», основному мотоциклу вермахта, переключение передач дублировано – есть ножное, педалью слева, и есть ручное, на правом боку бензобака. Мотоцикл очень надёжный, имел привод не только на заднее колесо, но и на колесо коляски, демультипликатор, имел фаркоп, мог тащить на прицепе лёгкие пушки или миномёты на колёсном ходу.
Илья подъехал к Марине, крикнул.
– Быстро в коляску!
Только она села, дал газ. Уже въезжая в лес, обернулся. Из-за избы выбегали встревоженные стрельбой немцы. Наш «ППШ» при стрельбе частил, по звуку сразу можно определить, наш автомат стрелял или немецкий. Кто-то из немцев выстрелил вдогон из карабина. Не попал, пуля сбила ветки над головой Ильи. Он гнал несколько минут, потом развернул мотоцикл, встав за дерево. Только коляска не прикрыта, как он и хотел.
– Марина, жива?
Девушка бледная, испугана, лишь кивнула.
– Выходи из коляски, укройся за деревом.
Сам в коляску уселся. Коробка с лентой уже к пулемёту присоединена. Затвор взвёл, стал ждать. Немцы себя ждать не заставили. Уже через несколько минут из села вырвались три мотоцикла, пустились к лесу. Немцы думали, будут догонять беглеца, а Илья сам их ждал. Прижал приклад, приник к прицелу, пора! Дал очередь щедрую – обоих немцев на первом мотоцикле сразил. Неуправляемый мотоцикл в сторону свернул, врезался в дерево. А Илья по второму мотоциклу длинную очередь, в треть ленты. Обоих положил, пулемётчик не успел открыть ответную стрельбу. Третий мотоциклист искушать судьбу не стал, видя печальную участь камрадов, резко руль крутнул, едва не перевернувшись, и, петляя между деревьями, чтобы не дать по нему прицелиться, умчался к селу. Если у немцев в селе бронемашина, организуют поиск на уничтожение обидчика. Надо убираться поскорее.
