53
В тот раз Николе тоже предъявляли обвинение: мелкие кражи, торговля краденым, драки. А сейчас преступление, как он понимал, довольно серьезное: кража со взломом, порча имущества, незаконное применение взрывчатых веществ… много чего. И он ожидал, что зал суда будет поторжественнее, что ли.
Из окна видно здание, где его держали последние недели. Если поднять голову, можно даже разглядеть нарезанную на ломти, как торт, прогулочную площадку. Керим исчез. Вознесся в небеса с внезапностью ангела и с такой же внезапностью исчез. Shawshank Redemption.
Но зал все же не маленький. Высокий подиум для судейского стола. Скамьи светлого дерева со светло-зелеными кожаными сиденьями. Довольно солидно. Никаких финтифлюшек, современный минималистский стиль. За спиной председателя и членов суда натянута ткань, тоже зеленая. Цветовое решение дурак поймет: светло и зелено. Типа: всем должно нравиться. Внушать хорошее и бодрое настроение. Танцуйте вальс, господа.
Судья: женщина средних лет с таким выражением лица, будто у нее болит горло. Сколько Никола ни смотрел, ни разу не заметил даже подобия улыбки. Прямо как та сволочная тетка в «Женщине в черном 2». Члены суда: родились, наверное, в девятнадцатом веке. Никола даже загадал: кто начнет храпеть первым. Единственный человек, который, как показалось Николе, не осудил его еще до того, как он появился в зале, – секретарь. Молодой парень с недельной щетиной, чем-то похож на Симона Мюррея, то и дело поправляет узел галстука. Все теперь с этой щетиной.
– Доброе утро, – громко сказала Эмили, как только они вошли в зал.
Ему понравилось – в голосе уверенность и готовность к бою.
Она зашла за ним в тюрьму, и они пошли сюда вместе. В сопровождении надзирателя, разумеется. И в наручниках.
Обвинитель уже за своим столом. Налаживает компьютер.
Женщина с жидкими волосами, настрой виден за километр: «я-твой-бюрократический-палач». Сука в таком сучьем обличье, что сучее не представишь.
Эмили предупредительно выдвинула стул для Николы, открыла портфель и начала доставать бумаги. Сколько их! Все уже давно сели, а она все стояла и раскладывала книги, папки и отдельные листы. У Николы потеплело на душе. Его адвокат. Сразу видно: подошла к делу всерьез.
– Доброе утро, – тихо произнесла судья. Точно что-то с горлом. – Начинаем заседание по делу В-2132-15. Обвинение предъявит районный прокурор Карин Форсрюд. Я не ошибаюсь?
Дама с жидкими волосами кивнула.
– Нет, не ошибаетесь.
– За столом обвиняемых у нас Никола Максумич… – И опять: – Я не ошибаюсь?
Никола наклонился к жидкому микрофону и произнес почему-то по-английски:
– Yes. – Сообразил, что его «yes» звучит, как будто судья и в самом деле ошиблась, и быстро повторил ее слова: – Нет, не ошибаетесь. Не ошибаетесь.
Его голос отдался гулким эхом.
– А рядом с вами, обвиняемый, ваш официальный адвокат, Эмили Янссон?
– Именно так.
Эмили говорила все так же ясно и четко.
Судья черкнула что-то в блокноте.
– Хотелось бы знать, нет ли каких-либо обстоятельств, мешающих проведению судебного заседания?
Обвинитель и Эмили ответили хором.
– Нет, ваша честь.
Никола покосился налево. Довольно много людей. Больше, чем он думал. Есть такие: делать нечего, вот они и шляются по судам. А может, какая-нибудь учебно-ознакомительная экскурсия. Но Хамон пришел, и Юсуф пришел. Сидят и подмигивают, как только он на них посмотрит. И Паулина. Лицо очень серьезное. Или улыбнулась ему? Отсюда не поймешь. Довольно далеко, метров пятнадцать, не меньше. Но пришла!
И мама, конечно. Прервала свой странный отпуск.
Судья произнесла стандартную речь, объяснила, как должно пройти заседание.
Настала очередь обвинителя. Эмили заранее прошлась буквально по всем пунктам, предупредила, на какие моменты будет напирать прокурор. Никола все это знал – не в первый раз. Процедурная сторона не особенно его интересовала.
На камерах наблюдения в супермаркете и на прилегающей территории зафиксировано следующее: двое в темной одежде и мотоциклетных шлемах с темными визорами взломали дверь. Вот они движутся между полками. Хорошо… никакого шлема при Николе не нашли. На одежде, как ее ни анализировали, – ни следа взрывчатки. Никаких отпечатков пальцев, следов ДНК – ни в магазине, ни на мотоцикле, валявшемся на посыпанной гравием дороге. Удалось установить происхождение пластида: строительный склад в Больсте, откуда он был украден два года назад. И все. Криминалисты сделали слепки на месте взлома двери, но орудия, которым взламывали дверь, не нашли. Полиция конфисковала его телефон, но и в телефоне никаких подозрительных сведений не найдено.
В чем Николе повезло – он все время был в перчатках и в шлеме, к тому же залил краской камеру в конторе: лицо нигде не видно.
Второе везение: успел выбросить свитер, шлем и рюкзак в озеро. Вот где уж точно были бы следы взрывчатки…
Чистая работа.
В чем Николе не повезло – чересчур уж быстро привезли кинологов.
Обвинитель говорила примерно час.
Следующий пункт протокола: допрос обвиняемого.
– Я не могу, – шепнул Никола Эмили. – Плохо себя чувствую.
Эмили попросила паузу.
Никола помчался в туалет. Он был уверен, что его пронесет, – ничего подобного. Пустое. Он встал, натянул штаны, вымыл лицо и вернулся в зал.
Ему показалось, что охранники ехидно улыбаются, – наверняка он не первый такой.
Надо держаться.
Сунул руки под стол, собрался и, не отрываясь, стал смотреть на обвинителя.
Ему показалось, что его допрашивают сутки напролет, хотя прошло минут сорок. Собственно, ничего он не добавил. Упрямо повторял свою версию: шел к дяде, он может подтвердить. Посмотрите в моем телефоне – я как раз в это время ему звонил. Немного заблудился, там лесок рядом – и тут меня искусала полицейская овчарка.
Интересно, что думает Эмили? Верит ли, что он ни в чем не виновен?
Иногда ему казалось, что да. Верит.
Перерыв на ланч.
Подогнали машину, перевезли его назад в камеру. Езды – секунд тридцать. Принесли поднос: гороховый суп с хлебом.
Есть он не стал.
После ланча приступили к опросу охранников и полицейских.
Один за другим они садились в свидетельское кресло и отвечали на вопросы: «Что вы видели на площадке у супермаркета?», «Как выглядел мотоцикл?», «Как далеко находилась ваша машина от места происшествия?», «Как выглядел мотоциклист?»
Ничего вразумительного. Ну да, телосложение удирающего на мотоцикле преступника напоминает Николино. И брюки вроде бы те же, что были на нем, когда его взяли. Эмили не задала ни единого вопроса свидетелям. Никола начал волноваться. Она должна была сделать из них фарш! Перекрестный допрос, или как там у них это называется. Уличить во лжи.
Во время второго перерыва Николу отвели в крошечную камеру прямо в суде. Эмили пошла с ним. Та камера, где он сидел, – чуть ли не пентхаус на Эстермальме по сравнению. А здесь ничего нет. Один стул.
Ни он, ни Эмили не садились.
– Почему вы позволяете им лить на меня помои? – спросил Никола, как только охранник закрыл за собой дверь.
– Они ничего весомого не добавляют. Пустые разговоры.
– Но они же говорят, что узнали меня!
– Они могут говорить все что угодно. Шлем и темная одежда… их показания ничего не стоят. Это не доказательство. Они не могут с уверенностью сказать, был ли это ты или кто-то другой. Это невозможно. А я не хочу задавать вопросы. Не хочу рисковать тем, что они скажут что-то, что пойдет тебе во вред.
– Судья выглядит так, будто собирается влепить мне лет пятнадцать.
– Успокойся. В твоем деле единственное шаткое место – кинолог. Он говорит, что пес тебя выследил. Дождемся его показаний.
И вот.
Дальняя дверь в зале суда отворилась, и вошел полицейский в форме. На поясе уоки-токи, ключи, фонарь и прочее полицейское барахло. Весь обвешан, как елка, и громыхает при ходьбе, как монеты в копилке.
Никола его не узнал – пес грыз его руку, и ему было не до снюта.
– Вы Карл Йерннакке? – спросил судья.
Полицейский кивнул и сел в свидетельское кресло. Большие, грубые руки и жидкие рыжие бакенбарды.
– Вы вызваны как свидетель по представлению обвинителя. Вам приходилось выступать в качестве свидетеля?
– Много раз.
– Тогда попрошу вас принести свидетельскую присягу. Я, Карл Йерннакке, обещаю и гарантирую…
– Я, Карл Йерннакке, обещаю и гарантирую…
– Дать правдивые и полные показания…
– Дать правдивые и полные показания…
– Ни о чем не умалчивать, ничего не добавлять или изменять…
– Ни о чем не умалчивать, ничего не добавлять или изменять.
Судья уставился на проводника собаки тем же пронзительным взглядом, что и на предыдущих свидетелей.
– И напоминаю вам, что дача ложных показаний влечет за собой уголовную ответственность.
Йерннакке начал. Он следовал своему рапорту слово в слово – наверное, вызубрил наизусть перед тем, как сюда идти. Слова и выражения, которые показались Николе при чтении смешными и косноязычными, в суде звучали весомо и убедительно.
Обвинитель задал несколько вопросов: не тянула ли собака? насколько Йерннакке уверен, что провел задержание, не нарушая действующих правил?
Никола с трудом заставлял себя сидеть на стуле прямо и независимо – на плечи словно давила непосильная тяжесть. Этот сукин сын говорил о нем как о каком-то насекомом, которое следует прихлопнуть. Он и прихлопнул. Если судья поверит, что собака взяла правильный след, у него шансов нет. Цепочка доказательств без единого дефекта. Теперь только гадать, какой срок ему припаяют.
Через несколько минут обвинитель успокоился и поблагодарил свидетеля.
Судья повернулся к Эмили.
– Слово предоставляется адвокату.
– Благодарю, ваша честь.
Теперь голос ее звучал мягко, даже вкрадчиво – не так, как вначале.
Она долго смотрела на свидетеля.
– Скажите, сколько лет вы работаете проводником собак?
– Около четырех.
– Я полагаю, вы прошли соответствующее обучение?
– Да.
– И я полагаю, что существуют правила и предписания, которые вы обязаны знать и следовать им в вашей работе?
– Конечно.
– И существуют книги о собачьем сыске, не так ли?
– Да, и немало.
– И вы их, разумеется, читали, раз прошли курсы?
– Да.
Никола не понимал, куда клонит Эмили. Собачник сидел совершенно спокойно и отвечал на ее вежливые вопросы. Она даже не думает его раскалывать… она, скорее всего, вообще ничего не соображает в своем деле.
– И рапорт о задержании тоже вы написали?
– Да.
– И он правилен и корректен?
– Да.
– И никакая важная информация не упущена?
– Нет.
– Вы уверены? Ничего не упущено?
– Уверен. Ничего не упущено.
– И я могу исходить из того, что ваши слова… минуточку… «След начался у канавы в двадцати метрах к югу от дороги» соответствуют истине?
– Да.
– Так и было?
– Да, так и было.
Эмили замолчала и начала копаться в ворохе бумаг на столе. Все молча следили за ее действиями. Наконец, нашла, что искала: три книги и несколько переплетенных в прозрачный пластик папок.
– Прошу внести в протокол. Я предлагаю обратить внимание на следующие учебные пособия. «Дрессировка служебных собак» Янне Сальминена, «Служебные собаки» Франца Ларссона и периодическое издание шведского клуба служебных собак «Собака в поиске». Все эти книги обязательны для изучения при подготовке кинологов. Вам знакомы эти книги?
– Конечно.
– И еще я предлагаю вашему внимание следующий документ: «Предписания и общие принципы розыска с помощью служебных собак». Официальный циркуляр государственного полицейского управления RPSFS 2000:5 FAP 214-2. Этот циркуляр вам тоже знаком?
– Да, естественно.
– Тогда я сформулирую вопрос следующим образом: написано ли в какой-нибудь из этих книг или в этом циркуляре, что след, начинающийся в двадцати метрах от объекта, можно считать надежным? Двадцать метров – большое расстояние.
– Не знаю… Наверное, можно.
– Именно так написано в классическом учебнике Сальминена? «Наверное, можно»?
– Думаю, да… не знаю.
– Не знаете… А я утверждаю, что нет. Не написано.
– Ну и…
– У вас другая точка зрения?
– Я же сказал – не знаю.
– Не знаете. Может быть, у Франца Ларссона есть что-либо по этому поводу? В «Служебных собаках»?
– Понятия не имею.
– То есть вы понятия не имеете, что в ваших служебных инструкциях?
– Я не это имел в виду… но как я могу помнить, что написано именно в этой книге и именно по этому вопросу. Вы бы еще номер страницы спросили.
– То есть вы не помните?
– Нет.
– Хорошо… тогда, может быть, в вашем профессиональном ежемесячнике «Собака в поиске»?
– Знаете что… кончайте. Я уже сказал – не знаю. А что за разница? Расстояния от исходного пункта могут быть самыми разными, но Тасси же взяла след! Иногда, конечно, коллеги могут контаминировать след…
– Вы хотите сказать, что другие полицейские, которые раньше вас успели к мотоциклу, могли оставить след, который взяла ваша собака?
– Да… примерно так. Но ищейка на то и ищейка. Она анализирует запахи и находит нужный след, иногда довольно далеко от исходного пункта.
– Но вы же ничего не написали про это в своем рапорте?
– О чем?
– О том, что ваши коллеги контаминировали след…
– Нет…
– …и это означает, что вы не указали целый ряд обстоятельств.
– Можно и так сказать, только обстоятельства эти гроша ломаного не стоят.
– То есть тот факт, что другие полицейские контаминировали след и ввели в заблуждение собаку, не стоит ломаного гроша?
– Именно так. Я же знал, что мы ищем. И это важно. Все остальное…
– Значит, вы пропустили в вашем рапорте то, что вам показалось неважным? Что исходная точка поиска была контаминирована вашими коллегами?
– Я уже ответил на ваш вопрос.
– Нет, вы не ответили, – Эмили слегка повысила голос. В нем зазвучали металлические нотки. – Отвечайте, как положено: да или нет. Пропустили ли вы в своем рапорте, что место, с которого вы начали поиск, могло быть контаминировано другими полицейскими?
– Не знаю.
Эмили резко повернулась к судье.
– Благодарю, ваша честь. У меня больше нет вопросов к свидетелю.
Никола совершенно растаял. Вот это да! Блистательно! Какой суперхитрый ход! Проводник выглядел как недоучившийся идиот. Мало того: что-то солгал или утаил в своем рапорте. Или просто снебрежничал, что тоже недопустимо.
И главное – вовремя остановилась! Не начала спрашивать, был ли исходный пункт и в самом деле «контаминирован». Загрязнен, запутан. Теперь пойди докажи, что нет, но лучше не копаться.
Он вспомнил слова Керима о своем адвокате: «Раскалывает свидетелей, как яйца о сковородку».
