18
Эмили с матерью ужинали молча. Странная история… Мать обычно засыпала ее вопросами. И Эмили отвечала – весело и бойко, хотя бы для того, чтобы удержать отца в хорошем настроении.
Но не сегодня. Отца за столом не было, и это напоминало им прежние времена.
Треска с вареной картошкой, хреном и растопленным маслом. Вкусно.
Кухня выглядела как всегда. Если в Стокгольме стало чуть ли не признаком хорошего тона менять кухонную мебель каждые три года, родители Эмили пока держались.
– Зачем менять победивший проект? – похохатывал отец. – Я построил кухню вот этими руками.
Деревянные панели, рабочий стол из нержавейки. Терракотовая плитка за плитой и мойкой. Год 1995-й. Эмили тогда было девять лет.
На десерт: фондан на сверкающей лужайке из малинового желе. Мама и в самом деле постаралась. Но Эмили уже не могла смотреть на еду.
– Ну, расскажи же, что у вас происходит?
Мать положила ложку на тарелку.
– Что это ты вдруг заинтересовалась? В последние несколько недель от тебя не было ни слуху ни духу.
– Закопалась в работе. Ты же знаешь. Бывает.
– Разговор занимает пять минут, не больше. Нажала кнопку, пока ждешь ланча, и позвонила. Или пока в туалете сидишь. Или вам в вашем «Лейонс» даже пописать запрещено?
– Не запрещено. Но я не писаю – слишком много времени отнимает.
Эмили надеялась, что мать засмеется шутке. Но куда там! Собрала с ничего не выражающим лицом посуду и начала сосредоточенно размещать ее в посудомойке.
– Пойду поищу его, – Эмили встала. – Начинается документальный фильм – «Йончёпинг ночью».
Ночью, собственно, и не пахло. Конец мая, на улице светло как днем.
Она взяла велосипед и покатила к центру. Окна крытого стадиона «Киннарпс Арена» сияли, будто их вымыли пять минут назад. Они с отцом ходили сюда на футбол. У них был абонемент, самый дешевый, в голубом секторе. Стоячие места. Если отец был в форме.
В форме… Ее велик, еще с гимназии. Старый и скрипучий. И что? Подкачала шины, и он покатил за милую душу, как новенький.
Бассейн с водным трамплином пуст. Здесь они отмечали окончание гимназии – веселые, подвыпившие, полные надежд. Скатывались по трамплину и прямо в одежде плюхались в воду.
Для Эмили уже тогда было ясно: в Йончёпинге она не останется.
Светлый, ртутно поблескивающий Веттерн. А в Мункшён почему-то волны, вода взъерошена. Загадка: большое озеро совершенно спокойно, а в маленькой лужице чуть не буря.
Для начала – «Бишоп Армс». Сотня сортов пива, притворяющегося ирландским. Интерьер – клетчатые скатерти на дубовых столах. Здесь почти пусто, но на всякий случай обошла зал.
«Юнепортен», «Мерфи». Народ веселится. Она заметила бывшего одноклассника и на всякий случай отвернулась. Здесь отца тоже не было.
Обошла еще несколько точек. Пивные, пабы, пиццерии с лицензией на продажу спиртного. Везде почти пусто. Конечно, отец мог завалиться к кому-то из своих собутыльников, а она понятия не имеет, кто они и где живут.
Наконец – «Тысяча и одна ночь». Паб на крытом рынке. Она и не подумала, что он может быть открыт в такой час. Маленькие черные столики, коричневые стены. Кирпичная стойка бара.
Там он и сидел. У дальней стены. С двумя незнакомыми ей людьми.
Незнакомыми… конечно же она их знала: грязная одежда, небритые физиономии, красные носы. Кто их не знает? Они спокойно беседовали, не буянили, но уровень громкости неопровержимо свидетельствовал, в какой стадии опьянения они пребывают.
Одиннадцать часов вечера. Последние десять дней отец появлялся дома два-три раза, не больше.
Мысленно оценила, как она выглядит, и медленно пошла к столику.
Народу в пабе совсем мало, в основном пожилые люди. Тихая музыка из динамиков.
Остановилась у столика. Реклама под стеклом призывала посетить Мариестад.
Проверила осанку. Руки в карманах.
– Папа, – четко выговорила Эмили.
Никакой реакции.
Снова:
– Папа!
Один из отцовских собутыльников поднял на нее красные глаза, улыбнулся и подтолкнул отца. Таких скверных зубов она не видела уже много лет.
Отец, покачнувшись, откинулся на стуле и встретился с ней глазами. О, как знаком ей этот взгляд! Униженный и надменный, виноватый и злой… слегка остекленевшие глаза. Опять помешали… почему вы не можете примириться с моей маленькой слабостью?
– Пора домой, папа.
И та же вечная и неприятная мысль в голове: я ни за что не буду такой, как ты.
Его приятели забубнили наперебой:
– Ларс, она права… Права, Ларс… Чтоб я разорился, если она не права…
Они, конечно, догадались, кто я такая, – настолько мы с отцом похожи. Он сам любил похвастаться: дочка – вся в меня. А может, запомнили с детства.
Он начал рыться в брючных карманах. Удивительно – до сих пор не произнес ни слова. Рылся неправдоподобно долго. Наконец выудил пачку ассигнаций, перехваченную красной аптечной резинкой.
Эмили удивилась – отвыкла видеть наличные. Так старомодно… Где-то вычитала, что Швеция по части платежных карточек впереди планеты всей.
Отец отсчитал несколько стокроновых бумажек. Наверное, всегда платит наличными, чтобы мать не догадалась, сколько он просаживает в кабаках.
Он тяжело встал.
– Ну ладно. Возьмем такси? – Он со странной гордостью помахал пачкой денег.
– Нет, я на велике… но можем пройтись.
Мать будет рада. И в то же время Эмили была уверена: родители сразу начнут переругиваться.
И еще… пачка наличных навела ее на мысль.
Еще несколько лет назад – обычная картина. Но не сейчас.
Матс Эмануэльссон… игрок, сказала Сесилия.
Может, она зря так долго копалась в счетах и фондах? Может, Матс был кэшмен?
