14
На Исаке наушники. Черные, массивные, с большой красной буквой «b»: «Битс бай Дре». Никола и сам бы не прочь заиметь такие, но они стоят, как чугунный мост. Отсидевшему год парню не по карману.
Мистер Первый жрет.
Мистер Первый жрет в наушниках.
Единственное, что слышно, – чавканье босса.
Никола стоял и не знал – можно ему сесть или нельзя. Или дождаться, пока Исак поднимет на него взгляд. Или, по крайней мере, заметит, что кроме него здесь еще кто-то есть.
Исак. Бритый череп. Пузо упирается в край стола, хотя он отодвинул стул не меньше чем на полметра. На предплечье татуировка – сирийский орел. Хамон рассказывал, что это вовсе и не орел. Факел или солнце, но с крыльями.
– Орел должен быть красным, – Хамон был очень серьезен и говорил гладко, будто читал по книге. – Красный орел – это символ пролитой нами крови. Наш народ столетиями подвергался преследованиям.
Дед Николы когда-то с такой же убийственной серьезностью рассказывал о войне там, на родине.
Но это была не его, Николина, война. И там не его родина, что бы ни говорили шведские демократы.
Прошла почти неделя после того дня, когда двое в масках ворвались в клуб и ранили в ногу одного из парней.
Юсуф велел Николе прийти одному. «Стейкхауз Бар». Все знали, что Исак обедает именно там. И не только обедает: назначает важные встречи.
В животе: арктический холод.
В баре: вот-вот грянет гроза.
Никола после случившегося все время провалялся в постели. Не решался показаться на улице. Даже не звонил никому. Было страшно, что скажет Юсуф, что скажет Хамон. Страшно даже попасться на глаза дорожной полиции.
Но теперь его вызвал Исак. А когда вызывает Исак, надо идти. Надо идти, хотя это может означать конец.
В баре преобладали темные тона. Черный пол и стены. Стилизация под Техас времен вестернов: притворяющиеся подлинными черепа буффало на стенах, пластмассовые кактусы, сомбреро и странные гитары, больше похожие на маракасы с натянутыми струнами. Кто-то сказал Николе, что такие гитары называются банджо. И сродни они не гитарам, а мандолинам.
Банджо так банджо.
В наружном зале, том, что обращен на улицу, – восемь квадратных темно-серых столов, еще шесть у окон, с двухместными диванчиками по каждую сторону, отделены перегородками. Массивная лиловая стойка размером XXL.
Во внутреннем зале уютнее. Семь круглых столиков, накрытых белыми скатертями, деревянные стулья с темно-красными кожаными сиденьями. Дощатый скрипучий пол.
Кроме них, в зальчике никого. Юсуф встретил Николу у входа, взял у него мобильник, втолкнул в зал и закрыл за ним дверь.
Неужели конец? И что же – Исак скажет несколько тщательно выбранных приветливых слов, а потом Юсуф посадит его в свою машину? Два часа копать яму в Тувэнгене под дождем, а потом встать на краю и зажмуриться в ожидании пули…
Те отморозки наверняка решили, что в кабаке не меньше трехсот тысяч спенн налом. Но все равно: надо быть полным психом, чтобы решиться на такое дело. Даже ради трехсот кусков. Наверное, решили, что Исак присудит бо́льшую сумму. Должно быть, выследили первого гонца, понадеялись, что тот привез все деньги, – и постучали в дверь.
А вот кто сообщил им условный сигнал – это вопрос. Значит, есть предатель.
Один долгий, четыре коротких.
Исак снял наушники и отодвинул тарелку.
– Ты пробовал их антрекот? С ребрышком?
– Не…
– Подойди поближе.
Босс отрезал кусок мяса. Сесть не пригласил. Не забыл – даже не собирался.
– Как они тебя называют? Человек-Библия? Библик?
– Иногда.
– Бабки нужны?
– Вроде нет.
– А внимание?
– Как это?
– Да так это. Тебя год не было.
– Я сидел в Спиллерсбуде.
– Слышал, пацаны отметили твое возвращение…
– Еще как.
Исак почесал за ухом.
– А как там Тедди? Медведь?
Исак и Тедди друзья с незапамятных времен. Никола не знал, встречались ли они в последние годы. Может, пока Тедди отбывал срок? Или потом? Но все равно – друзья.
– Тедди нормально. Снял квартиру. Работает на адвокатскую контору.
Почему-то было приятно говорить о Тедди. Или Медведе, как назвал его Исак.
Но Исак брезгливо поморщился.
– Ничего не понимаю. Медведь? Работает как паршивый шведанок? Как свеннис? Платит налоги? Ишачит на чужого дядю? Мой старый друг! Он вообще не знал, как это: дать задний ход. У него всегда была припрятана пушка в туалетном бачке. На всякий случай. Я точно не знаю, на сколько миллионов он нагрел это паршивое государство. На много. И ты хочешь сказать – он работает?
– Я точно не знаю, – пролепетал Никола.
– И у тебя гены в ту же сторону смотрят?
Из наружного зала на секунду прорвались звуки музыки.
– Если бы ты не был племянником Тедди, я бы дал тебе ногой под зад и велел Юсуфу отвезти тебя в лес и сделать кебаб из твоих коленных чашечек. Понял?
Он допил коку.
– Слушай, щенок. Ты обосрался по-крупному. Как ты мог упустить этого отморозка? Почему не стрелял, когда он тыкал своей поганой пушкой мне в рожу?
У Николы пересохло во рту, как после здоровенного сплифа. Язык словно прилип к нёбу, он не мог издать ни звука.
– Клянусь, найду этого фуесоса и поимею его мамашу в оба глаза…
У Николы отлегло от сердца – слава богу, Исак не думает, что он как-то замешан. Что он, Никола, навел налетчиков и прикрыл отход.
– …а ты, поганец, должен отдать Данни бабло. Компенсацию. В пакете было сто пятьдесят кусков, понял?
– Понял… – пробормотал Никола.
– И они прострелили ногу парню Метима, в дециметре от причинного места. Это еще сто. Ты, надеюсь, понял. С тебя двести пятьдесят тысяч крон.
Никола пробормотал что-то невнятное.
– И это не все, – безжалостно продолжил Исак. – Ты должен узнать, кто эти подонки. Я сначала грешил на Метима – но вряд ли. Один из его парней пострадал. Данни? Зачем? Это ведь и так его кэш. Так что… – он криво ухмыльнулся, – теряюсь в догадках. Понял? А после обещаю забыть, что ты вел себя как последний пидор.
Никола на ватных ногах вышел на улицу. Голова кружилась, как после тройного джойнта.
Деньги: почти невозможно.
Но найти психа, набравшегося наглости атаковать Мистера Первого? Тут-то вообще никаких шансов. Все, с ним конец. Если он не сделает что-то – конец. Впору уезжать из страны.
А что сделать? Ни малейшего плана.
– Нико!
Кто-то его позвал? Он лихорадочно сканировал улицу. Площадь почти пуста. Здание суда поодаль качнулось, словно собралось обрушиться.
– Нико, я тут!
Девушка в темных очках, хотя уже начинало смеркаться.
– Ты меня не узнаешь?
О господи! Паулина. Та самая девчонка, любительница bag in Box. Это она ни с того ни c cего спросила, читал ли ему дед русских классиков.
– Привет! Cześć!
– Ты уже и польский выучил? Быстро…
Никола: полная растерянность. Сначала ультиматум Исака, дикие условия. Теперь Паулина. Он не знал, что делать. Больше всего ему хотелось пойти домой и забраться под одеяло. И в то же время хотелось поболтать с этой девчушкой.
– По-сербски похоже, – сказал он на всякий случай.
– Не хочешь пойти с нами? Мы идем в «Стенли».
Мозг на грани короткого замыкания.
Хочу. Не могу. Не хочу.
Хотел бы. Не в силах.
Он попытался улыбнуться.
– В другой раз – обязательно.
– О’кей, тогда дай мне твой телефон. Услышимся.
Дома, в тот же вечер.
В ванной.
В кухне.
В постели.
Нестерпимый шипящий пульс в висках.
Двести пятьдесят тысяч…Ж-жух, ж-жух.
Найти двух отморозков… Ж-жух.
Двести пятьдесят… Ж-жух.
Два психа… Ж-жух, ж-жух.
Только бы Линда не увидела, что он плачет.
И какой выход?
Линда вернулась в восемь. Он слышал, как она возится в прихожей, как ставит на пол тяжелую сумку. Скрип двери гардероба. Вешает куртку. Как всегда, на плечики.
Он запер дверь. Только не душеспасительные разговоры.
Час за часом.
Поискал игру на мобильнике. Лишь бы уснуть.
Где там…
Позвонил Хамону.
– Привет.
– Привет.
– Как ты?
– О’кей.
– Что-то тебя не слышно.
– Да.
– Между нами все в порядке?
– Ну, нет.
– А что случилось?
– Юсуф сказал, что Исак хочет с тобой поговорить. И чтобы я держался подальше.
– Я говорил с ним. Сегодня.
Никола расслышал чмокающие механические звуки. Значит, Хамон дома. Играет в какую-то компьютерную игру. Как обычно.
– Ага… значит, сегодня… и что он сказал?
– Сказал… много чего сказал. Сказал, что я не должен был упускать этих отморозков. Надо было стрелять в спину. А я дал им уйти. Но, во всяком случае, он не собирается меня мочить. По крайней мере, пока.
– Нико, я рад за тебя. Как я за тебя рад!
По голосу – и вправду рад. На душе стало теплее.
– Но есть один… как бы сказать… нюанс. Я должен выложить двести пятьдесят кусков. Срок – месяц.
– Ни хрена себе…
– И это еще не все. Мне надо узнать, кто они такие, эти суки.
– И как это возможно?
– Пока нулем. Понятия не имею. Но надо пробовать. У меня есть одна мыслишка…
Никола врал. Никакой мыслишки, а тем более мысли, у него не было. Но что-то надо сказать Хамону… и послушать, что скажет Хамон.
А Хамон сказал вот что:
– Слушай, Нико… Ты не один. У тебя есть друг.
Чавканье и чмоканье стихло – Хамон остановил игру.
– У тебя есть друг, – повторил он. – Я тебе помогу. Ты же мой садек.
Еще теплее. У Николы даже защипало глаза.
Хамон. Настоящий друг.
Брат.
