27
Коул жалко пискнул. Я со вздохом поднялась и побрела к пишущей машинке.
«Пожалуйста», — напечатала я. Я так устала, что на последнюю А у меня не хватило сил.
Я с надеждой взглянула на Ванессу, которая внимательно разглядывала напечатанное мной слово и постукивала черными ногтями по подбородку.
— Неплохо, неплохо, — наконец пробормотала она, бережно подняла меня и поставила на ладонь рядом с Коулом. — На свете нет ничего отвратительнее невоспитанных детей, — продолжала она, приблизив нас клипу. — Вежливость и хорошие манеры я ценю превыше всего. — Она прищурилась. — В тот день, когда вы налетели на меня у бакалейного магазина, вы даже не подумали извиниться, поэтому мне пришлось наказать вас. — И она снова прищелкнула языком.
Так вот почему Энтони не превратился в цыпленка! Теперь я вспомнила: прежде чем убежать, он извинился перед Ванессой.
Почему нам с Коулом не пришло в голову извиниться? Будь мы поумнее, мы бы сейчас не пищали по-цыплячьи! Но откуда нам было знать, что Ванесса ценит хорошие манеры?
Она поднесла нас к высокому книжному шкафу и показала книги.
— Видите мою библиотеку? — спросила она. — Это книги о хороших манерах. Их здесь сотни. Всю свою жизнь я посвятила изучению этикета. — Она строго взглянула на нас. — Почему нынешние дети такие невоспитанные? Мне искренне жаль вас, честное слово. Но вы извинились поздно. Слишком поздно.
Она поставила нас на стол — должно быть, у нее устала ладонь — и потерла рука об руку.
Что же дальше? Я терялась в догадках. Неужели она выставит нас за дверь? Она права: нам с Коулом ни за что не добраться до дому. Через несколько шагов мы попадем на ужин псу, коту или еноту.
В панике я запищала. Желтые перышки встали дыбом. Как же нам быть? Осталось одно, последнее средство.
Я вновь взобралась на клавиатуру пишущей машинки и начала печатать.
«Благодарим за объяснение. И за урок вежливости. Искренне ваши, Коул и Кристал».
Ничего другого мне не удалось придумать. От отчаяния у меня опускались крылья. Я смотрела на Ванессу, ожидая, когда она прочтет записку, и надеясь на лучшее…
— Глазам не верю! — воскликнула Ванесса. Она выхватила лист из машинки и перечитала послание. — Благодарственное письмо! — продолжала она. — Вы написали мне благодарственное письмо! — Она просияла. — Нынешние дети даже не знают, что это такое! Впервые вижу подобную учтивость! Она затанцевала по комнате.
— Благодарственное письмо! Настоящее благодарственное письмо!
Наконец она обернулась, указала пальцем на Коула, затем на меня, пробормотала несколько слов и вновь вытянула палец.
— Ой! — вскрикнула я, почувствовав, что расту. Я надувалась, как воздушный шар. Желтые перышки исчезли, на голове появились настоящие волосы. И руки, ладони, пальцы!
Коул поддержал мой радостный крик. Мы снова стали людьми! Ванесса помогла нам!
Убеждаясь, что это не сон, мы несколько раз ущипнули друг друга, а потом расхохотались. Мы были бесконечно счастливы! Ванесса тоже смеялась, радуясь за нас.
Когда радость немного улеглась, Ванесса направилась на кухню.
— Позвольте предложить вам чего-нибудь прохладительного. Мне известно, как мучит жажда после превращений.
— Спасибо! — воскликнула я, вспомнив, как Ванесса ценит вежливость.
— Спасибо! — громко добавил Коул.
Мы с усмешкой переглянулись и опять ущипнули друг друга. Кожа! Настоящая кожа — и ни единого перышка!
Я пошевелила губами, провела по ним языком. Нормальные человеческие губы!
Ванесса вернулась с двумя стаканами колы.
— Я знаю, как дети любят колу. — И она подала стаканы мне и Коулу. — Пейте! Вы совсем измучились.
Я и вправду почувствовала жажду и осушила стакан двумя глотками. Кола была холодной и приятно пощипывала язык. Красота! Это гораздо лучше, чем склевывать семечки с ковра! От радости я не помнила себя.
Подняв голову, я увидела, как Коул жадно допивает колу. Видно, у него во рту тоже все пересохло.
Закончив, он опустил стакан… и вдруг громко рыгнул! И расхохотался! Я тоже не смогла удержаться и засмеялась — надо же, как громко!
И смеялась до тех пор, пока ко мне не подошла явно огорченная Ванесса.
В чем дело? Поначалу я ничего не поняла.
А Ванесса указала пальцем сначала на Коула, затем на меня и прошептала:
— Свинка-свинка!