Событие реальное, произошло с автором в начале девяностых. Имена изменены.

Вдохновившись лозунгами переходного периода, я решил организовать производство рустикальной мебели из ценных пород дерева — дуба, бука, ясеня, поскольку с детства испытывал к изделиям деревянным уважительное отношение. Рустикальная — это мебель с различными резными узорами, сложной художественной формой, накладными деталями, высококачественной отделкой. Стоимость таких изделий высока, и приобрести их могут далеко не все желающие граждане. Поэтому цену я вначале поставил минимальную, доходы упали, и налоги платить не мог.

Все шло гладко, пока одной вздорной дамочке из «благородного» семейства что-то в изделии не понравилось. Исправили ребята по ее хотению, а она снова недовольна, еще раз переделали, а она опять носик морщит и фыркает. Ну, тут рабочие не выдержали и выдали ей все, что о ней думают. Конечно, словами, что в русском языке для таких случаев предусмотрены.

А у дамочки той, оказывается, брат троюродный в отделе по борьбе с экономическими преступлениями работал. Она ему и пожаловалась. Осерчал братишка, но дамочку успокоил:

— Не волнуйсь, я им покажу «кузькину мать», будут переделывать, пока ты довольной не останешься.

И нагрянул с неожиданным визитом на предприятие.

А на приеме заказов у меня молоденькая барышня сидела, по блату принятая, товарищ слезно просил дочку после школы пристроить.

Брат дамочкин под нос девчушке свое краснокорочное удостоверение сунул, тетрадь, в которой она заказы регистрировала и убрать не успела, выхватил, пальцем ей погрозил и растворился так же быстро, как появился.

Меня в тот день в городе не было, а утром следующего дня я застал переполох на предприятии. Вся контора кучками собирается, беседует, приемщица рыдает в углу, а главбух на меня грудью необъятной напирает и рычит:

— Я говорила вам… я говорила… а вы не слушали, теперь сами выкручивайтесь, а я… вот мое заявление. Прошу уволить по собственному…

Успокоил я народ как мог, по рабочим местам отправил, а у самого сердце неровно бьется, и давление подскакивает.

Кое-как до конца рабочего дня досидел, дома о валерьяночке вспомнил, но спал все равно плохо. Утром следующего дня на работе телефон от себя подальше отодвинул и косился на него, как на врага личного. И он долго ждать себя не заставил, зазвонил тревожно так, пронзительно.

— Добрый день, — прошелестел в трубке мягкий мужской баритон, — я следователь милиции капитан Редькин. Предлагаю встретиться завтра в десять у меня в кабинете. Дежурному внизу фамилию свою назовите, он со мной свяжется и вас пропустит.

— Конечно, конечно, — ответствовал я.

Капитан Редькин оказался симпатичным молодым человеком интеллигентного вида.

— Присаживайтесь.

Я присел на краешек стула и выжидающе уставился на следователя. А он начал меня расспрашивать о жизни, о трудностях в работе, о семейных делах. Я расслабился, успокоился и на стуле пристроился поудобнее. «Приятный, внимательный человек», — подумал о собеседнике.

— Борис Иосифович, — приступил Редькин к главному, — я вижу, мы с вами умные, понимающие люди. Вы произвели на меня очень хорошее впечатление. Думаю, что и я на вас тоже. Не буду скрывать, я пригласил вас для того, чтобы договориться полюбовно об одном взаимоприемлемом деле.

Капитан замолчал и внимательно следил за моей реакцией.

— Слушаю вас, — изобразил я внимание, хотя внутри уже все заерзало.

— Вы, конечно, знаете, что к нам попала тетрадь, в которой зарегистрированы заказы на изготовление мебели. Я догадываюсь, что они оплачены заказчиками, но деньги за них не оприходованы и не проходят по бухгалтерскому учету. Проверить это не составит труда. Но нам это не нужно.

Я с удивлением и тревогой смотрел на капитана, лихорадочно пытаясь сообразить, чего же он хочет от меня.

— Наш отдел не занимается налогами, поэтому мы должны передать вашу тетрадь в налоговую полицию.

Я почувствовал, что в кабинете стало жарко, капельки пота потекли по позвоночнику.

Редькин выдержал паузу, ожидая, пока его слова произведут на меня нужное впечатление. Видимо, решив, что впечатление уже произведено, он продолжил:

— Вам повезло, что тетрадь эта оказалась именно у нас. Вы получаете свою зарплату за выпущенную продукцию, а мы за количество раскрытых уголовных дел по профилю нашего отдела. Так вот, я обещаю, что тетрадь эта не попадет в налоговую, но вы должны дать нам уголовное дело. Вы должны улучшить наши показатели по раскрываемости.

Я непонимающе смотрел на капитана:

— Как это?

— Допустим, вы обнаруживаете, что у вас со склада похищена продукция на небольшую сумму, например, на двадцать-тридцать тысяч. Вы пишете заявление в наш отдел по экономическим преступлениям, а мы возбуждаем уголовное дело и находим преступника. Естественно, вы представляете нам все документы на эту продукцию и договариваетесь с человеком, который выступит в роли преступника.

Я ошалел. Такого не ожидал, мне даже в голову это не могло прийти. Как я буду стряпать уголовное дело? Да кого-то еще уговаривать быть преступником. А если его посадят?

Редькин словно угадал мои мысли:

— Мы, конечно, обязаны довести это дело до суда. Но преступника тут же, в зале суда, отпустят по амнистии. — И деловито развернул передо мной какой-то документ, где было написано: «Амнистия предоставляется…», — наш случай как раз подпадает, судья — свой человек.

Я сидел, не в силах произнести ни слова. Капитан, видимо, понял мое состояние.

— Вы сейчас идите, обдумайте все хорошенько, а завтра в это же время приходите с вопросами.

Я кивнул головой, поднялся и направился к выходу. И когда уже был в дверях, Редькин добавил:

— Вы же не хотите, чтобы эта тетрадь попала в налоговую полицию и уголовное дело возбудили уже против вас.

Я не спал всю ночь, едва задремав, тут же просыпался, снились какие-то кошмары. Разные мысли посещали мою разгоряченную голову.

К утру принял для себя решение: включаюсь в игру, ставки высоки, но игра стоит свеч. Частично игроки уже назначены, остальных я должен выбрать.

Итак, я — потерпевший, одна из бухгалтеров, молодая симпатичная работница, делает ревизию на складе, обнаруживает недостачу и готовит документы для следователя, мой заместитель — свидетель, он предполагает, как вор мог осуществить кражу. Остается самое главное — найти кандидата на роль вора.

— Слушай, Иосифович, а что, если Федьке-алкашу поручить это дело? — предложил через день мой зам. — Он уже был на зоне, правда, давно и вроде бы завязал, но подворовать немного, по мелочи, на бутылку не прочь. Думаю, за десять тысяч зеленых согласится. Ему такие деньги в жизнь не заработать. — Я согласно кивнул головой. Федька работал в цехе на уборке, но в склад доступ имел. — Пригласи его к себе в кабинет, возьми водочки, закуски получше и побеседуй с ним после работы.

Так я и сделал. Федька согласился не сразу, опасливо озирался, задавал вопросы:

— А если что-то сорвется и меня посадят?

— Да не посадят, — успокаивал его я, — никто не заинтересован, ты же можешь потом все это дело вытащить на свет божий. Кому нужны неприятности.

Только после третьего стакана он дал свое согласие.

Заплатить пришлось и бухгалтеру, как-никак новые документы стряпала, но обошлась она значительно дешевле.

Я с интересом и волнением следил, как Федька давал признательные показания и подписывал протокол. Все на полном серьезе так, будто ни следователь, ни преступник не знают, что ломают комедию.

Очень сильно волновалась бухгалтерша, она-то уж точно совершала должностное преступление, подделывая документы.

Наконец, настал день суда. С утра мы с замом уламывали бухгалтершу: она ни за что не хотела идти в суд. Лучше бы и не ходила, даже заикаться начала от волнения, могла сорваться, но числилась в списке свидетелей, и, если бы не пришла, волноваться пришлось бы уже мне.

— Зачем я там? Я свое дело сделала, документы предоставила, — тараторила она, — не пойду.

Кое-как уговорили, пришлось купить цветы, которые она любила, роскошный букет, и преподнести новенький компьютер.

Однако и я волновался отчаянно. Все вроде продумано, но ведь суд-то настоящий, и если что-то не так, то и посадить могут взаправду.

Федька оказался достойным артистом, держался спокойно и просто, признал вину, рассказал, зачем брал продукцию, чтобы продать и выпить, естественно. Даже подготовился к вопросу о том, как она, эта продукция, выглядела и как он ее тащил. Аванс в размере двух тысяч он получил от меня заранее, и тревожило только одно, чтобы не напился раньше времени. Но пронесло.

А вот бухгалтерша запиналась и путалась и доставила мне много неприятных минут, притом что Марья Ивановна допрашивала ее с особым пристрастием. Чувствовалось, что она сразу возненавидела свидетельницу за ее красоту и молодость. Впрочем, мне казалось, что судья весь мир ненавидит.

— Встать, суд идет!

— …суд признал виновным в совершении преступления, предусмотренного статьей… и приговорил… к трем годам исправительных работ…

У меня екнуло сердце, Федьку всего перекосило, казалось, он сейчас грохнется на пол.

— …применить амнистию согласно… и освободить из-под стражи в зале суда.

Вышел я из этого зала, покачиваясь, не веря еще до конца, что все кончилось и суд благополучно свершился.

Через полгода, когда дела мои наконец-то пошли в гору, я позвонил в отдел и попросил капитана Редькина. Захотелось поблагодарить его, ведь это он дал мне возможность встать на ноги, хотя и не совсем традиционным путем.

Дежурный, прежде чем соединить, поправил меня:

— Редькин теперь уже майор.

Услышав в трубке знакомый голос, я сразу же поблагодарил Редькина и поздравил с присвоением очередного звания, а он расчувствовался:

— И ваша заслуга в том есть, у нас за прошедший период были отличные показатели. Да, у меня небольшая просьба — не могли бы вы изготовить мебельный резной гарнитур из дуба: уголок с поднимающимися сиденьями, стол с наборной столешницей и стулья.

— Конечно, конечно, — промямлил я.

— Только подешевле, если возможно, — и добавил: — Проводить по бухгалтерии необязательно.