Ленка бежит и хохочет, широко распахнув руки. Волосы растрепаны, ноги исцарапаны до колен высокой травой. Ленка запинается обо что-то невидимое и валится прямо в небольшой сноп…

В маленькой полутемной комнате негромко трещит кинопроектор «Русь», эдакое стрекотание электромоторчика и продергиваемой кинопленки формата восемь миллиметров. Я помню, с каким пиететом папа мне объяснял принципы любительской киносъемки. Но, правда, ввиду то ли своей бестолковости, то ли полной невозможности понять все тонкости домашнего кинопроизводства, но я так ничего и не поняла. Запомнила лишь как хранить кинопленку и как заправлять ее в кинопроектор…

Глаза Ленки на весь экран. Я помню, как папа говорил, что моя сестра очень фотогеничная и свободно держится в кадре. А еще он мечтал свозить Лену в Москву и показать ее на просмотре у самого Грачева. Да-да, того самого, который еще «Ералаш» снимал в те времена. Хотя, по-моему, он и до сих пор его еще снимает. Но я эти новоделки не смотрю. Это все не то уже…

Особенно этот момент: Лена стоит в полуоборот к кинокамере и читает стихи. Волосы ветерок слегка закинул ей на лоб, и Лена смешно встряхивает головой, пытаясь челку вернуть на место. Папа очень сердится в этот момент и кричит Лене: не верти головой, а то кадр испортишь. А я, что я? Я как раз и снимала все это на нашу любительскую камеру «Аврора двести пятнадцать». С пленкой «восемь миллиметров супер». До этого у нас была кинокамера, по-моему, «Кварц» называлась. Но когда я была маленькая, то я ее просто утопила в одном очень красивом горном озере. Помню еще, как папа очень долго сердился на меня, бестолковую. А потом пытался найти на дне озера нашу камеру, очень долго нырял и так и не нашел ничего…

А я, тогда еще балда шестилетняя, разревелась, и мама меня очень долго успокаивала. Лена родилась как раз после этого, годика через два. Что еще из тех времен помню, так то, что папа очень долго не мог найти подходящую камеру, и когда вышла новая «Аврора», он буквально горы перевернул, делал какие-то проекты и курсовые по ночам, продал старенький мопед и велосипед, занял в долг и купил-таки нашу «Аврору». Это было уже году в восемьдесят пятом или седьмом, не помню точно…

Вместо экрана на стене прибит кусок простыни, сложенный вдвое. Проектор стоит на стульчике. Из всего папиного киноархива я смогла уберечь и сохранить лишь две катушки с пленками. Тогда, тридцать лет назад, ведь никто и думать не мог о том, что буквально через пять-шесть лет произойдет.

Когда вооруженные бородачи ворвались в наши дома, отца и матери дома не было. Отца по тревоге подняли еще ночью. И с тех пор я так его и не видела. А мама с утра пошла на базар. В доме находились мы с Леной.

Бандиты, трое местных, в чалмах и халатах, с замотанными лицами и двое каких-то чужих, потому что были одеты не по-нашему, принялись обшаривать нашу крохотную квартирку. Но что здесь можно было найти в двух комнатках старшего лейтенанта? Черно-белый телевизор, утюг и стиральную машинку «Чайка». И двух дочерей-школьниц советского офицера.

Мы жили на втором этаже двухподъездного щитового дома, в котором селили офицеров с семьями. Я хотела схватить младшую и выпрыгнуть в окно… Но Леночка оказалась куда храбрее меня и, схватив кухонный нож, назвала самого страшного и противного из бандитов, когда он стал вытряхивать из шкафа мамины вещи, сыном плешивого ишака…

Моя маленькая храбрая сестра… Что было потом, я не помню, как будто бы кусок кинопленки просто вырезали. Помню, как бандиты стреляли из автоматов, и все…

Очнулась я в госпитале в военном лагере. О своих родных ни слухом, ни духом. Так никто мне и не сказал ничего. От ребят-разведчиков я узнала, что на месте нашего дома пепелище, и все. И эти две кассеты с кинопленками моего папы, уцелевшие каким-то чудом, которые ребята принесли для меня…

Ленка на экране смешно морщит носик, что-то говорит в камеру, звука нет, но я все помню и так наизусть:

«Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты… — Тут сестра показывает мне язык и вдруг становится совершенно серьезной и говорит прямо мне в лицо речитативом через глазок кинокамеры, — пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет мама, пусть всегда будет папа, пусть всегда будешь ты и я, пусть всегда будет мир…»

Дальше пленка заканчивается, весело трещит кинопроектор, светя своей лампой в белую простыню, мотается хвостик пленки на большой катушке. Которую мне надо будет еще осторожно перемотать и уложить в специальный бокс.

А я сижу и плачу…