Глава 28
Им пришлось только однажды открыть огонь, скорее, на всякий случай, нежели действительно из-за угрозы нападения. На ветвях деревьев, с обеих сторон обступивших дорогу, сидели странные существа. Издали они казались огромными чернильными кляксами, висящими в воздухе. Овальные поначалу, когда Никита с Вороном приблизились, они отрастили треугольные головы на длинных лебединых шеях и, изогнув их в виде латинской литеры «S», принялись покачиваться из стороны в сторону.
Ворону в какой-то момент показалось, будто они уж слишком внимательно наблюдают за ними, и он открыл огонь наобум. Кляксы растворились в воздухе незамедлительно и больше не появлялись.
– Это район, в котором ты проводил исследования?
Никита кивнул. Он ждал продолжения разговора, но Ворон развивать тему не стал. Вероятно, его интересовало, лишь насколько внимательно придется смотреть по сторонам.
– Здесь нет ничего особенно опасного, – заверил Никита. – Ну, разве только не стоит привлекать внимание серых быкунов.
– Да и черных тоже, – согласился сталкер. – У нас не так много боеприпасов осталось, чтобы играть в кто кого заборет.
– Уже недалеко. МКАД – за теми высотками, – сказал Никита.
– Я в курсе. Я жил в Ясенево до катастрофы.
Перед тем как перейти Голубинскую улицу, пришлось пропустить золотой шар, катящийся по одному ему известному маршруту, и потом ждать некоторое время, залегши в отдалении на чистых кусках асфальта, пока «сон Морфея» окончательно развеется.
Никита, наблюдая аномалию второй раз, испытывал смешанные чувства: восторга, предвкушения и страха. Все казалось: «сон Морфея» начнет не просто клубиться, а как и положено туману, повинуясь потокам едва заметного ветерка, двигаться (и по закону подлости – именно в их сторону).
Улицу они перебежали, не сговариваясь, просто остановились на бордюрном камне, сверились с показаниями сканеров и дали деру, словно золотых шаров имелось несколько, и они только и ждали, как бы выкатиться из-за угла.
Дальше Никита с полной уверенностью мог сказать, что знает каждый бугорок, травинку и аномалию. Как ни странно, но когда он заявил об этом, Ворон не разозлился и не стал спорить, только кивнул и сухо предложил ему быть ведомым.
Шли молча. С каждым новым шагом сталкер хмурился все сильнее, а Никита уже устал предполагать, из-за чего он нервничал, ведь ничего сверхсложного или неприятного им не попадалось.
– А вон на той детской площадке прямо посреди песочницы растекся «ведьмин студень», представляешь? Под открытым небом, что кажется нонсенсом, – сказал Никита, указывая влево на полукругом стоящие здания, когда ему окончательно осточертела тишина.
– Больший нонсенс заключается в том, что еще никто не обнаружил аномалию и не влез сдуру в невидимую лужу, превратившись в резиновый холодец, – заметил Ворон.
– Он вернется. – Никита не желал говорить этого, слова словно вырвались сами собой.
Ворон сложил губы в бледном подобии улыбки и качнул головой.
– В Дэне я как раз не сомневаюсь, – ответил он, воздержавшись от злой отповеди. В конце концов, не Никите было лезть со своими умозаключениями.
– Ну… это да. – Никита хотел спросить о том, что будет, когда они выберутся, но не успел.
Ворон вдруг замер, вытянув руку с раскрытой ладонью. Никита чисто инстинктивно понял, что нужно остановиться и замолчать. До него донеслось тихое попискивание, а затем пронзительный визг.
– Только этого не хватало, – прошептал он.
– Пойдем быстрее, – сказал Ворон: то ли приказал, то ли поставил перед фактом, то ли поделился планами.
Никита кивнул и зашагал вперед. Сильно ускориться, впрочем, не получилось из-за «кругов огня», хаотично разбросанных на пути. Никите они почему-то напоминали грибы, выросшие после теплого летнего дождика.
Жар от них валил за несколько шагов, по спине и вискам сразу потек липкий пот, который Никита еще как-то стирал, пусть это и было бесполезно, а Ворон, казалось, не замечал вовсе. Влага, когда он наклонялся, сбегала по переносице и повисала крупными тяжелыми каплями на кончике носа, пока не срывалась вниз.
Когда они вышли на относительно свободное место, у Никиты подкосились ноги, и он рухнул прямо на асфальт, пытаясь отдышаться. Ворон выглядел немногим лучше него, но держался хорошо и тревожно поглядывал на высотки.
– Надеюсь, аномалии их задержат, – сказал он спокойно.
Никита кивнул, не уточняя, кого именно.
Темный зев «дыры» не бросался в глаза: пока не подойдешь к нему вплотную, ничего и не заметишь. Он образовался благодаря бреши в стене, огораживающей Москву: то ли строители ошиблись, то ли во всем виноват грунт, то ли просела та, еще первая преграда, возведенная из всякого мусора и более похожая на баррикаду, которую впоследствии укрепляли и укрепляли. Образовавшуюся в стене трещину углубили на метр и поставили деревянные переборки (Никита не знал, сделал это Дим или еще кто-то, но не видел, чтобы лазом пользовался кто-либо еще). Получился своеобразный подземный ход.
На асфальте, возле «дыры», валялся на боку «КамАЗ», охраняющий ворота словно страж. Выглядел он новеньким – словно только-только с завода – и чистым, как после мойки. А вдобавок ко всему у него горели фары. На этот раз – красным тревожным огнем. Значит, живущая в кабине аномалия кого-то схапала и теперь медленно переваривала.
«Интересно, человека или тварь?..» – подумал Никита, но проверять, естественно, не стал.
– Там сидит хмырь? – спросил Ворон, кивнув на кабину.
– Угу.
– Меня интересует его жертва, но лезть удовлетворять любопытство как-то не хочется. – Сталкер обошел «КамАЗ» по широкой дуге, снял с плеча автомат и, сев на корточки у «дыры», всмотрелся в сумрак.
– А… – начал Никита, но не успел договорить, прерванный автоматной очередью и раздавшимся вслед за ней громким крысиным визгом.
Ворон успел отскочить в последнюю секунду, чудом увернувшись от тонкой и хрупкой на вид лапы, покрытой синеватой кожей без шерсти и снабженной длинными загнутыми когтями. Он запнулся, откатился в сторону, вновь вскидывая автомат, когда тварь вылезла целиком: огромная, с клочьями свисающей шерстью, с лысой головой и хвостом, покрытыми глубокими гниющими язвами малинового и изумрудного цветов.
Никита шумно выдохнул, смиряя тошноту, подкатившую к горлу, и схватился за «Чиж».
– Либо бей в глаз, либо не стреляй вовсе! – выкрикнул Ворон, производя несколько выстрелов. Он-то попадал точно в голову – по глазам, носу и пасти, – только тварь это почему-то не останавливало. Морда превращалась в кровавое месиво с проступающим на поверхность бело-серым черепом и гноем, срывающимся на асфальт буро-желтыми каплями и тотчас начинающим дымиться.
– Зомбокрыс какой-то! – то ли в отчаянии, то ли в безумном припадке веселья выкрикнул Никита.
– Просто поджидала долго, – выдохнул Ворон. – Считай, на границе несколько часов просидела. – Он ловко увернулся от зубов и, вытащив из сапога нож, резанул тварь по лапе.
Никита ухватился за уши, казалось, барабанные перепонки не выдержат такого воя. Где-то поблизости раздались выстрелы. Он не сразу сообразил, что прозвучали они за стеной.
– Лезь! – закричал Ворон. – Немедленно! И ори, чтобы не стреляли.
– А если там… – Никита не договорил, мотнул головой и понесся к лазу. Бывают моменты, когда лучше ни о чем не думать и ничего не предполагать. Именно такой сейчас и настал.
Влезая в «дыру» со всей доступной ему скоростью, он вопил, как только мог. Маячивший впереди овал бледного неба был единственным, к чему он стремился, – светом в конце тоннеля, путеводной звездой, самой жизнью. Кто-то, высунувшись из этого света, ухватил его за руки и потянул, Никита забился, заорал пуще прежнего и принялся лягаться, пока ему не врезали по лицу, не оттащили подальше от «дыры» и не уложили ничком на асфальт, больно заломив руки. Силы оставили его тотчас, и стало совершенно безразлично – кто, откуда, почему и что будет дальше. Наплевать оказалось даже на автоматную очередь, раздавшуюся за спиной, писк и грохот.
Никита кое-как пришел в себя, только когда наступила тишина. Поначалу она воспринялась гробовой, затем в уши вплыли голоса и заразительный звонкий смех, настолько не вязавшийся ни с ситуацией вообще, ни с произошедшим, что Никита приподнялся и оглянулся. Никто ему не стал мешать, хотя руки за спиной сдерживали наручники.
Ворон сидел в нескольких метрах от него: по-турецки и с таким видом, словно главный гость на празднике жизни. Руки ему сковали впереди, что, казалось, сталкеру совершенно не мешало, как и стоящий над ним спецназовец с автоматом.
– Ну, вот что ты ржешь, а? – устало проговорил тот. – Может, добавить?
На скуле Ворона алела свежая ссадина, он потянулся было к ней руками, но остановил движение и поморщился:
– Нет уж, воздержись. Говорю ж: свои.
Спецназовец – высокий, за два метра ростом – покачал головой и уселся рядом со сталкером, снял шлем, до этого момента скрывавший его лицо.
– А если бы мы этот лаз гранатами закидали?
– Кому лаз, а кому и вылаз, – заметил Ворон и вздохнул. – А вы это и сделали. Спасибо, кстати. Есть версия, что вся та гадость, которая за нами полезла, регулярно распространялась по ближайшему Подмосковью.
– Да ну?.. – Спецназовец поморщился. Лицо у него было широкое, открытое, с курносым носом и ямочками на щеках. Эдакий герой русских народных сказок. Еще и светловолосый. Жаль, Никита не мог определить издали цвет глаз, хотя, по здравому рассуждению, тот его и не волновал вовсе.
– Об убийствах сталкеров слышал? Ну, вот тебе исполнители, – тем временем продолжал Ворон.
– Так ведь… Никогда такого не было, чтоб твари из Периметра лезли. Они хоть разлагаются без последствий?
– Ты Шувалову позвонил?
Спецназовец фыркнул.
– Подтвердил он твою личность, а если бы нет, то я с тобой и не говорил бы, сдал куда следует, и дело в воду.
– С концами. – Ворон снова развеселился и приподнял руки в красноречивом жесте.
– Вот приедет машина… – начал спецназовец. – Я не то что тебя опасаюсь, но кто ж вас знает, ходоков.
– Да и не надо. – Ворон разлегся на асфальте со всем подвластным ему комфортом.
– У меня друг был… из ваших, – вдруг сказал спецназовец.
Ворон повел плечом и промолчал.
– А… черт, – прошипел спецназовец, – в толк не возьму: как? Почему эта напасть вдруг? Они ж неразумные.
– Значит, послал разумный, – сказал Ворон. – И я теперь даже знаю, кто именно.
Нечаев прибыл минут через двадцать – Никиту только-только начало отпускать нервное напряжение – на старом «уазике» типа кабриолет, то есть без верха вообще, и даже двери у этого чуда техники отсутствовали, и тотчас накинулся на всех, до кого смог дотянуться, демонстративно не замечая только сталкера.
– А если бы вы стену расшарабашили к такой-то матери?! – выговаривал он спецназовцу, с которым говорил Ворон. – Кто б ее восстанавливал? За какое время? За какие деньги? Да и что могло полезть?! Верх безответственности!
Спецназовец в ответ пытался огрызаться, но очень быстро сдулся. У него попросту не выходило вставлять слова в бесконечный обвинительный монолог. Рядом с ним тощий интеллигентный Нечаев казался ботаником в обществе качка, только внешним сравнением все и ограничивалось.
– Владлен Станиславович, – позвал Ворон, от души насладившись зрелищем. Он сладко потянулся, зевнул и поднялся без помощи рук, вывернувшись каким-то замысловатым образом из положения, в котором сидел. – Во-первых, не получалось без взрывов. Во-вторых, там останков более чем достаточно, вы б послали собрать. В-третьих, может, все же поедем? В-четвертых, надо бы уже начать работать, как вы считаете?
Как раз в этот момент рядом с «уазиком», на котором прибыл Нечаев, притормозил темно-синий фургон с «люстрой» на крыше. Из него вылезли пять человек в защитных костюмах и направились прямиком к стене. Спецназовец на всякий случай отрядил им в сопровождение двух бойцов.
Нечаев повернулся к сталкеру, уже открыв рот для отповеди, но кричать передумал.
– А вас… тебя… – начал он.
– Меня? – подбодрил Ворон.
– Роман дожидается у КПП, и очень жаль, что я не прихватил его с собой. Видимо, только он в состоянии пробудить твою совесть.
– Я на вашем месте не рассчитывал бы на это, – фыркнул Ворон и пожал плечами. – Значит, пока я не забыл, слушайте: с машинкой, в которую Дим записывал исследования, сами будете разбираться, но я еще и блокнот прихватил – старый такой, середины прошлого века года выпуска.
– И что в нем? – Нечаев изменился мгновенно, словно кто-то колесико настройки выкрутил с уровня крайней эмоциональности до почти полного ее отсутствия.
– Весьма занимательное чтиво. Я приобщился, когда в схроне ночевали. Так вот не знаю, что вы отыщете в нетбуке, но в тетради синими чернилами по желтой бумаге описан некий эксперимент профессора Сестринского, который попытался создать идеального помощника для людей, работающих и служащих в опасных для жизни условиях.
– Помощника?
– Немцы во время Второй мировой войны ставили опыты на овчарках, Сестринский – на крысах. Полагаю, весь интерес Дима вертелся возле мутантов, выпущенных в Москву и прекрасно в ней прижившихся.
Никита вздрогнул.
– Да не боись ты, – буркнул боец, подошедший для того, чтобы снять наручники. – Солдат ребенка не обидит.
– И не собирался.
Получалось, Дим пришел все же не просто так. И Штирнер, вернее, Сестринский подослал его тоже не из любви к ближнему. Просто Никита, как бы странно это ни звучало, оказался тем самым специалистом, который ему понадобился. Мало того что полумутант, да еще и ветеринар.
– У меня, может, вся система ценностей рухнула в одночасье, – добавил Никита, хотя распространяться на эту тему не хотел.
– Значит, хреново выстроенная была система, раз рухнула, – хмыкнул спецназовец. – Туда ей и дорога.
– Наверное, – буркнул Никита. Слова незнакомого человека, и спасшего ему жизнь, и чуть было не угробившего, воспринялись откровением. Не следовало Никите привязываться вообще и идеализировать в частности. Дима он считал примером во всем, а тот лишь использовал его. Ворона – демонизировал с самого начала их знакомства, а тот оказался неплохим человеком.
– Ну, давай. – Спецназовец ухватил его за плечи и легко поставил на ноги. – Голова не кружится? Не тошнит? На солененькое не тянет?
Никита усмехнулся и покачал головой.
– Тогда дуй к своим.
– И как этот твой Шрам сумел найти общий язык с мутантами? – Когда Никита подошел к «уазику», Нечаев уже сидел за рулем, а Ворон – на пассажирском сиденье.
– Я полагаю, случайно. Сестринский был гением, кроме того, явно не из тех, которые разрушают мир. В наш… хм… цивилизованный век эксперименты на людях кажутся дикостью, но в том времени, откуда он родом, существовали совершенно иная этика и моральные скрепы.
Нечаев вздохнул и признался:
– Меня совершенно не тянет философствовать по этому поводу.
– И правильно, – одобрил Ворон. – Морализаторство еще ни к чему хорошему никого не привело, зато в дебри уводило такие светлые умы, до которых нам расти и расти.
– Расскажи о подозреваемом, – попросил Нечаев.
– Когда Шрам изъявил желание прикрывать наш отход, у него уже не было стопы – оторвало «мокрым асфальтом». При этом рана как-то прижглась, и крови не было, – сказал Ворон. – Он вполне мог выжить, если бы ему оказали должную помощь, а если бы приладил какой-нибудь протез, то сумел бы и ходить.
– Давно ты догадался?
– Я вспомнил о нем, когда Ник упомянул о стуке, сопровождающем шаги убийцы. Видимо, Шрам использовал крыс в основном как подспорье: для проникновения в дома жертв, например. Убивать он предпочитал сам, однако это и сыграло с ним злую шутку: Ника он попросту не сумел догнать.
Никита нахмурился.
– Назад лезь. Ты чего как неродной? – словно бы невзначай спросил у него Ворон. Странно, но он, похоже, не собирался упоминать ни о «веруме», ни о побеге. – А чтобы ты не выдумал себе, будто я бросил Шрама в Периметре… – Сталкер не договорил, полез в рюкзак и вытащил уже знакомую коробочку из-под женских сережек, открыл и продемонстрировал артефакт, не позволяющий сказать ни слова лжи, зажал в кулаке и произнес: – Я еще никого и никогда не оставлял в Зоне намеренно, из-за собственных антипатий. Я терял людей, но никогда не бросал их в Москве.
Никита кивнул и промямлил:
– Да я… и без доказательств поверил бы.
– Ого! Какой миелофон, – заинтересовался Нечаев.
– Трофей, – предупредил Ворон. – Отдать не отдам, а вот подержать позволю.
– Нет, спасибо. Я за рулем, – рассмеялся Нечаев, а затем добавил: – Я «верум» в глаза не видел, но вот читал о нем достаточно.
