ПОЛКОВОДЕЦ СУВОРОВ И ФЛОТОВОДЕЦ УШАКОВ

вадцатое число октября 1696 года считается днем рождения русского военно-морского флота. В тот день Боярская дума слушала доклад Петра I о взятии Азова, о роли кораблей в том деле и постановила: для блага России «морским судам быть».

Из-за неудачи в Прутском походе Петру пришлось вернуть Азов туркам, и военный флот развивался в основном на Балтийском море. На Черном море русский военный флот был официально провозглашен лишь в 1785 году. А черноморской держаной Россия стала позже — в году 1791-м. Без малого целый век ушел на то, чтобы достичь черноморских берегов и вод.

Век — время протяженное. Много всякого произошло после смерти Петра I — и на пользу петровским начинаниям, и во вред им. Прежде чем вести рассказ о том, как Россия стала черноморской державой, посмотрим хотя бы частицу событий того времени, происходивших вдали от черноморских вод.

…«Вечный» мир Швеции и России, объявленный Ништадтским договором, длился всего два десятка лет. Шведы, чтобы вернуть потерянные владения, в 1741 году начали войну. Петр Петрович Ласси, на этот раз в чине фельдмаршала, выступив против шведов, разбил их у Выборга, а затем у Гельсингфорса окружил неприятельскую армию и принудил к капитуляции. Шведы, однако, от мира уклонялись. Понадобилось, как во время Петра, послать из Кронштадта к шведским берегам корабли с десантом. Когда грозная эскадра миновала Гангут, шведы были вынуждены согласиться на русские условия примирения. К России отошли новые части финской территории, и сбылась мечта Карла Фридриха, герцога гольштинского, — Россия возвела его на трон короля Швеции.

В том же замирительном 1743 году закончилась Великая Северная экспедиция, длившаяся десять лет. Она проводилась по еще петровскому указу и на самом деле была великой: ее исследования охватили огромный район — побережье Северного Ледовитого океана от Архангельска до Чукотки, а на Тихом океане Камчатку, Аляску и Алеутские острова. Спускаясь по рекам в арктические воды на ботах и кочах, морские отряды экспедиции плыли вдоль сибирских берегов, наносили на карты их очертания, острова, бухты, глубины, изучали рыб, зверей и птиц, наблюдали климат, знакомились с местным населением, с его обычаями и занятиями. Труд первых исследователей был так нужен России и был так нелегок, что их имена увековечила героическая карта суровых краев. Именем капитана-командора Витуса Беринга названы море, остров и пролив; именем лейтенантов — двоюродных братьев Дмитрия и Харитона Лаптевых — четыре мыса, пролив, морской берег и море; именем лейтенанта Степана Малыгина — пролив и мыс; именем Федора Минина — мыс, полуостров, шхеры, залив и гора; есть на той карте берег Прончищева и бухта Прончищевой. Василий Прончищев был начальником одного из отрядов Великой Северной экспедиции, тяготы Арктики с ним делила жена Мария, первая полярная путешественница. Оба они умерли, исследуя берега Таймырского полуострова… России нужно было знать свои просторы, и эта потребность выдвинула из народной среды исследователей-героев.

Важнейшим событием в жизни не только Европы, но и всего мира стала Семилетиям война 1756–1763 годов. Англия и Пруссия договорились о взаимопомощи: пруссаки помогают Англии отнять у Франции колонии, англичане помогают Пруссии захватить Саксонию; при этом курфюрсту саксонскому дать в утешение Чехию, отняв ее до этого у Австрии; одновременно Пруссия намеревалась отнять у поляков Поморье и Курляндию. Пруссия не сводила жадных глаз с балтийских владений России, но пока не посягала на них. России она откровенно побаивалась и вытеснение ее из Прибалтики откладывала на лучшие времена.

Пруссией правил король Фридрих II. Он лихо начал колотить саксонцев, французов и австрийцев. Англичане в это же время успешно отнимали у Франции Канаду в Северной Америке и Бенгалию в Азии. Фридриха II никто не мог сдержать. Он стал слыть великим и непобедимым полководцем. Пруссия опасно усиливалась. И тогда в войну вступила русская армия. Несмотря на измены некоторых военачальников, русские солдаты одерживали над пруссаками одну победу за другой. Заняли столицу Восточной Пруссии город Кенигсберг, затем в битве при деревне Кунерсдорф полностью разгромили королевскую армию, после чего заняли столицу всей Пруссии город Берлин, была взята также морская крепость Кольберг (теперь польский город Колобжег). При Кунерсдорфе противник потерял около 20 тысяч человек. Фридрих был тогда в невиданном отчаянии и считал войну проигранной. Он писал родственникам в те часы: «Я несчастлив, что еще жив… из армии в 48 тысяч человек у меня не остается и 3 тысяч. Когда я пишу это, все бежит, и у меня уже больше нет власти над этими людьми… Жестокое несчастье. Я его не переживу. Последствия дела будут хуже, чем оно само. У меня нет никаких средств, и, сказать по правде, я считаю все потерянным».

Как это ни удивительно, Фридрих II ничего не потерял и продолжал впоследствии свое воинственное королевствование. Союзники русских — австрийцы, саксонцы, французы — сами не захотели окончательно усмирить поверженного врага и не дали сделать это русской армии. В случае ликвидации Пруссии усилится Россия! Фридрих оправился от поражения, успел нанять новых солдат (армия у него была наемная) и продолжал войну.

Франция, Австрия и Саксония потом горько жалели, что не добили Фридриха II, ибо Пруссия и Россия вскоре подписали «вечный мир» между собой. Фридриху была возвращена вся территория, занятая русскими войсками. Мало этого — король получил под свое командование 20-тысячное русское войско (как бы взамен побитого у Кунерсдорфа). А случилось следующее: умерла императрица Елизавета Петровна, и на российский престол вступил под именем Петра III ее племянник, Карл Фридрих Петр Ульрих, внук Петра I, сын Анны Петровны и Карла Фридриха, герцог гольштинский. Вот какой династический пируэт получился! Герцог гольштинский-отец стал королем Швеции, а герцог гольштинский-сын стал императором России.

Юный гольштинец вообще-то не собирался в Россию. Он готовился в шведские короли, но императрица Елизавета пожелала, чтобы племянник был при ней в Петербурге. Нашлась ему в столице невеста — жившая при императрице София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская, дочка немецкого князька, прусского генерала. Так в 1761 году кончились в династии Романовых русские и начались немцы.

Петр III обожал Фридриха прусского, считал его великим, неподражаемым монархом. Российский император решил участвовать в Семилетней войне, но уже на стороне Пруссии. Было у Петра III также намерение послать русское войско против Дании, чтобы отнять у нее Шлезвиг, снова присоединить эту землю к родной Гольштинии.

Карл Фридрих Петр Ульрих, то есть Петр III, был так глуп и прямолинеен, что не скрывал презрения к стране, правителем которой выпало ему быть. Не задумываясь о последствиях, он совершал прямое предательство ее интересов.

Царствование Петра III не длилось и года. Возмущенные тем, что он начал переделывать армию на прусский манер, изгоняя традиции своего великого деда, а главное, потерей прежних привилегий и мест, гвардейские офицеры устроили дворцовый переворот. Петра III арестовали, императрицей провозгласили его жену Софию Августу Фредерику, получившую имя Екатерины II. С согласия жены-императрицы Петр III вскоре был убит все теми же гвардейскими офицерами.

Екатерина II не возобновила войну с Пруссией, но союз с ней разорвала. Умная и хитрая женщина понимала, что быть императрицей огромной державы она сможет, лишь опираясь на русское дворянство и действуя в его интересах. Формально Екатерина не имела права при живом восьмилетием сыне Павле быть императрицей, она могла быть регентшей при нем. Властолюбивая мать и это обстоятельство учитывала: Екатерина постоянно подчеркивала свою верность России, она говаривала, что, если было бы можно, выпустила бы из себя до капли немецкую кровь и наполнилась кровью русской…

Что касается крови чужой, то Екатерина II немало выпустила ее, подавляя восстание Емельяна Ивановича Пугачева; каратели, посланные императрицей, пролили реки не только русской крови, но и татарской, башкирской, чувашской, казахской, мордовской — всех тех, кто был бойцами крестьянской армии. Екатерина II в расправах с народом не отличалась от царей русского происхождения.

В правление Екатерины II Россия достигнет высокого положения среди других держав мира. Но сделано это будет не мудростью законов, не рациональностью планов, а растратой народных сил и людских жизней, более страшным, чем когда-либо, закрепощением крестьян. «В наших делах господствует неимоверный беспорядок, грабят со всех сторон, все части управляются дурно, порядок изгнан отовсюду… Кровь портится… при виде низостей, совершаемых на каждом шагу для получения внешних отличий». Эти слова принадлежат не Александру Николаевичу Радищеву, великому революционному писателю, сосланному Екатериной II в сибирский острог, не Федору Васильевичу Кречетову, поэту и просветителю, посаженному Екатериной II в Петропавловскую крепость, не посаженному в Шлиссельбургскую крепость писателю-сатирику и книгоиздателю Николаю Ивановичу Новикову. Их сказал царь Александр I — внук знал, что говорил о своей бабке…

Семилетняя война, богатая сражениями в Европе, закончилась в 1763 году. Не вдаваясь в подробности ее итогов, отметим такие факты: сильнейшая морская держава Англия еще больше усилилась и приобрела новые колонии; Франция и Австрия ослабли; Пруссия не захватила того, что хотела, ее авторитет после сражений, проигранных русским, сильно упал. Естественно, что возрос международный авторитет России. Теперь поистине ничто не происходило в Европе без участия двора Екатерины II и русского правительства. И не только в Европе.

В 1775 году против Англии восстали се североамериканские колонии — рождались Соединенные Штаты Америки. Боеспособность североамериканских войск, сражавшихся с войсками англичан, в большой степени зависела от торговли Америки с Европой. Английское правительство понимало это и возлагало надежды на морскую блокаду восставших; английский флот намеревался плотно перекрыть все пути к Северной Америке, перехватывать торговые суда любой страны, топить их или присваивать вместе с товарами. В ответ на это Россия провозгласила политику «вооруженного нейтралитета» — защиты своих торговых судов своими военными кораблями и в пути и в портах. Чуть ли не все страны, занимавшиеся мореплаванием, присоединились к русскому «вооруженному нейтралитету».

Морская блокада была сорвана. Английские войска были разбиты североамериканцами. Так Россия поспособствовала появлению на карте мира нового государства — США.

Сильная Россия, конечно же, не нравилась Англии, Франции, Австрии, Пруссии, Швеции. Они боялись ее и всячески старались ослабить. Самым больным местом России, настоящей открытой раной были черноморские дела. Эту рану противники России не уставали посыпать солью, чтобы она не заживала. Короли Западной Европы посылали своих послов в Турцию — с советами объявить войну России, с обещанием денег, оружия, офицеров, с предложениями военного антирусского союза. «Если две могущественные империи, Турецкая и Российская, будут в постоянной вражде, — рассуждали короли, — им обеим некогда будет вникать в дела Европы. Взаимно истощая друг друга в войнах, Турция и Россия будут слабее, чем были бы в состоянии мира».

Несомненно, черноморские споры русских и турок, если бы не вмешивались в них другие, закончились сравнительно скоро и не потребовали бы стольких жертв. А так, если вести счет от второго Азовского похода Петра, было одиннадцать русско-турецких войн на протяжении 221 года — в среднем, каждые двадцать лет черноморские берега и воды оглашались громом пушек и стонами раненых.

Последнее столкновение султанской Турции с царской Россией было в первую мировую войну. Осенью 1918 года, когда уже была Советская Россия, турки вторглись в Закавказье — с резней и погромами…

Каждая русско-турецкая война имела свои характерные особенности — интересные и поучительные для занимающихся историей. Но говорить обо всех войнах у нас нет возможности. Мы посмотрим самую важную из них, войну 1787–1791 годов. Она знаменита не только итогами; в этой войне русскими вооруженными силами руководили два военных гения — Александр Васильевич Суворов и Федор Федорович Ушаков; редко так бывало, чтобы на суше и на море одновременно были такие мудрые и бесстрашные предводители, во всем достойные друг друга.

Той войне предшествовала война 1768–1774 годов. Хотя бы несколько слов надо сказать и о ней. Чтобы была ясна последовательность звеньев в цепи русско-турецкого противоборства.

Влиятельные державы Европы готовились в то время к разделу Речи Посполитой, государства польских дворян — шляхты. Россия претендовала на значительные территории в предстоящем дележе, на захваченные ранее польскими магнатами Белоруссию и Правобережную (лежащую по правую сторону от Днепра) Украину. Чтобы связать России руки (Петр I, напомню, называл руками армию и флот), французы и австрийцы убедили султана начать против русских очередную войну. Австрия даже стала союзницей Турции.

Намерения турок были нешуточные. От крепости Хотин, что на Днестре, дойти до Киева. Из Азова — до Астрахани. Из самой Турции пройти на Кавказ.

Война началась лихо и многообещающе для султана. В земли Украины вторглась конница крымских татар, двинулись по своим направлениям пешие войска. Но после первых разбойничьих успехов на турок и крымских татар обрушилась лавина неудач: они потеряли крепости Хотин и Яссы, Азов и Таганрог; в Грузии русские войска выбили захватчиков из Кутаиси; самое страшное поражение в битвах на реках Ларга и Кагул, что в Молдавии, нанес турецкой армии Петр Александрович Румянцев. Русские войска, развивая успех, вошли в земли Болгарии. Тогда же русская эскадра пришла из Кронштадта в Эгейское море. Она блокировала Дарданелльский пролив и прервала сообщение Турции с ее средиземноморскими владениями; моряки России освободили от турок два десятка греческих островов, их жители объявили себя подданными России. Победным было сражение в Чесменской бухте. Адмирал Григорий Андреевич Спиридов сжег брандерами и разбил ядрами 15 линейных кораблей турок, 4 фрегата и больше полусотни других судов.

Таковые несчастья и то, что союзница Австрия уклонилась от прямых военных действий против русских, вынудили султана согласиться на мир с Россией. По новому мирному договору Крымское ханство объявлялось независимым от Турции; Россия получала на Азовском море крепость Азов, в Крыму крепости Керчь и Еникале, на Черном море крепость Кинбурн с частью территории между Днепром и Бугом. Торговый флот России получал право свободно плавать в Черном море и проходить через проливы Босфор и Дарданеллы. Русским купцам в черноморском районе предоставлялись такие же привилегии, как турецким, французским и английским. Облегчалось по договору положение подвластных Турции народов. Молдавия и Валахия переходили под покровительство России. Западная Грузия освобождалась от жестокой дани людьми, все борцы против турецкой тирании славяне, грузины, румыны, греки, посаженные в тюрьмы, отпускались на свободу. За то, что Турция ввела Россию в большие военные расходы, султан обязался уплатить из своей казны 4 миллиона рублей… Вот тебе Киев и в придачу Астрахань! Турки никак не предполагали окончить войну подобным образом.

Самолюбие турецких вельмож горько страдало от уступок, сделанных России. В окружении султана зрели замыслы новой, удачной войны. Стремление к реваншу усилилось, когда потомок Чингисхана крымский хан Шагин Гирей отрекся от трона, а Крым был присоединен к России.

Триста лет Крымское ханство верно служило турецким правителям, было передовым отрядом турецкой агрессии против русских, украинцев, поляков, и вот все в корне изменилось.

Заключая договор с Россией, турецкие дипломаты уступили ей лишь крохотный участок черноморского берега у впадения в море Днепра, да и тот был под прицелом пушек своей, турецкой крепости Очаков. Теперь же, после отречения Шагин-Гирея, Россия имела огромный полуостров, обладая которым можно держать под контролем все Черное море. Для турок это было сверхужасное событие. И Турция предъявила России ультиматум: вернуть Крым, отказаться от защиты Грузии, согласиться на осмотр судов в проливах.

Само собой разумеется, сильные державы Европы были за новую русско-турецкую войну. Министерство иностранных дел Франции разослало во все столицы ноту: «Крым лишь первая станция русских на пути к Босфору, и потому нужно отстоять его (Крым), в крайнем случае не допускать русского военного флота в Черном море». Швеция, где сменился король, откликаясь на призыв Франции, начала готовиться к выступлению — одновременно с турками — против России на Балтике. Англия и Пруссия одобряли ход событий. И поскольку российское правительство не приняло ультиматум султана, в 1787 году новая война — вторая — началась.

Прежде чем мы, читатель, попадем в бои и сражения новой войны, совершим путешествие по берегам Черного моря и познакомимся с военным театром — так нам будет легче понять действия турок и противодействия русских. Да и сама история тех мест интересна. Помощником в путешествии будет карта.

Даже при беглом взгляде на карту видно множество башенок на возвышениях. Так обозначены крепости. Приморских крепостей у турок около двух десятков. Расположены они расчетливо — около проливов, около устьев рек, впадающих в море. Устья рек и проливы — как узкие ворота, сквозь которые ни один корабль не пройдет незамеченным. Если это будет корабль неприятеля, турецкий гарнизон обстреляет его из крепостных орудий; под защитой крепостей стоят турецкие корабли, они выйдут на перехват чужих судов.

Очень и очень важен в мореплавании пролив Босфор. Он соединяет Черное море с Мраморным морем и открывает единственный водный путь из Черного моря в море Средиземное. На берегу Босфора стоит город Константинополь, столица Турецкой империи. Все это объясняет, почему пролив охраняется сразу тремя крепостями. Турки, захватив Константинополь, переименовали его в Истанбул (на европейский лад Стамбул), христианские храмы переделали в мечети, без изменения оставили только цепь, перегораживавшую вход в бухту Золотой Рог. Помнишь, такой цепью византийцы намеревались остановить ладьи Олега? Цепь и теперь служит свою охранительную службу — вдобавок к береговым батареям и боевым кораблям.

У Константинополя и Босфора есть дальнее прикрытие. Это морская крепость Варна, на запад от нее крепость Шумла и дунайские крепости Рущук и Силистрия. Они образуют на пути с севера на юг четырехугольное пространство, которое легко оборонять и трудно пройти. (Раз уж мы вспомнили Олега, то как не вспомнить Святослава; крепость Доростол, у которой его дружина сражалась с византийцами, стояла на месте Силистрии.)

А севернее лежит еще один укрепленный район. Это цепь крепостей в низовья Дуная: Браилов, Мачин, Тульча, Исакча, Измаил и Килия. Все они имеют возможность получать помощь с моря — до Браилова вверх по реке ходят морские суда. Эти крепости непреодолимы, если у берущих их нет высокого искусства и железного мужества. К началу войны, о которой наш рассказ, немецкие и французские инженеры помогли туркам сделать Измаил сильнейшей крепостью мира. Никто в Европе не сомневался в ее неприступности.

Передовыми форпостами турок, выдвинутыми к самым границам России и Польши, были крепости Хотин и Бендеры, расположенные на западном возвышенном берегу Днестра.

Выход в море из Днестра закрыт крепостью Аккерман. «Аккерман» в переводе с турецкого значит «Белая крепость». Так турки назвали стариннейший город славян Белгород-Днестровский, завоевав его в конце XV века. (В VI веке город принадлежал антам, в IX–XI веках им владели тиверцы и уличи.)

Дальше на восток, у выхода из Днепровско-Бугского лимана, на двух берегах его, запирая устья сразу двух рек, стоят крепости Очаков и Кинбурн. Очаков строили крымские татары, у них крепость называлась Кара-кермен. Вскоре после того, как она была готова, ее взяли себе турки и переменили название. В те же времена, в XV веке, турки построили Кинбурнскую крепость. Как мы знаем, Кинбурн отошел по договору к России. Разделенные несколькими километрами воды, стоят друг против друга турецкая и русская крепости. («Кинбурн» — искаженное турецкое «кылбурун», в переводе на русский — «узкий нос»).

Рассказывая о черноморских берегах, мы пропустим русскую крепость Херсон.

О ней, также и о Севастополе, разговор особый.

Крепости Перекоп и Арабат с присоединением Крыма перешли к русской армии. Еще раньше, по договору — мы говорили об этом, — к России отошли крепости Керчь и Еникале. По договору же вернулся к русским Азов в устье Дона. Уступка Турцией Азова, Еникале и Керчи обеспечивала российским судам и кораблям второй выход в Черное море. (Первый — из Днепра.) Но как и у первого, турки здесь тоже не отказались от своего контроля: вход в Керченский пролив и выход из него они контролируют с помощью крепостей Анапа и Суджук-Кале.

На абхазском побережье турки превратили в крепость город Сухум. Из Сухум-Кале они постоянно грозят Западной Грузии.

Посмотри расположение крепостей на южном берегу, в самой Турции. Правда ведь, крепко прибрали турки к рукам Черное море?! На любое побережье они могут доставить десант, к любой крепости — подкрепления. Причем беспрепятственно. У русских флота на Черном море нет. Нет его и у других народов.

Русское правительство прекрасно понимало, что для решающей победы над Турцией мало сухопутной армии, нужен военно-морской флот. И как только кончилась война 1768–1774 годов и Россия получила днепровский выход в море, Екатерина II повелела искать в низовьях Днепра место, где можно соорудить гавань на 20 кораблей и верфь для одновременного строительства 15 судов.

Место такое нашлось. Корабли Азовской флотилии пришли на его охрану. Начались энергичные работы: одновременно строились и корабли и новый российский город Херсон.

Русские черноморские корабли того времени в большинстве своем получали имена святых: «Св. Павел», «Св. Георгий», «Св. Андрей», «Св. Мария Магдалина», будут корабли «Рождество Христово», «Казанская богоматерь», «Сошествие святого духа»… Религиозной окраске войны придавалось значение немаловажное. Христианские народы Балканского полуострова, Грузии и Армении должны были увидеть в этом стремление России прийти к ним на помощь, освободить их от ига иноверных турок.

Той же цели служили названия новых российских городов. На берегах Черного моря в древности было много греческих поселений. И теперь, подчеркивая духовную связь России с Грецией, русские возрождали старинные греческие названия.

Херсонесом, Херсоном называлась древнегреческая колония в юго-западной части Крыма. По преданию, там был крещен киевский князь Владимир, крестивший потом Русь. Вот и назвали первый новый город в Причерноморье Херсоном…

Севастополем, то есть городом славы (в переводе с греческого), назвали базу военного флота в Крыму. Город, построенный на месте турецкой крепости Хаджи-бей, будет наречен Одессой — в память о древнегреческом городе Одисосе…

Придумать звучное название кораблю и даже городу — дело хотя и не простое, но и не очень уж трудное. А вот строить корабли и города на новом месте было трудно. Корабельный лес приходилось сплавлять по рекам к Херсону и Азову из середины России, из Белоруссии, Польши. Из срединных областей страны, с Урала тянулись на юг обозы с плотницким и кузнечным инструментом, с гвоздями, скобами, с иным железным товаром. Следом за телегами тысячеверстным путем шли артели мастеров.

Балтийский флот передал нарождающемуся черноморскому брату самое ценное — моряков. Летом 1783 года в Херсон прибыли четыре тысячи матросов с офицера ми. Они разделились на семь команд — по числу строившихся кораблей, и каждая команда принялась достраивать свой корабль.

Достройкой корабля № 4 руководил капитан 2 ранга Федор Федорович Ушаков. Никто, конечно, не знал тогда, что он станет командующим Черноморским флотом, что под его руководством будут одержаны самые блистательные морские победы. Но каждый видел в нем моряка опытного, рачительного, мужественного.

До новой войны с Турцией оставалось четыре года. Что их точно четыре, тоже, конечно, никто не знал. Но все — от главнокомандующего князя Потемкина до рядового матроса и пехотинца чувствовали приближение грозной поры. Работы велись на пределе сил. А тут началась по всему югу эпидемия чумы. Люди гибли во множестве. Пришлось прервать строительство кораблей. Матросские команды были выведены из города в степь и там ждали конца эпидемии. Только с наступлением холодов возобновились работы на верфи.

В команде корабля № 4, благодаря стараниям и заботам Ушакова, чума не имела большой добычи. За сбережение матросских жизней Федор Федорович был награжден орденом Владимира 4-й степени, затем произведен в капитаны 1 ранга. К двум радостям вскоре прибавилась третья — сошел на воду 66-пушечный линейный корабль № 4, названный «Св. Павлом».

До «Св. Павла» были спущены 66-пушечный корабль «Слава Екатерины» и 50-пушечный фрегат «Св. Георгий».

На ходу русские корабли были тяжелее турецких и уступали им в скорости, так как делались из сырого леса. Но даже с этим недостатком начинающийся Черноморский флот России уже представлял собой силу. Очаковские турки знали о строительстве в Херсоне, но были спокойны, считая, что больших кораблей у русских не будет. Большие корабли, по их мнению, невозможно было провести в море по мелководным участкам Днепра. И вот, как чудо, в Днепровско-Бугском лимане возникли громады кораблей. Пусть с неимоверными трудностями, но русские моряки буквально протащили корабли по речному руслу до глубокой воды.

От Кинбурна путь кораблей лежал в Крым, в Севастополь…

В годы, когда Крымское ханство стало независимым от Турции, а хан Шагин-Гирей ориентировался на прочные связи с Россией, турки, не желая терять влияния на крымские дела, неоднократно подходили к полуострову с военным флотом. Тогда, чтобы не допустить высадки турецкого десанта и захвата Крыма, на полуостров вошли русские войска, которыми командовал Александр Васильевич Суворов.

Опытным глазом генерал сразу определил, где могут высадиться турки, и приказал поставить орудия и сделать укрепления на берегу бухты у деревушки Ахтиар. Бухта эта, названная вначале Ахтиарской, была известна и русским морякам. Как только Крым был присоединен к России, в бухту наведалась Азовская флотилия под командованием вице-адмирала Федора Алексеевича Клокачева, одного из героев Чесменского сражения. Вице-адмирал так отозвался о месте, избранном для главной базы будущего Черноморского флота:

«Подобной еще гавани не видал, и в Европе действительно таковой хорошей нет; вход в сию гавань самый лучший, натура (природа) сама разделила бухту на разные гавани, то есть военную и купеческую… Положение же берегового места хорошее и надежно к здоровью, словом сказать, лучше нельзя найти к содержанию флота место».

Самая обширная бухта — Северная, — вдавшаяся длинным клином в гористую местность, как бы выдвинула из себя несколько меньших клиньев, обращенных на юг: Стрелецкую, Казачью, Южную, Карантинную, Камышовую бухты. В них хватало места кораблям и судам даже тогда, когда парусников сменили броненосцы, а броненосцев — линкоры…

За год до войны в Севастополе собралась довольно внушительная эскадра: линейные корабли «Слава Екатерины», «Св. Павел», «Св. Мария Магдалина», большие фрегаты «Св. Георгий», «Св. Андрей», а также двенадцать 40- и 32-пушечных фрегатов, прибывших из Таганрога, бомбардирский корабль «Страшный» и 14 меньших судов. Все вместе они имели 826 орудий. Полагалось же Черноморскому флоту быть в составе 12 линейных кораблей и 20 фрегатов, иметь около 2 тысяч орудий. Расчет этот делали, исходя из численности флота турецкого. Как видим, отставание в линейных кораблях было большое. А мирного времени оставалось совсем мало.

В начале 1787 года произошло событие, взбудоражившее Стамбул и все другие столицы Европы. В истории от того события осталось понятие «потемкинские деревни». Но не только и не столько теми деревнями было оно знаменито… Екатерина II, пригласив с собой австрийского императора Иосифа II, а также посла Англии и посла Франции, отправилась в путешествие по Новороссии и Тавриде. Тавридой, прежним древним названием, стал называться Крым и прилегающие к нему на севере земли; Новороссией — область, расположенная на побережье Азовского и Черного морей, широкая полоса от Астрахани на востоке до польской границы на западе. Цель такого необычного путешествия заключалась в том, чтобы показать Европе, что Россия твердо обосновалась у Черного моря и никому не позволит изменить это положение.

Особые виды были на Иосифа II. Если в минувшей, первой русско-турецкой войне Австрия была в союзе с Турцией, теперь вырисовывалась картина иная — австрийцы в надвигающейся войне могли стать союзниками России. Они станут союзниками в том случае, если император Иосиф убедится, что причерноморские степи наполнились жизнью и деятельностью, что новые города и новые поселения существуют не только в рассказах русских дипломатов, а есть на самом деле. Иосиф и его правительство замышляли воевать в ближайшее время из-за польских территорий с Пруссией. Нужно было повернуть планы австрийцев, вернее, повернуть австрийскую армию на сто восемьдесят градусов.

Поезд с Екатериной и гостями, с пышной свитой выехал из Петербурга в январе. Он состоял из 14 карет и 120 саней. Везли их 560 лошадей. Ночами вдоль дороги через каждые сто шагов зажигались костры. Эти цифры дают представление о торжественности и праздничности всего мероприятия. А к ним надо добавить триумфальные ворота при въездах в деревни и города, толпы встречающих в нарядных одеждах, починенные заборы, подновленные крыши — российские правители демонстрировали довольство и благоденствие подданных императрицы.

В самом конце января путешественники добрались до Киева. Устраивая балы и пиры, задержались в нем до вскрытия Днепра и до приезда Иосифа II.

Весной у Киева собрались галеры. Их, покрытых парчой и иными убранствами и украшениями, было восемь десятков, почти столько, сколько воевало при Гангуте. Флот императрицы двинулся вниз по Днепру. Екатерину везла галера «Десна». И на «Десне» и на других судах с вельможными путешественниками были сильные и красивые гребцы, кроме них — музыканты и певчие, которые по пути давали концерты.

Из селений, стоявших вдоль реки, созывались на берег люди, молодежь водила хороводы, степенные старики кланялись проплывающим. Когда флот достиг степной полосы, еще недавно невозможной для оседлой жизни, опасной набегами крымских татар, к стоянкам флота стали съезжаться депутации казаков и новых поселенцев Новороссии — русских, украинцев, армян, греков, сербов, венгров, немцев; всем желающим тут давались земли, жить было вольнее — в Новороссии еще не было крепостного права.

Послы Англии и Франции, другие многочисленные иностранцы — генералы и вельможи — были изумлены, император Австрии Иосиф был восхищен богатством своего союзника. Недоставало еще убедиться в военном могуществе России. Но князь Григорий Александрович Потемкин, генерал-фельдмаршал, генерал-губернатор новороссийский, азовский, астраханский, приготовил гостям и эту возможность. В городе Кременчуге путешественники увидели воинские учения.

В то время войсками, дислоцированными по обе стороны Днепра, командовал Александр Васильевич Суворов. Он имел высокий чин генерал-аншефа, славу храбрейшего участника Семилетней войны, славу победителя турок в минувшей войне при Туртукае, Гирсове и Козлудже, и было ему тогда без трех годов шестьдесят. За несколько месяцев до приезда Екатерины и Иосифа Потемкин поручил Суворову подготовить к смотру дивизию, расквартированную в Кременчуге. Суворов признавал полезным для армии лишь то, что нужно в бою, и, поскольку характер подготовки к смотру не противоречил его принципам обучения и воспитания войск, с обычной энергией и ответственностью взялся за дело.

Смотр войск и показательное учение прошли как нельзя лучше. Иностранцы и русские вельможи были поражены внешним видом солдат: на них были удобные мундиры — короткие куртки, а не длинные кафтаны; шерстяные шаровары, а не штаны из лосиной кожи; легкие каски, а не огромные треугольные шляпы; не было ни буклей, ни кос — не было того, что при Петре III перекочевало из армии прусской в армию русскую. Но самым удивительным оказалась выучка. Многотысячные массы с четкостью и слаженностью маршировали, совершали перестроения — из линий в колонны, из колонн в каре… В заключение дивизия — пехота, конница и артиллерия — разделилась надвое. И две воинские линии пошли в атаку друг на друга. С двух сторон били пушки, гремели ружейные залпы. Затем солдаты, имитируя удар штыками, побежали, а кавалеристы, обнажив сабли, пустили лошадей в галоп. Из густых клубов порохового дыма донеслись раскаты «ура». Зрителей охватил невольный страх: еще мгновение — и тысячи людей, столкнувшись, умертвят друг друга. Но этого не произошло. Вздох облегчения и восхищения вырвался у всех, когда вдруг увидели на поле две линии, удаляющиеся от места неминуемого столкновения, — солдаты были научены в нужное мгновение поднимать штыки и делать полуоборот направо, пропуская встречных сквозь свой строй.

«Никогда не видели лучших солдат!» — так говорили иностранные генералы. Сама Екатерина, тоже понимавшая армейские дела, писала потом в письме из Кременчуга: «Мы нашли здесь расположенных в лагере 15 тысяч человек превосходнейшего войска, какое только можно встретить».

К императрице подъехал на коне Суворов. Вместо генеральского мундира на нем была солдатская куртка, украшенная орденами. Соскочив с седла, генерал дважды поклонился Екатерине.

— Чем мне наградить вас? — спросила императрица.

Ответ Суворова, вошедший во все книги, содержащие описание тех времен, приведем и мы, он стоит того.

— Ничего не надобно, матушка, давай тем, кто просит. Ведь у тебя и так попрошаек, чай, много?

— Но я хочу вас наградить, генерал! — настаивала Екатерина.

— Если так, матушка, — согласился Суворов, — спаси и помилуй — прикажи отдать за квартиру моему хозяину. Покою но дает, а заплатить нечем!

— А разве много? — удивилась императрица.

— Много, матушка, три рубля с полтиною.

Чтобы сгладить неловкость, Екатерина из своего кошелька достала деньги и дала их Суворову. Потом императрица подарит генерал-аншефу за смотр в Кременчуге табакерку, усыпанную бриллиантами, ценой в семь тысяч рублей, и Суворов не откажется от подарка, будет благодарить Екатерину в самых пышных выражениях. Но этот диалог, случившийся сразу после демонстрации отличного войска, был расценен иностранцами как вера правителей России в победоносный талант Суворова и как обещание самого генерала разделаться с турками без снисхождения. Если Суворов мог позволить себе разговор, который был укором императрице, окружившей себя тунеядцами, льстецами и другими прихлебателями, и звонкой пощечиной всем им, значит, этот седой, низкорослый старик на самом деле способен уничтожить врага России. Так к впечатлению от грозного войска прибавилось впечатление от его чуть ли не колдовского предводителя.

Палаш кирасира.

В силе одной российской руки — армии — ни английский посол, ни французский, никто другой уже не сомневался. Надо было показать теперь вторую руку — флот. Постройка военно-морского флота вдали от моря, на реках, казалась делом невозможным. Чтобы опровергнуть такое мнение, путешествие, длившееся уже полгода, было продолжено. Галеры спустились по Днепру еще ниже и достигли Херсона.

Город с гаванью, верфями, с крепостной защитой, а главное, с морскими кораблями у причалов существовал на самом деле. Императрица, император, послы и прочие важные персоны стали свидетелями приуроченного к их приезду спуска на воду линейных кораблей и большого 50-пушечного фрегата. Фрегат назывался «Александром Невским», линейный 66-пушечный корабль — «Св. Владимиром», а 80-пушечный не без умысла именовался «Иосифом Вторым». Иосиф-корабль, заскользив по бревнам, смазанным салом, как бы потянул за собой в днепровскую воду Иосифа-императора — такой многозначительный подарок нельзя было истолковать иначе как приглашение Австрии к войне с турками. «Слава Екатерины» и «Иосиф Второй» в одном флоте — это ли не объявление о военном союзе России и Австрии!

Из Херсона, поменяв галеры на кареты, Екатерина с гостями и свитой двинулась в Крым. В Бахчисарае — Дворце садов, в недавней резиденции крымских ханов, — путешественники отдохнули и развлеклись, а затем Потемкин предложил им отбыть в Севастополь и там продолжить знакомство с Черноморским флотом России.

В самом городе, в портовых постройках, как и в кораблях, опытный глаз видел много недоделанного или не так сделанного, но недостатки не затмевали главного — в краткие годы Россия создала свой военный флот на Черном море и он мог, пусть еще не на равных, сражаться с флотом Турции.

О выучке моряков новорожденного флота иностранцы тоже получили представление. На северном берегу бухты была специально построена деревянная крепость. Бомбардирский корабль «Страшный» подошел к ней на орудийный выстрел и открыл стрельбу брандскугелями — зажигательными снарядами. Морские пушкари стреляли так метко, что сразу же подожгли крепость. Русские моряки — это отметили все — были подготовлены лучше турецких.

В Севастополе, как и в Кременчуге, начальники получали от Екатерины награды и повышения в чинах. Федор Федорович Ушаков, командовавший кораблем «Св. Павел» и одновременно второй эскадрой, а также руководивший боевой подготовкой всего флота, был произведен в капитаны бригадирского ранга — чин, предстоящий чину контр-адмирала.

Несколькими страницами раньше мы отметили губительное для врагов появление в вооруженных силах России двух удивительных военачальников. Посмотрим на их жизни, как на две линии, идущие рядом.

Федор Федорович Ушаков был моложе Александра Васильевича Суворова на четырнадцать лет. Когда семнадцатилетний Ушаков поступил в Морской кадетский корпус в Петербурге, а было это в 1761 году, подполковник Суворов был в боях Семилетней войны — во главе отряда гусар и казаков совершал дерзкие нападения на пруссаков; однажды даже ворвался в лагерь короля Фридриха и гнал саблями противника почти до королевского шатра.

В 1764 году гардемарин Ушаков совершил первое плавание на корабле «Св. Евстафий» по Финскому заливу от Кронштадта до острова Гогланд — путь, как мы знаем, совсем краткий. Полковник Суворов в то время был командиром старейшего в русской армии Суздальского полка, в нем он начал обучать офицеров и солдат своей знаменитой «науке побеждать».

Можно предположить, будь Ушаков в обучении у Суворова, полковник был бы доволен успехами ученика. Ушаков окончил Морской корпус четвертым по набранным баллам, опередив сотню сверстников, и получил в 1766 году первый офицерский чин — мичмана.

Памятным для Ушакова стал 1770 год, когда он был назначен командовать прамом — плоскодонным парусным судном, вооруженным большими пушками. Тихоходный, неповоротливый прам боялся крупной волны, он по сути был плавучей батареей, причем речной; но двадцатишестилетний лейтенант любил его, как любят все настоящие военные люди свое оружие. Вместе с другими кораблями и судами прам Ушакова охранял тогда реку Дон. Шла первая русско-турецкая война, противник мог напасть на донские верфи, а они были единственными, откуда Азовско-Донская флотилия получала суда и корабли. Суворов в том же семидесятом году командовал бригадой в войне с польскими конфедератами; за победы над ними он был произведен в генерал-майоры и награжден орденом Анны.

1773 год свел Суворова и Ушакова на одном военном театре. Суворов постоянно просил, чтобы его послали из Польши на турецкий фронт, и желание это исполнилось. Вскоре генерал одержал свою первую громкую победу над новым противником — взял на Дунае турецкую крепость Туртукай, захватив 6 знамен, 16 пушек и 19 судов. Суворову был пожалован орден Георгия 2-й степени — очень высокая военная награда.

Туртукай недалеко от Бухареста, и, когда мы говорим, что Суворов и Ушаков оказались на одном военном театре, это не значит, что они были близко друг от друга. Ушаков, командуя 16 пушечным кораблем «Модон», похожим на маленький фрегат, нес патрульную службу у берегов Крыма.

Командиром настоящего фрегата Ушаков стал в 1776 году. Его «Св. Павел», тезка будущего линейного корабля, сопровождал русские торговые суда в плаваниях по Средиземному морю. Около трех лет, до возвращения торговой экспедиции в Кронштадт, Ушаков всюду следовал с ними, много повидал за это время и многому научился. Как подтверждение прибавившихся знаний и опыта стал его новый чин — капитан-лейтенанта. Чин Суворова и должность за те же годы тоже выросли. Победитель турок у Туртукая разбил их еще раз у Козлуджи и стал генерал-поручиком, командующим войсками в Крыму и на Кубани.

Сравнивая службу Суворова и Ушакова, мы почти подошли ко времени прибытия Екатерины II в Новороссию и Таврию, то есть к времени, близком к началу второй русско-турецкой войны, в которой полководец и флотоводец сослужат бесценную службу России.

Судьба, однако, будто противилась тому, чтобы Ушаков служил на Черном море. В 1780 году его назначили командиром яхты «Штандарт». Яхта стояла на Неве в Петербурге. Сделанная из дорогого дерева, обитая внутри бархатом, позолоченная и изукрашенная, она предназначалась для прогулок царской семьи по Финскому заливу. Командовать таким судном было нетяжело и прибыльно — в шторм и близко ко вражеским орудиям на яхте не плавали, а за прислуживание царской родне полагались ордена, чины, деревни с крепостными крестьянами. Ушаков недолго был на новой должности. Он, настоящий моряк и патриот, добился возвращения на боевой корабль. Это был 64-пушечный «Виктор», способный плавать и воевать в любом море. Мы говорили, что Россия поспособствовала возникновению Соединенных Штатов Америки, не позволив английскому флоту прервать торговлю Европы с Америкой. Одним из русских кораблей, осуществлявших «вооруженный нейтралитет», и был «Виктор» под командованием Ушакова. После двух лет плавания корабль пришел в Кронштадт. Из Кронштадта, в 1783 году, капитан 2 ранга Ушаков, как мы знаем, отправился с большим отрядом моряков в Херсон. Так Суворов и Ушаков снова оказались участниками одного и того же дела — закрепления России на берегах и водах Черного моря.

Если посмотреть на военные биографии полководца и флотоводца, нельзя не наметить, что начались они обе одинаково: первыми чинами Александра Суворова и Федора Ушакова был самый меньший в России чин капрала, он давался, как правило, лучшим солдатам из простых горожан и крестьян, а не дворянам. Капрал командовал капральством, десятком человек, по нашим понятиям отделением. Начав с самого малого, Суворов достигнет не просто высокого, но почти невероятно огромного чина генералиссимуса. Генералиссимусу подчиняются все войска государства. Поэтому обычно монархи и главы правительств оставляют этот чин для себя, в России он даже не входил в табель о рангах, и в табели военным чином 1 класса значился чин генерал-фельдмаршала. Генералиссимусом Александр Васильевич Суворов стал в 1799 году, после легендарного Альпийского похода и многих побед над войсками Франции. В том же 1799 году свой высший чин получит Федор Федорович Ушаков. За взятие крепости и острова Корфу, за победы над французами на море ему был пожалован чин адмирала. Выше в военно-морской службе был только генерал-адмирал, но в то время генерал-адмиралом мог быть лишь член царской семьи.

Суворов и Ушаков, начав службу командирами капральств, командуя затем тысячами и тысячами солдат и матросов, всю жизнь хранили уважение к нижним чинам. А это было непросто в екатерининские и павловские времена. Тогда русские помещики торговали крестьянами не хуже, чем турки или крымские татары пленниками, доброе отношение к солдатам и матросам считалось предосудительным для офицера — дворянина, доброе отношение, по устоявшемуся мнению, портило армию и флот, разрушало дисциплину, подрывало субординацию, то есть служебное подчинение младшего старшему.

Суворов и Ушаков не просто уважали солдат и матросов — они верили им, видели в них бескорыстных и основных защитников России. Это тоже было непросто в те времена. Высокие чувства, в том числе чувство патриотизма, считались возможным лишь у людей благородного происхождения. У худородных руководящим чувством, как тогда считали крепостники, был страх, поэтому и надлежало дворянину постоянно устрашать солдат и матросов всякими карами — от порки до каторги. Многие офицеры не понимали, почему этот худородный, лишенный всех человеческих прав, должен с желанием и рвением идти на смерть. Его нужно бить кулаком, сечь розгами или шомполами за малейшую провинность.

В самые тяжкие, в самые мрачные времена простой народ России верил в свое лучшее будущее и отстаивал с храбростью и героизмом свою землю для лучшей будущей жизни. Воодушевление охватывало в бою солдат и матросов, удваивалось их мужество, удесятерялись их силы, когда с ними были хорошие командиры. А в таких командиров, как Суворов и Ушаков, вера нижних чинов была безгранична. Всегда в гуще боя, всегда на самом лезвии опасности были и полководец и флотоводец, давая армии и флоту высочайший пример бесстрашного служения родине.

Сравнивая военную жизнь Суворова и Ушакова, отметим еще один сходный момент. Как уже говорилось, молодой офицер Ушаков отказался командовать царской яхтой и добился назначения на военный корабль. А Суворов в молодости, в Семилетнюю войну, имел чин обер-провиантмейстера, старшего мастера продовольственных дел, был интендантом. С этими обязанностями он справлялся хорошо, мог бы совершенствоваться на важном для армии поприще. Оно избавило бы его от многих ран, болезней, от нечеловеческих тягот, которые пришлось перенести Суворову в походах и сражениях, — над интендантами, как правило, пули не свищут. Суворов же сам добился, чтобы ему, продовольственному мастеру, дали отряд кавалеристов. Из рейда по коммуникациям прусских войск он вернулся воодушевленный дерзостью своих неожиданных ударов, яростью сабельных схваток и сладостным, ни с чем не сравнимым ощущением победы. И Ушаков и Суворов отдали безопасные должности другим, сами же ринулись в грозное пламя сражений.

Мы оставили Екатерину II и ее гостей в Севастополе. Куда же они двинулись из Крыма? В Полтаву. Там состоялись большие маневры. Во время учений кавалерия и егеря разыграли на памятных местах боев со шведами несколько эпизодов Полтавской битвы. Так, Потемкин, уже пожалованный титулом Таврического, поставил многозначительную, символическую точку в путешествии императрицы по югу России. (К слову сказать, корпусом егерей на учениях командовал генерал-майор Михаил Илларионович Кутузов, будущий победитель Наполеона.)

Итак, путешествие закончилось. Послы западных держав яснее ясного увидели возросшую мощь России. Турецкий султан и его окружение вознегодовали так, будто Екатерина побывала без спросу в самом Истанбуле. 12 августа 1787 года султанская Турция, опираясь на помощь Англии, Франции и Пруссии, на военный союз со Швецией, объявила России войну.

А какова позиция Австрии? Иосиф II, вернувшись из путешествия в Вену, колебался. Воевать с турками ему откровенно не хотелось. Император искал какой-нибудь повод, чтобы ускользнуть от военных действий. Но султан держался так надменно, повода к миру с австрийцами не давал и малейшего, и Австрия вынуждена была втянуться в войну.

Турецкие военачальники представляли действия, ведущие к победе над русскими, так: флот высаживает крупные десанты в устьях Днепра и Кубани и в Крыму, а 150-тысячная армия из Молдавии движется на Украину. Таким образом Турция возвращает себе все, что потеряла в минувшую войну.

Русское командование прикрыло Киевское направление 30-тысячной Украинской армией под командованием фельдмаршала Румянцева. Главные действия возлагались на 70-тысячную Екатеринославскую армию под командованием фельдмаршала Потемкина. Ей надлежало овладеть турецкой крепостью Очаков; очистив таким образом свой тыл от турок, двинуться на запад и перейти Днестр, выбить или изгнать турок из междуречья Днестра и Прута, там соединиться с австрийцами, вместе с ними выйти к Дунаю. Посмотри карту второй русско-турецкой войны — планы обеих сторон будут яснее.

Как видим, и турки и русские планируют первые военные действия в районе Днепровско-Бугского лимана, или Лимана, как говорили тогда. Причина этого однообразия проста. Турки надеются закрыть днепровский выход в море и тем обречь на бездействие русские корабли и суда, построенные и строящиеся в Херсоне, затем захватить и сам Херсон с его верфью; не получая пополнения кораблями, севастопольская эскадра, малочисленная и без того, вовсе ослабнет. Захватом устья Кубани турки заблокируют русские корабли в Азовском море. Захватом Крыма лишат русский флот вообще какого-либо опорного пункта на берегу моря. Без военно-морского флота, как уже говорилось, окончить войну решительной победой Россия не сможет.

После объявления войны и заточения русского посольства в страшный Семибашенный замок в Черное море из Константинополя вышла турецкая эскадра под командованием капудан-паши, то есть адмирала Гасана, прозванного за военные удачи Крокодилом морских сражений. В начале второй половины августа капудан-паша, оставив в Варне основную часть эскадры, с тремя линейными кораблями, фрегатом и тремя десятками других военных судов подошел к Очакову. Турки принялись за разведку Лимана и укреплений Кинбурна. В Кинбурне о начале войны еще не знали.

Одним из пяти корпусов Екатеринославской армии командовал Александр Васильевич Суворов. Потемкин поручил ему самое ответственное дело — охрану Херсоно-Кинбурнского района. Генерал-аншеф отчетливее других понимал значение Кинбурна и Херсона во всей начавшейся войне и еще до начала войны распорядился с строительстве укреплений и в крепости, и в городе, об установке батарей на угрожаемых участках; вся береговая линия была укреплена, дозоры следили за поведением турок на суше и на море. И сам Суворов не спускал глаз с турок. «Вчера поутру, — доносил он 22 августа Потемкину, — я был на броде Кинбурнской косы. Варвары были в глубокомыслии и спокойны».

Гасан почему-то медлил с активными действиями, с высадкой десанта. Может быть, боялся севастопольской эскадры, которая могла его самого прижать к Лиману и запереть в нем.

Тем временем командующий севастопольской эскадрой контр-адмирал граф Войнович вел свои корабли — 3 линейных, 7 фрегатов — к Варне. Потемкин поставил перед эскадрой сложную и дерзкую задачу — напасть у Варны на корабли капудан-паши, истребить их и двинуться от Варны к Очакову; действуя совместно с кораблями херсонской эскадры, добить Крокодила морских сражений у Лимана и помочь сухопутным войскам в штурме Очакова.

Очень хороший план, исполнение которого разрушало все замыслы турок. План мог бы осуществиться, если бы Войнович характером и умом оправдывал свою грозную фамилию. А был он откровенный трус.

Он долго оттягивал исполнение приказа Потемкина — «где завидите флот турецкий, атакуйте его во что бы то ни стало, хотя б всем пропасть» — и вышел в море неуверенный, растерянный, уже обреченный на неудачу.

Неприятеля эскадра не увидела, а попала в жестокий шторм. Пять суток бушевало море. Ураганный ветер разметал корабли на большом пространстве, и они потеряли друг друга. На флагманском корабле «Слава Екатерины» сломало все три мачты и унесло в море. На всех кораблях и фрегатах порвало паруса, снесло реи. В корпусах под ударами волн разошлись крепления, в трюмы пошла сквозь щели вода. Три недели разрозненные корабли эскадры блуждали по морю. Фрегат «Крым» потонул со всем экипажем. «Марию Магдалину» ветром и течением отнесло к Константинополю, там ее пленили турки. В ужасном положении был «Св. Павел», которым командовал Федор Федорович Ушаков. Корабль лишился двух мачт, все паруса и такелаж были изорваны. Превратившись в беспомощную игрушку волн и ветра, он оказался у берегов Абхазии, то есть пересек все Черное море с запада на восток. Казалось, неминуем плен или гибель экипажа с кораблем — абхазские берега принадлежали Турции. Моряки «Св. Павла» сделали невозможное: с маленьким парусом на фок-мачте корабль пришел в Севастополь. Впоследствии Ушаков напишет об этом случае: «Одна только вернейшая их (матросов) ко мне доверенность спасла мой корабль от потопа, он был в крайней опасности».

В Севастополь вернулась вся эскадра, за исключением двух кораблей. Но из участия в боевых действиях она выбыла на год с лишком. Предстоял долгий ремонт, для которого пришлось доставлять корабельный лес на судах из Таганрога, а мачты на волах из Херсона.

Русский Черноморский флот получил жестокий удар.

Капудан-паша Гасан после такого подарка, естественно, взялся за Кинбурн, выход из Лимана в море можно было заблокировать, лишь овладев Кинбурном. Турецкие корабли подходили к крепости и подвергали ее бомбардировкам, после бомбардировок турки пытались высаживать на Кинбурнскую косу десанты. Крепость отвечала неприятелю из своих орудий. Пехота и казаки принуждали высадившихся турок возвращаться на шлюпки и уходить к своим кораблям. Русским артиллеристам удалось так хорошо попасть в 54-пушечный корабль, что он взорвался и потонул с полутысячным экипажем.

В Лимане находилась русская херсонская эскадра (она же лиманская): 2 линейных корабля, 4 фрегата, 8 меньших кораблей, 2 плавучих батареи, несколько ботов и транспортов. Командовал эскадрой контр-адмирал Мордвинов, имевший связи при царском дворе и не имевший желания воевать — на удачу в бою он не надеялся, так как считал, в соответствии с военно-морскими правилами того времени, что победить можно, лишь имея численное превосходство в кораблях и орудиях; поскольку превосходства не было, можно было потерять привилегированное положение и расположение императрицы. Мордвинов ни разу не пришел на помощь Кинбурну, а командира галеры, который не выдержал бездействия и храбро повел свой кораблик против турецких кораблей, арестовал и отдал под суд за нарушение дисциплины.

Галера была та самая «Десна», на которой Екатерина плыла из Киева в Херсон по Днепру. Молодой отважный мичман Ломбард, уроженец острова Мальты, замаскировал галеру под брандер. Брандеры — суда-самоубийцы: сцепившись в бою с кораблем противника, они поджигают и взрывают себя вместе с врагом. Корабли Гасана, уклоняясь от встречи с «Десной», прекращали стрельбу по Кинбурну, а когда с галеры началась пушечная и ружейная стрельба, пришли в замешательство. Суворов потом доносил Потемкину: «Шевалье Ломбард атаковал весь турецкий флот до линейных кораблей… и, по учинении варварскому флоту знатного вреда, сей герой стоит ныне благополучно под кинбурнскими стенами». На «Десне» после боя, длившегося два с половиной часа, все сто пятьдесят человек экипажа были живы и здоровы, только самому командиру турецкая пуля оторвала кончик уха. Суворов высоко ценил инициативу в бою и хлопотал о наградах для таких людей. Джулиано де Ломбард был освобожден из-под ареста уже не в чине мичмана, а в чине лейтенанта.

Действия турок у Кинбурна пока что были всего лишь разведкой боем. Решающие события начались 1 октября. Накануне, с полудня и до полуночи, противник непрерывно обстреливал крепость с кораблей, стараясь разрушить укрепления и подготовить условия для штурма. Семнадцать турецких кораблей и судов подошли к оконечности Кинбурнской косы и в нескольких верстах от крепости начали высаживать десант. Между берегом и кораблями сновали лодки, доставляя на косу все новые отряды янычар.

По случаю церковного праздника покрова, Суворов с офицерами был в церкви на обедне. Гонцы известили его, что турки высаживаются, роют поперек косы траншеи, делают брустверы из мешков с песком. На это Суворов ответил: «Пусть все вылезут» и запретил стрелять по неприятелю из пушек.

Офицеры, которым еще не приходилось воевать под командованием Суворова, недоумевали: «Как же так? Дать неприятелю закрепиться в такой близости от крепости! Это же азбучная истина — противодействовать всеми средствами десанту, когда он только приближается к берегу…» Но Суворов знал что делал.

В числе его знаменитых афоризмов, а они все выражали военные или этические принципы полководца, есть такой: «Противник оттеснен — неудача, противник истреблен, взят в плен — удача»; и еще: «Недорубленный лес опять вырастает». Суворов хотел истребить десант, а не просто отогнать его. Отгонишь сегодня, турки начнут новую высадку завтра. Да еще войск прибавят — «Недорубленный лес опять вырастает!» Суворов не знал, что султан Абдул-Гамид пообещал отрубить голову командиру Очаковской крепости, если тот не овладеет Кинбурном, но с султанскими порядками был знаком и имел все основания полагать, что турки подобру от Кинбурна не откажутся. Значит, пусть все высаживаются. К тому же, если атаковать турок при высадке, атакующие попадут под огонь корабельной артиллерии Гасана, а это 600 орудий — неминуемы большие потери. Атаковать янычар нужно, когда они пойдут к крепости и отдалятся от своих кораблей.

Обедня в церкви продолжалась. Она закончилась молебном «на победу врагов и одоление».

В полдень турки тоже молились своему богу и тоже просили даровать победу.

Обеспечив тыл 15 траншеями, прорытыми поперек песчаной косы, янычары — более 5 тысяч — двинулись к крепости.

У Суворова было 3 тысячи пехоты и кавалерии. Почти половину своего войска — пехоту Муромского полка, кавалерию Мариупольского и Павлоградского полков — Суворов держал в резерве. Навстречу атакующим, после картечного залпа русских пушек, бросилась пехота Орловского, Шлиссельбургского и Козловского полков, два эскадрона легкой конницы и три полка донских казаков.

В первые же минуты схватки был убит командир янычар Эюб-ага. Противник не выдержал встречного удара и покатился к своим траншеям на оконечности косы. Русские с ходу заняли десять траншей. Но тут они попали под жестокий огонь турецких кораблей. Ядра и картечь косили солдат и казаков. Тяжелую рану получил командир Кинбурнской крепости генерал-майор Иван Рек. Были ранены почти все батальонные командиры. У лошади Суворова ядром оторвало голову. Пехота, состоявшая в основном из новобранцев, не выдержала напряжения и начала отходить.

Суворов со шпагой в руке отходил в последних рядах арьергарда. И тут чуть не случилось несчастье — несколько турок бросились на генерала, чтобы пленить его. Гренадер Шлиссельбургского полка Степан Новиков, оказавшийся поблизости, проткнул штыком одного янычара, застрелил другого, обратил в бегство остальных. Солдаты, бросившись спасать Суворова, увлекли за собой других. И янычары опять побежали к своим траншеям.

Был вечер. А бой не стихал. Картечью Суворова ранило в грудь. Засыпанный песком, он потерял сознание. А когда пришел в себя, увидел, что турки увозят к себе несколько русских пушек. Русские опять не выдержали огонь кораблей, опять отступали к крепости.

Если бы контр-адмирал Мордвинов напал со своей эскадрой на корабли капудан-паши! Пусть хотя бы отвлек на себя часть неприятельской артиллерии — как облегчилось бы положение защитников Кинбурна! Пусть хотя бы устроил демонстрацию атаки… Мордвинов преступно созерцал происходившее. И только лейтенант Ломбард, снова нарушив дисциплину, повел свою «Десну» на турецкие корабли. И чудо — семнадцать попятились от берега. Они не только «Десны» испугались, — галера была гирькой, качнувшей весы: до этого артиллерия крепости потопила два артиллерийских судна турок и подожгла две шебеки, имевшие каждая по 40 небольших пушек.

Уже в сумерках Суворов начал третью контратаку. Полководец имел редкий дар точно определять момент для решающего удара. Момент такой наступил: янычары устали, понесли потери, к крепости не сумели подобраться, им казалось, что бой на этот день закончен, предстоит ночлег в траншеях или возвращение на суда… Свежие силы русских — 400 отборных пехотинцев и 900 кавалеристов, резерв, который был сбережен Суворовым именно для такого момента, — ринулись в решающую схватку. На узкой косе противники перемешались, и корабли капудан-паши Гасана, чтобы не побить своих, не стреляли. Пользуясь этим, казаки отмелью вышли в тыл противнику. Началось истребление янычар. Командир Очаковской крепости Юсуф-паша пошел на крайнее средство — приказал кораблям отойти от Кинбурна, у янычар остались две возможности: победить или погибнуть, третья — отступление — исключалась.

Из всех траншей янычары были выбиты. Смерть носилась над их головами — свистела русская картечь, и не было спасения от русской сабли и штыка. Уже сопротивлялись лишь отдельные группы. Большинство убегало в море и, стоя в воде, просило пощады. В это время Суворова ранило еще раз — пулей в руку. Донской есаул Кутейников и гренадер Огнев промыли рану генерала морской водой, перевязали, и Суворов, взобравшись на лошадь, вернулся к бою.

Бой стихал. Из пяти с лишним тысяч янычар в Очаков вернутся лишь семьсот. Кинбурн не только устоял, но лишил неприятеля отборного войска. В будущем сохраненный Кинбурн огнем крепости и батарей, установленных на косе, не позволит туркам доставлять подкрепления в Очаков, и Очаков будет взят русскими войсками. Кинбурнская победа сделала неудачу севастопольской эскадры не такой горькой и не такой опасной для общего положения.

Мы говорили, что командование обеих сторон — и Турции и России — придавало Херсоно-Кинбурнскому району первостепенное значение. Важность происшедшего видна из реакции султана Абдул-Гамида и императрицы Екатерины. Султан повелел отрубить головы одиннадцати виновникам поражения, головы несчастных подняли на колья в Константинополе — в назидание живущим. Императрица отозвалась на известие о победе Суворова кокетливо и восторженно: «Старик поставил нас на колени, жаль, что его ранили». По городам России служили молебны в честь Кинбурнской виктории. И щедрые награды получали победители. Суворову были посланы из Петербурга знаки и лента высшего российского ордена Андрея Первозванного. Гренадер Степан Новиков, спасший Суворова, удостоился специальной серебряной медали. Отважный Ломбард вместе с орденом Георгия 4-й степени получил следующий чин — капитан-лейтенанта. Многие солдаты и казаки были награждены медалями.

Первый год войны — 1787-й не изменил положение воюющих сторон. Капудан-паша Гасан осенью увел свои корабли в Турцию. Русский флот тоже готовился к зимовке. Все осталось на своих местах.

…В благополучных обстоятельствах почти каждый человек выглядит благополучно. Когда же обстоятельства осложняются, особенно войной, тогда становится ясным, кто есть кто. Так, очередная русско-турецкая схватка, высветив ярким светом пороки крепостнического строя, показала и точную цену людям, стоявшим у руководства войной. Льстецы и лизоблюды, высокотитулованные глупцы, в мирную пору увешанные боевыми орденами и занявшие важные посты, оказались в практических делах сурового времени не только бесполезными, но и вредными. Однако, поскольку победа в войне очень была нужна дворянству и царизму, все же под сильнейшим давлением обстоятельств происходила замена руководителей в армии и флоте. Черной завистью, клеветой, подсиживанием отозвалась именитая бездарность на такую замену. Почти вся армейская жизнь Александра Васильевича Суворова, почти вся флотская жизнь Федора Федоровича Ушакова — это чреда не только побед над врагами России, но и чреда душевных страданий из-за того, что они знали, как победить врага, а их начальники не знали…

Наступил второй год войны, 1788-й. Поскольку первый год почти ничего не переменил на военном театре, цели обоих противников оставались прежними. Русское командование вдобавок к прежним планам намеревалось послать из Кронштадта эскадру в Эгейское море. По примеру предыдущей войны русские корабли должны были блокировать Дарданелльский пролив и тем лишить Турцию помощи из Египта и Алжира.

Херсоно-Кинбурнский район снова готовился к встрече эскадры капудан-паши Гасана. Князь Потемкин, не надеясь добиться от контр-адмирала Мордвинова активных действий, перевел из Севастополя в Херсон Ушакова и поручил ему готовить к боям лиманскую эскадру. Ушаков ревностно принялся за новое дело. Однако встретиться с капудан-пашой в Лимане Ушакову не пришлось. Потемкин, сняв Мордвинова с командования эскадрой, дал ему другую должность, более высокую, и тот, пользуясь новой властью, отослал Ушакова обратно в Севастополь под предлогом, что там он нужнее. Мордвинов чувствовал, что Ушаков может победить турок, а победив, посрамит его перед всем Черноморским флотом. Все помнили, как он позволил туркам беспрепятственно стрелять с моря по Кинбурну и его защитникам.

Дули теплые ветры, не свирепые, как осенью и зимой, но сильные, и под их напором летела к Лиману, к Очакову и Кинбурну турецкая эскадра. Не эскадра даже. Султан вверил Крокодилу морских сражений целый флот. Тем временем армия фельдмаршала Потемкина по суше стягивалась также к этим местам — планировался штурм Очакова.

Корабли Гасана прибыли к Очакову раньше войск Потемкина. 13 линейных кораблей, 15 фрегатов и 17 других — великая сила! Но у Очакова и до прихода Гасана уже стояло больше полусотни вооруженных судов. Чуть ли не круглая сотня в общей сложности собралась. В начале июня капудан-паша начал сражение в Лимане, намереваясь уничтожить в нем русские корабли и суда.

У русских было 2 линейных корабля, 4 фрегата и 8 других парусных вооруженных судов, к ним прибавились гребные суда: 7 галер, 7 дубель-шлюпок, 7 плавучих батарей, 7 палубных баркасов, 22 канонерские лодки и один брандер. Командовали ими адмирал Нассау и Поль Джонс, герой войны за независимость Соединенных Штатов Америки, поступивший на русскую службу. Сражение было жаркое. Оно длилось с утра до полудня. Несмотря на то что турки имели во много раз больше крупных орудий, от артиллерийской стрельбы русских два турецких корабля взорвались, один сгорел, многие суда и корабли получили повреждения. Не подчиняясь приказам капудан-паши, турецкие капитаны выводили корабли из линии и укрывались под защитой крепостных орудий Очакова.

Русские моряки были довольны итогами первой схватки. У турок удовольствия не было, и они готовились к новому бою. Прошло десять дней, и турецкий флот начал выстраиваться для атаки на русские корабли и суда. В этот раз Нассау и Джонс сами атаковали противника, не дав ему построить линию баталии. Наградой за смелость стали два уничтоженных 64-пушечных турецких корабля. Один из них был флагманский. Он дольше всех держался на месте, стараясь своим примером остановить корабли, снова бежавшие под стены Очакова, и был окружен русскими гребными судами и подожжен. Хозяин корабля, Крокодил морских сражений, успел бежать на шлюпке, но флаг и вымпел капудан-паши стали трофеями лиманской эскадры.

Суворов, находившийся в Кинбурне и наблюдавший бой кораблей, думал о помощи морякам. Он приказал установить на самой оконечности косы замаскированные батареи и печь для каления ядер. (Раскаленное в огне ядро закладывали в пушку и стреляли; проломив борт или палубу, оно поджигало корабль.) Батареи оказались очень полезными. Ночью Гасан повел свой потрепанный флот из Лимана в море. Светила луна. Этого света было достаточно суворовским пушкарям, чтобы верно целить в проходившие совсем близко неприятельские корабли. Один за другим были разбиты 7 кораблей. Не сразу разобравшись, в чем дело, турки решили, что сбились с курса, вышли к Кинбурнской крепости и попали под ее орудия. Ошибочно поправляя курс, многие суда сели на мель и днем стали добычей русских гребных судов.

В общей сложности Крокодил морских сражений за две недели потерял у Очакова 26 кораблей и судов, в плен попал 54-пушечный корабль, да еще 5 фрегатов и другие суда были захвачены. Погибло свыше 6 тысяч турецких моряков, а около 1700 было пленено. Русский флот потерял всего три галеры. Потери русских убитыми и ранеными были во сто крат меньше турецких. Турки, следуя своим правилам боя, основную стрельбу вели по рангоуту русских кораблей. Корабль с изломанными реями, с порванными парусами и такелажем лишался хода, и турки брали его, неподвижный, на абордаж. Но русские моряки сами были мастерами абордажного боя, поэтому турецкая тактика не давала желаемого результата.

Князь Потемкин, главнокомандующий русскими сухопутными и морскими силами, ужасно радовался. Как же! Храбрый Гасан-паша бежал… Но чрезмерная радость, как и чрезмерная печаль, плохие советчики в сложном деле, они мешают дать истинную оценку событию. Потемкину казалось, что теперь Очаков, окруженный на суше русскими войсками, блокированный на воде русскими кораблями должен сдаться. И фельдмаршал, отказавшись от намеченного штурма, стал ждать, когда турки принесут ему ключи от крепости. Время шло. Ключи не несли. Не зря султан повесил на кол голову прежнего очаковского коменданта — новый турецкий начальник сдаваться не думал. К тому же в погребах крепости пороха и продовольствия было достаточно на месяцы осады.

В дни, когда Лиман огласился грохотом корабельных орудий, в местах, отдаленных от него, произошли важные события. Австрия наконец вступила в войну; австрийские войска на своем участке фронта вели бои с турками — очень, к слову сказать, неудачные. Тогда же шведский король Густав III, угрожая взятием Петербурга, потребовал от русского правительства, чтобы Россия отдала Турции Крым и другие территории в северном Причерноморье, разоружила свой флот на Балтийском море и отвела войска от границ Швеции и Турции. Неумный Густав пекся о турках потому, что султан дал ему деньги на войну с Россией.

Вдобавок к войне с турками Россия получила войну со шведами. Балтийские корабли не пошли в Эгейское море, они вступили в сражения со шведским флотом. Солдат, моряков, боеприпасы, продовольствие теперь пришлось делить между двумя фронтами.

В новых обстоятельствах скорое взятие Очакова, главного опорного пункта турок на Черном море, было еще нужнее, чем прежде. А Потемкин все медлил. На предложение Суворова начать штурм князь ответил:

— Я на всякую пользу руки тебе развязываю, но касательно Очакова попытка неудачная может быть вредна… Я все употреблю, надеясь на бога, чтобы он достался нам дешево.

Один из самых могущественных людей екатерининского правления, может быть, самый богатейший, один из самых одаренных администраторов России, Потемкин не получил от природы полководческого таланта и боялся сам себе признаться в этом: ему все было возможно — купить или построить любой дворец, возвысить кого-либо или уничтожить, ему все всегда удавалось, так как же это он — и не полководец?! Армию и флот князь знал прекрасно, понимал по-своему и русского солдата. Суворов и Ушаков в своей новаторской деятельности опирались на его помощь. Готовясь к войне, о которой наш рассказ, Потемкин сочинил «Записку об одежде и вооружении войск». Только он мог получить согласие императрицы на свои удивительные для вельможи того времени предложения.

В «Записке» прослежено, как менялись одежда воина и амуниция со времен, когда еще не было огнестрельного оружия, а воевали копьем, мечом, луком, как новое оружие и новые приемы боя требовали смены одежды и воинского снаряжения. В каждом пункте «Записки» Потемкин делает упор на рациональность снаряжения, на удобство пользования им, на сбережение сил и времени солдата при одевании, на то, чтобы одежда не вредила здоровью. Конечно, любовью к простому русскому человеку тут и не пахло. Князю, представителю российского дворянства, нужны были боеспособные солдаты. И все же объективно нововведения были на пользу каждому, кто попадал на трудную солдатскую или матросскую службу. Они делали армию и флот сильнее. Прочтем кое-что из сочинения Потемкина. Из него мы увидим и тяжкие подробности солдатского быта тех времен.

«В прежние времена в Европе, как всяк, кто мог, должен был ходить на войну и, по образу тогдашнего боя, сражаться белым (холодным) оружием, каждый, по мере достатка своего, тяготил себя железными бронями; защиты таковые простирались даже и до лошадей; потом, предпринимал дальние походы и строясь в эскадроны, начали себя облегчать: полныя латы переменялись на половинныя; а наконец, и те уменьшились так, что в конце осталось от сего готческого снаряду только передняя часть и каскет на шляпе; а в пехоте знак, и то только у офицеров.

Тогда более сражались поодиночке; то защиты таковые немало обороняли, особливо же от копий, почему не напрасное имели к ним уважение, которое, превратясь в некоторое военное педанство, поставило цену и амуниции, вовсе не обороняющей, а как все казалось легко в рассуждении железного снаряда, то при перемене амуниции ввели множество вещей излишних и нескладных.

В Россию, когда вводилось регулярство (когда армия стала постоянной), вошли офицеры иностранные с педанством тогдашняго времени (с формальным соблюдением правил), а наши, не зная прямой цены вещам военного снаряда (снаряжения), почли все священным и как будто таинственным. Им казалось, что регулярство состоит в косах, шляпах, клапанах, обшлагах, в ружейных приемах и пр. Занимая себя таковою дрянью, и до сего времени не знают хорошо самых важных вещей и оборотов, а что касается до исправности ружья, тут полирование и лощение предпочтено доброте; а стрелять почти не умеют. Словом, одежда войск наших и амуниция такова, что придумать почти нельзя лучше к угнетению солдатов, тем паче, что он, взят будучи из крестьян в 30 почти лет возраста, узнает узкие сапоги, множество подвязок, тесное нижнее платье и пропасть вещей, век сокращающих…

Штаны в конце лосиныя (из лосиной кожи)… Зимою от них холодно, а летом жарко, под ними же нельзя иметь полотняной одежды. Ныне лосиная одежда не нужна; в старину ее носили для того, что употребляли железные латы, и как лосина больше могла сносить, нежели сукно, потому и предпочиталась.

Сапоги делают так узки, что и надевать трудно, а скидывать еще труднее, особливо когда намокнут…

Завивать, пудриться, плесть косы солдатское ли сие дело: у них камердинеров нет. На что же пукли? Всяк должен согласиться, что полезнее голову мыть и чесать, нежели отягощать пудрою, салом, мукою, шпильками, косами. Туалет солдатский должен быть таков: что встал, то готов. Если бы можно было счесть, сколько выдано в полках за щегольство палок и сколько храбрых душ пошло от сего на тот свет?..»

В примечании к «Записке» Потемкин приводит такой расчет: «Сбережение сала и муки, которыя тратились к убранству голов солдатских бесполезно, служило некоторым образом к дешевизне сих вещей; ибо, считая войска хотя двести тысяч, выходило бы на сие украшение того и другого по сту тысяч пудов, которые при новом обмундировании обратились на употребление приличнейшее (пошли в пищу)».

Вот еще строки из «Наставления» Потемкина полковым командирам: «…Я требую, дабы обучать людей с терпением и ясно толковать способы к лучшему исполнению… наблюдать опрятность, столь нужную к сохранению здоровья, содержание в чистоте амуниции, платья и обуви; доставлять добрую пищу и лудить почасту котлы. Таковыми попечениями полковой командир может отличаться (заслужить отличие), ибо я на сие буду взирать, а не на вредное щегольство, удручающее тело».

Как видим, взгляды Потемкина на воспитание и обучение войск очень близки к взглядам Суворова. Но Потемкин Суворовым не родился. И никакое всевластие, никакое знание армии не могли заменить дара истинного полководца — чувствовать тот день, тот час, даже минуту, когда, начав, можно разбить противника.

Выла, пожалуй, лишь одна причина, оправдывавшая выжидание со штурмом Очакова (причина для очень осторожного полководца). Дело в том, что капудан-паша Гасан приходил к Очакову не со всем флотом. Часть его, и значительная — 8 линейных кораблей, 8 фрегатов, 4 бомбардирских судна и 20 шебек, — осталась около устья Дуная. Эти корабли могли усилить эскадру капудан-паши, и он получил бы хорошую возможность вернуться в Лиман и поддержать Очаков с моря.

Потемкин предполагал такое и выпроводил Войновича из Севастополя — сражаться с Крокодилом морских сражений.

Эскадра в составе 2 линейных кораблей, 11 фрегатов и 22 мелких вооруженных судов, преодолевая встречный ветер, шла сначала на северо-запад курсом на Очаков, затем от острова Тендра повернула на юго-запад. В районе острова Фидониси (теперь остров Змеиный), против устья Дуная, обнаружился турецкий флот. У турок на этот раз было 15 линейных кораблей, 11 фрегатов и 22 других корабля. Силы очень и очень неравные. Турки только на линейных кораблях имели тысячу пушек, у русских же было пятьсот пушек на кораблях и фрегатах. Войнович привычно трусил, а тут, видя такую грозу, окончательно пал духом, но благо, что он во всем доверился Ушакову.

Ушаков командовал авангардом — передовым отрядом эскадры. Это были линейный корабль «Св. Павел», фрегаты «Борислав», «Стрела» и «Кинбурн». Накануне сражения контр-адмирал Войнович послал капитану бригадирского ранга Ушакову распоряжение: «Если подойдет к тебе капудан-паша, сожги, батюшка, проклятого». Всем кораблям было приказано следовать за авангардом. Так Ушаков оказался командиром не только передового отряда, но и всех кораблей эскадры.

Ушакова можно назвать Суворовым на море. Увидеть перед собой такую грозу и не испугаться! Не испугаться — это полдела. Он повел эскадру в сражение с намерением победить. И знал, как это сделать. Подобно Суворову, он воевал не по общим, устоявшимся правилам, а по своим, известным пока только ему одному.

Парусный флот существовал века. Возможности боевых кораблей были, казалось, так хорошо научены и проверены в стольких сражениях, что непреложным считалось: победа над противником возможна, если батареи. Но когда кончилось поле, перед пехотой неожиданно открылся глубокий овраг. В этот момент из-за леса Каята налетела турецкая конница. На лошадях позади кавалеристов сидели янычары. Их было до трех тысяч. Спешившись, они открыли ружейный огонь. Положение русских осложнилось. Осложнилось и общее положение — русские могли не успеть вовремя соединиться с австрийцами для совместной атаки позиций у Крынгу-Мейлор. Но мужественные гренадеры быстрым броском преодолели овраг, ворвались в укрепления, бой закипел в самом лагере. Конница русских отбила налет турецкой конницы и обратила ее в бегство. Вслед за конницей стали отходить обозы, а потом и пехота. Открылась возможность преследовать беглецов. Но Суворов приказал дать им «золотой мост» — свободный путь для отступления. Гораздо важнее было теперь всеми силами продолжать стремительное наступление на противника, державшегося еще вокруг леса Каята.

В это время Юсуф-паша послал около 20 тысяч конников, чтобы прорвать боевой порядок союзников, разрезать его на две части. Крылья турецкой конницы налетели на Суворова и Кобурга, а середина на Карачая. Австрийская пехота, построенная линиями каре, стойко выдержала атаку. Храбро бились кавалеристы Карачая. Русские к этому времени не только отбили конницу, но и очистили от неприятеля лес Каята. Много неприятельских солдат было порублено, застрелено из ружей и пушек. Союзники захватили несколько турецких знамен.

Натиск турок иссяк. Они откатились к укреплениям у леса Крынгу-Мейлор.

Был полдень. Суворов приказал дать войскам отдых. Ровно на полчаса они остановились в поле у колодцев.