6
Только дойдя до кабинета Стейнера и опустившись в кресло за письменным столом, доктор Адам Клейборн понял, как он устал. Это было кресло администратора, с кожаными подлокотниками и спинкой, с упругим вместительным сиденьем, рассчитанным на упругие внушительные ягодицы. Кресло того, кто всемогущ.
Усталость сразу уступила место раздражению, едва он сравнил этот комфорт с грубой и дешевой фанерно-пластиковой отделкой своего маленького кабинета, выходившего в холл. Неудивительно, что он измотан, работая в две смены, в то время как Стейнер сидит здесь в своем упругом кресле и отдает распоряжения или бегает со своими раздутыми счетами на различные совещания.
Клейборн вздохнул и взял трубку телефона, который уже звонил некоторое время. Хватит себя жалеть.
— Алло, это доктор Клейборн. Простите, что заставил ждать.
— Ничего. — В трубке звучала музыка, и кто-то на том конце провода старался говорить громче, чтобы его было слышно, — Это Марти Дрисколл, «Энтерпрайз продакшнс». Я звоню насчет картины.
— Картины?
— Кинокартины. Разве Стейнер вам ничего не говорил?
— Боюсь, что нет.
— Забавно. Я разговаривал с ним в четверг и изложил ему суть дела. Вы получили конверт?
— Какой конверт?
— Я отправил его срочной почтой в пятницу утром. — Что-то щелкнуло, когда Дрисколл договорил фразу, и музыка прекратилась. — Он уже должен был получить его.
Клейборн кивнул, затем спохватился. Почему люди кивают, когда говорят с кем-то по телефону? Этого скорее можно ожидать от пациентов. Может, психоз заразен? Чтобы здесь работать, необязательно быть сумасшедшим, но это помогает.
— Я ничего не знаю о конверте, — сказал Клейборн и добавил: — Погодите-ка.
Во время разговора он заметил большой коричневый конверт, который лежал в корзине из металлических прутьев на противоположном конце стола. Он вынул его и прочитал обратный адрес в верхнем левом углу.
— Ваш конверт и в самом деле доставлен. Вот он, здесь на столе.
— Доктор Стейнер открывал его?
Клейборн увидел, что конверт разрезан.
— Да.
— Так почему же он не перезвонил? Он обещал сделать это, как только прочтет сценарий.
Разговор сопровождался раскатами грома за окном, и Клейборн не расслышал последнюю фразу.
— Вы не могли бы повторить? У нас тут гроза…
— Сценарий. — Дрисколл заговорил еще громче, выказывая нетерпение. — Он должен быть там. Посмотрите.
Клейборн перевернул конверт, и его содержимое высыпалось на стол: три глянцевые фотографии размером восемь на десять плюс объемистая рукопись сценария в папке из искусственной кожи. Он взглянул на название, написанное на карточке, которая была прикреплена к папке.
— «Безумная леди», — произнес он.
— Ну да. Вам нравится такое название?
— Не особенно.
— Стейнеру тоже. — В ответе Дрисколла послышалось снисходительное терпение. — Да вы не волнуйтесь, мы не будем за него цепляться. Может, вы с Эймсом придумаете что-нибудь получше?
— С Эймсом?
— Рой Эймс. Мой автор. Могу прислать его к вам на пару дней. Чтобы, так сказать, на месте все прощупал на тот случай, если не до конца разобрался в нюансах. Знаю, что Бейтс пока не в форме, но если он поговорит с ним…
— Не понимаю. Вы говорите о Нормане Бейтсе?
— Ну да. О психе.
— Но какое это имеет отношение к…
— Послушайте, доктор, — Дрисколл заговорил живее. — Я все забываю, что вы не читали сценария. Мы делаем фильм о Бейтсе.
Клейборн выронил папку из искусственной кожи на стол. «Безумная леди». Он тупо смотрел на сценарий. Что он там сказал сестре Барбаре о психодраме? Чтобы здесь работать, необязательно быть сумасшедшим, но это помогает.
— Доктор… вы слушаете меня?
— Да.
— Так скажите же что-нибудь. Вас увлекает эта идея?
— Хотите знать мое профессиональное мнение?
— Ну да, конечно.
— Тогда слушайте внимательно. Как практикующему психиатру, мне кажется, что вы не в своем уме.
Дрисколл рассмеялся еще громче, чем говорил, и смеялся он до тех пор, пока Клейборн не добавил:
— Я говорю серьезно. Вы не сможете снять фильм о Нормане Бейтсе.
— Да вы не волнуйтесь, с юридическими инстанциями все согласовано. Вся эта история стала достоянием общественности, как и дела Бостонского Душителя и Чарли Мэнсона…
— Это дело отличается от прочих.
Однако Дрисколл его не слушал.
— Поверьте мне. Мы их всех за пояс заткнем. Выпустим фильм в конце осени и прогремим на весь мир.
— То, о чем вы говорите, — дешевая сенсация…
— Ничего себе дешевая! Да это нечто! Ее бюджет как минимум одиннадцать с половиной миллионов.
— Я говорю не о финансах.
— Правильно. Это моя сфера ответственности.
— А моя сфера ответственности — благополучие моих пациентов.
— Да бросьте вы волноваться. Мы тоже не хотим делать халтуру. Поэтому я и прислал сценарий, чтобы вы посмотрели, нет ли там ошибок…
— Если хотите знать мое мнение, вся эта затея — ошибка.
— Да будет вам, доктор, вы же его даже не читали! — Голос в трубке стал еще громче. — Почему бы вам не сделать нам одолжение и не посмотреть? Но помните: если будут какие-то изменения, то мы должны получить их самое позднее через неделю, чтобы иметь пару дней на переделки и репетиции. Все, что мне от вас нужно, это небольшая поддержка. А если вы думаете, что Эймсу стоит приехать и поосмотреться там несколько дней, так и скажите.
— А доктор Стейнер согласился на это?
— Он сказал, что свяжется со мной, как только прочтет сценарий. Так что если вы попросите его перезвонить мне, когда он вернется…
— Хорошо.
— Спасибо. — Опять громко заиграла музыка, означавшая конец разговора. — Было приятно побеседовать с вами, — сказал Дрисколл. — Хорошего дня.
Клейборн положил трубку и откинулся в кресле. Хорошего дня. Он на мгновение представил себе, насколько хорошо проводит день Марти Дрисколл. Наверное, звонит по телефону, лежа у бассейна в Бель-Эйр, нежится на солнце «техниколоровских» цветов под звуки системы «долби».
Здесь солнца не было — только темнота, разгоняемая грозой, и не было никаких звуков, за исключением грома и шума дождя.
Он подумал о Стейнере, который уверенно и самодовольно расположился сейчас в первом классе самолета. Почему он не упомянул о сценарии? Неужели он не понимает, с какими сложностями это сопряжено? Как можно даже думать о том, чтобы поддерживать подобный проект, не ставя под удар достоинство профессии и хрупкое душевное равновесие пациента? Впрочем, Стейнера явно не волнует, что будет чувствовать в этой ситуации Норман. Все, что его заботит, — это то большое заседание в Сент-Луисе. Что происходит здесь, для него не имеет значения. Но ведь это шоу-бизнес: все аплодисменты достаются звезде, всю работу выполняют статисты.
Клейборн покачал головой. Предубеждение. Ты слишком устал, чтобы соображать как следует. Ты ведь не знаешь, что на самом деле думает Стейнер. И ты не читал сценария…
Он отодвинул папку из искусственной кожи и принялся рассматривать фотографии. Глянцевого мужчину, снятого по пояс, с глянцевой улыбкой на глянцевом лице Клейборн узнал сразу. Пол Морган. Одна из нынешних звезд, которые… как там говорят?.. делают сборы. Но не он же будет играть Нормана?
Однако это было единственное изображение мужчины. На двух других фотографиях была запечатлена девушка, которой Клейборн не знал. Или знал? Улыбавшееся лицо с широко раскрытыми глазами не было ему знакомо и тем не менее о чем-то смутно напоминало.
И вдруг он вспомнил, где видел это лицо раньше, — на замызганных фотокопиях старых газетных вырезок в истории болезни Нормана Бейтса.
Мэри Крейн!
Этого не может быть. Мэри Крейн была жертвой Нормана, он убил ее в душевой.
Они нашли двойника.
Рассматривая девушку на фотографиях, Клейборн испытал чувство, прежде знакомое ему только по снам — снам, в которых ему угрожало что-то, чего он не мог ни увидеть, ни распознать. Но он знал, что это преследует его, и бежал сколько было сил, хотя бежать было некуда. И когда это настигало его, он просыпался.
Сейчас он не спал, но угрозу тем не менее чувствовал. Что-то…
— Доктор Клейборн!
В дверях, тяжело дыша, стоял Отис.
Клейборн поднял голову, и фотографии рассыпались по столу.
— Да?
— Скорее… там, в библиотеке… что-то случилось…
Что-то.
Он заторопился, как всегда делал во сне, но на сей раз не стал убегать, а устремился туда, откуда исходила угроза, — вниз по лестнице, не дожидаясь лифта, следом за Отисом.
Когда они оказались внизу, Клейборн окликнул его:
— Что произошло?
— Не знаю… меня там не было…
— Иначе говоря, ты оставил их одних?
— Гроза… мне нужно было проверить палату С, завести пациентов обратно… там не было дежурного. — Отис с трудом переводил дух, и лестничное эхо разносило его тяжелые вздохи. — Когда я уходил, они просто разговаривали. Отсутствовал я не больше пяти минут, а когда вернулся, его уже не было.
— Нормана?
Отис достиг первого этажа, толкнул дверь, и Клейборн последовал за ним по коридору.
— Я известил регистратуру, чтобы предупредили все этажи. Сегодня в охране Аллен, он обыскивает двор.
Когда они неслись к библиотеке, с трудом задышал уже Клейборн. Его башмаки стучали по полу, а в голове стучали слова. Норман исчез. Сбежал. И вот теперь ты бежишь. Бежишь навстречу чему-то.
Они продолжали бежать. Миновали дверь, проникли в темное помещение, устремились между книжных полок, где что-то ждало его.
Клейборн остановился и опустил глаза.
— Сестра Барбара…
Но это была не сестра Барбара, во всяком случае, это больше не было ею. Это было чем-то. Чем-то обнаженным, холодным и неподвижным, что смотрело на него невидящим взглядом, выпученными глазами, словно стремившимися вылезти из-под маски.
Именно из-под маски, потому что тело ее было мертвенно-бледным, а лицо — устрашающе-багровым. Маска, сказал про себя Клейборн. Чем еще это могло быть?
Наклонившись, он увидел ответ, вдавленный в распухшую плоть: четки, тугим кольцом охватившие шею сестры Барбары.
