Черные лохматые тучи закрыли луну. Всю дорогу до Альтадены я думал о Максе, спрашивая, как же нам теперь с ним поступить. Было очевидно, что мы будем вынуждены стеречь его до тех пор, пока не уедем. Однако это совсем нелегко — сторожить пленника целую неделю. Ведь мы еще не готовы уезжать. Только через неделю я могу без особого риска появиться в Сан-Луи-бич. Самым легким было бы отвести его подальше и пустить пулю в лоб. Однако я не собирался этого делать. Убийство — не моя стихия. Даже если никто и никогда не узнает, это вечно будет жить со мной. Да, в прошлом я не всегда был щепетилен, но вещами подобного рода никогда не занимался.

Из хижины не было видно и лучика света, но этого и следовало ожидать. Я провел немало времени, занавешивая окна старыми мешками. Любой огонек виден ночью за километры. Осторожно приблизившись к двери, я постучал.

— Веда!..

Долгое мертвое молчание, во время которого я с тревогой спрашивал себя, не удалось ли Максу освободиться, несмотря на бдительность Веды, и не ждет ли он за дверью с револьвером в руке. Затем дверь отворилась и появилась Веда — темная тень, закрывшая свет лампы.

— Порядок, — сказал я, закрывая за собой дверь.

Макс сидел на том же месте, где я его оставил.

— Ты взял записку? — спросила она с металлом в голосе.

— Я ее сжег. Были трудности?

— Нет.

Я подошел к Максу и взглянул на него в упор.

— Все было в твоих руках, но ты плохо разыграл свою партию. У тебя теперь не осталось ничего, кроме неприятностей.

Страх, удушливый, как смерть, исказил его лицо.

— Что ты сделал с моей матерью?

— За кого ты меня принимаешь? Просто мы с ней выпили виски. С ней все в порядке.

Макс облегченно вздохнул.

— Я сказал себе, что ты обойдешься с ней как надо. Я рад, что ты не сделал ей ничего плохого. Она хорошая женщина, моя старушка.

Я сделал гримасу, вспомнив ее нечистоплотность. Но это была его мать, а это все меняло.

— Веди себя тихо и не вздумай фокусничать. Я не хочу тебя убивать, но если ты будешь хитрить, придется.

Я помог ему встать и разрезал ремень, которым были связаны его руки. Веда отошла к камину и подняла револьвер. Пока он, тихо скуля, растирал руки, она следила за каждым его движением. После того как он смыл кровь с лица и со стоном ощупал раны и шишки, я обратился к Веде:

— Неплохо было бы перекусить. Поговорим после. — Я кивнул Максу. — Садись.

Он сел, с тревогой наблюдая, как Веда накрывает на стол. Кажется, ее он боялся больше, чем меня.

— Тебе придется задержаться здесь на несколько дней, — сказал я Максу. — Вряд ли это будет для тебя приятное времяпрепровождение, но сам виноват. Ты нас стеснишь и будешь есть наши продукты, но другого выхода у нас нет.

— Рано или поздно ты отпустишь меня домой. Так, может быть, ты отпустишь ме-ня сейчас? Я никому ничего не скажу. Я могу поклясться в этом своей матерью.

— Не пори чушь! Сегодня у меня не то настроение, чтобы шутить. Ты бы еще поклялся бутылкой виски, которую она сегодня выпила.

Мы молча поужинали. Казалось, он не был голоден. Но при виде Веды, с глазами, как две льдинки, у кого угодно пропадет аппетит.

После полуночи мы собрались спать. Я швырнул в угол пару старых мешков.

— Будешь спать здесь. Мне придется тебя связать. Не начинай историй. При малейшем подозрительном шорохе я вначале выстрелю, а потом буду извиняться. У нас и так хватает неприятностей, так что смерть такой крысы, как ты, ничего не изменит в нашем положении.

Он был покорен и держался молча и неподвижно, когда я его связывал. Я подвел его к мешкам, и он скорчился на них. Дверь я запер на ключ и положил его в карман. Единственное, как он мог уйти, так это через окно, но я был уверен, что услышу, если он предпримет подобную попытку. Мы с Ведой устроились в соседней комнате, оставив дверь открытой.

— Как твое бедро?

— Хорошо. Немного ноет, но это к лучшему.

Я уселся на край кровати, с удовольствием наблюдая, как раздевается Веда. Ее тело было великолепно. И, даже несмотря на мысль о Максе, я почувствовал, как внутри меня нарастает желание.

— Как там было? — спросила она, надевая ночную рубашку.

— Не о чем говорить. Я накачивал ее виски до тех пор, пока она не слетела с катушек. Письмо действительно было под подушкой. Не письмо, а бомба. Я его сжег.

— Она тебя узнала?

— Не думаю. Да и откуда.

Веда скользнула в постель.

— Что мы будем делать с ним?

Мы говорили шепотом, чтобы он не услышал нас. Обстановка в хижине изменилась, и она больше не была нашим домом.

— Стеречь его здесь, что же еще.

Она посмотрела на меня ледяными глазами. Мускул дрожал у нее на щеке.

— Он знает, что ты отрастил усы.

— Что же делать. Мы будем стеречь его, как следует. Он здорово осложнил наше положение.

— Не то слово.

Я принялся раздеваться.

— Мак без раздумий убрал бы его, если бы он вздумал играть с ним в подобные игры. Прийти сюда и попытаться нас шантажировать! Если бы не ты, он обобрал бы нас, как липку.

— Мерзавец!

Молчание длилось до тех пор, пока я не забрался в постель.

— Что же делать, Флойд? Я боюсь.

— Выбрось мысли о нем из головы, — я протянул руку и взял ее за ладонь. Она была сухой и холодной.

— Он пойдет в полицию, едва мы освободим его. Они думали, что мы в Мексике. Едва он расскажет, что мы здесь, за нами вновь начнется охота.

Конечно, она была права.

— Может быть, лучше взять его с собой. Мы можем поехать в Мексику.

— Ты так думаешь? Как же ты сможешь доказать тогда, что Бретта убил не ты?

Я задумался. Если полиция разнюхает, что я в Штатах, у меня не останется ни единого шанса добраться до Германа.

— Это верно, — внезапно мне до боли захотелось заняться любовью с Ведой. — У тебя нет желания сыграть в нашу игру?

— Не теперь, бедро немного болит. Завтра вечером, дорогой.

Я смотрел в темноту, чувствуя себя одиноким. Это было так, словно мы шли по тропинке и вдруг оказались перед непреодолимой стеной. Мы слышали, как Макс ворочается в своем углу, стараясь устроиться поудобнее. Временами он постанывал, и я, помимо воли, испытывал к нему жалость.

— Не хотела бы я всю жизнь прожить в Мексике, — вдруг сказала Веда.

— Тебе и не придется этого делать. Год, самое большее.

— Год — это слишком много. Ты никогда не сможешь доказать, что Бретта убил Герман.

— В хорошую же мы попали переделку, верно? Я не убивал Бретта, но все думают, что это сделал я. Я пытаюсь доказать, что я не совершал убийства, а единственный способ доказать это — совершить новое убийство. Скверная история. Предположим, я убью Макса, пусть об этом никто не узнает, только ты и я. Но мы будем жить вместе и знать, что я его убил, а это много меняет.

— Да, ты не должен его убивать.

Мы подошли к тому, с чего начали. Замкнутый круг.

— Может быть, мы еще что-нибудь придумаем.

— Хорошо бы, чтобы он заболел и умер.

— Голубая мечта. У него достаточно здоровья, чтобы прожить еще лет сорок.

— Да, но может быть несчастный случай.

— Только не с ним. Он достаточно осторожен. Нет, я думаю, надеяться на такое нет оснований.

Макс опять застонал.

— Ему-то волноваться нечего. Он знает, что находится в безопасности, — горько прозвучал голос Веды.

— Попробуй уснуть, иначе мы проболтаем всю ночь.

— Да, пора спать.

Я лежал в темноте и истязал мозг в поисках выхода, но не находил его. Если мы отпустим его, он тут же сдаст нас полиции, чтобы получить премию. Если же возьмем с собой, придется все время следить за ним. И в один прекрасный день он застанет нас врасплох. Если мы уедем и оставим его здесь, полиция кинется по нашим следам дня через два. Выхода не было.

Макс ворочался в углу и храпел. Веда вскрикивала во сне. Постепенно и я погрузился в объятия Морфея. Мне приснился ужасный сон: будто Веда снюхалась с Максом, и они объединились против меня. Каждый раз, когда я смотрел на них, они отвечали кривыми усмешками. Это я лежал на рваных мешках в углу, а они баловались на постели в соседней комнате. Я лежал в темноте, слышал их шепот, понимая, что они договариваются прикончить меня…

Внезапно я проснулся с тревожно колотящимся сердцем. Храпа Макса больше не было слышно. Я протянул руку, чтобы коснуться тела Веды, но мои пальцы попали в маленькую выемку, оставленную ее головкой. Я почувствовал холод давно покинутой постели и остался недвижным, а вся кровь застыла в жилах.

— Веда! — тихо прошептал я, садясь на кровати. — Где ты?

Напрягая слух, я услышал движение в соседней комнате. Вскочив с кровати, я нащупал револьвер и фонарик и повернулся в сторону двери. Узкий луч фонарика осветил дверь. Она была закрыта. Когда мы ложились спать, она была полуоткрыта. Подойдя к двери, я остановился, прислушиваясь и нервно сжимая револьвер в руке. Дверь начала медленно открываться, и я отступил в сторону.

В проеме появилась Веда. Волосы на моей голове зашевелились. Ради безопасности я положил палец на спусковой крючок.

— Что произошло? Что ты сделала?

Голос мой был хриплым, но Веда ничего не ответила, а медленно прошла мимо меня. Казалось, она не идет, а плывет. В своей ночной рубашке она походила на привидение. Она двигалась в луче фонаря, и тут я увидел, что ее глаза закрыты. Она шла во сне! Безмятежное спокойствие на ее лице, тайна ее тела заставили меня отступить. Тело ее бессознательно повиновалось каким-то непонятным мне силам природы. Веда казалась очень красивой, гораздо красивее, чем когда-либо раньше. Пройдя мимо меня, она легла на постель и замерла там. Разинув от удивления рот, я несколько мгновений тупо пялился на нее, потом подошел к кровати и накрыл ее одеялом. Руки мои мелко дрожали.

— Теперь все в порядке, дорогой, — сонно пробормотала она во сне. — Больше нам не о чем беспокоиться.

Меня била дрожь, как от озноба. Подойдя к двери, я почувствовал, как ноги становятся ватными. Ни звука не доносилось из того угла, где спал Макс. Я стоял прислушиваясь и боялся войти. Потом негнущейся рукой толкнул дверь и направил луч света на Макса. Он лежал на спине в луже крови. Из его груди торчало что-то короткое и черное.

Я все понял. Она всадила ему в сердце нож! Он выглядел спокойным и умиротворенным — смерть настигла его во сне. Макс умер быстро и безболезненно. Я не знаю, сколько я простоял, глядя на его тело. Убийство! Когда-нибудь это откроется, и тогда у меня уже не будет шансов, разве что сказать, что Веда сделала это во сне.

Ха-ха! Это была сцена, которая наполнила бы радостью сердце Редферна. Но она его не убивала! Сейчас она даже не знает, что он мертв. Ее рука, быть может, и нанесла удар, но нельзя же сказать, что она его убила! Я слишком любил ее, чтобы заставить страдать. Оставалась лишь одна возможность: унести его и зарыть, пока она не проснулась. Я шагнул вперед и взялся за нож. Удар был диким и яростным, нож ушел по самую рукоятку. Понадобилось порядочное усилие, чтобы вытащить его. Я на цыпочках вернулся во вторую комнату за одеждой. Одеваясь, я ни разу не взглянул на тело Макса. Мне становилось дурно при одной мысли, что придется до него дотронуться. Я налил полный бокал виски, и алкоголь несколько подбодрил меня. Я направился в угол, где находилась лопата. Я взял ее, но тут что-то с грохотом упало на пол. Выругавшись про себя, я замер.

— Что случилось? — послышался голос Веды.

Потом дверь отворилась, и на пороге возникла Веда: смертельно бледная, с застывшим взглядом. Я почувствовал, как пот заструился по моему лицу.

— Все в порядке, оставайся там, где ты есть.

— Флойд, что случилось? Что ты здесь делаешь?

— Иди в комнату! — я не мог скрыть страха, звучавшего в моем голосе. — Ложись в постель и спи!

— Но, Флойд!.. — Она посмотрела на лопату в моей руке, и глаза ее расширились. Потом она перевела взгляд на угол, где спал Макс, но было слишком темно, чтобы что-то рассмотреть.

— Что ты сделал?

— Довольно! — я бросил лопату. Что еще мне оставалось делать. — Не вмешивайся в это дело, предоставь все мне.

Она подошла к лампе и зажгла ее. Руки ее были твердыми, но лицо белым, как пласт свежевыпавшего снега. В жестком свете ацетиленовой лампы кровь на рубашке Макса блестела, как красная краска. Какое-то время она спокойно смотрела на это зрелище, потом сказала:

— Мы же договаривались не делать этого. Зачем ты это сделал?

— А ты видишь какой-нибудь другой выход?

— Если его когда-нибудь найдут…

— Знаю. Нечего мне объяснять. Возвращайся в постель. Ты должна остаться в стороне от этого дела.

— Нет, я помогу тебе.

Мои нервы не выдержали.

— Оставь меня в покое! — заорал я. — Мне достаточно возни с ним, а тут еще ты!

Она бросилась в спальню и закрыла за собой дверь. Я дрожал, как шаман в трансе. Даже новая порция виски не оказала заметного действия. Не глядя на тело Макса, я вышел в темноту, неся в руках лопату. Начинался дождь. Неделями не было дождя, и надо же было случиться так, что он начался именно сейчас. Я огляделся, стоя в темноте. Идеальное место для убийства: безлюдное и дикое. Я подошел к «Бьюику», положил лопату на сиденье и включил мотор. Закапывать вблизи хижины нельзя. Его последнее путешествие должно быть долгим. Я вернулся в хижину. Веда, уже одетая, стояла, наклонившись над телом Макса.

— Что ты делаешь? Ради Бога, что ты делаешь?

— Все в порядке, Флойд, не сердись.

Я подошел поближе. Она развернула его одеяло и завязала концы. Теперь это был совершенно безобидный тюк. Она сделала то, что боялся сделать я!

— Веда!..

— Довольно, — сказала она, отходя.

— Теперь я могу управиться сам. Ты не должна иметь никакого отношения к этому делу. Я хочу, чтобы ты осталась чистой.

— Я не останусь здесь одна. Что от этого изменится? Неужели ты думаешь, что копы поверят в мою невиновность?

Мы смотрели друг на друга. Холодный взгляд глаз Веды беспокоил меня.

— Ну что ж, — сдался я.

Я взял тело за плечи, она за ноги. Пока мы несли его к машине, я думал о сестре Макса: худой, бледной, бедно одетой. «Макс такой дикий… У него могут быть враги». Что ж, больше он не навлечет на себя ничьей вражды.

Мы ехали среди гор в полной темноте. Шел мелкий дождь. Мы положили тело на резиновый коврик, и я все время думал о выражении лица Макса.

Пока я рыл яму, Веда сидела в машине. Я работал при свете фар и все время чувствовал на себе ее взгляд. Если дождь будет продолжаться всю ночь, то к утру все следы преступления будут смыты. Я вырыл достаточно глубокую яму, и когда мы опустили его в одеяле на дно, я еще долго смотрел на его мертвое лицо. Засыпав яму, мы тщательно утрамбовали землю и засыпали прошлогодними листьями. Не думаю, что кто-нибудь сможет найти его тело. Грязные, промокшие и усталые, мы двинулись в обратный путь. Мы не находили, что сказать друг другу, и всю обратную дорогу молчали. Нужно было стереть кровь с пола, и мы проделали это сообща. Затем я обшарил все помещение в поисках вещей Макса и под столом обнаружил его бумажник. Внутри лежали какие-то бумаги, но я не испытывал желания просматривать их сейчас и сунул бумажник во внутренний карман. Наконец в комнате не осталось и следа Макса, но она все же была полна им. Я видел, как он с усмешкой смотрит нам в лицо, видел его избитое, окровавленное лицо, видел, как он лежит на полу со счастливым лицом и ножом в сердце.

— Я все бы отдала, только бы ты не делал этого, — слова сорвались у нее с губ, словно она не могла больше сдерживать их. — Я не скажу об этом больше ни слова, но я все отдала бы, только бы ты не делал этого.

Я мог бы тут же объяснить ей, что я хотел бы сделать, но не сделал. Слишком уж много ошибок я совершил в своей жизни, но тут было совсем другое дело. Веда была из другого теста, чем я, и это могло убить ее.

— Не будем говорить на эту тему. Приготовь кофе, и не мешало бы переодеться.

— Копы придут за нами? — испуганно спросила Веда, наливая воду для кофе.

— Не думаю. Никто не знает, что он направился сюда. Они будут разыскивать его на побережье, если вообще будут это делать. Он ведь не Линдсней Бретт.

— Так мы останемся здесь?

— Пока да.

Она вздрогнула.

— Я бы хотела уехать, если можно. Очень тяжело здесь оставаться.

— Мне тоже. Но нужно остаться. Нельзя же просто так сорваться и уехать. До сих пор мы были здесь в безопасности.

Когда мы допили кофе, над вершинами уже рассвело. Я думал о долгом дне, предстоящем нам. Двое со своими мыслями. Мне показалось, то, что было раньше между нами, уже не вернется. Я знал, что сделала она, она же была уверена в обратном. Нет, никогда не вернуть наших прежних безмятежных отношений. Женщины — странные существа. НИКОГДА НЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО ЖДАТЬ ОТ ЖЕНЩИНЫ! Любовь между мужчиной и женщиной — вещь хрупкая. Если она когда-либо перестанет любить меня, моя жизнь окажется в ее руках. А глядя на нее, я совсем не был уверен, что она будет любить меня достаточно долго. Это беспокоило меня. Еще одна ступенька вниз, еще одна моя тайна в чужих руках. Теперь спуск уже шел без остановок.

В последующие три дня мы еще больше отдалились друг от друга. Все началось с пустяков. Мы внезапно обнаружили, что нам не о чем разговаривать. Раньше мы разговаривали на темы, которые обычно обсуждают влюбленные. Мы говорили о погоде и о том, достаточно ли продуктов. Потом я обнаружил дыру в носке, но она не стала его штопать. Она не приходила больше в мою постель, да я и не хотел этого. Мы не говорили об этой перемене в наших отношениях, однако она была очевидной.

Она раздевалась и ложилась, в то время как я возился с печкой. Я не хотел мучиться, глядя, как она раздевается. Пару раз я попытался ее обнять, но она так вздрагивала, что я перестал это делать. Макс был с нами все двадцать четыре часа в сутки. За эти дни напряжение между нами возросло до предела, и не хватало только искры, чтобы все взорвалось. Но искры не было — мы тщательно избегали конфликтов и были очень внимательны друг к другу.

Ночью, гася свечку, я вспоминал, как она шла с закрытыми глазами по комнате. А она лежала в этой же комнате и молчала. Я представлял, что она думает про меня. Она почти что видела, как я крадусь с ножом к Максу. Я понимал, что чем больше она об этом думает, тем большим чудовищем я выгляжу в ее глазах.

Я запер входную дверь на ключ и выждал несколько минут, прежде чем зайти в спальню. В темноте мы не могли встретиться друг с другом взглядами.

— Спокойной ночи, — сказал я, укладываясь в свою холодную постель.

— Спокойной ночи, — без всякого выражения ответила Веда.

«Теперь я опустился на самое дно, — сказал я себе. — Крайняя точка. Веда ускользает от меня, как вода между пальцев. Мертвое лицо Макса, усмешка Германа. Подходящий повод для ночных кошмаров…»

Не знаю, сколько времени я спал, но внезапно проснулся, как от удара. Со времени смерти Макса я спал очень плохо и просыпался при малейшем шорохе. Мне показалось, что кто-то ходит по комнате. Было темно, и я ничего не мог разглядеть. Слабые звуки заставили мои нервы пуститься вскачь. Дрожь пробежала по телу. Я представил Макса, крадущегося к моей постели, и задрожал. Еще движение, звуки ровного дыхания все ближе… совсем близко. Я нажал кнопку фонарика. Не знаю, как я раньше не мог догадаться. Она стояла уже совсем рядом с постелью. Глаза ее были закрыты, черные как смоль волосы обрамляли лицо. В руке у нее был нож — тот самый нож, которым я вырезал вешалку, когда Макс увидел нас. Она была прелестна. Я смотрел, как она трогает одеяло на моей постели, как рука ее поднялась и вонзилась в то место, где еще секунду назад лежал я.

— Теперь все будет в порядке, дорогой, — шептала она. — Тебе больше не надо беспокоиться.

Она вернулась к себе на постель, накрылась одеялом и замерла. Ее дыхание было ровным и спокойным. Я оставил ее спящей и вышел в соседнюю комнату. Огонь в камине почти догорел, и я подбросил туда еще пару поленьев, стараясь особенно не шуметь. Я уселся поближе к огню, безуспешно пытаясь унять дрожь во всем теле, ведь я был на волосок от смерти.

В эту ночь я больше не спал.