ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Когда я наконец попал домой, Риммы в ее комнате не оказалось. Я пошел к себе и бросился на кровать. И надо заметить, что такого подавленного состояния я не испытывал уже много лет. После студии «Калифорнийской компании звукозаписи» я побывал в тот же день в «Радио корпорейшн оф Америка». Служащие фирмы пришли в восторг от голоса Риммы, но едва я заговорил о задатке в пять тысяч долларов, меня молниеносно выставили за дверь.
Отсутствие Риммы усиливало мое и без того отвратительное настроение. Она знала, что я пошел на встречу с мистером Ширли, и тем не менее не захотела дождаться и узнать, как обстоят дела. На основании длительного опыта она знала, что все мои попытки пристроить ее кончаются ничем. Вот что особенно меня угнетало.
Передо мной встал вопрос: что делать дальше? Ни работы, ни денег — их едва-едва хватит, чтобы дотянуть до конца недели. Мне даже не на что было купить билет на дорогу домой. А возвращаться приходилось, как это ни претило мне. Предстояло еще выклянчить у Расти денег на железнодорожный билет, а потом уговорить отца вернуть долг.
От разочарования и подавленности мне хотелось биться головой о стенку.
Пять тысяч долларов!
Я надеялся, что Римма произвела бы сенсацию, если бы мне удалось ее вылечить. За год она заработала бы, наверно, полмиллиона. Моя доля составила бы тысяч пятьдесят. Это куда лучше, чем возвращаться домой и признаваться отцу в крахе всех своих надежд.
Погруженный в эти размышления, я провалялся в кровати до самой темноты, а когда совсем уже решил подняться и отправиться к Расти за деньгами, услышал на лестнице шаги Риммы.
Я стал ждать.
Вскоре она не спеша вошла в мою комнату, остановилась в ногах кровати и уставилась на меня.
— Хэлло, — сказала она.
Я промолчал.
— Поесть бы. Как насчет денег?
— Тебя не интересует, что мне сказал Ширли?
Римма зевнула и потерла глаза.
— Ширли?
— Да. Хозяин «Калифорнийской компании звукозаписи». Сегодня днем я разговаривал с ним о тебе.
Римма равнодушно пожала плечами.
— Ничего я не хочу знать, все они говорят одно и то же. Пойдем куда-нибудь поедим.
— А он сказал, что если ты вылечишься, то заработаешь целое состояние.
— Ну и что? А деньги на лечение у тебя есть?
Я встал, подошел к висевшему на столе зеркалу и стал причесываться, опасаясь, что ударю Римму, если не займу чем-нибудь руки.
— Денег у меня нет, и в кафе мы не пойдем. Убирайся! Мне противно смотреть на тебя.
Римма присела на краешек кровати, запустила руку под блузку и почесалась.
— А у меня есть деньги! Сегодня я угощаю тебя ужином. Я не такая жадная, как ты. Мы закажем телятину со спагетти.
Я повернулся и посмотрел на нее.
— У тебя есть деньги? Откуда?
— Получила в киностудии «Пасифик». Мне позвонили оттуда сразу же после твоего ухода. Я три часа работала статисткой на массовых съемках.
— Спорю, что лжешь! Тебя отблагодарил в темном переулке какой-нибудь старик.
Римма хихикнула.
— Нет, я участвовала в массовых съемках. Могу сообщить еще кое-что. Я знаю, где мы можем достать пять тысяч долларов, о которых ты так беспокоишься.
Я отложил расческу и снова взглянул на Римму.
— О чем ты говоришь, черт возьми?!
Римма принялась рассматривать свои руки. Они были грязные, с трауром под ногтями.
— Всего только о пяти тысячах на лечение.
— Ну и что?
— Я знаю, где их можно достать.
Я глубоко перевел дыхание.
— Бывают минуты, когда мне хочется поколотить тебя, — сказал я. — И ты доведешь меня до этого.
Римма снова хихикнула.
— И все же я знаю, где достать деньги.
— Превосходно. Где же?
— Ларри Ловенштейн мне сказал.
Я засунул руки глубоко в карманы брюк.
— Перестань говорить загадками. Кто этот Ларри Ловенштейн?
— Мой приятель. — Римма откинулась на кровати и оперлась на локти. Вид у нее был ничуть не соблазнительней, чем у тарелки остывшего супа. — Он работает в отделе кадров киностудии и сообщил мне, что в кассе у него иногда хранится по десяти и даже больше тысяч долларов для расплаты со статистами. Замок в кассе — сущий пустяк.
Я закурил, чувствуя, как у меня затряслись руки.
— Какое мне дело до того, сколько денег в кассе киностудии?
— Я думала, мы тихонько проберемся туда и хапнем денежки.
— Нечего сказать, блестящая идея! А ты подумала, как отнесется к этому киностудия? Может, тебе приходилось слышать, что бывает за «хапнем»?
Римма по обыкновению наморщила нос и передернула плечами.
— Просто у меня мелькнула такая мысль. Но если тебя не устраивает, то давай забудем.
— Спасибо за добрый совет. Я так и сделаю.
— Пожалуйста. Поступай, как знаешь. Я-то думала, что ты очень хочешь достать деньги!
— Очень. Только не таким путем.
Римма встала.
— Пойдем куда-нибудь поедим.
— Отправляйся одна. Мне нужно кое-что сделать.
Римма медленно подошла к двери.
— А то пойдем? Я не скупая, угощу. Или, может, тебе гордыня не позволяет поесть за мой счет?
— Моя гордыня тут ни при чем. У меня есть более важное дело, мне надо переговорить с Расти и одолжить у него денег на билет домой. Я уезжаю.
На лице Риммы промелькнуло удивление.
— Это почему же?
— Потому что я без работы. Питаться воздухом я еще не научился и поэтому возвращаюсь домой.
— Ты можешь получить работу в киностудии «Пасифик». Завтра там большие массовые съемки, им нужны статисты.
— Да? Как же это сделать?
— Я тебе помогу. Завтра отправимся туда вместе. Тебе дадут работу. А сейчас пойдем поедим. Я просто умираю от голода.
Я согласился, потому что был голоден и потому, что у меня не хватало сил продолжать спор.
Мы пришли в маленький итальянский ресторан и заказали спагетти, оказавшиеся очень вкусными, и телятину в масле, нарезанную тонкими ломтиками.
— Ширли действительно сказал, что я умею петь? — спросила Римма в середине обеда.
— Сказал. По его словам, он заключит с тобой контракт, как только ты вылечишься.
Она отставила тарелку и закурила.
— Взять деньги в киностудии — проще простого.
— Ни ради тебя, ни ради кого другого я на это не пойду.
— Я думала, что ты в самом деле хочешь помочь мне вылечиться.
— Довольно! Мне осточертело говорить о твоем лечении, и сама ты осточертела.
Кто-то опустил монету в радиолу-автомат. Джой Миллер запела «Некоторые дни». Мы оба внимательно слушали. Миллер пела слишком громко, в ее голосе слышался какой-то металлический оттенок, к тому же она часто фальшивила. Пленка со звукозаписью, лежавшая у меня в кармане, не шла ни в какое сравнение с этой пластинкой.
— Полмиллиона в год! — задумчиво проговорила Римма. — А ведь певица-то она совсем неважная, правда?
— Правда-то правда, и все же гораздо лучше тебя, хотя бы уже потому, что ей не нужно лечиться. Пошли. Я хочу спать.
Мы возвратились в пансион, и Римма остановилась на пороге моей комнаты.
— Если хочешь, можешь ночевать у меня. Я в настроении.
— Чего не могу сказать о себе, — ответил я и захлопнул дверь у нее перед носом.
Я лежал в темноте и думал над словами Риммы: «Взять деньги в киностудии проще простого…» Надо забыть об этом, твердил я себе. Да, мне приходится трудно, но я еще не настолько пал. И все же мысль о деньгах не выходила у меня из головы. Если бы только мне удалось помочь Римме вылечиться…
Размышляя так, я незаметно уснул.
На следующий день, около восьми утра, мы на автобусе поехали в Голливуд. Через главные ворота киностудии «Пасифик» двигался непрерывный поток людей, и мы замешались в толпе.
— Время у нас еще есть, — сказала Римма. — Съемка начнется не раньше десяти. Пойдем, я попрошу Ларри устроить тебя на работу.
Я последовал за ней.
В стороне от главного здания находилось несколько низких одноэтажных домиков. Около одного из них стоял высокий худой человек в вельветовых брюках и в голубой рубашке.
Я возненавидел его с первого взгляда. Плохо выбритый, с бледным одутловатым лицом и близко посаженными, бегающими глазками, он напоминал сутенера, ищущего заработка.
Человек глумливо бросил Римме:
— Хэлло, милашка! Пришла поработать? — Он посмотрел на меня. — А это что за фрукт?
— Мой приятель. Ларри, ты не сможешь его пристроить статистом?
— А почему бы и нет? Чем вас больше, тем веселее. Как зовут?
— Джефф Гордон, — ответила Римма за меня.
— Хорошо, я его беру. — Ларри обратился ко мне: — Отправляйся в студию номер три, дружище. Прямо по аллее, затем второй поворот направо.
— Иди пока один, — сказала Римма. — Мне нужно переговорить с Ларри.
Ловенштейн подмигнул мне:
— Все они хотят переговорить минуточку со мной!
Я пошел по аллее, но на полпути оглянулся. Римма и Ловенштейн направлялись в контору. Он обнял ее за плечи и, склонившись над ней, что-то говорил. Я остановился.
Через несколько минут Римма вышла из конторы и присоединилась ко мне.
— Я взглянула на двери. Ничего хитрого. Замок ящика стола, где хранятся деньги, посложнее, но я сумею его открыть, если хватит времени.
Я промолчал.
— Мы успеем все обделать за сегодняшнюю ночь, — продолжала Римма. — Здесь ведь легко «заблудиться». Кстати, я знаю тут местечко, где можно пересидеть до утра. Видишь, все очень просто.
Мои колебания были недолгими. Я говорил себе, что, если не пойду сейчас на риск, мне придется вернуться домой и вести жалкую жизнь неудачника. Если же я вылечу девушку, то мы оба будем обеспечены.
В ту минуту я думал только о том, какие возможности откроют передо мной десять процентов с полмиллиона долларов.
— Хорошо, — сказал я. — Если ты решилась, я с тобой.
2
Мы лежали бок о бок в темноте под большой сценой в студии номер три. Уже несколько часов мы провели в этом положении, прислушиваясь к топоту ног над нами, крикам рабочих, готовивших декорации к завтрашней съемке, и к брани чем-то недовольного режиссера.
С утра и до темноты я и Римма работали под жаркими лучами юпитера вместе с другими статистами — толпой никому не нужных людей, цеплявшихся за Голливуд в надежде, что когда-нибудь кто-нибудь их заметит и они засверкают в созвездии других кинозвезд. Пока же они трудились в поте лица своего, и мы, ненавидя их, делали то же самое.
Одну сцену мы повторяли бессчетное количество раз с одиннадцати утра до семи вечера, и, должен признаться, такого трудного дня у меня еще никогда не было.
В конце концов режиссер объявил перерыв.
— Ну, хорошо, ребята! — крикнул он в микрофон. — Приходите завтра ровно в девять в той же одежде, что и сегодня.
Римма взяла меня за руку.
— Держись ко мне поближе и пошевеливайся, когда я дам тебе знать.
Мы тащились в самом конце вереницы усталых, покрытых потом статистов. У меня колотилось сердце, но я не позволял себе задумываться над тем, что мне предстояло сделать.
— Сюда! — шепнула Римма и подтолкнула меня.
Мы незаметно свернули в аллею, ведущую к боковому входу в третью студию, и без всяких осложнений пробрались под сцену. Первые три часа мы лежали тихо, как мыши, опасаясь, что кто-нибудь нас обнаружит, но часам к десяти рабочие разошлись, и мы остались одни.
Нам очень хотелось курить, и мы достали по сигарете. Слабый огонек спички отразился в глазах Риммы, и она, взглянув на меня, сморщила нос.
— Все обойдется как нельзя лучше. Через полчаса мы сможем приступить.
Именно в эту минуту я почувствовал страх.
Должно быть, я совсем сошел с ума, позволив впутать себя в это грязное дело. Если нас поймают…
— Какие у тебя отношения с Ловенштейном? — спросил я.
Римма зашевелилась, и мне показалось, что я задел ее за живое.
— Никаких.
— Так я и поверил! Где ты могла познакомиться с этой скотиной? Он точная копия твоего дружка Уилбора.
— Тебе с твоим изуродованным лицом лучше бы помалкивать. Кого ты из себя корчишь?
Я изо всех сил ущипнул ее за ногу.
— Не смей говорить обо мне!
— А ты не смей обзывать моих друзей.
Тут я понял, кто такой Ловенштейн.
— Теперь я знаю: он снабжает тебя наркотиком.
— Ну, если и снабжает? Должна же я его где-то добывать?
— Кажется, я совсем выжил из ума. И зачем только связался я с тобой!
— Ты ненавидишь меня?
— Ненависть тут ни при чем.
— Да, ты не первый, кто не захотел лечь со мной в постель, — обиженно ответила она.
— Девушки и женщины меня сейчас не интересуют.
— Ты в таком же отчаянном положении, как и я, только не даешь себе отчета.
— Да замолчи же ты наконец, — чуть не крикнул я, окончательно выходя из себя.
— Теперь и я кое-что тебе скажу, — как ни в чем не бывало продолжала Римма. — Я тоже ненавижу тебя. Понимаю, ты человек хороший и хочешь мне добра, и все равно ненавижу. Никогда не забуду, как ты грозился обратиться в полицию. Берегись, Джефф! Я с тобой расплачусь за все, если даже мы будем работать вместе.
— Если ты только выкинешь какой-нибудь номер, — сердито ответил я, поворачивая голову в ее сторону, — я тебя вздую. Да, да! Тебе нужна хорошая взбучка.
Римма хихикнула.
— Сколько времени? — спросила она.
Я посмотрел на светящиеся стрелки часов.
— Половина одиннадцатого.
— Пора.
У меня снова екнуло сердце.
— А охранники тут есть?
— Охранники? Зачем они тут?
Римма поползла вперед, и я последовал за ней. Через несколько секунд мы оказались около выхода из студии и прислушались.
Вокруг царила мертвая тишина.
— Я пойду первая, — шепнула Римма. — Держись поближе.
Мы выбрались в темноту душной ночи. Светили звезды, но луна еще не взошла. Я заметил, что Римма остановилась и стала вглядываться в том же направлении, что и я.
— Трусишь? — спросила она, приближаясь ко мне. Чувство отвращения от ее близости охватило меня, но отступить я не мог, за моей спиной возвышалась стена студии. — А я ни капельки. Меня не пугает такая работа. А вот ты трусишь.
— Ну, хорошо, трушу, — ответил я, отталкивая ее. — Теперь ты довольна?
— А бояться нечего. Никто не может причинить человеку столько вреда, сколько он причиняет себе сам.
— Да ты совсем спятила! Это еще что за разговор?
— Пошли за монетой. Мигом все обделаем.
Римма нырнула в темноту, и я последовал за ней.
Мы остановились у двери отдела кадров, и я услышал, как девушка расстегнула застежку-«молнию» у сумочки, которую весь день носила через плечо.
Стоя почти вплотную к Римме, я чувствовал, как кровь стучит у меня в висках и как меня все больше и больше охватывает ужас. Затем я услышал, как она стала открывать замок. Видимо, Римма и в самом деле была настоящим специалистом, потому что замок сразу щелкнул и открылся.
В контору мы вошли вместе и некоторое время стояли у двери, привыкая к темноте. Минуту спустя при слабом свете звезд, проникавшем через незакрытое шторами окно, мы различили у противоположной стены комнаты контуры стола.
Римма подошла к нему и опустилась на колени.
— Посторожи, — бросила она. — Я мигом.
Меня начала бить дрожь.
— Я передумал. Давай уйдем отсюда.
— Перестань хныкать! — зашипела Римма. — Зато я не передумала.
В комнате на мгновение посветлело. Римма включила фонарик и направила луч света на замок. Потом она уселась на пол и начала что-то тихонько напевать.
Я ждал, прислушиваясь к звуку собственного сердца и к легкому скрежету металла о металл.
— Сложная штучка, — проговорила наконец Римма. — Но ничего, справлюсь.
Однако она проявила излишнюю самоуверенность. Минута тянулась за минутой, а она все еще возилась с замком, и металлический скрежет начал действовать мне на нервы.
— Ну что, не ладится? — спросил я, подходя к ней. — Давай лучше уйдем.
— Замолчи!
Я снова повернулся к окну, и сердце у меня упало.
В свете звезд я увидел очертания головы и плеч человека, смотревшего в окно.
Не знаю, разглядел ли он меня, — в конторе было темно, — но мне казалось, что человек смотрит прямо мне в глаза. Я заметил, что у него широкие плечи, и что он носит плоскую фуражку с козырьком, — при виде ее мне стало совсем страшно.
— Там кто-то есть! — прошептал я.
— Я открыла замок! — воскликнула Римма.
— Ты слышишь? Кто-то смотрит в окно.
— Прячься! Чего же ты стоишь?
Я беспомощно огляделся по сторонам и бросился было в дальний угол комнаты, но дверь распахнулась и кто-то включил свет. Холодный и яркий, он подействовал на меня, как удар по голове.
— Одно движение, и я стреляю!
Этот суровый, решительный, спокойный голос принадлежал охраннику. Высокий и широкоплечий, он стоял на пороге и целился в меня из револьвера.
— Что ты здесь делаешь?
Я медленно поднял трясущиеся руки, испытывая отвратительное ощущение, что он вот-вот выстрелит.
— Я…
— Не опускать руки!
Охранник пока не замечал скорчившуюся за столом Римму. Я хотел теперь только одного: выбраться из конторы прежде, чем он обнаружит ее.
Не знаю, как, но мне удалось немного овладеть собой.
— Я заблудился и хотел переночевать здесь.
— Да ну? В таком случае тебе придется переночевать в еще более безопасном месте. Не опускай руки и медленно подойди сюда… Стой! — крикнул он, едва я сделал первый шаг. Он пристально смотрел на ящик письменного стола. — Ты что, пытался сломать замок?
— Нет… говорю же вам…
— Встань лицом к стене. Живо.
Я повернулся.
Наступило молчание, показавшееся мне бесконечным. Некоторое время я слышал только удары своего сердца, потом раздался оглушительный выстрел. Он прозвучал, как удар грома, и заставил меня съежиться. В первую минуту я подумал, что охранник обнаружил Римму и застрелил ее, и осторожно посмотрел через плечо.
Он стоял, согнувшись, у стола. Щегольская фуражка свалилась с головы. Руками в перчатках с широкими раструбами он держался за живот. Его револьвер валялся на полу. Перчатки постепенно окрашивались кровью. В следующее мгновение прогремел еще один выстрел. Судя по вспышке, стреляли из-за стола.
Охранник глухо застонал, стал медленно клониться и упал.
Я все так же неподвижно стоял у стены с поднятыми руками и не спускал глаз с охранника, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.
Из-за стола поднялась Римма. В руке у нее был револьвер. Девушка взглянула на охранника, и ничто не изменилось в ее лице.
— Денег я не нашла, — сердито бросила она. — Ящик пустой.
До меня вряд ли дошел смысл ее слов. Я смотрел на тоненькую струйку крови, змеившуюся по начищенному до блеска паркету.
— Бежим!
Нотка тревоги, прозвучавшая в голосе Риммы, вернула меня к действительности.
— Ты же убила его!
— Да, иначе он убил бы меня. — Римма остановила на мне холодный взгляд. — Пошевеливайся, болван. Выстрелы могли услышать.
Она направилась к двери, но я схватил ее за руку и рывком повернул к себе.
— Откуда у тебя револьвер?
Римма вырвалась.
— Говорят тебе, пойдем! Сюда вот-вот придут.
Ее ничего не выражающий взгляд пугал меня.
Где-то вдалеке завыла сирена, и я похолодел от этого звука.
— Пошли!
Мы выбежали в темноту.
Во всех зданиях студии зажигали огни, слышались возбужденные голоса.
Римма схватила меня за руку, толкнула в темную аллею, и мы побежали под завывание сирены.
— Сюда!
Она втащила меня в неосвещенный проем двери и, на мгновение включив фонарик, увлекла за огромный деревянный ящик.
Мы услышали, как кто-то тяжело пробежал мимо. Затем послышались крики людей и пронзительный свист.
— Идем!
Если бы не Римма, мне бы никогда не выбраться с территории киностудии. Ни на одну секунду она не теряла самообладания и вела меня по каким-то темным аллеям с такой уверенностью, словно знала, где нас подстерегает опасность, а где опасности нет.
По мере того, как мы пробегали мимо бесчисленных зданий студии и огромных съемочных павильонов, свистки и крики становились все глуше и глуше, и мы, наконец, остановились, задыхаясь, в тени здания.
По-прежнему выла сирена, но другие звуки сюда уже не доносились.
— Нам нужно выбраться до появления фараонов, — шепнула Римма.
— Ты убила его!
— Помолчи-ка лучше… В конце этой аллеи мы можем перебраться через стену.
Я последовал за девушкой, и вскоре мы подбежали к стене высотой в десять футов. Здесь мы остановились и взглянули наверх.
— Ну-ка, помоги мне!
Обеими руками я взял ее за ногу и поднял на стену. Римма уселась на гребне стены, перегнулась и некоторое время всматривалась в темноту.
— Все в порядке. Ты сможешь забраться сам?
Я разбежался, ухватился в прыжке за гребень стены и кое-как вскарабкался на нее. В следующую минуту мы спрыгнули уже вниз и оказались на немощеной дороге, шедшей вдоль территории студии.
Отсюда мы бегом направились к шоссе, по обочине которого стояло несколько машин, принадлежавших посетителям расположенного поблизости ночного клуба.
— Минут через пять подойдет автобус, — сказала Римма.
Издалека донеслось завывание полицейской сирены.
Римма потянула меня к стоявшему на шоссе «форду».
— Живо!
Мы проскользнули в машину. Едва Римма захлопнула дверцу, как мимо нас промчались два полицейских автомобиля; они направлялись к главному входу киностудии.
— Подождем здесь, — шепнула Римма. — Сейчас должны пройти еще несколько машин с полицейскими. Нельзя, чтобы нас заметили.
Это было резонно, и все же мне хотелось сломя голову бежать отсюда.
— Каков тип, этот Ларри! — негодующе продолжала Римма. — Я должна была знать, что он обязательно все перепутает. Видимо, перед концом работы деньги сдаются в банк или закрываются в сейф.
— Да, но ты понимаешь, что убила человека?! Нас теперь могут посадить на электрический стул. Ты сумасшедшая! И зачем я спутался с тобой!
— Но я же действовала в порядке самозащиты! — возмущенно ответила Римма. — У меня не было иного выхода.
— При чем тут самозащита? Ты застрелила его совершенно хладнокровно. Выстрелила в него дважды.
— Я оказалась бы круглой идиоткой, если бы позволила застрелить себя. Он держал в руке револьвер. Это была самозащита.
— Это было самое настоящее убийство!
— Заткнись!
— Мы расстаемся. Видеть тебя больше не могу!
— Жалкий трус! Деньги тебе нужны так же, как и мне. Ты хотел заработать на мне. А сейчас, как только положение немножко осложнилось…
— По-твоему, убийство — это «небольшое» осложнение?
— Хватит. Перестань.
Я сидел неподвижно, крепко вцепившись в рулевое колесо, до смерти перепуганный, и твердил себе, что, если мне удастся благополучно выбраться отсюда, я уеду домой, начну учиться и больше никогда в жизни не сделаю ничего дурного.
Снова послышались завывания сирены. Мимо нас промчалась еще одна машина, набитая полицейскими в штатском, а вслед за ней — карета «Скорой помощи».
— Процессия закончилась, — усмехнулась Римма. — Пошли.
Я выбрался вслед за ней из машины, и мы быстро направились к остановке. Через две-три минуты подошел очередной автобус.
Мы сели на заднее сиденье. Никто не обращал на нас внимания. Римма курила и смотрела в окно. Автобус свернул с шоссе на набережную. Римма начала чихать.
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
В ту ночь я спал всего часа три или четыре. Перед моими глазами неотступно стоял убитый охранник и Римма с дымящимся револьвером в руке. Часов в семь утра я проснулся окончательно и, уставившись в потолок, снова, в который раз, стал перебирать в памяти недавние события. Сказать, что я чувствовал себя отвратительно, — значит, почти ничего не сказать.
Я валялся в кровати и обдумывал, как мне поступить. Следовало немедленно убираться из города, оставаться здесь дальше было опасно. Я решил повидать Расти, занять у него денег на билет и утром же уехать. Мой поезд уходил часов в одиннадцать.
Внезапно дверь распахнулась, и в комнате появилась Римма. На ней была все та же красная кофточка и плотно облегавший фигуру комбинезон. Бледное лицо, неестественно поблескивающие глаза. На наркотик, конечно, она деньги раздобыла.
Римма остановилась в ногах кровати и взглянула на меня.
— Что тебе? — спросил я. — Убирайся!
— Я иду в студию. А ты?
— Ты с ума сошла! Ни за что.
Римма сморщила нос и смерила меня презрительным взглядом.
— А я не могу отказаться от работы в студии. Если не приду сегодня, меня больше никогда не возьмут. Что же ты намерен делать?
— Уезжаю. Между прочим, вчера ты убила человека. Или для тебя это такой пустяк, что можно и не вспоминать о нем?
Римма улыбнулась.
— А говорят, это твоих рук дело.
Меня словно подбросило на кровати.
— Моих?! Ты думаешь, что говоришь?
— Не волнуйся. Никто никого не убивал. Он жив.
Я сбросил с себя простыню и сел.
— Откуда ты знаешь?
— Из газеты.
— Где она?
— Лежала на полу около одной из комнат.
— Что же ты стоишь? Принеси.
— Ее уже кто-то взял.
Я готов был задушить ее.
— И там говорится, что он жив?
Римма со скучающим видом кивнула.
Трясущейся рукой я взял сигарету и закурил. От нахлынувшего чувства облегчения я чуть не задохнулся.
— Откуда ты взяла, будто это я его убил?
— Он сообщил полицейским твои приметы, и они ищут человека со шрамом на лице.
— Не морочь мне голову. Стреляла в него ты!
— Он меня не видел. Он видел тебя.
— Он знает, что я в него не стрелял. Я стоял лицом к стене, когда ты в него выстрелила. Он должен это помнить.
Римма равнодушно пожала плечами.
— Я знаю только, что полиция разыскивает человека со шрамом на лице. Остерегайся.
Мне с трудом удавалось сдерживать себя.
— Достань газету! Слышишь? Сейчас же достань мне газету!
— Не ори! Или ты хочешь, чтобы тебя слышали все, кому не лень? Я не могу опаздывать в студию. А тебе лучше побыть здесь и не показываться на улице.
Я схватил ее за руку.
— Где ты взяла револьвер?
— Уилбор дал. Пусти! — Римма с силой вырвала руку. — Не будь слюнтяем. Мне доводилось попадать в переделки почище этой. Посидишь в укрытии денька два, потом уедешь. А пока и не пытайся.
— Как только полицейские заподозрят меня, они первым делом явятся сюда.
— Хватит хныкать! — презрение, звучавшее в ее голосе, бесило меня. — Ну и трус же ты! Говорю тебе: не распускай слюней, и все будет в порядке. До чего же ты мне надоел!
Я схватил Римму за горло, прижал к стене и несколько раз ударил по лицу. Я понимал, что поступаю гадко, но не мог сдержаться. Потом я выпустил девушку и, тяжело дыша, отступил на шаг в сторону.
— Да, я боюсь. Боюсь, потому что еще сохранил какую-то порядочность. А ты? Ни чести, ни совести. Совершенно развращенная тварь. Совершенно! Слышишь? Убирайся!
Римма стояла, прислонившись к двери. На лице у нее пламенели следы моих ударов, глаза горели ненавистью.
— Я тебе никогда этого не забуду, подлец, — сказала она. — У меня много причин помнить тебя. Наступит время, и я с тобой рассчитаюсь за все, за все! Полицейский, надеюсь, умрет, и я еще порадуюсь, когда тебя посадят на электрический стул.
Я распахнул дверь комнаты:
— Вон!
Римма ушла, и я с силой захлопнул дверь.
Некоторое время я стоял неподвижно, пытаясь успокоиться. Потом подошел к зеркалу и взглянул на свое бледное, искаженное страхом лицо. Вот он, тоненький шрам по краю челюсти… Если полицейский сообщил эту примету своим коллегам — моя песенка спета.
Чувство панического страха все сильнее охватывало меня. Теперь я уже думал только о том, чтобы побыстрее выбраться отсюда, уехать домой. Вместе с тем я понимал, что если полиция уже разыскивает меня, то появляться днем в городе — чистое безумие. На лестнице послышались тяжелые шаги Кэрри. Я открыл дверь.
— Кэрри, сделай, пожалуйста, одолжение. Я сегодня не хочу никуда выходить. Ты не добудешь мне газету?
Кэрри бросила на меня быстрый, удивленный взгляд.
— У меня много работы, мистер Джефф. И я не могу разгуливать.
— Это очень важно. Возьми у кого-нибудь на несколько минут, — продолжал настаивать я, стараясь говорить как можно естественнее. — Пожалуйста, Кэрри, прошу тебя.
— Попробую. Вы что, заболели?
— Да вроде. Постарайся достать газету.
Кэрри кивнула и ушла.
Я снова лег на кровать, закурил и стал ждать. Прошло не меньше получаса, прежде чем я услышал, как Кэрри поднимается по лестнице. Я соскочил с кровати и подбежал к лестнице.
Кэрри сунула мне газету и подала чашку кофе.
— Большое спасибо, Кэрри.
— Мэм все читала и читала…
— Хорошо, хорошо. Спасибо.
Я захлопнул дверь, поставил кофе и стал нетерпеливо пробегать глазами газету.
В заметке на последней странице сообщалось, что охранник киностудии «Пасифик» обнаружил в одном из зданий грабителя, и тот стрелял в него. Сейчас пострадавший находится в государственной больнице в Лос-Анджелесе. Перед тем, как охранник потерял сознание, он сообщил полицейским приметы грабителя. Полиция уже разыскивает человека со шрамом на лице. Не исключено, что охранник умрет.
Это было все, но большего и не требовалось.
У меня подкосились ноги, и я без сил присел на кровать.
Спустя некоторое время я встал и оделся. Скорее всего, мне придется бежать, и нужно было подготовиться. Сложив вещи в чемодан, я пересчитал деньги и обнаружил, что у меня всего лишь десять долларов пятьдесят центов.
Потом я уселся у окна и стал наблюдать.
Вскоре после полудня в дальнем конце улицы остановилась полицейская машина, и из нее вышли четверо в штатском. У меня перехватило дыхание.
На нашей улице находилось четыре пансиона. Детективы наметили себе каждый по пансиону и разошлись. Наш пансион облюбовал высокий детина в сдвинутой на затылок шляпе с плоской тульей и загнутыми краями. В зубах у него торчал окурок потухшей сигареты.
Я видел, как он поднялся на крыльцо, и слышал, как прозвенел звонок.
Я отошел от окна, проскользнул на лестничную площадку и посмотрел в холл, куда тремя пролетами спускалась лестница.
Через холл прошла Кэрри, и тут же послышался звук открываемой двери.
— Я из полиции, — отрывисто и резко бросил детектив. — Мы разыскиваем молодого человека со шрамом на лице. Живет здесь такой?
Я так крепко вцепился в перила лестницы, что лак на них стал липким под моими пальцами.
— Со шрамом? — недоуменно, как мне показалось, переспросила Кэрри. — Нет, сэр. У нас тут нет никого со шрамом.
Мысленно благословляя Кэрри, я в изнеможении прислонился к перилам.
— Ты уверена?
— Да, сэр, уверена. Я знала бы, если бы тут проживал кто-нибудь со шрамом. Нет у нас такого человека.
— Этот человек — убийца.
— Никого у нас нет со шрамом, сэр.
«Этот человек — убийца…» Значит, охранник все же умер.
Я вернулся в свою комнату и бросился на постель. Меня бросало то в жар, то в холод. Казалось, время остановилось.
Не знаю, сколько я пролежал в таком состоянии. Потом в дверь кто-то нерешительно постучал.
— Можно.
Кэрри открыла дверь и уставилась на меня. Ее полное морщинистое лицо выражало озабоченность.
— Приходил полицейский…
— Я слышал. Зайди, Кэрри, и закрой дверь.
Кэрри вошла в комнату и прикрыла дверь.
Я сел на кровать.
— Спасибо. Правда, я никого не убивал, но все равно ты избавила меня от большой неприятности.
Я встал, подошел к туалетному столику и взял бумажник.
— Полицейский мог доставить мне массу хлопот, — продолжал я, вынимая пятидолларовую бумажку. — Вот, Кэрри, возьми.
Кэрри от денег отказалась.
— Не нужно, мистер Джефф. Я обманула сыщика, потому что мы с вами друзья.
Внезапно меня охватило такое волнение, что я чуть не расплакался.
— Значит, у вас большая неприятность? — спросила Кэрри, испытующе глядя на меня.
— Да, но к убийству я никакого отношения не имею. Я не способен убить.
— Я знаю. Не волнуйтесь. Хотите чашку кофе?
— Спасибо, ничего не хочу.
— Не нужно волноваться. Позже я принесу вам газету. — Кэрри открыла дверь, но остановилась и, кивком показав на комнату Риммы, сказала: — Ушла.
— Она говорила мне, что уйдет.
— Скатертью дорога. Вы не волнуйтесь, — повторила Кэрри.
Вскоре после пяти она вновь заглянула ко мне и бросила на кровать вечернюю газету. Бледная и встревоженная, Кэрри долго с беспокойством смотрела на меня, прежде чем уйти.
Как только за ней закрылась дверь, я схватил газету.
Охранник скончался, не приходя в сознание. Полиция продолжает разыскивать молодого человека со шрамом. Его арест ожидается с минуты на минуту.
Как только стемнеет, надо немедленно бежать, твердил я себе. Мне стоило больших трудов удержаться и не покинуть эту мышеловку сейчас же, но я понимал, как опасно появляться на улице средь бела дня.
Побыв некоторое время в комнате, я спустился в холл и из телефона-автомата позвонил Расти. Я с удовольствием услышал его резкий, грубый голос.
— Расти, у меня большие неприятности. Ты не смог бы заехать ко мне, когда стемнеет?
— А кто же, по-твоему, останется за меня в баре? — ворчливо спросил он.
Признаться, об этом я не подумал.
— Тогда, пожалуй, мне самому придется приехать к тебе.
— Говоришь, большие неприятности?
— Хуже быть не может.
Расти, видимо, уловил нотки панического страха в моем голосе.
— Ну, ладно, — успокаивающе сказал он. — Я оставлю за себя Сэма. Значит, когда стемнеет?
— Не раньше.
— Договорились.
Я вернулся к себе и стал ждать. Ожидание показалось мне бесконечным, и я основательно изнервничался к тому времени. Когда солнце село за бухтой, в дешевых барах и плавучих игорных домах зажглись огни. И все же наступающая ночь несколько поубавила мои страхи.
Вскоре после девяти из-за угла вынырнул старенький «олдсмобиль» Расти. Я спустился к парадной двери и держал ее открытой, пока он не вошел.
Мы молча поднялись по лестнице. Закрыв за Расти дверь комнаты, я с облегчением вздохнул.
— Спасибо, что пришел.
Расти сидел на кровати. Его полное, до синевы выбритое лицо покрывал пот, во взгляде читалась озабоченность.
— Так что за неприятность? Из-за этой особы?
— Да.
Я подал ему газету и указал на заметку. Расти, поджав губы, с безразличным видом прочел ее, потом перевел взгляд на меня.
— Черт возьми! — воскликнул он. — Но ты-то тут при чем?
— Я-то ни при чем, а вот она… На меня, должно быть, нашло какое-то затмение. Мне нужны были пять тысяч долларов на ее лечение. Она сказала, что мы можем найти деньги в кабинете начальника отдела кадров киностудии. Клянусь тебе, Расти, я не убивал!
Расти положил газету, вытащил смятую пачку сигарет и, вытряхнув одну из них на ладонь огромной ручищи, закурил.
— Так. Значит, влип. А ведь я предупреждал. Не я ли говорил, что ты с ней хватишь горя?
— Говорил.
— Ну и что же? Что ты намерен делать?
— Хочу убраться отсюда. Хочу уехать домой.
— Первый раз за все время слышу от тебя умные слова. — Расти запустил руку во внутренний карман пиджака и достал потрепанный бумажник. — Вот. Как только услышал твой сигнал о бедствии, так сразу же очистил свою кассу.
Расти протянул мне пять двадцатидолларовых бумажек.
— Что ты, Расти! Мне столько не нужно.
— Бери и не разговаривай.
— Мне нужны деньги только на обратный билет домой. Больше я не возьму.
Расти поднялся и затолкал деньги в мой бумажник.
— Тебе лучше не появляться на вокзале в Лос-Анджелесе. Возможно, полицейские уже установили там наблюдение. Я отвезу тебя во Фриско. Там ты сядешь на поезд.
— Да, но если по дороге нас остановят полицейские и задержат меня с тобой…
— Это уже моя забота. Пошли.
Расти вышел из комнаты и начал спускаться по лестнице. Я шел за ним с чемоданом в руке.
В вестибюле мы встретили Кэрри.
— Я еду домой, Кэрри.
Расти вышел на улицу, оставив нас вдвоем. Я протянул старушке две пятидолларовые бумажки.
— Будь добра, возьми.
Кэрри взяла одну из них.
— Плата за комнату, мистер Джефф. Остальное вам самому пригодится. Счастливого пути.
— Я не виноват, Кэрри. Что бы обо мне ни говорили, я не виноват.
Кэрри устало улыбнулась и похлопала меня по плечу.
— Желаю вам успеха, мистер Джефф.
Я вышел в темноту, сел в «олдсмобиль» и захлопнул дверцу. Машина, как подстегнутая, рванулась вперед.
2
Минут десять мы ехали молча, потом я сказал:
— Странно, Расти, но сейчас я только и думаю о том, как бы поскорее попасть домой. Я получил хороший урок. Если мне удастся благополучно выпутаться из этого дела, я возобновлю учение. С жизнью, которую я вел последнее время, покончено раз и навсегда.
— Давно пора, — проворчал Расти.
— Ты слышал, как она поет? У нее редчайший голос. Если бы только она не была наркоманкой…
— Если бы она не была наркоманкой, ты бы никогда с ней не встретился. Так уж устроена жизнь. Если ты когда-нибудь увидишь ее снова, бросай все и беги, куда глаза глядят.
— Так и сделаю. Только я надеюсь, что больше никогда ее не увижу.
В Сан-Франциско мы приехали часа в три ночи. Расти пошел узнавать время отхода поезда, а я ждал в машине около вокзала.
Вскоре он вернулся, и я сразу заметил, что он чем-то обеспокоен.
— Поезд в Голланд-Сити отправляется сразу же после восьми. В восемь десять. В кассе сидят двое полицейских. Возможно, они ждут кого-то другого, но факт остается фактом. Однако ты можешь от них улизнуть. Я купил тебе билет. Держи.
— Спасибо, Расти. Деньги я тебе верну. Ты настоящий друг.
— Поезжай домой и устраивайся на работу. Деньги можешь не возвращать. Не вздумай и носа показывать в Лос-Анджелесе. Расплатишься со мной, когда устроишься на работу и займешься настоящим делом.
Время шло медленно. Несколько часов мы сидели в машине, курили и дремали.
— Ну, а теперь выпьем по чашечке кофе и отправляйся, — сказал Расти вскоре после семи часов.
Мы взяли в киоске кофе и пончиков.
Наступило время расставаться. Я крепко пожал Расти руку.
— Еще раз спасибо.
— Ладно, ладно. Сообщи, как у тебя пойдут дела.
Он хлопнул меня по плечу и быстро вернулся к машине.
Я вошел в вокзал, поминутно обтирая лицо носовым платком, чтобы скрыть шрам.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
За одиннадцать лет многое может произойти.
Оглядываясь сейчас назад, должен сказать, что эти годы были самыми яркими и волнующими в моей жизни.
Единственным событием, омрачившим мое существование спустя два года после того, как я окончил университет, явилась смерть отца. Он умер от инфаркта за своим рабочим столом в банке. Именно так он и хотел бы умереть, если бы ему представилась возможность выбора. Отец оставил мне пять тысяч долларов и дом, который я вскоре продал. Располагая этим капиталом и дипломом инженера, я открыл совместно с Джеком Осборном строительную фирму.
В свое время мы служили с Джеком в одной воинской части на Филиппинских островах, вместе высаживались на Окинаве. Коренастый толстяк с рыжеватыми редеющими волосами и кирпично-красным лицом, Джек был на пять лет старше меня и получил диплом инженера еще до призыва на военную службу.
До чего же неуемный человек! Проработав часов двадцать подряд и соснув часа четыре, он с прежней энергией брался за дело. Просто счастье, что он приехал в Голланд-Сити навестить меня как раз в то время, когда я стал обладателем наследства.
Прежде чем заглянуть ко мне, Джек провел в Голланд-Сити три дня, потолкался среди людей, осмотрелся, прозондировал почву и пришел к выводу, что в нашем городе инженер-строитель может обеспечить себе приличное существование.
Потом он примчался ко мне, протянул жесткую, грубую руку и широко ухмыльнулся.
— Джефф, — сказал он, — я облазил сей благословенный град вдоль и поперек и решил обосноваться тут. Как насчет того, чтобы совместно начать какое-нибудь дельце?
Так возникла фирма «Осборн и Холлидей».
Моя настоящая фамилия Холлидей. В Лос-Анджелесе я жил под фамилией Гордон — девичьей фамилией матери, поскольку, будучи не очень уверенным в себе, боялся, что влипну в какую-нибудь историю и скомпрометирую отца. Инстинктивная и нередко себя оправдывающая осторожность!
Целых три года я и Джек торчали в комнатушке, называя ее не иначе, как «наша контора», надеялись и ждали. Если бы не маленькие сбережения, нам пришлось бы жить впроголодь, но все же мы кое-как перебивались. Снимали комнату в дешевом пансионе, сами готовили себе еду, сами печатали свои бумаги на машинке, сами убирали контору.
И вот, совершенно неожиданно, мы получили предложение построить на набережной многоквартирный дом. Несмотря на отчаянный натиск конкурентов, нам удалось заполучить подряд, правда, пришлось потратиться и до предела урезать все наши расходы. Особых барышей подряд нам не принес, зато мы доказали кому следует, на что мы способны.
Постепенно наша фирма начала получать и другие заказы, но тоже не очень-то выгодные. Прошло еще два года, пока нам удалось более или менее твердо встать на ноги. Трудное это было время. Мы боролись, стиснув зубы, и в конце концов все же выстояли.
Совместная работа с Джеком у нас ладилась. Он носился по городу, вел переговоры и прочее, а я занимался делами в самой конторе. Пришло время, когда у нас появилась возможность взять помощника — им стала некая Клара Коллинс, тощая старая дева в годах. Она считала нас несолидными и даже не совсем нормальными людьми, но выполняла свои обязанности старательно и добросовестно, так что расходы на ее содержание более чем окупались.
Лишь на седьмом году существования наша фирма начала получать много частных заказов на строительство домов, дач, бензозаправочных станций и даже небольшого кинотеатра, однако в муниципальное строительство нам проникнуть не удавалось, хотя именно здесь нас ожидал бы хороший заработок.
Я решил поближе сойтись с мэром нашего города Генри Мэттисоном. Я уже не раз с ним встречался и пришел к выводу, что нам нетрудно будет подружиться. Его сын погиб на Филиппинах. Узнав, что мы с Джеком тоже немало там пережили, Мэттисон почувствовал к нам расположение, хотя и не такое, чтобы добиваться для нас каких-нибудь подрядов.
Время от времени к нам в руки попадали проекты различных муниципальных строений, мы составляли сметы и отсылали в муниципалитет. На том все и кончалось. Все подряды доставались трем фирмам, подвизавшимся в городе уже лет по двадцать.
Пытаясь найти какой-то путь для сближения с мэром, я случайно познакомился с Саритой Флеминг.
Сарита заведовала городской библиотекой в Голланд-Сити. Ее родители жили в Нью-Йорке. У нее был диплом о литературном образовании, и она с радостью приняла предложение стать заведующей библиотекой, поскольку не могла ужиться с матерью. В поисках каких-нибудь сведений о Мэттисоне я забрел в библиотеку, где вот уже два года работала Сарита.
Я объяснил девушке цель своего прихода, и оказалось, что она может помочь мне, как никто другой. Она многое знала о мэре. По словам Сариты, он был заядлым охотником, не менее заядлым кинооператором-любителем и увлекался классической музыкой. Я ничего не понимал ни в охоте на уток, ни в кинокамере, зато неплохо разбирался в музыке. Как рассказывала Сарита, мэр особенно любил фортепианные произведения Шопена.
Моя новая знакомая упомянула, что у нее есть четыре билета на концерт из произведений этого композитора с участием Стефана Ашкенази — одного из наиболее талантливых исполнителей Шопена во всем мире. Она продавала в библиотеке билеты и на всякий случай оставила себе несколько. Девушка знала, что у Мэттисона билета нет, и посоветовала мне пригласить его на концерт.
Предложение показалось мне настолько дельным, что я только теперь внимательно посмотрел на Сариту. Моя собеседница была высокой стройной девушкой в простом, ладно сидевшем сером костюме. Милые карие глаза, каштановые волосы, разделенные пробором и зачесанные назад, шелковистым потоком сбегали на плечи.
Я бы не назвал ее очень красивой, но было в ней что-то такое, что заставило меня встрепенуться. Вот та единственная женщина, подумал я, с которой мне бы никогда не стало скучно, и которая могла бы сделать меня счастливым. Мысль об этом молнией промелькнула у меня в голове, и в тот же момент я понял, что если забрезжившее мне счастье не погаснет, то эта девушка скоро станет моей женой.
Я спросил у Сариты, не согласится ли она стать четвертым участником нашей компании: Мэттисон с женой, она и я. Сарита согласилась.
Джек, узнав о моих планах, пришел в восторг.
— Слава Богу! — воскликнул он. — Слава Богу, что мой партнер оказался не таким уж некультурным человеком! Тащи старика на Шопена и постарайся произвести на него впечатление. Может, он подбросит нам какой-нибудь заказ, если увидит, что ваши вкусы сходятся.
Я позвонил Мэттисону, и он охотно принял мое предложение побывать вместе с женой на шопеновском концерте.
Однако получилось так, что наибольшее впечатление на Мэттисона произвела не музыка прославленного композитора, и, тем более, не я сам, а Сарита. Она сразу завоевала расположение мэра и его жены.
Вечер прошел очень мило.
— Пора бы вам, молодой человек, почаще наведываться к нам в муниципалитет, — заметил Мэттисон, пожимая мне руку на прощание. — Загляните-ка завтра. Я хочу познакомить вас с Мэрилом Уэббом.
Уэбб заведовал плановым отделом муниципалитета. Именно он выдавал заказы — без него вы не могли сделать и шагу. До сих пор я с ним ни разу не встречался.
Провожая Сариту домой, я чувствовал себя на седьмом небе. Именно ей, одной ей, я был обязан успехом сегодняшнего вечера, и, в порыве благодарности, тут же пригласил ее пообедать со мной в один из ближайших вечеров. Она не возражала.
Утром на следующий день я побывал в муниципалитете и познакомился с Уэббом. Это был высокий, худой, сутулый человек лет шестидесяти. Он разговаривал со мной довольно небрежным тоном, поинтересовался моим и Джека образованием, расспросил о наших прежних делах и все такое прочее. Особого интереса к моей особе он не проявил, но пообещал поставить нас в известность, если появится что-нибудь подходящее, с его точки зрения.
Такой прием несколько поубавил мой пыл: я-то надеялся сразу же получить какой-нибудь заказ.
Однако Джек ничуть не удивился.
— Держись за Мэттисона. Уэббом командует он, и никто другой. Держись за Мэттисона, и рано или поздно мы урвем кусок пирога.
После того вечера сам я стал часто встречаться с Саритой. Почти через день мы бывали где-нибудь вместе, и через две недели я понял, что влюблен в нее и хочу на ней жениться.
К тому времени я уже не мог жаловаться на свой заработок. Не так уж много, но для жизни с женой хватило бы. Я не видел причин откладывать женитьбу, если, конечно, Сарита согласится связать свою судьбу с моей, и сделал предложение.
Сарита без колебаний приняла его.
Джек, выслушав меня, откинулся в кресле с довольным видом и улыбнулся.
— Молодец! Очень рад. Одному из нас уже давно пора стать солидным человеком. А какая девушка! Прямо скажу: если бы ты не опередил меня, я бы сам попытал счастья. Прекрасная девушка, Джефф! Я не шучу. Настоящее сокровище. Поверь мне, я знаю толк в людях.
Вы ошибаетесь, если думаете, что все эти годы я не вспоминал Римму или убитого охранника. По ночам меня иногда мучили кошмары, и я просыпался с ощущением, что Римма была здесь, в комнате, и смотрела на меня. Но время шло, события той ночи все дальше уходили в прошлое, и мне стало казаться, что прошлое никогда о себе не напомнит.
Я много передумал, прежде чем попросить Сариту стать моей женой, и в конце концов решил, что могу пойти на риск. Под фамилией Гордон меня никто не знает. После Лос-Анджелеса я возмужал, изменился внешне, хотя и не избавился от шрама на подбородке и чуть приопущенного века. Мне так хотелось верить, что Римма и все связанное с ней осталось в далеком-далеком прошлом!
В конце года мы поженились. В числе свадебных подарков фигурировал и подряд на строительство нового крыла городской больницы. Дельце было выгодное и принесло хороший заработок. Главную роль тут сыграл, конечно, Мэттисон.
После выполнения этого заказа Джек получил возможность переехать в трехкомнатную мансарду, а мы с Саритой в четырехкомнатную квартиру в респектабельном районе города. Оба мы с Джеком смогли приобрести более приличные машины и чаще принимать гостей.
Казалось, наконец-то мы выходим в люди, наконец-то жизнь стала улыбаться нам.
Однажды утром раздался телефонный звонок. Звонил Мэттисон.
— Джефф, приезжай-ка сейчас же ко мне, — сказал он. — Брось все. Мне нужно кое-что обсудить с тобой.
Такая срочность крайне меня удивила, но все же я отложил дела, предупредил Клару, что ухожу на неопределенное время, наказал ей передать Джеку, где меня можно найти (он находился на стройке), и помчался в муниципалитет.
В кабинете Мэттисона, кроме него самого, сидел Уэбб.
— Ну-ка, парень, садись! — Мэттисон показал на стул. — Ты что-нибудь слышал о проекте постройки моста?
— Разумеется.
— Сегодня вопрос решен окончательно. Мы получили соответствующие ассигнования и можем хоть сейчас начинать строительство.
Об этом подряде мечтали не только местные инженеры-строители, но и многие из других городов. Речь шла о постройке моста, который соединил бы деловую часть Голланд-Сити с противоположным берегом реки и тем самым уменьшил бы поток транспорта и пешеходов в центре города. Подряд был солидным, даже ориентировочная стоимость работ составляла почти шесть миллионов долларов.
Сердце у меня заколотилось. Мэттисон не стал бы меня вызывать только ради того, чтобы сообщить такую новость. Я ждал, посматривая то на Мэттисона, то на Уэбба.
Мэттисон взглянул на меня и широко улыбнулся.
— Как ты считаешь, сможете вы с Осборном построить этот мост?
— Сможем!
— Я уже говорил с Уэббом. Конечно, вопрос о том, кому отдать подряд, еще не решен и окончательно будет решаться комитетом, но если ваша смета окажется подходящей и вы сумеете убедить наших твердолобов, что в состоянии построить мост в течение года, они, надеюсь, согласятся с моим мнением и передадут заказ вам. Правда, возражений не избежать, однако я немного помогу вам, заранее просмотрю проект сметы и подскажу, как привести его в соответствие с ассигнованиями, а уж тогда подряд наверняка ваш.
Следующие тридцать дней я работал так, что почти не виделся с Саритой. Мы с Джеком корпели у себя в конторе с восьми утра до трех ночи. Нам представлялась возможность прочно встать на ноги, и мы не хотели ее упустить. Работы оказалось так много, что мне пришлось обратиться за помощью к Сарите; она приходила в контору и печатала на машинке, а Клара уселась за счетную машину. Так мы и трудились вчетвером.
К концу месяца проект сметы и план работ были готовы. Я отправился к Мэттисону и передал ему документы. Он пообещал своевременно поставить меня в известность о результатах, на том наш разговор и закончился.
Прошло три месяца мучительного ожидания, прежде чем он позвонил и пригласил меня зайти в муниципалитет.
— Все в порядке, парень! — Мэттисон пожал мне руку. — Подряд ваш. Это вовсе не значит, что мне удалось легко убедить кое-кого из членов комитета, однако ваша смета оказалась самой подходящей, да к тому же почти половина членов комитета с самого начала была на вашей стороне. Можете немедленно приступать к работе. Переговорите с Уэббом. Завтра состоится еще одно заседание, и я хочу, чтобы вы с Осборном на нем присутствовали.
Все это произошло ровно через десять лет одиннадцать месяцев и две недели после того, как я в последний раз видел Римму.
2
Признаться, я и не представлял, насколько это знаменательное событие — строительство моста стоимостью в шесть миллионов долларов, пока в контору не примчался заведующий пресс-бюро муниципалитета Джо Криди и не открыл нам глаза.
Разумеется, мы соответствующим образом отметили получение подряда, но это было, так сказать, наше внутреннее празднование. В нем участвовали лишь я с Саритой, Джек и Клара. Мы устроили себе шикарный ужин с шампанским в лучшем ресторане Голланд-Сити. Я считал, что всякие празднования на этом и закончились и надо браться за дело, однако Криди придерживался иной точки зрения.
Криди был крупным, широкоплечим человеком с грубыми чертами лица и мягкими манерами. Мы сидели за своими письменными столами, а он расхаживал по конторе из угла в угол и говорил.
— В субботу муниципалитет устраивает банкет, — сообщил он. — Вы оба будете почетными гостями. Один из вас должен выступить с речью.
Джек расплылся в улыбке и большим пальцем показал на меня.
— Это по твоей части, Джефф: я не мастер произносить речи.
— Речь я напишу заранее, — вмешался Криди. — Ее нужно обязательно произнести, а кто из вас выступит в качестве оратора — мне совершенно безразлично. В воскресенье, в три часа дня, вам предстоит выступить по телевидению, со студией уже достигнута договоренность. Я заеду сюда за вами и отвезу вас.
— По телевидению? — переспросил я и на мгновение ощутил какое-то тревожное чувство. — Зачем это еще?
Криди терпеливо улыбнулся.
— Муниципалитет намерен израсходовать на строительство шесть миллионов, и публика имеет право посмотреть на двух молодцов, которые будут тратить эти денежки. Ничего сложного. Я буду задавать вам обычные шаблонные вопросы, а вы так же шаблонно отвечать. Телезрителям будет показан макет моста, и вы объясните, как собираетесь его строить.
Теперь уже я определенно почувствовал серьезное беспокойство. В моем сознании все более отчетливо стали возникать картины прошлого. Но я старался внушить себе, что, собственно, нет никаких оснований для паники, программы телевидения транслируются лишь в пределах нашего штата, а Лос-Анджелес далеко.
— Да, вот еще что, — продолжал Криди. — Я пытаюсь уговорить журнал «Лайф» поместить статью о строительстве моста, и там, видимо, согласятся. Представляете, как будет здорово, если в журнале «Лайф» появится материал о нашем городе!
Мое беспокойство переросло в дикий страх. Журнал «Лайф» расходится по всему миру! Нужно сделать все, чтобы моя фотография не появилась на его страницах.
— Похоже, Джефф, что мы с тобой станем знаменитостями! — с крайне довольным видом сказал Джек. — Пора, давно пора. Мы заслужили такую честь, ты-то знаешь, сколько нам пришлось поработать.
Криди вынул записную книжку.
— Вы и так уже знаменитости. Давайте-ка побеседуем, мне нужно заранее подготовиться к интервью с вами по телевидению. Некоторые биографические данные: где родились, кто родители, где проходили военную службу, чем занимались после войны, и планы и все такое прочее.
Джек рассказывал Криди о себе, а я тем временем лихорадочно обдумывал, как мне скрыть лос-анджелесский период моей жизни. Наступила моя очередь, и все шло довольно гладко, пока речь не зашла о возвращении домой из госпиталя.
— Вы вернулись в университет, а потом внезапно бросили занятия, да? — переспросил Криди.
— Да. — Я опасался запутаться в собственной лжи и потому осторожно выбирал слова. — Видите ли, я не мог заставить себя по-настоящему взяться за учение, и, промучившись месяца три, ушел из университета и некоторое время просто бездельничал.
— Да? — с явным интересом спросил Криди. — Где же вы были потом?
— Везде. Шатался по белу свету и бездельничал.
Криди внимательно посмотрел на меня.
— На какие же средства вы существовали?
— На заработки от случайной работы.
Теперь заинтересовался и Джек.
— Ты никогда мне не говорил об этом, — сказал он. — Я думал, ты все время работал по строительству.
— Да нет, примерно с год я просто-напросто лодырничал.
— А знаете, ведь это совсем неплохо для колорита! — воскликнул Криди. — Где же вы побывали? И что это за случайная работа?
Разговор становился опасным.
— Предпочел бы не вдаваться в такие детали, — сказал я. — Если не возражаете, то давайте поговорим о чем-нибудь другом.
Криди некоторое время не сводил с меня пристального взгляда, потом пожал плечами.
— Пожалуйста. Как вы намерены истратить свой гонорар за постройку моста?
Я вздохнул с облегчением.
— Наверно, куплю дом, а может, построю сам.
Криди закрыл блокнот.
— Ну, что ж. Пожалуй, пока все. Не забудьте про банкет в субботу.
После его ухода мы вновь погрузились в работу. Дел навалилось столько, что лишь по пути домой я смог подумать об этой неожиданной рекламе.
И меня вновь охватило беспокойство. Римма уже не казалась мне далеким прошлым, нет, она снова могла вернуться в мою жизнь, в мое настоящее и будущее.
Предположим, Римма увидит мою фотографию в газетах и узнает. Как она поступит? Все зависит от того, в каком состоянии окажется девушка. Может, она вылечилась и ведет тихую, нормальную жизнь. Может, ее уже нет в живых. Я настойчиво уговаривал себя не беспокоиться. Она была частью далекого прошлого и, если мне хоть немного повезет, там, в прошлом, и останется.
Сарита уже приготовила обед и поджидала меня. Она сидела у пылающего камина, на столе стоял графин с сухим мартини, и эта обстановка, говорившая о присутствии любящей, заботливой женщины, подействовала на меня успокаивающе.
Я крепко обнял Сариту, она прижалась ко мне щекой, и я ощутил глубокую радость при мысли, что эта женщина моя.
— Ты выглядишь таким усталым, Джефф. Ну, как дела?
— Бурлят. Работы по горло. — Я поцеловал Сариту и опустился в кресло. — До чего же хорошо дома! В субботу вечером банкет в нашу честь, а в воскресенье мы с Джеком выступаем по телевидению.
Сарита налила две рюмки вина.
— Кажется, я вышла замуж за знаменитость.
— Пожалуй. И благодарить за это нужно только тебя. — Я поднял в знак приветствия рюмку. — Подряд на мост — твоих рук дело.
— Моих? Нет, Шопена.
После ужина мы снова перешли к камину. Я сел в кресло, а Сарита устроилась на полу, положив голову мне на колени.
— Пройдет еще немного времени, — сказал я, — и мы станем состоятельными людьми. Криди интересовался, что я намереваюсь сделать с деньгами. Я ответил, что, может, построю дом. Ты как на это смотришь?
— Вряд ли в этом есть необходимость, Джефф. Я уже видела домик — как раз то, что нам нужно.
— Видела? Где же?
— Маленький коттеджик мистера Тирелла на Саймеон-хилл. В прошлом году они с женой приглашали меня к себе на ужин. О, Джефф! Домик небольшой, но в нем есть все, что нужно.
— Но почему ты думаешь, что он продается?
— Вчера я встретила мистера Тирелла, и он сказал, что врачи порекомендовали ему переехать в Майами, его жена нуждается в более теплом климате. Конечно, решать должен ты, но, прошу тебя, осмотри прежде домик. Он тебе понравится, я уверена.
— Если понравился тебе, значит, понравится и мне. Я уверен. Сколько же просят за него?
— Завтра позвоню и спрошу.
Я оказался не единственным человеком в нашей фирме, размышлявшим, как истратить деньги.
На следующее утро, когда я пришел в контору, Джек сообщил, что он заказал себе дорогую автомашину.
— Фасонить так фасонить! — воскликнул он. — Да и зачем тогда деньги, если их не тратить?.. Кстати, мне уже давно пора обновить мебель. Ты не можешь попросить Сариту оказать мне такую любезность? У меня нет времени позаботиться о самом себе.
— Приходи сегодня вечером ужинать и сам уговаривай жену. Мы собираемся купить у Тирелла коттедж на Саймеон-хилл. Сарита сейчас наводит нужные справки.
Джек ухмыльнулся.
— Ну, вот мы и переходим в класс собственников, дружище! Мне нравится. — Он собрал разбросанные бумаги и затолкал их в портфель. — Дела, дела призывают. До вечера.
Утро я провел за уточнением сметы и в разговорах с субподрядчиками. Несколько позже, когда я наскоро закусывал бутербродами, в кабинет влетел Криди в сопровождении каких-то двух людей. У одного из них был фотоаппарат «Роллейфлес» и лампа-вспышка. При виде фотоаппарата я снова забеспокоился.
— Это ребята из журнала «Лайф», — объявил Криди. — Я уже сообщил им все нужные данные. Им осталось только сфотографировать вас, так сказать, в рабочей обстановке, за письменным столом. Где Осборн?
Я ответил, что Джека в конторе нет.
Пока я разговаривал с Криди, фотокорреспондент навел на меня аппарат, и в комнате сверкнула вспышка его лампы.
— Послушайте, я вовсе не хочу, чтобы моя фотография появилась в вашем журнале, — запротестовал я. — Мне…
— Уж больно он у нас робок! — смеясь, перебил меня Криди. — Не верьте, ничего он не возражает. Какой сумасшедший станет возражать против появления его фотографии в журнале «Лайф»?
Снова несколько раз сверкнули вспышки лампы. Я понял свое бессилие и попытался лишь прикрыть шрам на лице, но привлек внимание человека, явившегося вместе с фотокорреспондентом.
— Получили на войне, мистер Холлидей?
— Да.
— Отлично. Мы сфотографируем вас со шрамом. Повернитесь немного влево.
— Я не хочу использовать свой шрам для саморекламы, — резко ответил я. — Извините, мне очень некогда.
Криди удивленно взглянул на меня и нахмурился, но я сделал вид, что ничего не заметил.
Пришедшие обменялись взглядами, и фотокорреспондент направился к двери, а его спутник спросил у меня:
— Если не ошибаюсь, мистер Холлидей, вы некоторое время лежали в клинике пластической хирургии в Голланд-Сити?
— Лежал.
— Помучились, наверно?
— Не больше, чем другие.
Он сочувственно улыбнулся.
— Говорят, вы играете на пианино?
— Когда есть время.
Я совсем забыл о фотокорреспонденте и машинально отвел руку от лица. В ту же секунду сверкнула вспышка, и я понял, что фотокорреспондент обо мне не забыл. Он сфотографировал меня и тут же смылся. Его коллега пожал мне руку, сказал, что больше ему ничего не требуется, и ушел вместе с Криди.
Этот визит на весь день испортил мне настроение. Из головы не выходила мысль о фотоснимках, которые появятся в журнале «Лайф». Я усиленно пытался представить себе, кто из моих знакомых в Лос-Анджелесе узнает в Джеффе Холлидее Джеффа Гордона.
Как бы то ни было, но к тому времени, когда мы с Джеком пришли к нам ужинать, мне отчасти удалось забыть неприятное происшествие.
Сариту мы застали взволнованной. Она разговаривала с мистером Тиреллом, и тот сказал, что уезжает через два месяца и готов продать коттедж, если он нам нравится. Они договорились, что сегодня вечером мы заедем осмотреть наше будущее приобретение.
За ужином Джек рассказал Сарите о своем намерении обновить обстановку квартиры, и Сарита обещала помочь ему.
Затем мы все втроем поехали на Саймеон-хилл. Домик, окруженный большим садом и расположенный на самой вершине холма, откуда открывался чудесный вид на реку, понравился мне с первого взгляда. Но в глубине души я почувствовал все нарастающую тревогу и, возможно, поэтому не выразил особого восторга.
В доме все было так, как описывала Сарита, — все, что нам требовалось: три спальни, большая гостиная, кабинет, кухня со всеми современными удобствами, вделанный в стену бар на террасе и большой кирпичный очаг, в котором можно было зажарить целого барана.
Мистер Тирелл запросил вполне божескую цену — тридцать тысяч долларов.
— Вот это да! — воскликнул Джек. — Как раз то, что вам нужно. Лучшего и не найдете.
Джек был прав, но какое-то предчувствие заставляло меня соблюдать осторожность. Я попросил мистера Тирелла дать мне время на размышление, и он согласился ждать неделю.
После ухода Джека, когда мы уже собирались ложиться спать, Сарита спросила, понравился ли мне коттедж.
— Безусловно. Но я не хочу спешить. А что, если ты побываешь завтра в посредническом агентстве Херкоурта и узнаешь — не смогут ли они предложить нам что-нибудь в том же роде? Не мешает ознакомиться с ценами, прежде чем дать Тиреллу окончательное согласие. У нас же впереди целая неделя.
Следующие два дня прошли почти незаметно. Я с головой ушел в дела, а Сарита занималась поисками подходящего дома. Ничего заслуживающего внимания она не нашла, и я понимал, с каким недоумением она отнеслась к моей просьбе поискать что-нибудь другое. Домик Тирелла ей очень понравился, и она просто не верила в возможность найти что-то лучшее.
А потом Сарита принесла домой очередной журнал «Лайф». В нем была помещена довольно большая фотография: мой кабинет в конторе, письменный стол и я, сидящий за столом. На снимке можно было без труда рассмотреть и мой шрам, и мое приопущенное веко. В подписи под фотографией говорилось: «Ветеран войны Джефф Холлидей после возведения в Голланд-Сити моста стоимостью в шесть миллионов долларов намерен построить себе домик. Хороший пианист-любитель, он после шестнадцатичасового трудового дня с удовольствием отдыхает над ноктюрнами Шопена».
И снова — уже в который раз — меня охватила тревога: любой, кто знал когда-то Джеффа Гордона, пробежав глазами заметку и едва взглянув на фотографию, сразу узнал бы меня.
Вечером на следующий день состоялся банкет. Он был для меня тяжким испытанием, но я благополучно прошел через него.
Мэттисон наговорил нам с Джеком массу комплиментов. Муниципалитет-де полностью верит в нас, он, Мэттисон, давно к нам присматривается и уверен, что мы далеко пойдем, построим прекрасный мост, и прочее, и прочее.
Слушая, как разливается Мэттисон, я искоса взглянул на Сариту. Она сидела очень довольная, с повлажневшими глазами. Мы улыбнулись друг другу. Это был один из счастливейших моментов в моей жизни.
Выступление по телевидению предполагалось в воскресенье.
Сарита в студию не поехала. «Предпочитаю, — сказала она, — посмотреть твое выступление дома, по телевизору».
Наше интервью прошло без сучка и задоринки. Предложение Криди насчет модели моста оказалось удачным. Мы просто и доходчиво объяснили телезрителям, как намерены строить мост и почему налогоплательщикам есть резон, как говорится, тряхнуть мошной.
— Не секрет, — обратился к нам Криди в ходе интервью, — что гонорар составляет сто двадцать тысяч долларов. Как вы намерены распорядиться этими деньгами?
— Куплю себе автомобиль, после того, как налоговые органы заберут себе большую часть гонорара, — ответил Джек.
Криди перевел взгляд на меня.
— А вы, мистер Холлидей, насколько я понимаю, собираетесь обзавестись собственным домом, не так ли?
— Так.
— Сами будете его строить?
— Еще не решил.
— Ему хватит работы и с мостом, какой уж тут дом, — пошутил Джек. Все рассмеялись, и на этом интервью кончилось.
Как только телеоператор выключил камеру, Криди открыл бутылку шампанского, и мы ее распили. Мне очень хотелось поскорее увидеть Сариту, но уходить было неудобно.
— Ну, что ж, ребята, — заметил Криди, — по-моему, закладка моста состоялась. Остается только построить его.
Мы пожали ему руку.
Ко мне подошел один из рабочих студии.
— Вас просят к телефону, мистер Холлидей.
— Супруга, готов поспорить! — заметил Джек. — Ждет не дождется минутки, чтобы сказать ему, каким красавцем он выглядел на экране телевизора. Я подожду тебя внизу, Джефф. — Криди и он вышли из студии.
Я заколебался, но, заметив, с каким недоумением смотрит на меня рабочий, подошел к телефону и взял трубку.
Я уже инстинктивно чувствовал, кто звонит, и, конечно, оказался прав.
— Алло, — сказала Римма. — Я видела твое выступление. Поздравляю.
Мне показалось, что на меня обрушился потолок.
А вокруг сновали люди, следовало соблюдать в разговоре максимальную осторожность, и я взял себя в руки.
— Спасибо.
— Значит, ты теперь богатый человек?
— Сейчас я не могу разговаривать.
— Знаю. Буду ждать тебя в десять вечера в вестибюле гостиницы «Келлоуэй-отель». Не придешь — пожалеешь.
Римма положила трубку. То же самое, словно во сне, сделал и я.
Потом я вынул носовой платок и вытер лоб. Меня трясло, я был, наверно, бледен, как полотно.
— Что-нибудь случилось, мистер Холлидей?
— Нет, нет, все в порядке.
— Это, скорее всего, от юпитеров, они, как солнце. На вас лица нет.
— На свежем воздухе все пройдет.
— Вас проводить?
— Благодарю. Сейчас мне станет лучше. Это от духоты.
Я вышел из студии и спустился в вестибюль, где меня ожидали Джек и Криди.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Назад: Джеймс Хэдли Чейз Сильнее денег
На главную: Предисловие
