Дэйв вернулся в свою компанию. Закрыв дверь в коридор, он прошел по ковру табачного цвета к своему столу, уселся во вращающееся кресло, надел очки и придвинул к себе бумаги. Слава богу, ничего неясного. Простая формальность. Нужно только поставить свою подпись. Достав из ящика авторучку, он принялся подписывать акты. Первый, второй, третий. Умер старик, умерла старушка. А тут умер ребенок. Это уже настоящая трагедия. Справки из больницы. Семь смертей за то время, что он не был в своем кабинете. За два дня.

А за это время сколько смертей случилось во всем мире, которые не требовали его подписи, которые не принесут родственникам умершего ничего, кроме горя? Он подумал об Африке и Южной Азии. Подумал об Инголлсе, одиноком старике, который сейчас потерянно расхаживает по своему прекрасному дому, о взятом напрокат больничном имуществе для его жены, за которой он преданно ухаживал долгими днями и ночами, всеми силами стараясь оттянуть приближающийся миг своего полного одиночества. Кто вознаградит его за безграничное сострадание, за любовь, которую не смогли уничтожить житейские невзгоды? Возможно, это и есть высшее счастье?

А красный грузовик с треском и грохотом увез остатки воспоминаний о другом человеке.

Дэйв спрятал ручку и достал из правого ящика телефонный аппарат. Из бумажника он извлек визитную карточку, которую вчера утащил со столика в стиле рококо, где лежал журнал расходов. Потом набрал номер на вертушке телефона. Сигнал соединения несколько раз прозвучал в ухе, но тут открылась дверь.

На пороге стоял его отец, красивый, элегантный, стройный, с белоснежными волосами. Дэйв улыбнулся ему, приподнимаясь из-за стола. Карл Брендстеттер сразу же прошел к бару. Он достал оттуда графин матового стекла и два таких же высоких бокала, кубики льда. Закрыв верхний ящик, открыл нижний, взял джин, вермут и маслины. Его седые брови вопросительно приподнялись. Дэйв кивнул.

— «Оутс и Норвуд», — услышал он в трубке.

— Дэйв Брендстеттер, миссис Оутс, — сказал он. — Вы были правы, Джон Оутс стал наркоманом. Я ваш должник. Он получал морфий через больничного санитара.

Теперь мне необходимо узнать, где он брал деньги, чтобы платить за него. Цены ведь сумасшедшие.

— Ну, совершенно определенно, не у меня. Он оставил меня без гроша. Я всегда знала, что так оно и будет. Никогда не имейте дел с очаровательным мужчиной или женщиной, мистер Брендстеттер. Их шарм усыпляет инстинкт самосохранения.

— Вчера вы предполагали, что он оставил вам двадцать тысяч страховки.

— Вы ошибаетесь. Я знала, что он вычеркнул меня и переписал страховку на Питера. Я видела бумаги от вашей компании в его палате. Но я ничего не говорила Чарлзу, не могла заставить себя. Именно это и вывело меня вчера из равновесия — эффект, который произвела эта новость на Чарлза. Вы сами видели, как он отреагировал. Постарел на десять лет за один час. Потерял всякую надежду.

— Извините, — сказал Дэйв, — я тут чего-то не понимаю. Давайте разберемся. Он считал, что вы получите деньги и вложите их в дело?

— Он знает, что кроме книжной лавки у меня ничего нет. Двадцать пять лет моей жизни вложены в нее. Куда же еще я могла потратить эти деньги, если бы они у меня были?

— Ну а он мог снабжать Джона Оутса деньгами?

Она невесело засмеялась.

— Да, да, конечно, если у него что-нибудь оставалось после того, как он выплатил Джону его долю за магазин. Но случилось так, что Чарлз был такой же жертвой, как и я, Питер и Эйприл Стэннард. Хотя я не собираюсь выражать ей сочувствие, но Джон и ее обобрал.

— Джон Оутс просил денег у Двайта Инголлса.

— Кто вам сказал?

Она сразу встрепенулась.

— Инголлс. У него собственные проблемы, во всяком случае, были в то время, когда к нему обратился Джон. Но он дал ему столько, сколько сумел оторвать от себя. Я узнал о нем по счету за междугородные разговоры. В этой же бумажке был написан номер другого телефона. Я подумал, не знаете ли вы случайно, чей он?

Он продиктовал ей номер.

Сэма Волда, — задумчиво ответила она. — Писателя. Он пишет не книги. Сценарии для кино и телевидении.

Благодарю вас, — сказал Дэйв. — От Питера нет известий?

— Если от Питера и придет весточка, то не ко мне.

— Так все они говорят. Олл-райт, миссис Оутс. Еще раз спасибо.

Он положил трубку на рычаг, поднялся с места, пошел к двери, мимоходом взял бокал с коктейлем, сделал глоток, открыл дверь и позвал:

— Мисс Тайни, разыщите мне адрес Сэма Волда в Голливуде. Если его нет в обычной адресной книге, попытайте счастья в справочнике «Сценаристы». Нажимайте на все педали. Если же они все будут упрямиться, скажите, что на его имя есть чек на большую сумму. Тут они непременно перестанут секретничать. Очень прошу вас заняться этим делом сейчас же. — И он закрыл дверь.

— А я надеялся, что ты согласишься составить мне компанию на ланч.

Его отец опустился в одно из кресел, коктейль стоял на полу рядом. Из портсигара он вытащил сигарету, закурил от зажигалки.

— Мне бы хотелось познакомить тебя с одной совершенно очаровательной молодой леди.

— Не сомневаюсь, что так оно и есть, — засмеялся Дэйв, — все они молоды и очаровательны. Но мне нужно встретиться с человеком по поводу убийства.

— Чтобы окончательно увязать логические умозаключения?

Карл Брендстеттер взял в руки свой бокал.

— Я еще не помню, чтобы тебя удалось отвлечь от дел, когда ты идешь прямиком к цели.

— Пути в данном деле переплетены, и их очень много.

Дэйв вернулся к столу, чтобы убрать в ящик телефонный аппарат.

— Но предчувствие мне говорит, что если идти всеми этими путями в одно место, называемое Ареной Бланка, то попадешь прямиком в дождливый вечер, когда человек пошел к океану и больше не вернулся назад.

Он присел на угол стула и закурил сигарету.

— Наннет не выследит тебя в ресторане с девушкой твоей мечты?

Отец улыбнулся.

— Наннет находится в Рено, — улыбка превратилась в гримасу. — Все расходы оплачены.

— Почему бы не поступить благоразумней, — спросил Дэйв, — и не сэкономить деньги? Зачем ты женишься на этой?..

Он сделал еще один глоток из бокала, пытаясь не обидеть отца упоминанием о том, сколько мачех у него уже было за те сорок пять лет, когда он впервые заявил о своем появлении на свет. Они почти не остались в его памяти. От его собственной матери осталось еще меньше. Не сохранилось даже любительской фотографии, всего лишь имя на свидетельстве о рождении, датированном 1922 годом, пожелтевшем от времени. Он нашел его в девятилетием возрасте, когда уронил при переезде тяжелую коробку с разными бумагами из отцовского стола посреди лужайки, а ветер подхватил листочки и разметал их по всему саду. На протяжении нескольких недель он прятал этот документ у себя на груди под рубашкой и плакал над ним, оставаясь в одиночестве, воображая, что ему не хватает его мамы. Он был угрюм и дерзок с отцом и потрясной девушкой, которая была третьей по счету заменой его матери, — грудастой блондинкой с широко расставленными глазами, совсем еще девчонкой, которая запомнилась ему своими светло-розовыми кимоно с вышитыми на спине зелеными драконами и постоянно окружающим ее дымом от турецких сигарет. 1922 год. Он вырос уставшим от вечных расставаний с тем, кого он толком не знал. Устал горевать о той женщине, которую он не помнил. И он убрал подальше свидетельство о рождении. Оно до сих пор где-то хранилось. О чем говорит отец? Что эта девушка совсем другая?

— Я понимаю, что ошибался — в общей сложности девять раз, чтобы быть точным. Но, согласись, у меня достаточно опыта, чтобы судить о женских достоинствах.

— Надеюсь, ты прав.

Дэйв ему по-дружески улыбнулся.

— Ты даже не представляешь, как бы я хотел, чтобы это было так.

Его отец поднялся.

— Ты мог бы все-таки пойти с ней познакомиться. Увидишь, она поразительная. Она тебе понравится.

— Тогда бы ты изменил к ней отношение, — усмехнулся Дэйв.

Отец поставил бокал на полку. Несколько хризантем свесились из вазы и могли вот-вот свалиться на пол. Он нахмурился и принялся устанавливать их поустойчивее в вазе.

— Тебе нравилась Лиза, — произнес ровным голосом Карл Брендстеттер.

Дэйв внимательно посмотрел на отца.

Имя Лизы они не упоминали в разговорах лет двадцать. Да, она нравилась ему. И даже больше, как это выяснилось позднее. Отец негодовал, что Дэйв мальчишкой игнорировал Барбару, Сьюзен, Руфь. Когда он привязался к Лизе, ей было всего девятнадцать лет, а Дэйв был моложе ее всего на два года. Впервые отец выбрал себе в жены девушку не только с привлекательной внешностью, но с хорошей головой и образованием. Ее отец был верховным судьей в Германии. До того, как его расстреляли фашисты. Дэйв не мог припомнить, что случилось с матерью Лизы. Ее два брата пытались бежать из страны, но им это не удалось… Спаслась одна Лиза.

В ее красоте жгучей брюнетки скрывалась какая-то трагичность, но улыбка была лучезарной. А какой блестящий ум! И потом она оказалась таким человеком в его собственном доме, с которым Дэйв мог говорить о книгах, картинах и музыке, о театре — о вещах, которые не были ему безразличны.

Думая теперь об этом, Дэйв признавал, что, возможно, ревность его отца и была обоснованной. Может быть, он был в Лизу даже немного влюблен. Он до сих пор с теплотой вспоминает их совместные походы в музеи, в сонные белые залы Хантэнгтонской библиотеки, на концерты органной музыки в сумрачной пустоте холодной загородной церкви, напоминающей средневековую башню, на вечера камерной музыки. Все эти развлечения нагоняли неподдельную скуку на Карла Брендстеттера, и поэтому молодые люди всюду ходили одни. Даже на политические митинги, где Брендстеттер-старший не скучал, но кипел бы от злости.

Неподалеку от его школы было кафе, где Дэйв с Лизой иногда обедали: крепкий кофе, аппетитный запах свежеиспеченного хлеба, дождевые капли на запотевших оконных стеклах. Часто ли они вот так проводили время? Слишком часто, по всей вероятности. Но, конечно, он никогда не представлял угрозы, даже если бы Лиза была способна на супружескую неверность, а этого не было, так как в сексуальном аспекте он не годился для девушек. Но отец об этом не знал. Если бы он собрался с духом и сказал бы отцу об этом, возможно, брак с Лизой продолжался бы. Однако ему неловко было говорить о таких вещах до самой войны. К тому времени Лиза давно уже ушла и была забыта вместе с остальными.

— Она похожа на Лизу? — спросил он.

Улыбка у отца получилась какой-то тусклой.

— Она так же похожа на Лизу, как твой мистер Сойер на Рода.

— Внешнее сходство — обманчивая вещь.

Дэйв пожал плечами и допил свой коктейль.

Он слез со стула. Отец замер, держа бокал в поднятой руке, хмурясь и притворяясь озабоченным.

— У тебя что-то не ладится?

— Путаница в отношении того, кто умер, а кто жив. Но если положение можно выправить, я его выправлю.

— А не лучше поставить на этом парне крест? Он ведь не один на свете.

— Это твой стиль… — Он посмотрел на графин с мартини. — Но не мой.

Он вылил содержимое графина в их бокалы.

— Дуг все еще работает?

— Все предложения касаются работы за рубежом. Что-то секретное. Но, во всяком случае, до сегодняшнего утра он не хотел снова ехать за границу.

Его отец намеревался снова что-то спросить, но не успел, потому что дверь открыла мисс Тайни. В сбои шестьдесят лет она ухитрилась сохранить в своем хрупком теле непоколебимый дух и железные нервы юного создания. Все это сочеталось самым непонятным образом с робкими манерами и испуганным видом. Рот у нее постоянно дрожал, голос прерывался. Впрочем, такой камуфляж мог обмануть лишь посторонних людей. Вот и сейчас она говорила каким-то визгливым шепотом, возможно, на нее скверно влияло присутствие Карла Брендететтера, директора-распорядителя правления их фирмы.

— Извините меня. Мистер Сэм Волд больше не член организации сценаристов, но они все же дали мне его адрес, как вы и предполагали.

Она протянула ему листок с записью дрожащей от страха старенькой рукой.

— Благодарю вас, мисс Тайни. Вы можете забрать отсюда эти бумаги. Я все подписал.

Она забрала все, что было на столе, и выпорхнула из кабинета.