Войдя в гостиную, я мельком увидел свое отражение в зеркале. Я был бледным, как гипсовый слепок, волосы падали на глаза, рукав пиджака разорван, а сквозь дыру в штанах просвечивало тело. Из ссадины под глазом текла кровь, а шея в том месте, куда приложился Нед, представляла собой один большой кровоподтек. По сравнению с элегантным Паркером, которого я нес на плече, я выглядел ужасно.

Герман неподвижно сидел в кресле лицом к двери. Его огромные руки сжимали подлокотники кресла с такой силой, словно хотели превратить дерево в кашу. Лицо было жестким и холодным, как бетонная плита тротуара.

В другом кресле у камина сидела Веда Рукс. Как всегда, она держалась очень прямо. Ее взгляд ничего не выражал. Она была в белом платье без бретелей, которое держалось скорее всего только силой воли либо хитроумным набором присосок. Одно из тех платьев, от которых боишься отвести взгляд, чтобы не пропустить что-нибудь интересное. Я сбросил Паркера с плеча в ближайшее кресло. Ни Герман, ни Веда не произнесли ни слова. Напряжение в гостиной нарастало.

— Мне пришлось немного пришибить Паркера, когда он кинулся на меня с кулаками, — проинформировал я. — Видимо, у него начался очередной приступ.

— Вы взяли это? — спросил Герман, не глядя на Паркера.

— Нет, — я подошел к столу, наполнил бокал виски и сел в кресло, лицом к нему. Я отлично понимал, что не должен был сюда возвращаться. Я должен был отделаться от Паркера, забрать пудреницу, когда все успокоится, и стать хозяином положения. Но игра без риска могла лишить меня Веды, а я не мог позволить себе этого, пока не отведал всех ее прелестей.

Подлокотники кресла скрипнули: так сильно их сжали. Я бросил быстрый взгляд на Веду. Теперь ее лицо потеряло напряжение, уголки губ поднялись. Я осушил бокал единым глотком, так как мне необходимо было подкрепление. Когда я отставил бокал, Паркер застонал и пошевелился. Никто не интересовался им и даже не смотрел в ту сторону. Как я понял, никто мне и слова не сказал бы, очутись он хоть в морских глубинах.

— Я не взял это, — буркнул я Герману. — И сейчас объясню почему. Вы оказались правы с самого начала: я умен и хитер. Вы и ваш приятель пытались надуть меня. Вы решили, что вдвоем вы запросто обведете вокруг пальца такого сопляка, как я. Ваша идея была неплоха, но немного недоработана. Она могла бы сработать, но не потому, что вы знали ответы на все вопросы и скрывали их от меня. Вы обратились ко мне, зная, что я сижу на мели, вы прекрасно знали, что копы только и ждут повода, чтобы упрятать меня за решетку. Но вы промахнулись, так как не знали, насколько далеко я могу пойти ради денег. Вы знали, что я был замешан в паре грязных дел, но даже это не помешало вам открыть свои карты и объяснить мне, что именно вам нужно у Бретта. Вы надеялись, что я ухвачусь за ваше предложение руками и ногами и ни о чем не буду спрашивать. Но этого не произошло, Герман.

Веда неожиданно шевельнулась. Возможно, это был сигнал тревоги, а возможно, она просто отсидела ногу. Я продолжал:

— Неужели вы подумали, что я поверю в прогулки во сне и в басню о кинжале Челлини? Я не поверил. Я твердо знал, что пудреница принадлежит Бретту, но по какой-то причине нужна вам. Мне безразлично, зачем она вам понадобилась. Мне нужны были от вас только деньги: это все, что интересовало меня. Но вы оказались недостаточно прозорливыми, чтобы догадаться. Если бы вы с самого начала сказали мне, что в футляре лежит бомба, я бы знал, как мне поступить, но вы этого не сказали. А когда я понял, что это бомба, меня выбило из равновесия. Все произошло в одно мгновение. Я услышал тихое тиканье и понял, что в коробке бомба. Я только что открыл сейф. Все мои мысли теперь были заняты этим открытием. Я сунул футляр в сейф, запер его, и в этот момент вошел сторож. Я видел пудреницу, но не успел даже прикоснуться к ней. Она была там, когда я запирал сейф, но меня схватили бы, замешкайся я хоть на секунду. Сразу же появился второй сторож, и завязалась драка. И тут, на мое счастье, сработала ваша адская машинка. Дверь сейфа вырвало и сторожей убило. Я в это время валялся на полу после удара одного из них, что меня и спасло. Это была хорошая бомба, Герман. Кто бы ее ни сделал, он может гордиться своей работой. Спустя некоторое время я пришел в себя, но ни сейфа, ни пудреницы уже не существовало. Я внимательно осмотрел все вокруг, но ничего не смог обнаружить. И я побежал к машине. По дороге меня чуть не сожрала собака, но спасибо Паркеру за отличную стрельбу — он убил ее.

Я привстал и вновь наполнил бокал.

Паркер сел, держась за челюсть. В его глазах сверкало бешенство.

— Он лжет! — выпалил Паркер. — Я уверен, что он лжет!

— Будем надеяться, что лжет, — хрипло проговорил Герман.

— Поезжайте и взгляните сами на сейф и на охранников. Это убийство, Герман!

— Оставьте в покое охранников, — резко сказал Герман. — Почему вы оставили ее в сейфе, когда услышали, что идет сторож?

— Я был бы последним идиотом, если бы позволил ему застать меня возле сейфа. Судите сами, если бы меня поймали и ничего не нашли, это одно дело. У меня все-таки голова на плечах, а не кочан капусты. Я думал взять пудреницу после того, как обезврежу сторожа.

— С другой стороны, — тихо сказал Паркер, — вы могли бы положить пудреницу в карман, а потом утверждать, что не брали ее.

«Неужели он думает, что я вернулся сюда с пудреницей в кармане? Он что, считает меня таким молокососом?» — подумал я.

— Что ж, вы можете обыскать меня, — предложил я.

— Неплохая идея, — Герман улыбнулся. — Обыщи его! — приказал он Паркеру.

Паркер подошел ко мне с таким видом, словно собирался разорвать на куски. Я чувствовал его горячее дыхание на своем затылке, в то время как его руки ощупывали меня. Это было неприятно, и мне все время казалось, что он меня укусит.

— Ничего, — сказал он разочарованно. — Чего можно еще ждать от этого мерзавца!

Я встал и отошел от него подальше.

— Я понимаю, ребята, отчего вы разозлились. Могу это понять. Я сделал то, о чем меня просили. Но не должен же я нести издержки из-за того, что вы хитрили.

Паркер повернулся к Герману, его трясло от злости.

— Я говорил тебе, что не стоит связываться с этим подонком. Я тебя предупреждал, не так ли? Его репутация говорит сама за себя. Ты знал, что он слишком хитер. Смотри, в каком мы сейчас положении: даже не знаем, лжет он или говорит правду.

— Не нервничай, Доминик, — сказал Герман, глядя на меня. — Он прав, мистер Джексон. Мы не знаем, лжете вы или говорите правду. Но мы можем это узнать… — Вороненый ствол автоматического пистолета был направлен в мою грудь. Оружие казалось игрушечным в его лапе. — Не надейтесь, что я побоюсь убить вас, дружок. Никто не знает, что вы здесь. Мы можем зарыть вас в саду, и пройдут годы, прежде чем отыщут ваше тело. Так что не пытайтесь шутить.

— Я рассказал вам все, что произошло. Верить, не верить — это ваше дело. То, что вы тычете под нос вашим пистолетом, не меняет дело.

— Садитесь, мистер Джексон, — сказал он тихо. — И давайте поговорим… — Он, казалось, только сейчас обнаружил присутствие Веды. — Оставьте нас, моя дорогая, нам нужно поговорить с мистером Джексоном. Вы можете нам помешать.

Она быстро вышла. Комната показалась мне пустой без нее. Я прислушивался к звуку ее шагов по лестнице, но тут услышал нечто совсем другое: свист кулака над ухом. Здесь меня не спасла даже моя хваленая реакция: из глаз посыпались искры, и я провалился в темноту.

Перед тем как Паркер меня уложил, стрелки моих часов показывали 21.30, а когда я взглянул на них снова, была полночь. Паркер брызгал мне в лицо водой. Я тряхнул головой и уставился на часы, как пьяный. Голова разламывалась от боли. Но больше всего меня позабавило то, что я был привязан к креслу. Герман наблюдал за мной, стоя у камина, а Паркер склонился надо мной с кувшином воды в руке. На его лице было написано злобное торжество.

— Теперь, мистер Джексон, — ласково сказал Герман, — поговорим о пудренице. Сразу скажете правду, или придется вас немножко помучить?

— Желательно, конечно, помучить, но ничего нового насчет пудреницы мне неизвестно, братец.

— Лживость вашего рассказа очевидна, — твердо сказал Герман. — Даже ребенок не поверит в то, что вы могли оставить пудреницу в сейфе, если вам удалось открыть его. Вы ее взяли, это несомненно. Возможно, вы спрятали ее в кабинете, если опасались встречи со сторожем. Но никогда не оставили бы ее в сейфе.

Конечно, он был прав, но доказательств у толстяка не было никаких, и я усмехнулся.

— Я оставил ее в сейфе. Меня испугала бомба, о которой я понятия не имел.

— Что ж, придется кое-что сделать, чтобы изменить версию вашего рассказа.

Я внимательно наблюдал за его приближением. Теперь вы понимаете, что я имел в виду, когда говорил, что в таких делах не стоит связываться с женщинами. Глядя на его толстую рожу, я понимал, что поступил как последний идиот, вернувшись сюда. Я должен был предвидеть, к каким последствиям все это может привести. Затем я вспомнил Веду, ее белое платье без бретелей, и сказал себе, что, возможно, я не был таким уж идиотом.

Герман глыбой возвышался надо мной, и его глаза блестели, как мокрые камни мостовой.

— Вы скажете, что сделали с пудреницей, или это придется выколачивать из вас?

— Я рассмотрел все как следует. Пудреница превратилась всего лишь в щепотку пыли.

Я попытался освободить руки, но узлы были завязаны на совесть.

Толстые пальцы сжали мою шею.

— Вам лучше сказать правду, мистер Джексон, — шепнул он мне на ухо. — Где пудреница?

Я бросил взгляд на Паркера, стоявшего возле камина. Он наблюдал за развитием событий со злорадной улыбкой на лице.

— Мне нечего сказать тебе, старина, — повторил я, ожидая, когда же он сдавит мою многострадальную шею. Ждать долго не пришлось. В висках билась кровь, в ушах звенело, а перед глазами поплыли разноцветные круги.

— Так где же пудреница, мистер Джексон? — откуда-то издалека донесся голос Германа.

Я ничего не ответил, и он еще сильнее сжал мою шею. Нет ничего хуже, когда вас душат. Наступил полный провал сознания…

Я очнулся от того, что в лицо вновь брызгали водой. В глазах прояснилось. Рядышком стоял Герман и тяжело дышал.

— Вы глупы, мистер Джексон, очень, очень глупы. Скажите, где пудреница, я отдам вам деньги, и вы сможете спокойно уехать. Где пудреница?

Я дернулся, пытаясь вырваться из его рук, но толстые пальцы цепко сжимали мое горло. После нескольких секунд безуспешного сопротивления я вновь потерял сознание.

Когда я снова открыл глаза, часы над камином показывали тридцать пять минут первого. В комнате было тихо и спокойно. От настольной лампы лился мягкий, расслабляющий свет. Не поворачивая головы, я осмотрел комнату.

Под лампой с толстой сигарой во рту сидел Паркер, читая книгу. К моему большому удивлению, оказывается, он умел читать. На столе, возле его локтя, лежала кожаная дубинка с набалдашником. Германа в комнате не было. Я ничем не выдал, что пришел в себя. У меня сложилось впечатление, что, обнаружив это, теперь уже Паркер примется обрабатывать меня. Шея моя болела, словно на нее обрушился небоскреб. Кровь все еще шла у меня из носа. Я чувствовал себя свежим и бодрым, как десятидневный труп. Услышав, как скрипнула дверь, я притворился мертвым и, закрыв глаза, застыл, как манекен в витрине.

Я узнал ее запах, когда она прошла мимо меня. Веда подошла к Паркеру.

— Тебе здесь нечего делать, — резко бросил он. — Что тебе нужно? Давным-давно пора спать.

— Он что-нибудь сказал?

— Еще нет, но скажет. Будь уверена!

Он утверждал это слишком уверенно. Слишком!

— Он до сих пор без сознания?

— Не знаю, да это меня и не интересует. Иди спать.

Опять ее шаги направились в мою сторону. Она сняла белое платье и снова была в желтых брюках. Я взглянул на нее: она была бледна, а глаза лихорадочно блестели. На мгновение наши взгляды встретились, и она тут же отвернулась.

— Он все еще без сознания, — соврала она Паркеру. — И выглядит неважно.

— Он еще и наполовину не выглядит так, как будет выглядеть, когда вернется Корнелиус. Убирайся! Тебе здесь не место!

— Где Герман?

— Поехал к дому Бретта, чтобы узнать, не обнаружилось ли что-нибудь.

— Но что там может обнаружиться? Ведь там полно полиции.

— Это не мое дело! Иди спать. — Голос Паркера звучал раздраженно. — Я не хочу тебя видеть здесь.

— Ты не сердишься на меня, Доминик?

Я очень медленно повернул голову, чтобы видеть ее. Она стояла перед ним, касаясь рукой дубинки, и не сводила с него глаз. У меня заболели глаза.

— Нет, не сержусь, — ответил он. — Иди спать. Тебе здесь нечего делать.

— Ты думаешь, он спрятал ее?

Паркер сжал кулаки.

— В том-то и дело, что не знаю! Вот тут у него преимущество. Все пропало, рухнули все планы, и мы так ничего и не узнаем, — он в отчаянии постучал кулаком по столу. — Напрасно Корнелиус доверился этому негодяю.

— Да, — теперь она держала дубинку в руках. — Но Корнелиус может и не попасть в дом Бретта, не так ли? Не понимаю, зачем он уехал?

— Я ему говорил об этом. Но он и слушать ничего не желает. Если он ничего не выяснит, то убьет Джексона. Я не сомневаюсь в этом.

Она отступила на шаг назад и посмотрела на ноги Паркера.

— А это что такое?

Это был обычный спокойный вопрос. Он одурачил Паркера и почти одурачил меня. Паркер наклонился, чтобы посмотреть. Его затылок был отличной мишенью. Она ударила изо всех сил, и Паркер повалился на пол, даже не охнув.

Веда отступила назад, уронила дубинку и закрыла лицо руками.

— Мне нравится ваша манера отвлекать внимание.

Веда быстро повернулась и посмотрела на меня.

— Мне ведь ничего другого не оставалось, правда? Я ведь не могла больше позволить мучить тебя.

— Это очень справедливо. А что, если ты меня освободишь?

Она подошла к столику и разыскала нож.

— Моя машина ждет, — сказала Веда, сноровисто разрезая веревку. — Если бы я только знала, куда мне ехать.

— Ты хочешь сказать, что уедешь со мной?

— А что мне еще остается делать? — нетерпеливо произнесла она. — Если Корнелиус застанет меня здесь после всего того, что я здесь натворила, легко представить, что он со мной сделает.

Я отбросил последний кусок веревки и встал, пошатываясь. Шея ужасно болела, и я непроизвольно погладил ее.

— Как только я тебя увидел, сразу понял, что мы будем действовать сообща. — Я доковылял до стола и налил себе полный бокал виски. Пить было болезненно, но потом сразу полегчало. — Мы поговорим, как только выберемся отсюда. Но не могу же я уйти в таком виде. Где Паркер держит свою одежду?

— Наверху. Кстати, а с ним все будет в порядке?

— Вне всякого сомнения. Правда, поваляется еще часика два. Подожди меня, я ненадолго.

Я подошел к Паркеру, вытащил револьвер и сунул его в карман.

Переодевание заняло несколько минут. Костюм пришелся в самый раз, лишь пиджак немного жал в плечах. Я разыскал белый шелковый шарф и обмотал им шею, чтобы не было заметно кровоподтеков. Голова и шея по-прежнему болели, но чувствовал я себя гораздо лучше. Бегом я спустился по лестнице и вошел в гостиную. Она ждала меня. Я мельком взглянул на Паркера. Он не придет в себя еще несколько часов, это ясно.

— Я готов, — сказал я с улыбкой.

— Куда мы поедем?

— В Санта-Медину. Это неподалеку. Когда мы узнаем друг друга поближе, подробнее обсудим наши дела. Ты возьмешь с собой что-нибудь?

— Мой чемодан уже в машине.

— Похоже, что ты заранее приготовилась.

— Да. Как только уехал Корнелиус, я решила, что поступлю именно так.

Сердце мое забилось сильнее.

— Не знаю, что и думать. Почему это ты решила уехать со мной?

Она промолчала, не взглянув на меня.

— Тогда в путь, — сказал я, когда понял, что ответа не будет.

— Поцелуй меня, — прошептала она.

Ну, этого-то хотел и я. Когда она прильнула ко мне, я весь задрожал от возбуждения.

— Теперь двинулись, — сказала она, и мы направились к выходу. Открыв дверь, мы остановились как вкопанные. На первой ступеньке стоял Герман. Он был поражен не меньше нашего. Я выхватил оружие первым.

— Руки! — приказал я.

Герман поднял руки. Его маленькие глазки внимательно следили за мной и Ведой, но лицо было спокойным. В машине сидел Макс. Он удивленно смотрел на меня и весь трясся от страха.

— Вылезай, — скомандовал я ему. — У Германа в правом кармане пистолет. Забери его.

Макс безропотно вышел из машины, обошел толстяка и вытащил из кармана пистолет.

— Возьми оружие у Макса, — попросил я Веду.

Она подошла к Максу и взяла у него пистолет.

— Глупышка, — проговорил Герман, — ты еще пожалеешь об этом.

— Заткнись, — рявкнул я. — Она едет со мной.

— Ну что ж, удача на этот раз улыбнулась вам, мистер Джексон, — сказал он хладнокровно. — Я разыщу вас и тебя, Веда. — Он казался очень спокойным и уверенным в себе. — Я разыщу вас, можете быть в этом уверены.

— Идите и разделите компанию с Паркером. Одному ему скучно. И давайте сюда ваш перстень, в настоящий момент я нуждаюсь в наличных.

Он посмотрел на перстень, потом на меня.

— Если он вам нужен, возьмите, — и он сложил свою громадную лапу в кулак.

— Вы забыли, что на этот раз револьвер у меня. А диктует условия всегда тот, у кого оружие.

— Но не в таком положении, как вы, мистер Джексон.

— Дайте-ка мне его, старина.

Он не двигался, и я чувствовал на себе взгляд Веды. Если я оставлю бриллиант у этой обезьяны, я здорово проиграю в ее глазах. Тем более, что я отчаянно нуждался в деньгах. Но подходить к нему я не собирался. У меня не будет ни единого шанса вырваться, если его пальцы вновь сомкнутся на моем горле.

— Мне очень жаль, Герман, — тем более, что это было не далеко от истины. — Но мне ужасно нужен этот перстень. Если я его не получу, придется попортить ваши ноги. Даю вам три секунды.

Он посмотрел на меня, потом его рот искривился. Это был первый признак ярости, замеченный мной за все время. Он понял, что я не шучу.

— Что ж, возьмите его, мистер Джексон, — сказал он, снимая перстень с пальца и бросая его мне. — Это сделает нашу встречу еще более тяжелой для вас.

Я поднял перстень и положил в карман. Смешно, но только теперь, когда он был у меня, я понял, что с самого начала мечтал заполучить его. С того самого момента, когда он пришел ко мне в контору.

Оставив его стоящим на лестнице, мы двинулись в путь. Веда вела машину. Я сидел с револьвером в руке и следил за Германом, пока он не скрылся за поворотом. У меня было такое чувство, что следующая наша встреча принесет мне мало радости.