Узнав от Лидии Феоктистовны о происхождении броши, Иван времени терять не стал. Он быстро нашел на карте Выхино. Этот небольшой северный поселок располагался в очень неудобном с точки зрения транспортного сообщения месте, как говорят про такое у них в тайге – в медвежьем ухе. Чтобы в него попасть, следовало сначала на автобусе добраться от Петрозаводска до райцентра, а уже оттуда – на чем-нибудь – пилить в поселок. Но, с другой стороны, так и должно быть – жертвенники обычно скрываются в укромных, труднодоступных местах, а не на центральной площади мегаполиса воздвигаются. Никакой информации о выхинском капище и о Лысой горке, на которой оно обосновалось, Иван не обнаружил ни в одном издании. И это его тоже порадовало – чем меньше народу знает про клад, тем лучше, значит, есть шанс его найти. В тот же вечер, распрощавшись с Майей, он отправился в дорогу.

До Петрозаводска его быстро и с комфортом доставил на своих дюралевых крыльях аэробус. Самолет развернулся в холодном северном аэропорту и вновь исчез в небе, направившись в обратный рейс до Петербурга. Иван с грустью посмотрел на карту, предвидя нелегкий путь. В райцентр он приехал под вечер, дождливый и неуютный. Иван не представлял, где искать гостиницу и есть ли она тут вообще. Ехать в Выхино на ночь глядя не стоило, и он заночевал на автовокзале в деревянном кресле с противно пахнувшим влажной уборкой бетонным полом, тусклой желтой лампой и пьяными воплями припозднившихся пассажиров. Иван собирался добраться до Выхина на попутке, но в семь утра для посадки подали автобус, как выяснилось, курсировавший два раза в сутки, так что привередничать было бы нерационально.

Выхино порадовало глаз отсутствием грязи и немногочисленностью домов. Опять же, в его деликатном деле чем меньше народу вокруг, тем лучше. Иван рассчитывал снять комнату у местных жителей, а чтобы не вызывать подозрений, он заранее позаботился о легенде – приобрел планшет и карандаши. Иван счел, что прикинуться художником – лучше всего, а то, что он рисовал как курица лапой, значения не имело – нынче в изобразительном искусстве есть такие направления, в которых чем корявее руки у творца, тем он считается талантливее.

Иван зашел наугад в первый приглянувшийся двор – и не ошибся. У Лариных ему понравилось. Их скромно обставленный дом подкупал уютом и душевностью, которую создали проживавшие в нем женщины. Все было сделано с любовью: подобрана по цвету посуда и скатерти, уже выгоревшие на солнце, но красивые занавески с кружевом по краям и особенно – покрывала из лоскутков. Непередаваемо восхитительные, сшитые с воодушевлением. Разные, как разные миры на разных планетах, как путешествия в разные страны. Здесь были и восточные узоры, и шотландская клетка, и деревенский горох. Ткани, каких уже не сыщешь: вельветы – крупные и мелкие, парча, отрезы шерсти диковинных фактур – видно, хозяйка собирала их много лет. Иван любил такие рукотворные вещи. Они радовали глаз и создавали особую атмосферу домашнего очага. Он искренне похвалил хозяйку, от чего та заулыбалась, и глаза ее посветлели.

– Ой, да этим покрывалам уже сто лет, – засмущалась Варвара Степановна. – Пора уже новые справить, да все никак не соберусь.

Постоялец ей пришелся по душе. Вежливый, обходительный и, что немаловажно, аккуратный – нигде ни соринки не оставит, чашку, тарелку за собой вымоет, свои вещи не разбрасывает где попало, а бережно вешает на стул. Ходит тихо, дверью не хлопает. И не пьет, даже на сон грядущий, даже пиво! Словом, молодец парень, зятя бы ей такого. Только Маринка, дуреха, смотрит на него как на мелкого паразита – сурово и свысока.

Знать бы, где эта Лысая горка! Прошла уже почти неделя его пребывания в Выхине, а солнца, по образцу которого была изготовлена умельцем-прапорщиком брошь, Иван так и не увидел. Даже ни единого упоминания этой темы от местных жителей не услышал. А уж он и так и эдак забрасывал удочку: то к одному сельчанину подойдет, то к другому… Иван познакомился уже с доброй половиной поселка, вместе с бабами обсуждал цены на молоко, с мужиками трындел о футболе и о качестве пива, со стариками ругал районную администрацию и нищету больниц. Его посвящали в семейные истории и сердечные тайны, рассказывали последние сплетни, перемывали кости соседям. А вот о Лысой горке – ни гугу. Иван пару раз заводил разговор о местных достопримечательностях с хозяйкой дома, на что слышал ироничное:

– Какие у нас тут достопримечательности?! Господи! Закрытый клуб да сельпо – все достопримечательности!

– А легенды и мифы есть? – не отставал Иван.

– Зачем тебе мифы? Ты художник или сказочник? – насторожилась Варвара Степановна. – С мифами обратись к Маринке, она литературу преподает.

Марина только хмурилась, изображая плотную занятость. Но Иван не оставлял надежду с ней поговорить. Однажды, когда у Марины было меньше уроков, чем обычно, она вернулась из школы раньше и сидела в своей светелке, о чем-то мечтая. Со звериной осторожностью Иван незаметно просочился в комнату девушки.

– Вы мне не покажете окрестности? – вкрадчиво улыбнулся он, соблюдая дистанцию.

Услышав совсем близко его тихий голос, Марина вздрогнула.

– Мне тетради проверять надо, – неубедительно попыталась отбояриться она, потянувшись к пестрой стопке тетрадей. На ее щеках наметился румянец.

– А давайте поступим следующим образом. Вы мне покажете окрестности, а после прогулки я помогу вам проверить тетради. У меня в школе по литературе была твердая четверка. Честно-пречестно!

Как Марина ни старалась, а перед обаянием молодого человека устоять она не могла. И, положа руку на сердце, не хотела. У него был такой приятный бархатный голос, он так убаюкивал, так смотрел, и вообще рядом с ним было очень уютно.

– Отчего же не пятерка? – строго спросила она, как завуч школы у лодыря.

– Признаться, мне больше нравилась математика.

– Ладно, пойдемте. Только я переоденусь, – сдалась девушка и подняла свои красивые синие глаза.

Иван, или, как называла его Варвара Степановна, Ваня, у Марины вызывал смешанные чувства. С одной стороны, он ей нравился – такие не могут не нравиться, особенно когда девичье сердце давно томится, переполненное любовью, а вокруг – никого, на кого можно было бы эту любовь выплеснуть. С другой стороны, он ее пугал, как пугали все слишком хорошие мужчины: ухоженный, вежливый, тактичный. На фоне местных забулдыг Иван выглядел еще привлекательнее. И он знал себе цену, хоть и никоим образом этого не показывал, наоборот, прикидывался этаким рубахой-парнем, простым и понятным. Ничего он не понятный, и уж точно – не простой! Явно не на пейзажи приехал. Художник он, видите ли! Угу, а карандаш держит как любитель. Да и абстракционизм его – мазня, а не искусство. Видела она его художества, заглянула в папку, когда он куда-то отлучился. Ее пятиклассники не хуже нарисуют, а то и лучше. Приехал черт знает откуда, на одну только дорогу кучу денег угрохал – и ради чего? Ради их хилых березок и низкого северного неба? Смех, да и только! И когда это у художников деньги водились?! Он что, современный Сальвадор Дали? Что-то не узнать его в гриме. Марина украдкой бросила взгляд на бодро шагавшего рядом спутника. Тот глазел по сторонам, время от времени восклицая: «Бесподобный вид!» – останавливался и выставлял руку с карандашом вперед, чтобы оценить натуру в перспективе.

Заметив, что Марина на него смотрит, Иван состряпал на лице простецкое выражение.

– В этой неброской красоте столько смысла, – сообщил он.

– Да, как у Рыленкова:

От взгляда Марины не ускользнула ухмылочка, которую Иван поспешил спрятать. Думает, приехал из города, весь такой столичный, и осчастливил их одним фактом своего присутствия, а они тут лаптем щи хлебают!

– Вы тоже, Мариночка, очень красивы, – вдруг серьезно произнес он и подошел к ней совсем близко, так, что она почувствовала его дыхание и волну тепла от его тела. Или ей это только показалось?

Девушка инстинктивно отстранилась.

– Никакая я вам не Мариночка! – фыркнула она.

«Красавчик, в городе у него небось гарем. И ничуть не сомневается, что я упаду к его ногам. Не дождется!»

– Как скажете, ежик колючий.

– Вы хотели посмотреть окрестности, вот на них и смотрите, а не меня разглядывайте!

Как же ей вдруг захотелось, чтобы он ее разглядывал! Но это было так непривычно, и она не знала, что с этим делать и как себя вести.

– Если вы возражаете, не буду. Я даже отвернусь, – Иван кинематографично повернул голову на девяносто градусов.

– Прекратите паясничать! – скомандовала Марина и осеклась: – Ой, извините.

Иван улыбнулся – Марина и вне школы оставалась школьной училкой. Ей бы указку в руки, чтобы чуть что – сразу угрожающий взмах над головой. Ему казалось, что Марина из тех учителей, которые не церемонятся с учениками: больно хватают их за уши и лупят линейками.

– Сейчас будет лесок, за которым крутой овраг, – начала она рассказывать, чтобы сгладить неловкость. – С оврага открывается роскошный вид на поля. Они давно уже заброшены, стоят, заросшие бурьяном, но тем не менее издалека смотрятся красиво. Особенно когда разгуляется ветер. Он колышет траву, и кажется, что волнуется море. Только это – зеленое море. А если прийти туда ближе к закату и прикрыть глаза, то трава приобретает ультрамариновый цвет. Заходит за горизонт солнце, окрашивая небо в нежные тона, а ты сидишь на краю оврага, как на берегу, и слушаешь звуки моря в приложенной к уху ракушке. У меня есть ракушка. Самая настоящая, морская. Мне ее папа прислал, когда мне было десять лет. Я тогда очень хотела на море, но поехать туда мы не могли. И тогда мама сказала, что передаст мою просьбу папе, и он что-нибудь придумает. Вот он и придумал: однажды мама вернулась из райцентра вместе с этой ракушкой, сказала, что пришла посылка от папы.

Марина вытащила из своей полевой сумки большую пятнистую раковину. При этом вид у нее был как у ребенка, хваставшегося любимой игрушкой.

– Мы можем пойти к оврагу и послушать море. Хотите?

– Хочу, – согласился Иван.

Через двадцать минут они уже сидели на краю оврага и смотрели вдаль, на колыхавшуюся на ветру траву. Иван галантно постелил свою замшевую куртку. Марина, собиравшаяся усесться на сумку, немного поколебавшись, плюхнулась на куртку, не забыв при этом одарить кавалера суровым взглядом. Все-таки она не привыкла к ухаживаниям. Свинцовое небо повисло низко, трава приобрела сероватый цвет и больше напоминала болото, а воронье карканье перебивало морской шум раковины. По мнению Ивана, поле оставалось полем и ни капли не походило на морскую стихию. А на море он насмотрелся, когда жил на Дальнем Востоке. Да что там – на море! На океан – могучий и бушующий, с порывистым ветром и высоченными волнами.

– Правда, на море похоже? – произнесла она с восторгом в голосе, не допускавшем иного ответа, кроме положительного.

– Правда, – не стал разочаровывать ее Иван.

Суровый северный ветер нагонял тяжелые тучи, обещавшие пролиться дождем. Иван почувствовал, как по спине его поскакали крупные мурашки. Байковая рубашка не спасала от зябкой весны. Марина тоже передернула круглыми плечиками.

– Отличная панорама для пейзажа. Завтра же сюда приду с планшетом! Вот бы еще погоду поласковее.

– У нас ласковее бывает только летом, – отрезала девушка. – Замерзли небось с непривычки-то?

– Есть маленько.

– Пойдемте. А то простудитесь еще, лечи вас потом.

Она встала, затем по-хозяйски подняла куртку Ивана и встряхнула ее, очищая от песка. Протянула ему. Иван накинул куртку Марине на плечи.

– Мне не холодно, – воспротивилась она, стесняясь принять его ухаживания. – Сами грейтесь.

– А то простужусь, и лечи меня, – усмехнулся он.

Девушка ничего не ответила, решительно и сердито просунула руки в рукава и застегнула молнию – мол, не хочешь греться, как хочешь!

Они шли, не произнося ни слова, по той же дорожке, что и пришли сюда. На развилке Иван заметил тропинку, ведущую в лес.

– А эта куда ведет?

– Эта – круговая. По ней тоже можно вернуться в поселок, но путь будет гораздо длиннее.

– Я подумал, может, там есть подходящие пейзажи?

– Нет их там. Лес да бурелом один. И вообще, поздно уже.

Она ускорила шаг, насколько ей позволил ее узкий учительский сарафан. Изрядно продрогший Иван был вовсе не против такой прыти. Он уже мечтал о теплом доме и чашке горячего чая. Прогулка ему, в общем-то, понравилась, вот только он не увидел главного, того, ради чего сюда приехал. «Ничего, – думал он, – в следующий раз они пойдут другой дорогой и тогда обязательно выйдут к Лысой горке. Если старуха ничего не перепутала, конечно».

Но ни завтра, ни через день Марина устраивать гостю экскурсию не собиралась. Она целыми днями пропадала в школе, а вечерами то возилась в огороде, то сидела в своей светелке, склонившись над тетрадями, а то и вовсе куда-то исчезала из дома.

Марина завтракала на бегу, ужинала позже всех, перехватывая что попало. Как называла ее перекусы Варвара Степановна, кусочничала. Иван пару раз пытался застать девушку в кухне и завести разговор на интересовавшую его тему, но Марина ускользала. Ему показалось, что она его избегает.

Днем он брал планшет и краски и уходил «на пейзажи», бродил по округе, пытаясь найти «подходящий вид». Вид не находился: то сосенки были низкими, то трава пожухлая, то теней много. Лысую горку он тоже не обнаружил. «А может, ее и вовсе здесь нет, наврала торговка, чтобы охотнее покупали ее товар?» – закрадывалась мысль. На бумаге появлялись наброски и эскизы, очень непонятные для любопытной Варвары Степановны.

– Вот уж не подумала бы, что это ели! Огурцы какие-то, – выдала она оценку, заглядывая в его планшет. Ей страсть как было интересно, что он там рисует.

– Так это же только набросок, – ничуть не обиделся «художник».

В очередной раз блуждая вокруг Выхина, Иван вышел из мелколесья и издалека увидел похожую на жука-богомола фигурку Марины. Отрешенная, со сложенными в молитве руками, она стояла около пятачка взрыхленной земли и разговаривала с кем-то невидимым. Иван тихо, как он умел, когда выслеживал зверя, приблизился к девушке и затаился за широким стволом боярышника.

– Спасибо, что наконец-то я его нашла! Как же долго я ждала нашей встречи! Пусть он меня не отвергает. Ведь он меня любит, я это чувствую, – произнесла она с жаром своим поставленным учительским голосом.

Иван оторопел. Похоже, ему только что заочно признались в любви? Марина, как Асоль на берегу, ждала своего Грея; из-за отсутствия моря, быть может, она приходила к оврагу и мечтала, глядя на колыхавшуюся траву и слушая шум прибоя в ракушке. Вот и дождалась! Только вместо бравого красавца-морехода к ней явился он, Ванька Форельман. «И что теперь прикажете с этим делать? – спросил он самого себя и тут же ответил: – Во-первых, не паниковать. Во-вторых, уходить – тихо и очень быстро, пока Марина не заметила».

Отступая, он допустил непростительную для охотника оплошность – спугнул сидевших в траве птиц. Марина прекратила свой монолог и испуганно обернулась:

– Что вы тут делаете? Ах, да! Вероятно, вы здесь прогуливались. Можете не врать, я знаю – вы за мной следили!

– Ни в коем случае! Я пейзажи присматриваю.

– Ну и как?

– Фактура не та. Экспрессии нет. Мне бы что-нибудь необычное, чтобы глаз цепляло.

– За экспрессией – в город, там вся экспрессия. И не смотрите на меня так. Я не сумасшедшая! – вспыхнула Марина.

– Я и не смотрю.

– Нет, вы смотрите. Я знаю, о чем вы подумали. Сельская дурочка стоит над изрытой землей и разговаривает сама с собой. А это не просто изрытая земля, если хотите знать!

– Хочу.

Марина испытующе уставилась на Ивана, как на двоечника, пообещавшего хорошо учиться.

– Когда-то в этом месте был идол в виде солнца. Сначала – золотой; потом он исчез, а спустя какое-то время старожилы сделали его копию из камня. Каменный продержался довольно долго. Здесь еще холмик был, Лысая горка. А лет семь назад решили у нас лесозаготовительный комплекс построить. Часть болота осушили, горку с землей сровняли, а дальше дело застопорилось: то одно несчастье произойдет, то другое… Сначала бульдозерист, что горку ровнял, под собственным бульдозером погиб. Машина ни с того ни с сего с места тронулась, когда он перед ней встал, чтобы в капоте поковыряться. Списали все на неисправность техники: мол, машина уже старая была, ручной тормоз плохо фиксировался. Потом бригадир в болоте увяз. Болота у нас мелкие, отродясь никто в них не тонул, а он угодил в единственное глубокое место. А месяц спустя стройка остановилось из-за нехватки денег. Техника и материалы полгода лежали брошенные, пока их не увезли. А может, и разворовали все. О возобновлении строительства никто и не заикается. У нас в Выхине, как только услышали, что собираются лесозаготовительный комплекс строить, обрадовались, думали, работа появится, условия в поселке улучшаться. Только старожилы отнеслись к этой новости скептически, нельзя, сказали, на Лысой горке ничего строить, ибо место это – непростое, веками намоленное. Да кто же их слушать стал?

В наших краях жили вепсы. На Лысой горке когда-то было языческое капище. Я от одной женщины слышала, прабабушки своего ученика, что в начале пятидесятых сюда зэков сгоняли. Они всю округу перерыли, искали месторождение никеля. Якобы. А на самом деле – требище. То есть жертвенник.

– И что, нашли?

– Этого никто не знает. Тогда еще в Выхине воинской части не было, а женщина, что рассказывала об этом, из семьи офицера ВОХРа. Операция проходила под грифом «совершенно секретно», впрочем, как и большинство мероприятий, контролируемых МГБ. Но даже в пятидесятые годы Лысую горку не трогали, знали, что требище и капище – в разных местах. Вепсы не смели подходить близко к идолу, даже для того, чтобы оставить богам подношения, и оставляли их в стороне.

«Это точно», – отметил про себя Иван. Он-то знал, на каком расстоянии от Золотого Солнца расположен жертвенник.

– Вы, наверное, думаете, что я, как маленькая, верю в сказки? Прихожу сюда, с богами разговариваю… А вы знаете, какая сильная в этом месте энергетика? Вепсы не случайно здесь молились, и идола они поставили тут тоже не случайно.

– Как он выглядел, этот идол? – серьезно спросил Иван. Он уже понял, что после гэбэшников искать нечего. Если и было здесь что-то ценное, его уже забрали.

– Хотите его увидеть?

У Ивана замерла душа. Неужели у нее он… есть?!

– Да.

– Пойдемте! – Марина резко повернулась и, ухватив за руку, точно сына, повела Ивана за собой в сторону поселка.

Она шла широким шагом, как курсант, опаздывающий на построение, отчего выглядела неуклюже; Иван бесшумной кошачьей поступью следовал за ней. Он мог только догадываться, куда они идут. Удивляла перемена в ее настроении: то она шарахалась от него, как от холерного, а теперь вот за руку его ведет, да еще и не стесняется посторонних глаз, которые скоро появятся. «Ну-ну, посмотрим», – хмыкнул про себя Иван.

Уже показались первые одинокие дома поселка и чья-то сгорбленная фигурка.

– Баба Нюра к соседу выбралась, – прокомментировала девушка. – Это та самая прабабушка, которая рассказала мне о поисках никеля. Девятый десяток на носу, а все по женихам бегает… Добрый вечер, баба Нюра! Как здоровьице? – проявила интерес Марина, когда они поравнялись с пожилой женщиной.

– Спасибо, милая. Жива, слава богу. – Баба Нюра поправила на шее ниточку черного жемчуга.

Иван заметил, как она его разглядывает. Он ничуть не сомневался, что завтра же их с Мариной «поженят». Ему-то все равно, он как приехал, так и уедет, а Марине тут жить. Что и говорить, отчаянная девка! «А может, она нарочно это делает? – осенила Ивана мысль. – Придумала себе любовь и решила предъявить «жениха» обществу!»

Марина шла по поселку все тем же широким шагом и все так же, как ребенка, вела своего спутника за руку. За поворотом показалось двухэтажное здание школы.

– Мы идем на урок? – пошутил Иван.

– Уроки уже закончились.

– Здрасьте, Марина Васильевна! – пропищал игравший на школьном дворе мальчуган.

– Здравствуй, Сеня. Ты отчего домой не идешь?

– А чего там делать? Мамка спит, можно до ночи гулять, никто не заругает.

– Ты хоть ел?

– Ага. Вчера к нам дядя Петя приходил, колбасы и хлеба принес, и на сегодня осталось.

– К нам заходи, моя мама тебя покормит.

– Хорошо, приду, – шмыгнул носом Сеня и убежал по своим ребячьим делам.

– Бедный мальчик! Ой, что делается! – сказала она Ивану. – Мать беспробудно пьет, а ребенок – как трава в поле растет. Разве так можно? Ну, я на нее управу найду! В отдел попечения пожалуюсь!

Марина вспыхнула, сверкнула синими глазами, щеки ее залились боевым румянцем.

– Идем! – решительно потащила она Ивана за собой в школу и остановилась на крыльце. – Дверь закрыта. Савелий тоже, наверное, спит. Эй, дед Савелий, открывай! – побарабанила она кулаками по тонкой школьной двери.

Изнутри послышались глухие шаги и сухой кашель.

– Чего буяните? Маришка, ты, что ли? – открыл дверь сторож, протирая глаза. – Принесла же тебя нелегкая!

– Не ворчите, дед Савелий, так и состаритесь ворчуном!

Она ловко прошмыгнула в темноту коридора, Иван шагнул за ней. Его нос сразу уловил знакомый с детства запах, который бывает только в учебных заведениях и еще в библиотеках: это запах вымытых досок, книг и комнатных растений, мокрых тряпок и мела. Он никогда не ходил на сборы одноклассников и не ностальгировал по школе, а сейчас, вдохнув воздух далекого прошлого, ощутил, что его посетила светлая грусть. Иван заглянул в приоткрытую дверь класса с любопытством, словно никогда не видел парт. Ему захотелось зайти в класс, провести рукой по желтым изрисованным столешницам, присесть на низенькую скамью и упереться коленками в стол.

– Сюда, – оторвала его от этих дум Марина. Она открыла один из классов, судя по экспонатам и плакатам, кабинет зоологии.

Иван уселся за парту, как и мечтал только что; он выбрал «свою» – четвертую в ряду у окна, за которой провел большую часть школьных лет. Повертел головой по сторонам, скорчил рожицу пучеглазой вороне с раскрытым клювом. Она забралась не на ель, как в басне, а на полку шкафа, и наблюдала оттуда за происходящим. Чуть ниже устроилась лисица – маленькая, в грязно-бурой подранной шкурке. Иван животных любил, а зоологию – нет. Он, выросший в тайге, в животном мире разбирался хорошо. У него по зоологии была четверка, мог бы иметь и пятерку, но подкачала дисциплина. Он был жутким хулиганом, за что его не любила учительница, всегда сердитая кряжистая старуха. Впрочем, Иван ее тоже не жаловал и из мести за несправедливо сниженные отметки часто прятал ее массивные очки. Он любил и потому хорошо помнил свою первую учительницу, Наталью Петровну, молодую задорную блондиночку в строгих православных сарафанах. Марина чем-то ее напоминала. Может, русыми волосами, может, молодостью и задором. Наталья Петровна была такой же энергичной и эмоциональной, как Марина, и восклицала: «Ах, да!» или говорила: «Ну-ка, ответьте мне!» А еще она так же трогательно краснела и хмурилась, пряча смущение, когда слышала непристойности. Она была его первой эротической фантазией. Иван, будучи школьником, думал, что когда он вырастет, Наталья Петровна станет его женой. Представлял, как они вместе будут кататься на лодке по реке и целоваться на самой ее середине. Эта фантазия усилилась после того как Наталья Петровна его однажды поцеловала. Поцелуй был материнским, в лоб. Он споткнулся на лестнице и ушиб колено, и тогда учительница, жалея, обняла его и подарила поцелуй.

Иван бросил взгляд на колдовавшую над каким-то аппаратом Марину. О! Неужели это… Он не ошибся – Марина достала проектор для просмотра диафильмов.

– Задерните шторы, – распорядилась она.

Плотные и пыльные, когда-то черные, а теперь темно-болотные, выгоревшие на солнце, шторы создали интимную обстановку. Иван поймал себя на мысли, что в его школе тоже висели такие же шторы – выгоревшие, пыльные и точно так же кое-где с оборванными прищепками.

В его школе экран тоже был клеенчатым и сероватым – почти за два десятка лет ничего не изменилось. Марина развернула рулон экрана и закрепила его на доске. Подложила – для высоты – под проектор несколько книг, настроила контрастность. Все, можно начинать сеанс.

Иван сел рядом с механиком и приготовился смотреть кино. Замерцал свет, в луче проектора закружился хоровод пылинок, на экране появились первые кадры. Тополя, кипарисы, горы – яркая природа юга и титры: «Научно-популярный фильм «Идем в поход».

Он взглянул на сосредоточенный профиль Марины. Завиток волос у тонкого уха, высокий лоб, немного вздернутый нос, приоткрытый рот. От нее пахло лесом, как и от Натальи Петровны. Такие же серьезные глаза и влажные губы. Иван приблизился к девушке и осторожно и мягко обнял ее за плечи. Марина замерла, на экране зависло изображение реки. Не получив отпора сразу, Иван привлек ее к себе и чувственно поцеловал в губы. Затем – в щеки, в шею, в декольте, расстегнул пуговицы на блузке. Поцелуи спустились ниже. Она сама начала расстегивать на нем рубашку.

Одевались они молча и равнодушно, как одеваются давно притершиеся друг к другу супруги утром, собираясь на работу – каждый на свою, – словно бы ничего и не произошло. И только ворона с любопытством смотрела со своей полки, приоткрыв клюв, будто хотела что-то прокаркать, а лисичка застенчиво потупила глаза.

Марина походила на эту лисичку – она тоже старалась спрятать глаза. Но, черт возьми, какая же она горячая штучка! Иван всегда предполагал, что под строгими образами школьных училок прячутся весьма страстные натуры, и вот теперь ему довелось в этом убедиться.

Поправив свой туалет, Марина как ни в чем не бывало вернулась к демонстрации фильма.

На экране сменяли друг друга картинки. Какая-то турбаза, школьники, ставящие палатку, горная река… Ивана разморило, он смотрел кино одним глазом под бодрый голос Марины, читавшей титры. Он пока не понимал, зачем ему демонстрируют диафильм – инструкцию для юного туриста.

– Разжигание костра начинается с заготовки растопки, которую делают из мелких веточек ели, бересты, сухого мха, ольшаника. Иван, вы меня слушаете?

– Слушаю, – встрепенулся он. Всего пять минут назад она говорила ему «ты» и называла котиком, а сейчас опять перевоплотилась в училку.

– Ничего вы не слушаете! – нахмурилась Марина. – Для кого я фильм показываю? Вот он, идол. Видите, на горе, в реке?

– Где?! – заинтересовался Иван. Он подался вперед, чтобы лучше рассмотреть кадр.

– Да вот же, – Марина взяла указку и подошла к доске, чтобы показать ему идола.

Небольшой, скорее всего чугунный, диск в виде солнца с человеческим лицом украшал горный склон, погруженный в воды быстрой реки. Солнце было точно таким же, как и у него на амулете. И как она его тут разглядела?

– Один из учеников его заметил. Такой же оболтус, как и вы, – произнесла она иронично. – Вместо того чтобы смотреть, как правильно костер разводить, он речку разглядывал. Гляньте, говорит, Марина Васильевна, там солнце с лицом как у человека. Он в пятом классе тогда учился, не застал каменного идола за нашим лесом. А я это солнце сразу узнала.

– Действительно, на идола похож.

– Не похож, а идол и есть! Я там была позапрошлым летом, когда работала в детском лагере на каникулах. Раньше у нашей школы были связи с администрацией абхазского лагеря «Юнга». Когда-то они нам этот фильм подарили. Теперь связей уже нет, они сами по себе, мы сами по себе, но наш завуч и директор их лагеря общаются по старой памяти. Вот он и предложил съездить к ним на лето поработать. Зарплата небольшая, зато – юг и фрукты. Из нашей школы только я поехала, остальные на возраст сослались, мол, поздно им в такую даль мотаться. И напрасно! В лагере работают люди разных возрастов – от восемнадцати до семидесяти. Мне очень понравилась поездка. Я ведь до этого нигде, кроме райцентра и Петрозаводска, не была. А там – море, горы, красота! Утром просыпаешься до подъема, в босоножках и легком платье выходишь на улицу. А на улице тихо-тихо и свежо, роса на траве блестит в нежном утреннем свете. Разве у нас на Севере с утра выйдешь в одних босоножках и в платье? Выйти-то можно, но ни тепла не будет, ни нежного солнца, а только холодная роса и низкое небо. С детьми, конечно, набегаешься – те еще оболтусы, кто за территорию выйти норовит, кто игру какую-нибудь опасную затеет – глаз да глаз нужен. Но зато вечером соберешь их у костра и рассказываешь что-нибудь, а они так внимательно слушают, как меня никто не слушал. Сидят, прижавшись друг к дружке, даже те, кто днем дрался, и смотрят, блестя глазами. И от этого на сердце так тепло становится, что хочется их всех обнять. В такие моменты очень хорошо ощущается родство душ. И чем больше таких вечеров, тем больше к детям привязываешься, и потом, когда заканчивается смена и приходит пора расставаться, сердце прямо разрывается. Приезжают новые дети, и мы так же с ними сидим у костра и так же сближаемся душами, а потом – снова расставание и море слез. Я их всех помню до сих пор, все свои три смены.

Марина вдруг замолчала, пристально посмотрев на Ивана. На этот раз он ее внимательно слушал. Темнота, луч проектора, как свет от костра, на экране – палаточный лагерь… Ему показалось, что он сейчас – там, в лагере, сидит вместе с детьми у костра и слушает голос своей воспитательницы. На какой-то миг Иван почувствовал сближение душ. Она со своим рассказом сумела проникнуть сквозь плотный защитный панцирь осторожности и прикоснуться к его душе. Марина коснулась не руками – это было бы слишком грубо, – она словно нежно дотронулась губами, оставив на его сердце свой поцелуй.

– С каждой сменой мы ходили на экскурсию в местный заповедник. Экскурсовод водил нас к притоку реки Ингур, к тому месту, где был идол, и очень интересно про него рассказывал. Оказывается, раньше идол был золотым, но потом он куда-то исчез, и на его месте установили новый, но уже из железа. По легенде, к подножию этой горы спускаются боги, чтобы умыться прозрачной водой горной речки. Поэтому жившие там ясы приносили к реке дары, чтобы задобрить богов, и просили богатый урожай. Сейчас на том месте люди тоже обращаются к богам или к Мирозданию, чтобы оно исполнило их желания. Туда народ толпами ходит ради того, чтобы произнести свои просьбы. Кто-то оставляет записки, кто-то произносит желание вслух, а кто-то – про себя. Ведь боги умеют читать мысли. Я тоже загадывала желание, но оно пока не сбылось. Может, еще не время, а может, я неправильно загадывала. Ведь для верного результата нужно зайти в воду, туда, где идол. Но это очень опасно – речка быстрая, со скользким каменистым дном. Там немало людей погибло. Одни по глупости хотели приблизиться к идолу, чтобы загадать желание, а другие пытались найти там клад ясов.

– Неужели там есть клад?

– Экскурсоводы говорят, что есть. Это подношения богам: монеты, украшения, посуда. Язычники их складывали в определенное место, оставляли все там. Но, возможно, это только легенда для привлечения туристов.

– Смотрел сейчас фильм и думал: какая все-таки красота! Где это место?

– Поселок Анаклия, недалеко от Сухума. А вы что, хотите туда отправиться искать клад?

– Конечно, хочу! – широко улыбнулся Иван.

– Напрасно веселитесь. Клад вы вряд ли найдете, потому что до сих пор его никто не нашел. А может, и нашел, только об этом не известно никому.

– Все может быть, – неопределенно ответил Иван. На него нахлынула вторая волна любви. Он потянулся, чтобы поцеловать Марину, но та уже вошла в привычный образ строгой училки. Девушка отпрянула и, как шпагу, схватила в руки указку.

– Что вы себе позволяете, Иван! – приструнила она его как нарушителя дисциплины.

«Вот дура», – подумал он. Ролевые игры весьма хороши, но не с таким же перегибом! Тьфу, все желание улетучилось.