Дар богов

Низкие альпийские сосенки с причудливо изогнутыми стволами, как будто вцепившиеся корнями в песок и друг в друга, пьянящий чистый воздух с запахом смолы и ароматами моря, сыпучий песок, проникающий даже в высокие берцы. Песок повсюду: на море, на асфальтированных дорожках Гируляя и здесь, в лесу, перемешанный с тонким слоем земли. На побережье при сильном ветре он поднимается высокой волной, и если вовремя не зажмурить глаза, то придется потом долго их прочищать. Песок во рту стал привычным, в волосах и на одежде песок воспринимался как должное.

Он в пятый раз прошелся туда и обратно по высокому берегу безымянной реки. Где это место, он понять не мог. Вроде все вокруг похоже на пейзаж с картины, и в то же время – нет. Если художник не обманул, оно должно быть где-то рядом.

Место это глухое, несмотря на относительную близость к шоссе; чтобы к нему выйти, нужно дойти до моря и там по песчаной мели перейти реку. Добираться сюда сквозь дебри танцующего леса неудобно, поэтому никто здесь не бродит. Вдобавок оно пользуется дурной славой. Около этой реки не раз появлялись заборы, разворачивались стройки – и вскоре прекращались. Когда-то здесь хотели устроить заповедник, но эта идея не воплотилась в жизнь. В лихие девяностые землю передали в частную собственность, а позже сменившиеся чиновники обнаружили нарушения в оформлении сделки. Так и осталась земля ничьей – то ли частной, то ли государственной.

Он изрядно устал, ноги гудели, хотелось есть и курить, а сигареты закончились. Начинала болеть голова. Она всегда у него болела от переутомления или от смены погоды, или когда он напряженно думал – да от многих вещей! Голова его реже не болела. Дело шло к закату, солнце еще висело высоко, но вот-вот собиралось скрыться. Темнеет в этих краях быстро: сначала небо окрашивается в теплые тона, и кажется, что таким оно пробудет долго. Но солнце стремительно подходит к горизонту и на глазах тонет в море, погружая побережье во тьму. Поэтому, чтобы не блуждать потом в потемках, стоило поторопиться.

Он посмотрел вниз, ища глазами, где бы спуститься, чтобы перейти на другой берег. Нашел, как ему показалось, подходящий для спуска склон. Держась за ветки деревьев, он, как муха по стене, осторожно пополз вниз. Чертыхаясь, ступил на каменистое дно реки, где вода едва доставала до щиколоток. Он двинулся вперед, морщась от холода. По мере приближения к середине реки одежда намокала все выше и выше, неприятно прилипая к телу. Ноги скользили по заросшим илом камням, обнаружилось довольно-таки сильное подводное течение, сносившее в сторону. В какой-то момент он не удержался и упал, вмиг промокнув полностью. В воде было холодно, а когда он поднялся на поверхность, стало еще холоднее. Солнце уже совсем не грело, ветер, обдувавший мокрое тело, казался ледяным. Он уже трижды проклял себя за лень – нужно было идти в обход, а не соваться в воду. В очередной раз поскользнувшись, он огляделся по сторонам и замер: на том берегу, с которого он спустился, на отвесной скале, под водой, нечто блеснуло золотым блеском. Неужели он наконец нашел то, что искал? Большой щит из золота, с идолом в виде солнца на нем! У него захватило дух, забыв о всякой предосторожности, он развернулся и направился к скале. Не дойдя трех метров до золотого солнца, он остановился как вкопанный. Какая-то невидимая сила не давала ему двигаться вперед. Идол смотрел на него с укором. Внезапно в нем проснулся язычник. Он буквально почувствовал священность земли, на которой стоял. Если верить записям чудака-ученого, здесь небо ближе к земле и сюда спускаются боги, чтобы умыться. Выходило, что он вторгся в своих грубых армейских ботах на их территорию, за что неминуемо последует расплата. А еще в записях ученого значилось, что, если взглянуть в глаза Золотому Солнцу, можно увидеть свое будущее. Направляясь сюда, он в легенды не верил, его интересовал только огромный кусок драгоценного металла и клад куршей, который они пожертвовали своим языческим богам. Но сейчас, когда он стоял перед идолом, ему сделалось не по себе, и он был готов поверить в существование самого Сатаны, а не только в языческих богов. Свое будущее он знать не хотел – боялся, но все равно уставился в золотые глазищи идола.

В голове у него помутилось, боль усилилась до треска в висках. Перед глазами все поплыло, сознание погрузилось в густой туман. В этом тумане, оказавшись как будто бы где-то наверху, он увидел чье-то тело, лежащее под простыней на металлическом столе в комнате со стенами из белого кафеля. Лицо опухшее, позеленевшее, как у утопленника, правая рука обожжена, на левой – вытатуированный паук. «Как у меня», – подумал он и испугался – это же его татуировка, он ее сам себе сделал! А значит, там, на металлическом столе, в окружении пугающего белого кафеля, лежит он сам.

Страшная картина сменилась другой. Теперь это был какой-то кабинет, за столом – двое: мужчина в полицейской форме и рыжеволосая женщина. Полицейский достает фотографию из его паспорта, где он моложе лет на десять. Женщина, взглянув на фото, бледнеет, нервно дернув губами, – она его узнала. Он узнал ее тоже, но только кто она и где он ее видел, вспомнить не смог.