Глава 12
Марк вызывал у Люси странное чувство, которое она затруднялась определить. Он вел себя, словно приехал в Москву погостить. Такое поведение присуще людям на вокзале – они не обживаются, не бросают якорь, а ждут поезда, который увезет их домой. Марк ждал какого-то события. Люси не знала, какого, даже не догадывалась.
«Я боюсь его!» – осенило Люси, когда Марк оставил ее одну в квартире на Профсоюзной.
Она обошла все комнаты, обследовала прихожую, кухню и ванную на предмет чего-нибудь личного, принадлежащего человеку, который тут жил. Ни фотографий, ни документов, никаких мелочей, способных поведать о привычках и пристрастиях их хозяина, не нашлось. Кроме хрустального шара. Он стоял на прикроватной тумбочке Марка, излучая легкий свет даже ночью. Люси боялась к нему притрагиваться. В этой квартире она чувствовала себя неуютно, словно в чужом гостиничном номере. Ей не хватало ума сделать какие-либо выводы… но на уровне инстинкта она испугалась. Опасность – вот чем фонило от Марка.
Он побывал у нее раз или два и предложил встречаться в его апартаментах.
– У тебя теснота, – сказал он. – Будешь приходить ко мне, ждать меня с работы. Пустая квартира удручает.
– Да, – соглашалась Люси. – Если ты хочешь…
Ждать с работы! Он ни разу не обмолвился, где его офис. Смутные познания Люси, приобретенные в замужестве, позволяли ей связать брокера, каковым являлся Марк, с биржей. На этом ее мозги стопорились.
– Вот моя Уолл-стрит! – посмеивался он, щелкая ногтем по ноутбуку. – Здесь все, что мне нужно.
«Где же он тогда пропадает целыми днями? – гадала Люси. – Куда ездит на своей машине? Откуда возвращается так поздно?»
Она не разбиралась в автомобилях. Марк сам сказал ей, что у него новая модель «Мицубиши».
– Машина не из дешевых, но в глаза не бросается…
«На бандита он не похож, – успокаивала себя Люси. – На теле нет татуировок, только родимое пятно. И блатных словечек не употребляет. Но почему он все время один? Где его друзья, знакомые, коллеги, наконец?»
– Ты меня любишь? – осмелилась она спросить у Марка.
– Я утоплю тебя в любви! Ты еще попросишь пощады…
Казалось, он шутит, но глаза его оставались холодными. Подарки и цветы, которыми он щедро осыпал Люси, перестали ее радовать. В какой-то момент она поняла, что не сможет уйти от Марка, даже если захочет. Все будет решать он.
Люси никогда не отличалась ни самостоятельностью, ни храбростью. Зависимое положение устраивало ее – лишь бы мужчина служил источником материальных благ и защитником, каменной стеной, за которой она могла бы укрыться от житейских бурь и неурядиц. Мысль о том, чтобы бросить Москву и укатить в родной Зарайск, не пришла ей в голову. Не для того она приехала в столицу. Вернуться униженной в город, где она выросла и стала предметом зависти всех бывших подружек и знакомых? Нет уж, увольте. Лучше перебиваться с хлеба на воду!
Впрочем, Марк не скупился, давал ей много карманных денег. Но именно карманных. Если речь заходила о серьезной покупке, вроде ожерелья с оранжевыми гранатами, Марк предпочитал платить сам.
Вкус к оригинальным украшениям привил Люси Тарханин. Кое-что из его уроков она успела усвоить.
Люси привела нового поклонника в ювелирный салон и показала ему ожерелье. Это был намек. Марк не стал прикидываться непонятливым и пообещал сделать ей подарок в честь их встречи. Он сдержал слово, но не выразил восторга. Сорить деньгами не входило в перечень его достоинств. Люси не знала, как относиться к этому факту. С одной стороны, она огорчилась, с другой – успокоилась. Мот – не самая лучшая партия для безработной женщины, которая претендует на красивую жизнь.
Она развеселилась, примеряя ожерелье и вертясь перед зеркалом. Необычный оттенок камней требовал нового платья. Люси позвонила стилисту и попросила совета. Тот рекомендовал насыщенный синий цвет. Марка не было дома, и она отправилась по бутикам на поиски подходящего наряда. Если подберет что-нибудь стоящее, позвонит ему.
Она вернулась на Профсоюзную только к вечеру, усталая и недовольная. Все, что ей предлагали, не годилось то по качеству, то по цене. В окнах квартиры было темно. Люси поднялась по лестнице на второй этаж и вставила ключ в замок. Дверь открылась…
В прихожей стоял запах сигарет и одеколона Марка. Люси замерла, прислушиваясь.
– Где ты была? – раздалось из темноты.
Она сдавленно вскрикнула, попятилась. Ноги подкосились, и Люси рухнула на пуфик в углу. В арочном проеме, который вел из коридора в гостиную, возникла фигура Марка. Люси его не видела, но уловила надвигающуюся угрозу.
– Я ходила… по магазинам… – пролепетала она, прижимая к груди сумочку, как будто та могла защитить ее. – Искала платье…
Щелкнул выключатель, и Люси зажмурилась от бьющего в глаза света.
– Какое еще платье? – прогремел Марк. – Тебе что, мало тряпок? И так все шкафы забиты! Ну… где твоя покупка?
– Я…
У Люси от страха онемели губы, пересохло во рту. Она не смотрела в сторону Марка.
– Где платье, спрашиваю?!
– Ты что… Марк… ревнуешь?
Неловкая шутка только сильнее разозлила его.
– Я ничего не выбрала! – выпалила Люси, инстинктивно догадываясь, что сейчас лучше говорить, а не молчать. – Я хотела…
– Почему ты не брала трубку?
Она лихорадочно соображала, почему. Телефон не звонил. Она забыла взять его с собой. Поставила на зарядку и забыла…
Люси кое-как объяснила Марку, в чем дело. Он понемногу оттаивал, смягчался.
– Я уж подумал, не побежала ли ты к своему бывшему?
«Он жутко ревнивый, – утвердилась Люси в своей догадке. – Пожалуй, набросится и побьет!»
– У нас с Игорем все кончено, – торопливо оправдывалась она. – Навсегда! Клянусь, Марк…
– Если бы не ты, сидеть ему за решеткой!
Люси смешалась. Марк знает о ней слишком много для случайного знакомого. Откуда? Может, они с Тарханиным давние враги? И все это ухаживание, вся страстная любовь – притворство?
Будь Люси чуть умнее, она бы развила свое предположение и довела до логического конца. Но она была лишь ограниченной и меркантильной особой, для которой мыслить последовательно – непосильная задача…
Суздаль, XIX век. Спасо-Евфимиев мужской монастырь
Инок Макарий потерял покой и сон, даже молитвы не приносили ему прежнего умиротворения. Напрасно он изнурял себя постами и непосильным трудом. Демоны, овладевшие его мыслями, не желали сдаваться.
– Что с тобой, брат? – забеспокоился Феодосий. – Не захворал ли, часом?
– Авель из головы не идет… Едва веки сомкну, а он уж тут как тут, стоит в углу кельи и сверлит угольным взглядом…
– Спаси, Господь и Пресвятая Богородица! Ты молитвы читал? Ладаном углы окуривал? Святой водой сбрызгивал?
– Все делал…
– А что Авель?
– Приходит… Белый, длинный, аки жердь, космы седые развеваются, а сам колышется… Рта не раскрывает, а я его все одно слышу! Бубнит и бубнит про житие свое и страдания…
– Чего ж ему надобно? – испугался старый монах.
– Скучно ему, муторно, поговорить хочет…
– С тобой?
– Выходит, со мной. Я сам беду накликал! Зачем я тебя слушал? Речи твои греховные до души допускал?
– Ты меня пытал про Авеля, я и сказывал, – обиделся Феодосий. – Коли он в твою келью повадился, тебе и ответ держать. Видно, помыслы твои нечисты…
Макарий смиренно опустил голову и пригорюнился.
Разговор этот происходил по дороге в трапезную, где братию ожидало праздничное угощение в честь основателя монастыря. Когда они вошли, перед иконостасом уже горели свечи, молодой голосистый инок пел тропарьдня. Столы были накрыты белыми скатертями и обильно уставлены блюдами с едой: рыба вареная и жареная, горох, каша, пирожки с яйцами и медом, свежий хлеб, квас. Игумен благословил трапезу и раздал братии принесенные из церкви просфоры. Монахи, крестясь, рассаживались за столы.
Макарию, несмотря на длительное воздержание от пищи, не хотелось есть. Он с трудом заставил себя прожевать просфору. Феодосий, наслаждаясь угощением, с тревогой поглядывал на него.
После обеда прозвучала благодарственная молитва, и братия направилась в церковь. Там Макарий под неусыпным оком Феодосия, едва шевеля губами, послушно пел псалмы…
– Полегчало тебе? – украдкой шепнул старший инок и не услышал ответа.
Макарий потупился и молча зашагал в келью, отдохнуть до следующего богослужения.
Закрывшись у себя, он лег на твердое ложе и позволил мыслям вырваться на свободу. Дух Авеля, которому, по всей видимости, наскучило безделье, искал собеседника. То, что монах-прорицатель не успел записать на страницах «Книги бытия», просилось наружу.
– Почто ты меня искушаешь? – робко осведомился инок у призрака.
Авель – если то был он, а не принявший его обличье Змий – долго молчал, отвернувшись. Дрожащий от страха Макарий мог видеть только его спину в гробовом саване и белые волосы. Наконец тот безмолвно указал перстом на крохотный столик с письменными принадлежностями…
После того как урожай на монастырских угодьях был собран, а сено на зиму припасено, зарядили осенние дожди, и Макарию назначили новое послушание: переписывать монастырские счета, так как он получил в миру образование, прочитал множество книг и обладал красивым почерком. Чтение и пытливый ум завлекли молодого человека в дебри религиозной философии. Душевные метания в конце концов окончились постригом. Жажда постижения благодати обернулась монашеской аскезой. Однако, смирив плоть и чувства, Макарий так и не сумел смирить ум.
Бывало, он допоздна просиживал над бумагами и засыпал, уронив голову на стол, с гусиным пером в руке, весь измазанный чернилами. Но физическое измождение не могло заставить его рассудок погрузиться в спячку. Некоторые загадочные явления жизни, так называемые «чудеса», особенно занимали Макария. Здесь в обители он никому не смел задавать крамольных вопросов, опасаясь быть обвиненным в ереси и посаженным за решетку, как многие узники монастырской тюрьмы. Один лишь брат Феодосий понимал его и изредка давал пищу мятущемуся уму. Но и тот начал всерьез беспокоиться о душе молодого инока. Уж не бесы ли одолевают брата Макария? Не поддается ли он искушению диавольскому? Змий, многоглавый и многоречивый, в охоте за душами может принимать любой облик и произносить любые слова, дабы не укрепленного в вере обратить к себе в прислужники, низринуть из рая в преисподнюю…
Макарий уже и сам задумался: кто является ему в образе почившего Авеля?
– Ты кто? – испуганно вопрошал он призрака, едва белая фигура будто из воздуха возникала в полумраке кельи.
– Я – это ты…
– Мы – не одно и то же! – замирал от ужаса инок. – Иначе как я мог бы узреть тебя и говорить с тобой?
Занятия философией не прошли для него даром, вооружив логическими заключениями. Призрак тем не менее не терялся и ловко отражал его выпады.
– Я часть тебя – та, которую ты запрятал подальше от себя и других. Ты хочешь заглянуть в прошлое, заглянуть в будущее, но не движешься с места из страха. Чего ты боишься?
– Я не умею видеть сквозь время, – признался Макарий.
Молодой монах не заметил, как призрак повернулся к нему лицом – вернее, тем, где оно должно было бы находиться. Но вместо лица перед Макарием маячило расплывчатое пятно света…
– Изыди! – вскричал он, осеняя себя крестным знамением. – Сгинь в геенне огненной!
Белая фигура никуда не девалась, все так же колыхалась в углу кельи, словно сгусток лунных лучей. Возможно, это была игра света и тени.
– Не гони меня, – смеялся призрак. – Ведь мы с тобой связаны неразрывно…
– Зачем я тебе надобен? Отстань, ради Христа! Уйди прочь…
– Это ты вызвал меня из небытия, – парировал призрак. – Нарушил мой глубокий спокойный сон. А теперь кричишь, будто тебя режут. Неужто я так страшен?
– Мне нечего бояться, – забормотал инок. – Я только хотел узнать, как можно угадывать судьбы царей и мира…
– Сущая безделица! Но прежде позаботься, чтобы тебе не оказаться в темнице. Сидеть за решеткой несладко, мой милый друг…
Призрак заговорил вкрадчиво и ласково, его язык изменился, равно как и тон. Ужас разжал тиски, и Макарий вздохнул свободнее.
– Как ты это делаешь? – окончательно осмелел он.
– Просто… Сосредоточься на чем-нибудь…
– Я тщуся проникнуть в тайну Софии Суздальской, – признался Макарий. – Истинно ли родился у нее в монастыре ребенок?
– Бедный царь Иван, даром, что прозвали его Грозным, жил в беспокойстве и тревоге великой. Боялся, что явится старший брат, который имеет право на московский престол…
– Сын несчастной княгини Соломонии?
Призрак Авеля качнул седой головой и важно изрек:
– Бог есть Творец мира и Промыслитель его. Ты, инок, проси, и тебе откроется «Книга бытия»…
– Поговаривают, что ребенок умер и похоронен в Покровском соборе, рядом с его матерью. А может, младенец вовсе не появлялся на свет?
– Сядь и закрой глаза, а потом записывай то, что увидишь… – прошептал призрак.
Пальцы Макария сами схватили перо, и на желтоватую монастырскую бумагу легла первая неровная строчка…
Раздался стук в дверь. Фигура Авеля исчезла, растворилась в воздухе. Инок вскочил, поспешно свернул листок, на котором писал, и сунул в потайное отверстие между камнями. Он давно заприметил эту дыру в кладке, в самом низу стены, там, где она соединяется с полом. Видать, кто-то из его предшественников использовал тайник для своих целей. Движимый неуемным любопытством Макарий залез туда и нашел пару серебряных монет и полуистлевший кожаный шнурок.
– Эй, брат! – позвал из-за двери Феодосий. – Просыпайся! Пора ко всенощной!
Молодой инок открыл глаза и ничего не увидел. Свеча давно погасла, в келье стояла кромешная тьма. Было слышно, как за маленьким оконцем шумит дождь.
– Макарий! – взывал из коридора старый монах. – Братия идет на службу…
«Я спал! – догадался тот. – Это был сон! Хвали, душа моя, Господа!»
Он быстро поднялся, поправил рясу и пригладил волосы.
– Иду, брат Феодосий…
