Гений
Он пришел последним, но никто не упрекнул за опоздание, напротив, собравшиеся в пятой квартире люди, казалось, удивились и приходу Вельского, и уж тем паче Демону, которого он решил взять с собой.
– Здравствуйте, – сказала старуха, любезно улыбаясь, и следом за ней поздоровалась белобрысая, сидевшая по правую руку Императрицы, что-то пробурчал Шурочка, старательно отводя взгляд, небрежно кивнул Милослав, приветственно поднял руку Мирон Викентьевич, который тоже каким-то чертом присутствовал здесь, зевнула дама в неопределенных годах, и нервно вздрогнул молодой красавчик, стоявший за ее плечом. Разношерстная публика, ничего не скажешь.
– Прошу вас, Аркадий, присаживайтесь. И зверя своего усадите. – Императрица поглядела на пса и, как показалось Вельскому, во взгляде ее мелькнуло одобрение. – Герман, мальчик мой, начинай, господа уже нервничают.
Это она про кого? Нет, не нервничает Вельский, разве что торопится немного.
– Да уж, будьте любезны, – воскликнула дама, прижимая к лицу кружевной платочек. – Дарья Вацлавовна, признаться, мы не рассчитывали, что здесь будет так... людно.
Мирон Викентьевич кашлянул в кулак и пожал плечами, а Герман, поднявшись, прошелся по комнате, одарив каждого взглядом насмешливым и даже будто бы издевательским, и только после этого заговорил:
– Еще раз всем собравшимся добрый вечер и мои глубочайшие извинения за неудобство, которые вы вынуждены были испытать, дожидаясь некоторых... гостей. Но причины, побудившие меня, – он посмотрел на Императрицу и поправился, – побудившие нас поступить подобным образом, нас же и оправдывают. В течение двух недель в доме произошло два убийства. Согласитесь, факт из ряда вон выходящий.
Следак, сидевший до того с серьезным видом, кивнул и нахмурился. Не нравится ему, что в его дела лезут? Конечно, не нравится, но предпринимать ничего не спешит, только, выдавая возмущение, брови шевелятся двумя лохматыми гусеницами.
– Я, вернее, мы, – снова поправился Герман, – позволили себе проанализировать события и теперь желаем изложить факты, которые, полагаю, могут быть полезны следствию.
– Не понимаю! – взвизгнула дама, вскакивая с места. – При чем здесь мы? Эдик, почему ты молчишь?
– Будьте добры сесть на место. Все, присутствующие здесь, в той или иной степени имеют отношение к произошедшему.
– Вы... вы – хам!
– Мама, сядь, – тихо сказал парень. – Послушаем, что этот клоун скажет. Не зря же мы время на дорогу тратили? Он так уверенно держится, верно, знает все. Или почти все.
* * *
– Теть Даш, ну зачем вам эта ячейка? – племянница баюкала Ленку и оттого говорила шепотом, и Дарье приходилось напрягаться, чтобы слышать. – Ну что в ней такого?
– Потом. Заплати. Продли еще на год. Только никому.
Говорить все еще сложно, горло дерет, и дышать не выходит, в легких будто все еще дым остался, который медленно продолжает травить Дарью. Она знала, что все ее ощущения – чушь, и нет никакого дыма, и смрада горящей проводки, и стекло, если и лопается со звоном, то от столкновения с кафелем там, за дверью палаты.
– Теть Даш, ну и так денег нет.
– Дам. Потом. Заплати.
– Ма-а-а-а-ма, – заныла Ленка. – Плати!
– Заплати, – повторила Даша с нажимом. Закашлялась. Пояснила: – Там для Ленки. Но никому. Ни слова. Ясно.
– Да поняла уже. Заплатить, никому не говорить... а папка вчера сказал, что ты со мной жить будешь, а если я против, то могу убираться куда хочу, потому что квартира не моя, а Лизкина. Нет, теть Даш, ты не подумай, я ж не против, чтоб ты у меня жила, мне даже веселее будет, когда вдвоем. Ну или втроем, но просто как-то оно не по справедливости выходит. Ты теперь без квартиры, и я без квартиры, и если вдруг завтра Лизка еще кого велит взять? Или вообще выставит?
На этот вопрос у Дарьи ответа не было. Она никогда прежде не оказывалась в ситуации, когда была бы настолько беспомощна и зависима от других людей, и ощущение это, чуждое самой ее натуре, вызывало то беспричинный гнев, то тоску, то погружало в воспоминания, которые, однако, не радовали. Порой ей начинало казаться, что лучше было бы умереть или и дальше пребывать в сонной дреме коматозного существования, когда зависимость не угнетает, а напротив, выглядит естественной.
Приходил Сергей с супругой, долго радовались, даже со слезами, оставили букет роз, пожелание выздоравливать и ворох новостей, большей частью совершенно бесполезных. Отдельного визита и разговора удостоился и грядущий Дарьин переезд в квартиру, занятую Анной. Сергей был краток и убедителен, он упирал на то, что за Дарьей необходим постоянный уход.
Само же действо состоялось спустя несколько месяцев. Была зима и легкий снежный пух, черные следы шин и сапог, шубы да шапки, дети на санках, серые глянцевые лужицы льда на дорогах. В подъезде пахло хвоей и хлоркой.
– Вот, теть Даша, тут будет твоя комната, – Анна кое-как протолкнула коляску в дверь. – А мы с Ленкой в зале. Я дверь открытой оставлю, хорошо? Если что, кричите. Ленка, не трогай бабушку, она устала. А может, и вправду ляжете отдохнуть?
Дарья отрицательно покачала головой. Хватит отдыха, хватит беспомощности, она должна взять себя в руки и снова все изменить. Как она это сделает – Дарья еще не знала, но верила – сделает. У нее ведь получается все, чего она хочет. А она хочет выбраться отсюда.
И дело даже не в том, что комната мала – не меньше и не больше ее спальной во второй квартире. И не в том, что ремонта не видела давно – блеклые обои местами пожелтели, местами наоборот приобрели хрупкую снежную белизну, пол пестрел царапинами, ковер – залысинами, а шкаф покосился и просел на один угол.
Но Дарье случалось бывать в местах и похуже, тут во всяком случае было чисто и даже уютно, но это не являлось ее квартирой, ее домом. И права Анна, то, что предпринял Сергей, – несправедливо.
– Теть Даш! – крикнула с кухни племянница. – Ты блины будешь? С творогом! Баба Клава принесла, он, конечно, слегка того...
Дарья рассмеялась, неужели в этой жизни что-то может измениться?
Все постоянно. Даже смерть.
Анна погибла через полгода: дождь, мокрый асфальт, водитель, не справившийся с управлением. Похороны. Леночка.
* * *
– Что ты собираешься сделать? Ты с ума сошел?! – Дарья не заметила, как сорвалась на крик. Серж нахмурился.
– Дарья, ну прояви наконец благоразумие, – он старался говорить спокойно, хотя выражение лица и поза выдавали накопившееся раздражение и желание поскорей закончить неприятную беседу. – Неужели ты не видишь, что иного выхода не существует?
– Отдать Леночку в детский дом? Это по-твоему выход? – злость дала силы, и Дарья, уцепившись за край стола, поднялась. – Избавиться от ребенка? О да, ты всегда умел избавляться от того, что тебе не нужно. Сначала Желла, потом жена...
– Дарья, прекрати.
– Замолчать? А зачем? Ведь следом, кажется, моя очередь. Кто я тебе? Сестра? Или беспомощная старуха, которая тоже нуждается в уходе. Куда ты определишь меня? В дом престарелых? Ну же, Серж, смелее.
– Санаторий. Там тебе будет лучше, чем здесь. Медицинский уход, постоянное наблюдение... – он замолчал и, отвернувшись, заговорил тише и жестче. – А чего ты хочешь? Кто будет о тебе заботиться? Или о Леночке? Я? У меня нет ни времени, ни сил, я сам болен.
– Или занят, всегда был слишком занят, чтобы заботиться о ком-то.
– Лизонька слишком молода. Ты ей, между прочим, чужой человек, и она вряд ли пожелает разменивать жизнь на...
– На что? Ну договаривай, давай. На меня? На Леночку? А ты подумал, Серж, что будет, случись с тобой подобное? Захочет ли твоя драгоценная супруга тратить свою жизнь на тебя? Или вышвырнет...
– Ты преувеличиваешь!
– Я правду говорю, ту самую, от которой ты прячешься. А зря. И ни в какой санаторий я не поеду. И Леночку не позволю...
– Это решено, – глухо ответил Серж. – И обсуждать здесь нечего. Если ты планируешь шантажировать меня, то оставь. Доказать ничего не докажешь, а вот я вполне сумею спровадить тебя не в санаторий, а в сумасшедший дом.
Нет, человек, стоявший у трюмо, небрежно положив руку на подоконник, человек в строгом сером костюме, скрадывавшем полноту и неуклюжесть фигуры, человек с одутловатым лицом, залысинами и редкими седыми волосами, не был Дарьиным братом. Он – незнакомец и видом, и мыслями, он – нечто чуждое, чему не место ни в Дарьиной жизни, ни в квартире, ставшей на время приютом.
Этот человек ее пугал и вместе с тем вызывал брезгливость.
– Я не собираюсь тебя шантажировать, – Дарья уже знала, что делать, не знала лишь, сумеет ли она. Постарается – совершенно точно, но сумеет ли. – Я собираюсь тебя купить. Ты же все еще мечтаешь получить хризантему?
И сразу поняла, что угадала. Серж вздрогнул, повернулся и громким, сиплым шепотом спросил:
– Она у тебя? Ты ее нашла, да? Мне следовало бы догадаться, но я поверил. Родная сестра, кому же верить, как не ей?
Лжец.
– И где она?
– Нет, дорогой, не так быстро. Сначала мы с тобой кое о чем договоримся...
Он принял все условия, он был послушен и терпелив, он не планировал соблюдать договоренность. Что ж, Дарья постарается, чтобы у него не осталось иного выхода.
Дальнейшие события развивались если не совсем точно по Дарьиному плану, то достаточно близко к нему. Леночка поселилась в пятой квартире, а с нею и постаревшая, но по-прежнему бойкая баба Клава, и это вполне устраивало Дарью. Сама она воспользовалась советом и отправилась в санаторий, где и провела следующие полгода. Это время принесло некоторое разочарование, потому что стало понятно: о возвращении в лабораторию и речи быть не может, впрочем, на это она и не надеялась. Хуже другое – Дарья прислушивалась к себе настороженно, с затаенным ужасом отмечая новые и новые перемены: морщины на руках и на лице, тусклый взгляд, поредевшие, седые волосы, плохие зубы, проблемы с желудком и печенью... она постарела как-то сразу и вдруг, словно количество лет, прожитых ею, в одночасье удвоилось, а то и утроилось. И обстоятельство это, и понимание, что она еще надолго, если не навсегда, останется беспомощной, вызвали депрессию.
Впрочем, по возвращении домой та почти исчезла.
