– Ты мне поможешь? – Яков собрал грязную посуду и сгрузил в мойку. – Вообще-то я бы и сам справился, но вдвоем будет быстрее.

– Хочешь сказать, что доверяешь настолько, чтобы просить о помощи?

– Ну не совсем чтобы доверяю, – он закатал рукава рубашки и открыл воду.

Зеленая губка, капля моющего средства, белая пена… тарелки на краю раковины, полотенце у меня в руках. Очередное представление, очередная игра в семью и дружбу.

– Тебе, Дуся, сейчас невыгодно вредить. Смотри, по твоему же признанию, выходит, что письма отправляла ты, больше всего дивидендов смерть Громова принесла опять же тебе, повод опять же имелся – аукцион.

– Ну и что?

– Ничего. Полотенце дай. Чашки вытри. Вообще я бы понял сочетание двух факторов, однако, когда сходятся три, я становлюсь крайне подозрительным. Обычно редко бывает, чтобы все взяло и сошлось на одном человеке, и человеке неглупом.

– Спасибо.

– Это не комплимент, это пояснение. – Яков вытер руки и повесил полотенце на крючок. – Глупый преступник не изобретет сложной схемы, а умный – не подставится так идиотски, особенно в последнем случае. Ты же могла отрицать, что писала письма. И должна была бы отрицать. Доказать, что они от тебя, невозможно. Но ты взяла и созналась. Зачем? Вернее, почему? Очередной хитрый ход? Слишком уж хитрый. Ты и вправду писала письма, но не убивала, а следовательно, испугана и расстроена, и хочешь найти убийцу. Более того, это твой единственный шанс оправдаться перед собой.

– Не слишком ли сложно?

– В самый раз. Так что, Дуся, работаем. Для начала ты поговоришь с Ильве.

– О чем?

– О собственных подозрениях, тех, которые ты озвучила в письме. Ты и вправду думаешь, что ребенок – не от Громова?

Я ушла с кухни, а Яков в спину крикнул:

– Дуся, у тебя вариантов нету!

– Поговорить? – Ильве нервно улыбнулась. – Тебе не со мной, а вон с ней говорить надо…

Лизхен, в сторону которой указала Ильве, лишь дернула плечиком и отчаянно скривилась от боли. Рука ее лежала на перевязи, сквозь бинт проступали желтые пятна йода, и Лизхен впервые на моей памяти выглядела жалко.

Все мы изменились. Несколько дней – и другие люди. Алла держится руками за голову. Мигрень? Или последствия беседы с Яковом? Ильве откровенно меня боится. Лизхен ранена. Топа… про нее и думать не хочется, равно как и про Нику.

– Ко мне? Или к себе пригласишь? Вообще я бы предпочла на нейтральной территории… к примеру, кабинет?

Мне было все равно. Господи, да я боялась этого разговора даже сильнее, чем Ильве, но нельзя показывать, нельзя… нельзя было слушать Якова. Впрочем, еще не поздно отступить, ничего он мне не сделает – я это знала каким-то шестым чувством, равно как и то, что, отказавшись помогать ему, вернусь к прежней жизни, а та меня больше не устраивала.

– Ну и чего ты хотела? – поинтересовалась Ильве, усаживаясь в Гариково кресло. Локти на столе, сцепленные замком ладони, прямой взгляд и прикушенная губа. – Если по поводу твоей цацки, то я тут ни при чем, это Лизка подкинула, а откуда она взяла – у нее и спрашивай.

Робкая мысль о том, что это неправильно – не интересоваться тем, как пропал и как вернулся Пта. И неправильно не радоваться возвращению, но собственное равнодушие не вызывало удивления, скорее уж казалось, что все происходящее подчинено неким логическим законам. Мне хотелось разобраться в них, а значит, нужно было поговорить с Ильве.

– Роман ведь не от Игоря?

– Что? – Вопроса она не ожидала, вспыхнула краской, скривилась, готовая выплюнуть злой ответ, и я поспешила оправдаться:

– Ильве, я думаю, что смогла бы доказать. Образцы крови Игоря сохранились, анализ в принципе возможен. И у тебя возникнут проблемы, ведь Лизхен вряд ли упустит шанс отгрызть кусок наследства…

– Чего ты хочешь?

– Правду. Мне всего-навсего нужно знать правду, я не собираюсь использовать ее против тебя, не собираюсь разглашать остальным, единственно – Якову, но вы сами его наняли.

– Но какое это имеет отношение? Какое, Дуся? Так ли важно… Игорь считал его сыном, любил как сына, и Роман любил Игоря… кому какое дело?

– Не знаю, – честно ответила я. – Просто ответь, пожалуйста.