Стоял сухой, теплый октябрь – тротуары были усыпаны разноцветной листвой, а небо, еще синее, сквозящее через золотые кроны деревьев, придавало провинциальному городку печальную прелесть, воспетую лучшими русскими поэтами.

Арина с мужем собирались на вечеринку. Они поженились несколько лет назад, летом, после недолгого ухаживания, и были вполне счастливы. Детей, правда, пока бог не дал, но супруги не расстраивались: поживут для себя, порадуются молодым забавам, наладят быт, а там, глядишь… и появится на свет их долгожданный первенец. Они оба хотели мальчика, даже имя ему придумали – Кирилл. Красивое имя.

Дмитрий, муж Арины, придирчиво наблюдал, как жена одевается. Она ему нравилась – очень. После свадьбы с каждым годом все сильнее, с какой-то горькой, мучительной страстью он любил ее, со страхом, что ускользнет, вырвется из его рук эта сияющая жар-птица. Арина, во время их знакомства тонкая, изящная, пышноволосая, в замужестве словно дозрела, как сладкий, налитый хмельными соками плод. Ее фигура приобрела мягкую округлость, плавность линий, горделивую стать, а повадки живой и смешливой девушки сменились неторопливой, томной женственностью. В Арине появился и все разгорался смертельно опасный для мужских сердец огонь, то ледяной, до оцепенения, до стылой дрожи в груди… то жаркий, тяжкий, до остановки дыхания, до изнеможения, до нежнейшей истомы…

– Иногда мне кажется, что ты превращаешь меня в пепел, – признался однажды ночью Дмитрий.

Арина только засмеялась – тихо, блестя в темноте глазами и влажной белизной зубов. Муж лежал рядом, пытался справиться с новой волной желания.

Она и сейчас поднималась в нем, захватывая с неодолимой, дьявольской силой, – от того, что Арина в своем любимом платье из вишневого шелка стояла перед зеркалом, подняв руки и закалывая волосы в большой небрежный узел на затылке. Она могла не заботиться ни об аккуратности прически, ни о стиле и дороговизне своих нарядов, ни о правильности манер, – ни о чем таком. Она и без того была ах как хороша! Сказочно, нечеловечески прекрасна! И это пугало и мучило Дмитрия. При том что жена не была красива в общепринятом смысле – черты ее лица скорее неправильны и не отвечали требованиям моды, грудь не выдавалась вперед двумя шарами; талия недостаточно узка, а ноги не соответствовали требуемой длине, – при виде Арины у мужчин, что называется, дух захватывало. У всех – от мала до велика, у простых работяг и очкастых интеллигентов, у спортсменов, клерков, таксистов, военных, у бедных инженеров и богатых бизнесменов – без исключения. Благо эстрадные звезды и олигархи, которых Дмитрий считал самыми опасными соперниками, в их маленький городок не заглядывали. А то бы не видать ему Арины как собственных ушей. Увезли бы, умыкнули, осыпали золотом и бриллиантами, соблазнили шелестом зеленых купюр, заморскими пляжами и загородными дворцами, – поминай как звали.

От подобных мыслей мутилось в голове, ломило виски и ныло, болело все тело. В такие мгновения Дмитрий мог решиться на что угодно… на самое страшное. Он готов был грех взять на душу…

– Тьфу, тьфу… – шептал он в ужасе от нарисованных воображением картинок. – Убереги, боже!

Жена закончила причесываться, повернулась к нему с улыбкой.

– Ну, как?

Опять! Так он и думал – на ее открытой шее снова проклятый медальон! И далась ей эта старомодная побрякушка!

– Сними его, – взмолился Дмитрий. – Я тебе золотую цепочку купил, кулон с рубином! А ты не носишь.

Арина лениво повела плечами, вздохнула – от этого ее вздоха тысячи молний пронзили взволнованного супруга – и сделала отрицательный жест.

– Бабушкин подарок, – смиренно опустила она глаза. – Мне к лицу.

Чтобы совсем уж не огорчать мужа, добавила:

– Хочешь, я еще твой рубин надену? Но, Дима, согласись, два украшения на шее будут выглядеть… вызывающе.

Что она имеет в виду?

– Ладно, пошли, – скрывая недовольство, буркнул он.

Подал, дыша ее духами, легкое полупальто «под леопарда», помог застегнуть короткие сапожки, безукоризненно облегающие точеные щиколотки… с замиранием сердца открыл перед ней дверь. Что он делает? Если бы мог… запер бы Арину в крепкой, надежной клетке, никуда бы не выпустил.

По аллее между красных кленов и старых, раскидистых лип они шли уже в сумерках. Под ногами шуршали листья. Солнце в осенней дымке низко стояло над крышами медным шаром. Из садов тянулись дымы от костров, пахло поздними яблоками, пожухлой травой. Скоро отзвенит бабье лето, пойдут унылые, затяжные дожди, полетят первые мокрые снежные хлопья. Не за горами зима…

Арина молча шагала, держа мужа под руку. Чего он пристал к ней с этим медальоном? Вещь фамильная, старинная, память о бабушке. Подумаешь, не модно! Что такое мода? Мимолетный каприз.

Она вспомнила, как бабушка зажгла свечи, заиграла на коричневом, видавшем виды пианино… Арина бросила кукол, прислушалась.

– Как эта музыка называется? – спросила она.

– «Молитва девы».

– А о чем дева молится?

Бабушка погрустнела, задумалась.

– Да все об одном, – неохотно сказала она. – Мала ты еще! Не поймешь.

– Не мала! – обиделась Арина.

– На, посмотри лучше шкатулку, – предложила бабушка.

Шкатулка из слоновой кости составляла все их богатство – на крышке с закругленными краями была изображена девушка с длинной косой, сидящая у окна. А внутри шкатулки одиноко лежал золотой медальон на бархатной ленте.

– Вырастешь – твой будет, – обещали Арине.

По овальному краю медальона вился цветочный узор, а посредине красовался непонятный вензель: переплетение латинских букв. Вынимать медальон и тем более надевать его Арине строжайше запретили, но она только об этом и мечтала. Однажды она тайком забралась в шкаф, достала из шкатулки медальон и…

– Ах ты, негодница! – возмутилась бабушка, застав Арину на месте преступления. – Сейчас же положи обратно!

Подчиняясь внутреннему порыву, девочка нацепила украшение и ни за что не соглашалась его снять.

– Рано еще, – вздохнула бабушка, устав гоняться за ней по всему дому. – Ну да, видно, так тому и быть. Носи.

– Что это за медальон? – пристала Арина к бабушке. – Расскажи.

– Вещь редкая и не простая. Из-за нее можно самое дорогое потерять, а можно самое дорогое найти.

Больше бабушка ни слова не добавила, как Арина ее ни упрашивала. С тех пор она с медальоном не расставалась и, только выйдя замуж, решила, что украшение сыграло свою роль в ее жизни. Теперь она надевала медальон в исключительных случаях. Сегодняшняя вечеринка не являлась каким-то знаменательным событием, но Арину вдруг потянуло к заветной шкатулке…

– Мы пришли, – сказал Дмитрий, открывая перед женой дверь ресторана «Марица». – Где ты витаешь?

Сие заведение, самое престижное в их скромном городке, славилось дороговизной, блюдами венгерской кухни и пронзительной игрой скрипок. «Под занавес» музыканты исполняли зажигательный «Чардаш», неизменно вызывая восторг публики и пьяные крики «браво».

Вечеринку устраивал приятель Дмитрия – по поводу прощания с родиной: парень решил продать свой талант программиста, компьютерного гения подороже, в Европу, туда, где деловые люди готовы выложить приличную сумму за «русские мозги».

Появление Арины, как обычно, вызвало оживление в зале, несмотря на полумрак. Все свечи запылают после десяти, когда выйдут на маленькую круглую сцену бородатые музыканты и грянут, рассыплются в воздухе виртуозные пассажи, заплачут, застонут, зарыдают струны… А пока что посетители ресторана вяло переговаривались, был слышен стук приборов, шарканье ног официанток в национальных венгерских костюмах; пахло пряностями, женскими духами и горячим вином. Представители мужского пола искоса, тайком от своих дам, бросали жадные взгляды на Арину. Дмитрий занервничал, он так и не привык к вниманию, которое повсюду привлекала его молодая жена.

Застолье началось шумно, бестолково – часто произносились тосты, звенели рюмки, никто никого не слушал, все весело смеялись, наливали, пили и ели. Когда же гости насытились, захмелели, отяжелели от обильной еды и крепких напитков, им потребовались иные развлечения. Одни занялись разговорами, другие пустились в пляс, тем более что давно уже настроили скрипки бородачи в вышитых рубашках, подпоясанных широкими цветными поясами, и, притоптывая, закрывая от наслаждения глаза, заскользили, запорхали смычками, извлекая из своих инструментов летящие, божественные, сумасшедшие звуки…

Горящие свечи отражались в зеркалах и стекле бокалов, в густой черноте окон… в расширенных темных зрачках женщин, в украшениях на их груди и в ушах, ложились отблесками на гладкую, нежную кожу. Дмитрий невольно взглянул на медальон на шее Арины… и содрогнулся. Отчего? Он и сам не мог понять. С самого первого раза, как медальон попался ему на глаза, он произвел на него отталкивающее впечатление – тусклый, с красноватым оттенком, покрытый множеством мелких царапин, он казался чуждым свежести и юности Арины, современным тенденциям простоты форм и сияющему глянцу поверхностей, ясному течению жизни, к которому привык Дмитрий. Медальон, словно осколок, жалкий обломок исчезнувшего мира, напоминал о бренности всего вокруг и, главное, о бренности самого бытия, а значит, и человеческого существования, и его любви к Арине, и ее любви к нему. Это уж совсем было невыносимо, и он возненавидел медальон, как никакую другую вещь. Он даже удивлялся порой, что старое украшение вызывало у него – рассудительного и спокойного мужчины – такую бурю чувств. Если быть до конца честным, то от этого медальона у Дмитрия… мороз шел по коже, каждый волосок на теле вставал дыбом, а душу охватывало томительное предчувствие беды: неминуемой и непоправимой. От медальона просто исходил могильный холод, в чем супруг имел глупость признаться Арине.

– Да ты что? – возмутилась она. – Это же фамильная драгоценность! Представляешь, когда-то давно кто-то любящий заказал медальон для обожаемой женщины… она его носила, любовалась им… надевала, быть может, на бал, где решилась ее судьба, или на венчание… или на память в разлуке…

Последние слова особенно больно ранили Дмитрия – он взвился, взорвался, не в силах сдержаться, набросился на Арину, осыпая ее несправедливыми, обидными упреками… бессмысленными по сути. Как будто она угадала, каким-то истинно женским чутьем нашла самую уязвимую, самую кровоточащую точку в его душе. Дмитрий быстро остыл, раскаялся и умолял о прощении.

– Не понимаю, что на меня нашло, – виновато оправдывался он. – Ты меня любишь?

– Конечно.

Арина не лгала – она действительно любила мужа… во всяком случае, она искренне так считала. Разве она вышла за него не по любви? Глупости. Какая-то, весьма значительная часть ее, несомненно, любила Дмитрия. Но другая… скрытая Арина всегда ждала кого-то… неизвестного, тайного возлюбленного, созданного ее воображением или… запечатленного ее памятью… прадавней, которая не знает времени, не знает пределов… Ум почти не оставляет надежды на встречу с ним! Поэтому женщина берет с ладони судьбы то, что предлагается взамен… здесь, сейчас. Но не перестает ждать.

Арина думала, так устроены все браки, даже все романы. У нее самой было несколько – еще в школе, потом на первом курсе института. Потом… появился Дмитрий, она сразу влюбилась в него. Мечты и реальность никогда не сходятся! Можно смотреть на звезды… а жить на земле.

Вечеринка в «Марице» была в разгаре. Арину приглашали наперебой, супруг делал вид свободного от предрассудков мужчины, который не ревнует по пустякам и позволяет жене развлекаться. Она ведь не переступает границы приличий – просто веселится, танцует. Она – скромная, не распущенная женщина и не станет вульгарно заигрывать с чужими кавалерами.

– Может быть, хватит? – шепотом спросил он Арину, когда та, раскрасневшаяся и довольная, устало опустилась на стул, потянулась к стакану с водой. – Пойдем домой.

– Ну-у-у… почему, Димка? Тебе скучно?

– Надоела эта цыганщина! – слишком резко, зло произнес он. – Бьет по нервам.

Арина обиженно молчала. Скрипки играли все пронзительней, с надрывом, в их протяжно-визгливых звуках и вправду сквозило нечто цыганское, разгульное, бесшабашное. Как и в нарастающем экстазе танцующих пар.

– Еще немножко побудем? – просяще улыбнулась Арина.

Дмитрий сдался, не сумел ей отказать.

Ближе к полуночи в ресторане появилась новая публика. Пустой столик в углу – видимо, заказанный заранее – заняли два серьезных, респектабельных джентльмена лет сорока: они увлеченно беседовали. Рядом расположилась компания молодых людей «криминальной» наружности; крепко сбитые, коротко стриженные, накачанные, в модных костюмах, с золотыми перстнями на коротких пальцах, они много пили, громко смеялись и отпускали плоские шуточки. Явно не местные, незнакомые и уже «заведенные» парни вели себя вызывающе. Один из них так и прилип взглядом к Арине. Дмитрию это ужасно не понравилось.

«Зачем я ее сюда привел? – с запоздалым сожалением подумал он. – Но не сидеть же ей взаперти?»

– Кто те двое? – вдруг спросила она мужа.

– Где? А! – Дмитрий с облегчением вздохнул: Арина интересовалась не подозрительными молодчиками, а вполне интеллигентными мужчинами. – Вон тот, с проседью и в очках – если не ошибаюсь, чиновник из районной администрации. А второй… кажется, богатый иностранец русского происхождения. Банкир. Небось удачную сделку обмывают!

– Какую сделку?

– Иностранец, по слухам, собирался купить Глухую Пустошь или взять в долгосрочную аренду… что-то такое. Видимо, они договорились.

Арина, которая всегда была равнодушна к новостям подобного рода, сейчас проявила странное, настойчивое любопытство.

– Глухую Пустошь? – волнуясь, переспросила она. – Зачем?

– Понятия не имею, – пожал плечами Дмитрий. – Там, говорят, поместье чье-то было, задолго до революции. Ну, а теперь… бывшие пытаются вернуть себе родовые земли, мода у них такая пошла. Ностальгия!

– Думаешь, это бывший владелец?

– Разумеется, нет. От тех помещиков, наверное, и косточек не осталось. Истлело все – вещи, идеалы, имущество. Взять хоть твой медальон – куда он сейчас годится? Смешно, ей-богу, напяливать на себя третьесортный антиквариат из прабабкиного сундука! Ты бы еще корсет и фижмы носила!

Арина пропустила его сарказм мимо ушей. Известие о продаже Глухой Пустоши взбудоражило ее. Местные обходили этот заросший березами и осинами пологий холм стороной – ни ягод там не собирали, ни грибов, и пикников не устраивали, только приезжие могли остановиться, устроиться на отдых у дороги, развести костер… и то ненадолго. Почему? Да кто ж знает! Холм, пользующийся дурной славой, спускался к пруду – заболоченному, в камышах и осоке. На пруду водились дикие утки, и рыба, говорят, ходила в мутной от ила воде, жирная, непуганая. Но даже заядлые охотники и рыбаки не забрасывали в ивняке у берега удочек, не прятались в засаде между раскидистых кустов. Если в Глухую Пустошь забредала коза – поминай как звали; если отбившаяся от стада корова – осторожный пастух вглубь не заходил, звал хозяев. Их скотина – пусть сами ищут.

О Глухой Пустоши, как и о многом другом, Арина впервые услышала от бабушки. Та была сдержанна: объяснила, что место худое, и запретила туда ходить. Аринино любопытство сослужило ей плохую службу: с тех пор ее стало тянуть к зачарованному холму, особенно по ночам. Часто во сне она брела между освещенных луной осин, а белые стволы берез казались призрачными девушками… тонкими, с печально распущенными волосами. «Берегись… – шумели они. – Берегись…»

– Тьфу ты, – тряхнула она головой, отгоняя непрошеные воспоминания. Повернулась к мужу, спросила: – А зачем этому иностранцу Глухая Пустошь?

– Откуда мне знать? – с досадой ответил Дмитрий. – Чудит человек! Богачи, они вообще странные: если что взбредет на ум – вынь да положь. Может, он лесопилку там оборудует или… дом построит – огромные деревянные хоромы с резьбой, с парадным крыльцом, с баней – этакий дворец-избушку, – будет заграничных гостей сюда возить, удивлять русской дикостью.

– Почему дикостью? – не поняла Арина.

Супруг хотел растолковать ей особенности национального уклада, но отвлекся: подвыпивший молодчик с бритым затылком, который глаз не сводил с Арины, подошел, шутовски поклонился.

– Она не танцует, – напрягшись, чувствуя, как вспотели ладони, сказал Дмитрий.

– А я и не приглашаю, – осклабился тот. – Слышь, парень, че у твоей телки за побрякушка на шее? Где ты ее откопал, в натуре? На мусорке?

– Гы-гы-гы-гы! – дружно загоготали его приятели.

«Ну вот, доигралась женушка, – холодея от страха, подумал Дмитрий. – Ведь просил же не надевать чертов медальон! Разве она послушает? Теперь эти не отстанут: нашли зацепку. Как же быть?»

– Тебе-то какое дело? – скрывая растерянность, с показной небрежностью произнес он.

– Купить хочу! Продай.

У Дмитрия скулы свело от бессильной ярости. Он что же, собирается купить его жену? Набил карманы грязными деньгами и возомнил себя большим боссом, хозяином жизни? Как такому ответить, какими словами?

Арина, распахнув серо-зеленые глаза, дергала его за рукав: не связывайся, мол, не нарывайся.

– Это моя женщина! – взревел Дмитрий, теряя над собой контроль. – Понял ты, ублюдок?

– Ты че, псих, да? – оторопел молодчик. – Ребята, он псих! Решил, я его бабу хочу!

Скандал разгорался, привлекая всеобщее внимание.

– Арина, пошли отсюда, – шепнул жене Дмитрий. – Быстро!

Он взял ее за руку и потащил из-за стола.

– Я побрякушку покупаю, мудак! – оскорбленно завопил бритоголовый и потянулся к шее Арины. – Продай мне эту штуку! Сколько просишь? Я не жадный! А телка сама за мной побежит. Гляди! – Он вынул и рассыпал под ноги молодой женщине пачку крупных купюр. – Она «зелень» любит, козел, а не тебя! Кто больше даст?!

Новый взрыв хохота на мгновение заглушил скрипичные пассажи. Дмитрий побледнел, сжал зубы.

– Дай пройти, – процедил он.

Парень между тем присматривался к Арине, – его хмельные глаза скользили от медальона вниз, по ее груди, наливаясь кровью. Она схватилась за бархатку на шее, сжала ее побелевшими пальцами. Продать медальон? Ни за что!

– Вот дура! – ухмыльнулся бритоголовый. – Я тебе брюлики куплю! Оставь своего лоха, на кой он тебе сдался?

Он схватил Арину и дернул к себе. Она вскрикнула, но крик потонул в звуках музыки, хохоте и пьяных возгласах приятелей наглого молодчика. Тот увлек ее танцевать, крепко обнимая за талию. Дмитрий не ожидал подобного, рванулся было следом… его приостановил один из гостей, кто был потрезвее.

– Не кипятись. Пусть потанцуют! Не съест он твою Арину. Не накаляй обстановку!

Свечи обгорали, гасли с тихим шипением, стекали по канделябрам. Из кухни неслись запахи жареного мяса и специй, мешались с запахом разгоряченных человеческих тел, густыми ароматами парфюмерии, живых астр в вазах. Под потолком мелькали, разгоняя душный воздух, яркие лопасти вентилятора. Музыканты вошли в раж, их неистовые смычки заставляли скрипки плакать, захлебываться… В полумраке почти нельзя было разглядеть танцующих, и Дмитрий мучительно напрягался, ловя в вихре рук, ног и развевающихся одежд вишневые всплески Арининой юбки…

– Где она?

Как-то незаметно, вдруг, не стало видно ни этих всплесков, ни самой Арины, ни «крутого» парня, который хотел купить медальон. Дмитрий, не помня себя, никого не слушая, задыхаясь от ужаса, выбежал из зала в холл, из раскрытых настежь дубовых дверей с медными ручками – в холод осенней ночи… и только успел боковым зрением ухватить ускользающие за поворотом красные задние огни автомобиля.

– Они увезли Арину! – ничего более не соображая, не в состоянии ни о чем больше думать, как в горячке, твердил он. – Они ее увезли! Увезли…

Кто-то с сочувствием качал головой, кто-то ахал и охал, кто-то сунул Дмитрию в руку ключи от белого «Жигуля», приткнувшегося у забора, освещенного ресторанными фонарями.

– Езжай! Может, еще догонишь…

На открытую террасу вышли и двое солидных, уверенных в себе мужчин, которые обмывали то ли куплю-продажу, то ли аренду Глухой Пустоши.

– Хороша девка, – не совсем прилично, зато от души, выразился чиновник и поправил очки. – А муж у нее слюнтяй. Проворонил красавицу! Теперь ищи-свищи!

– Какая девушка? – на ломаном русском переспросил иностранец. – Та, с медальоном? Интересное украшение.

– При чем тут медальон? – с сердцем сказал чиновник. – Пропащее дело! Разве они девчонку отпустят? Натешатся и бросят… или убьют. Пьяные, они дурные становятся. Звереют! – Он махнул ухоженной, полной рукой.

– Куда они поехали?

– Вам-то какая разница? – с неприязнью покосившись на иностранца, вздохнул чиновник.

Машина, в которую заставили сесть Арину, мчалась прямиком в Глухую Пустошь. «Крутые» парни не знали местных поверий, они вообще были без предрассудков, – на грунтовку свернули с основной трассы потому, что она вела в лес, подальше от света, от людских глаз и проезжающих автомобилей.

«Куда вы меня везете?» – хотела спросить Арина, но горло свела судорога. Они ее не отпустят, это ясно. От ужаса мутилось в голове, приступами накатывала тошнота. Тот бритоголовый, который хотел купить медальон, сидел рядом, поигрывал ножом. Приставив лезвие к ее ребрам, он вывел девушку из зала – они выглядели как страстно влюбленная пара: тесно приникшие друг к другу, дрожащие. Он – от сильного возбуждения, она – от страха.

– Крикнешь – убью, – шепотом предупредил «галантный» ухажер. – Поняла?

Арина поспешно кивнула: нож упирался острием в бок, больно царапал кожу.

В машине ее покинула последняя надежда выпутаться, спастись. Может быть, это всего лишь кошмар, который иногда ей снится? Когда свернули к Пустоши, Арина почти поверила, что она спит и видит жуткий сон, – ведь частенько ночами она «оказывалась» среди осин и берез, белеющих в лунном свете… там, у подножия холма, в неподвижной, тяжелой тишине, когда ничто не шелохнется, ни лист, ни травинка. Когда становилось очень страшно, Арина просыпалась. Но не в этот раз.

Кроме нее и пьяного парня с ножом в автомобиле был водитель. Он сидел за рулем, не поворачивался и молчал, как немой. Его крепкий, литой затылок блестел, покачивался в такт движению. «От такого пощады не жди», – подумала Арина. Если бы она могла молиться, то молилась бы. Но она не могла. Страх заполнил ее всю, лишил воли.

Шофер вел машину по грунтовке, потом съехал в лес, остановился между деревьев. Фары выхватывали из темноты наполовину голые кусты, чахлые березки. У холма, перед пологим подъемом, выросла молодая рощица; она переходила в зрелый осинник чуть выше.

– Останься здесь, – коротко сказал водителю молодчик с ножом. – Жди.

Арина стучала зубами от холода и нервного озноба, ее ноги с шелестом, с хрустом проваливались в опавшую листву. Казалось, этот звук разносится по всему лесу. Неужели никто не услышит, не придет на помощь?

– Иди вперед, – приказал похититель, грубо подталкивая ее в бок.

За кустами он повалил ее навзничь, придавил своим телом и начал беспорядочно, жадно целовать ее лицо, шею, нырнул рукой в вырез платья, рванул. Арина закричала: большой сук впился ей в спину, прямо в лопатку… от боли потемнело в глазах…

Возня, треск веток, шорох листьев, застилающая сознание боль мешали ей слышать, как подъехал еще какой-то автомобиль, как после короткой борьбы упал рядом с открытой дверцей «мерса» бритоголовый шофер и как метнулась в кусты, на ее сдавленные стоны, темная фигура. Кто-то попытался оторвать от нее разъяренное потное тело, алчущее ее плоти, – Арина извернулась, но не смогла сбросить с себя тяжелого, сильного зверя. Не отпуская женщины, он сделал резкое движение, доставая откуда-то из кармана или из-за брючного ремня твердый предмет, блеснувший и громко, молниеносно плюнувший огнем…

Защитник Арины упал, но она этого не видела, она плохо соображала, изо всех сил отбиваясь от вновь навалившегося с хрипом, с яростной жестокостью охмелевшего от страсти самца, которому мешают осуществить желаемое. Он вывернул ей руку и, задирая юбку, впился железными пальцами в нежную кожу бедер… вдавливая Арину в землю, на тот самый сук, что острием пробивал теперь ее позвоночник… Ей казалось, она кричит, – но только сдавленное дыхание со свистом вырывалось из ее искусанных в кровь губ…

Наверное, Арина впала в беспамятство и поэтому не почувствовала, как обмякло чужое, ненавистное тело, ослабили захват грубые руки и на ее лицо капнула сверху густая теплая капля… еще… и еще…

Она не слышала, как незнакомый мужской голос произнес:

– Убери его!

И кто-то стащил, перевалил на спину безжизненное тело, отволок в сторону. Не видела и не чувствовала Арина, как склонились над ней, бережно оправили обрывки вишневого платья, подняли и понесли к машине, уложили в тепло, на сиденье, прикрыли чьим-то пиджаком. Как мужская рука легко прикоснулась к медальону на ее шее, сбившемуся и перекрученному назад, расстегнула застежку бархатки и сняла украшение. Медальон лег на чужую широкую ладонь, заблестел золотым лепестком…

– Живая? – спросил кто-то.

– Цела и практически невредима! Он и сделать-то ничего не успел, мерзавец! Помял только, испугал до смерти, да синяков и ссадин наставил. До свадьбы заживет.

– Красивая…

– Это она, – с акцентом произнес иностранец. – Я знал, что найду ее здесь.

Никто ничего не понял, поэтому все промолчали.

– Что с ее мужем? – спросил он.

– Мертв.

– Как это случилось?

– Не повезло. Тот, бешеный, убил его. Один выстрел… и наповал. Ведь не промахнулся же, подонок, в темноте! Жалко парня.

– Возжаждал любви… сего вечного «обмана жизни», как Бунин писал, – с трудом выговорил иностранец. – Сладкого плода, коего вкушать пагубно для сынов человеческих.

– Так единственный же шанс урвать что-то у постылого существования! – возразил самый высокий из охранников. – Каждый ищет изюминку в пресном калаче, да не каждому она попадется.

Иностранец кивнул, с нежностью и тоской посмотрел на медальон, подошел к машине, где лежала Арина, осторожно поправил ее свисающую с сиденья руку. Вот и пришел конец его скитаниям. Сейчас он увезет эту женщину по туманной дороге… в другую жизнь. Ему предстоит многое объяснить ей. Поймет ли?

На Глухую Пустошь опускалась голубоватая от лунного света дымка.

– Откуда туман взялся? – поеживаясь от холода, недоумевал водитель черного «Хаммера», который привез сюда заграничного банкира. – И тишина, как в склепе. Жутко мне, ребята.

– Гиблое место, – шепотом произнес один из охранников. – Говорят, здесь уже происходило что-то подобное. Лет сто или двести назад… то ли женщина утопилась в пруду, то ли здешний помещик стрелялся на дуэли с заезжим гусаром. И потом пошло-поехало…

– А где пруд?

– Там, за холмом… зарос почти.

Между деревьев, заволакиваемые туманом, стояли две машины с открытыми дверцами – «Мерседес» бритоголовых и «жигуленок» приятеля Дмитрия. Рядом лежали три трупа.

– Наведите порядок, – велел банкир. И указал на Дмитрия: – Парня положите в его авто.

– А… куда остальных? И тачки?

– Туман… – выразительно произнес иностранец и сел в «Хаммер». Как будто этим было все сказано.

Туман становился гуще, курился в лунной мгле. «Хаммер» осторожно выехал из леса, покатил по грунтовке. Не прошло и минуты, как он совершенно растворился в непроглядной ночи…

– Арина, просыпайся, – настойчиво повторял мужской голос.

Она открыла глаза, удивленно приподнялась:

– Димка, ты? Как ты меня нашел? А где…

Она не узнавала комнаты, бледная, с блуждающим взглядом.

– Тебе плохо? – забеспокоился муж. – Может, заболела? Тогда я позвоню, скажу, что мы не придем.

– Куда?

– На вечеринку, в «Марицу»! Забыла?

– О-о-о! – Арина со стоном закрыла глаза, зарылась лицом в подушку. – Господи, какой ужас!

Надо было вставать, собираться.

Дмитрий придирчиво наблюдал за одеванием жены. Вишневое платье… ну, конечно! И чертов медальон.

– Сними его, – взмолился Дмитрий. – Я тебе золотую цепочку купил, кулон с рубином. А ты не носишь.

И этот его недовольный тон, и это зеркало, в котором Арина любовалась своим отражением, и эти слова мужа были ей знакомы…

– Бабушкин подарок, – смиренно опустила она глаза. – Мне к лицу.

Безрассудное сердце ее замирало от предвкушения встречи. Ей ужасно хотелось увидеть того… иностранца, который купил Глухую Пустошь… услышать его голос, ощутить прикосновение его руки…

«Ты бредишь! – сказала она себе. – У тебя навязчивая идея!»

По аллее между красных кленов и раскидистых лип они шли уже в сумерках. Арина крепко держала мужа под руку. Из садов доносился запах дыма и зимних яблок.

«Без медальона он меня не узнает», – думала она.

В голове шумело, под ногами хрустела опавшая листва. Скоро отзвенит бабье лето, пойдут унылые, затяжные дожди, полетят первые белые хлопья. Не за горами зима…