Марта
Рука саднила, капельки крови засохли и почернели, впрочем, наверное, черными они казались от недостатка света – в сарайчике было сумрачно. А еще здесь зверски воняло. Крыша обвалилась не полностью, как казалось снаружи, и частью сохранилась, торчала вверх черными балками перекрытий и кусками шифера, один из которых повис и вяло покачивался, разрушая тишину протяжным жалобным скрипом. У влажной стены стояло кресло, за ним – грязный, перевернутый набок комод, чуть дальше виднелось раскроенное длинной трещиной зеркало.
– Ну и долго еще? – Никита сидел на колоде, которую отыскал тут же, в сарайчике, перекатил поближе к стене. – Слушай, ну ерундой же занимаемся!
Постепенно я и сама начинала так думать. Отсюда ничего не слышно и не видно, и вполне вероятно, что Танечка уже ушла, так и не дождавшись возлюбленного, и Семен приедет зря. Страшно подумать, что он скажет по этому поводу. От таких мыслей исчезают остатки оптимизма, а еще Жуков ноет.
– Да ладно тебе, не бери в голову. Ну, не выйдет, и фиг с ним. Зато Танечка точно никуда не денется, а значит, и Юру этого найдем, и мать ее, и доктора твоего…
Дверь, висевшая на одной петле, с оглушительным визгом распахнулась, и знакомый мрачный голос приказал:
– Выходите… герои. Ваше счастье, что…
Договорить он не успел, дверь, хрустнув, перекосилась и начала заваливаться на Семена, тот еле-еле успел отскочить в сторону.
– Пойдем, что ли, – Никита встал и, взяв меня за руку, потянул за собой. – Не бойся, Марта, сказано же – герои.
Сказано-то сказано, только вот тон, которым были произнесены слова, как-то не увязывался с поощрением. Да и мрачное выражение лица Семена, и разбитый нос его напарника свидетельствовали, что не все гладко вышло.
– Нашлись? – промычал он, зажимая нос ладонью. – А ты боялся… в дом давайте. Все.
– Командир, платочком поделиться? – Никита вытащил из кармана мятый клетчатый комок и, протянув, вежливо предложил: – Если холодненькой водичкой смочить и на переносицу…
– Без тебя обойдемся, – Семен толкнул в спину. – В дом давайте.
Входили через дверь. Высокий порог, темные и холодные сени, уже знакомая комната. Танечка сидела на кровати и плакала, сарафанчик ее задрался, обнажая смуглое бедро, на котором прямо на глазах наливался лиловизной свежий синяк. Юра был тут же, сидел на полу, с заведенными за спину руками.
– С-стерва! – выплюнул он, увидев меня. – Хитрая…
– Заткнись уже, – бросил Семен. – Наговорился, хватит. Марта, успокойте девушку. Пожалуйста.
Я присела на диванчик рядом с Танечкой, поправила платье, обняла, погладила по голове. Что говорить и о чем спрашивать, чем отвлечь ее, я не знала. Но Танечка вдруг успокоилась сама, быстро и легко, так, будто и не рыдала. Приподняла подол, потрогала пальчиком синяк и спросила:
– Ты ведь дашь мазь? Ты обещала!
– Обязательно.
Она кивнула, губы снова задрожали, и, посмотрев на Юру, пожаловалась:
– Он меня идиоткой обозвал. И еще дурой. А я не идиотка.
– Конечно, нет.
– Он плохой?
– Да.
– Плохой-плохой, – подтвердил Семенов напарник. – Хорошие люди не обижают таких красивых девушек. Кстати, мы не знакомы, Шубин, Вениамин Леонардович, – мент протянул было руку Жукову, но, увидев, что ладонь в крови, отдернул, неловко вытер платком. Осторожно потрогал распухшую переносицу. – Твою…
– Так плохо говорить, – заметила Танечка, окончательно успокоившись. – Нельзя ругаться.
– Не буду, – пообещал Вениамин. Был он, в отличие от Семена, невысоким, худощавым и темноволосым. Мелкие черты, живое лицо, открытая улыбка. Довольно-таки симпатичный, несмотря на разбитый нос. – Присаживайтесь, господин Жуков, не маячьте. Семен, и ты куда-нибудь садись…
Никита попытался было забраться на подоконник, но Семен молча указал на стул. Сам он занял место у двери, опершись на косяк и сложив руки на груди. Ну понятно, никто не уйдет до выяснения обстоятельств.
Вениамин, сев так, чтоб видеть всех участников представления (а я не могла отделаться от впечатления театральности происходящего), положил руки на спинку стула, шмыгнул носом и произнес:
– Итак… ну… что сказать, точнее, с чего начать… во-первых, хочется поблагодарить господина Жукова и Марту Константиновну за своевременный сигнал.
Семен пробурчал что-то невнятное, благодарности на его физиономии я не заметила.
– Во-вторых, состав у нас не полон, посему… Татьяна… Танечка, солнышко, у тебя телефон есть?
Танечка кивнула и вытащила из кармана крохотный, в пол-ладошки мобильник в красном, переливающемся стразами корпусе.
– Спасибо. Танечка, а ты можешь позвонить маме?
– Зачем?
– Просто позвонить и дать мне трубочку. Не бойся, я сам с ней поговорю… на тебя ведь напали, верно? И маме нужно сказать об этом. Набери номер. Пожалуйста.
Танечка повернулась ко мне, в зеленых глазах блестели слезы, звонить ей совершенно не хотелось.
– Надо, Танечка. Ты же не хочешь, чтобы тебя забрали в милицию? – продолжал Вениамин. В этот момент он стал мне отвратителен. Какого черта он ребенка мучит? Ей и так плохо. Я могла лишь догадываться, что тут произошло. Почему Юра попытался убить Танечку? Кому вообще могло навредить это беспомощное существо?
Танечка, всхлипнув, набрала номер и послушно протянула трубку Вениамину, тот, приняв ее, поднес к уху, некоторое время молчал, верно, вслушиваясь в гудки, а потом тихим, вкрадчивым голосом произнес:
– Добрый день. Нет, это не Татьяна, это старший оперуполномоченный Шубин Вениамин Леонардович. Валентина Степановна, да, ваша дочь здесь, рядом, не волнуйтесь, с ней все в порядке… пока в порядке, – выразительно добавил он. – Вы не могли бы подъехать? Для выяснения обстоятельств? Хотя нет, погодите, лучше мы сами. Вы сейчас на работе, да? Вот и замечательно, просто великолепно, минут через пятнадцать будем. Да, на вашем месте я здорово подумал бы о сотрудничестве. Как говорится, чистосердечное признание… вот видите, как замечательно мы понимаем друг друга. Я просто уверен, мы сразу договоримся. – Захлопнув телефон, Вениамин сунул его в задний карман джинсов и, поднявшись, бодро объявил: – Распорядок меняется, место действия переносится. Семен, давай этого бойца в машину, вы, девушка, тоже с нами едете, а вы двое… – он усмехнулся. – А вы двое свободны. Благодарим за сотрудничество. Все, давайте, быстренько, освобождаем помещение и больше не лезем туда, куда не просят. Понятно?