Полупустая электричка дребезжала, постукивая колесами. Варя дремала, прикрыв глаза, рассматривая сквозь веки радужных солнечных зайчиков, мелькавших сквозь высокие сосны и ели, росшие вдоль железнодорожного полотна. Старенький состав вез Варю в Выборг, город хоть и русский, но проникнутый духом шведского рыцарства.

Было раннее утро, но Варя, как человек ответственный, решила не откладывать дело в долгий ящик, а раз дал Каменков задание, выполнить его вовремя и добросовестно. Поэтому вчера она вернулась со свидания в двенадцать, чем, кажется, расстроила Даниила, собиравшегося, вероятно, развлекаться всю ночь. Это в среду! Ничего себе у человека здоровье! Вот Варя, например, уважала режим. И в середине недели предпочитала спать ложиться вовремя, чтобы на следующий день трудиться с полной отдачей, а не зевать по углам, глотая черный отвратительный кофе, и ныть, жалуясь на мигрень и недосыпы. За годы учебы в аспирантуре у нее выработались и закалились самодисциплина и ответственность. Так что ненормированный рабочий день не был для Вари девизом откровенного безделья.

А вечер вчерашний прошел хоть и мило, но заурядно. Конечно, у Даниила не было времени как следует подготовиться и пригласить Варю, например, в театр или на концерт, хотя билеты в наше время и не проблема. Поэтому они просто посидели в ресторане, потом заехали ненадолго в клуб, а потом Варя попросила отвезти ее домой.

Что ж, во всяком случае, он ее не домогался и не по́шлил. Уже хорошо. В наши времена всеобщей пошлости и развязности и это праздник. Так решила Варя, анализируя прожитый вечер. Даниил не произвел на нее сильного впечатления, так, сплошная заурядность. Да, воспитан, да, смазлив, да, строен, да, обеспечен, да, при машине. Ну, так таких, как он, в многомиллионном городе пруд пруди.

Как уже было отмечено, Варя не считала внешность у мужчины весомым достоинством. Наличие машины ее тоже не впечатляло, она выросла в состоятельной семье и воспринимала устойчивый достаток как данность. А что еще в Данииле было примечательного? Чувство юмора? Весьма заурядное. Познания в искусстве, как он честно и предупредил, весьма поверхностные. Умение вести беседу? Да, но в пределах легкого флирта. В общем, кавалер тянул на четверочку с минусом, не более. А потому распрощалась Варя с Даниилом без излишнего трепета, чем, кажется, его несколько разочаровала. Ну, да хоть целоваться не полез, и на том спасибо.

Отогнав скучные мысли о Данииле, Варя встряхнулась и стала настраиваться на рабочий лад.

В Выборге перед Варей стояла нелегкая задача отыскать следы прежнего владельца картины Репина.

Как хорошо иметь связи и протекции, вздыхала блаженно Варя, сидя в закутке за шкафами местного архива. Ну, кого еще могли бы пустить вот так запросто в святая святых? Нет, простому смертному пришлось бы ограничиться официальным запросом и многомесячным ожиданием ответа. И то потом гадал бы, насколько добросовестно сотрудник архива подошел к решению твоего вопроса. Просто порылся в картотеке или сделал над собой усилие, залез в фонды, открыл старые дела, в которых могло быть упомянуто нужное имя. Варя излишней доверчивостью не отличалась и понимала всю важность человеческого фактора, а потому предпочитала полагаться лишь на собственные силы. Благо папа попросил дядю Веню, директора Центрального архива, тот позвонил в Выборг, и вот вам результат. Встретили как родную, еще и чаем угостили. А то пришлось бы еще искать способы раздобыть пропуск в архив, заручившись рекомендацией профильного учреждения, что тоже не просто.

«Может, и не так плохо быть Варварой Доронченковой», – сладко потянулась Варя и вновь углубилась в поиски. Потом был ЗАГС с выяснением последнего места регистрации покойного, и уже ближе к вечеру, перекусив в местном «Макдоналдсе», Варя отправилась на поиски бывших коллег и соседей Олега Петровича Толмачева, двоюродного брата отца предыдущего владельца Репина Толмачева Сергея Анатольевича. Олег Петрович при жизни работал ведущим инженером на Судостроительном заводе, и ни один из обнаруженных в архиве документов не указывал на какое-либо отношение покойного к искусству или коллекционированию. Но это еще не показатель. В советские времена большинство коллекционеров были подпольными и деятельность свою не афишировали.

Увы, подойдя к типовой кирпичной пятиэтажке шестидесятых годов постройки на улице, носящей гордое имя «Советская», Варя утратила надежду выявить в личности покойного хоть крошечный любопытный факт. Люди интересные не могут проживать в подобных строениях, искренне считала Варя. Найдя нужную парадную, она оглядела двор в поисках информаторов. Звонить в квартиру, которая давно уже отошла государству и в которой уже много лет проживают посторонние люди по фамилии Котиковы, смысла не было.

Время было вечернее, погода во второй половине дня испортилась, и промозглая сырость, очевидно, разогнала старушек, обычно мирно беседующих у подъезда. Пришлось прибегнуть к плану «Б». Идти на поклон к старейшей жительнице дома Лидии Кондратьевне Кузьминой, проживавшей в одном подъезде с покойным Толмачевым, в надежде, что бабулька вспомнит о бывшем соседе хоть что-нибудь. Впрочем, шансы раздобыть интересную информацию у Вари были, поскольку старческая память устроена удивительным образом: с возрастом люди отчего-то ярче и четче могут вспомнить события давно минувших дней, нежели случившееся накануне. Эх, жаль, даже печенья к чаю не купила, а лучше бы вафельный тортик, посетовала Варя, но за тортиком не побежала. Целый день скитаний по чужому городу порядком утомил барышню, и больше всего ей хотелось поскорее вернуться домой, и уже не в электричке, хватит с нее экзотики, а в автобусе. Там сиденья мягкие, и можно подремать и согреться.

– Хто там? – раздался из-за двери кашляющий, хрипящий голос.

Варя поморщилась, представив себе старого трухлявого гриба за дверью, который абсолютно точно ничего дельно не вспомнит, но душу вытрясет.

– Лидия Кондратьевна, я насчет вашего бывшего соседа, Олега Петровича Толмачева. Меня Варя зовут, – напрягая связки, прокричала она в самую дверную щель, чтобы старый одышливый глухарь за дверью ее уж точно расслышал.

Замки брякнули, дверь распахнулась.

– Входите, – прохрипел из мрака прихожей голос. – В комнату проходите.

Варя вежливо поклонилась хриплой темноте и двинулась, куда велели. Комната у старухи Кузьминой была очень даже современная, наверное, внуки или дети ремонт делали, и обставлена со вкусом.

– Садитесь, – раздался за Вариной спиной голос, и на середину комнаты выплыла его обладательница.

Ни на трухлявый гриб, ни на старого глухаря Лидия Кондратьевна похожа не была.

Невысокая, стройная, с прямой спиной и элегантно уложенными седыми волосами, Лидия Кондратьевна смотрелась дамой из высшего общества, а не завсегдатаем дворовых лавочек.

– Здравствуйте, – кивнула Варя, сраженная таким неожиданным поворотом.

– Вы сказали, вы родственница Олега Петровича? – усаживаясь в кресло и вытягивая облаченные в черные брюки длинные ноги, уточнила хозяйка. Голос ее звучал по-прежнему хрипло, но огромная цветастая шаль, в которую куталась хозяйка, теперь безошибочно сообщала, что она просто простужена. Досадное недоразумение посреди лета.

– Нет, я не родственница, – решила не хитрить Варя, всегда предпочитавшая достойную правду сомнительной лжи. – Я искусствовед, занимаюсь поисками картины Репина, некогда принадлежавшей Олегу Петровичу. Портрет писателя Всеволода Гаршина. Возможно, вы его видели, если бывали в гостях у покойного?

– Да, – глядя куда-то в сторону затуманившимися глазами, проговорила Лидия Кондратьевна. – Я бывала у Олега и помню этот портрет. Кажется, потом он перешел по наследству кому-то из его дальних родственников. Квартира приватизирована не была и отошла государству, а вот вещи они забрали.

– Да-да, теперь у картины появились новые хозяева, им она так же досталась по наследству. И вот теперь пропала, а я выясняю историю картины, – торопливо пояснила Варя, спеша перейти к заинтересовавшей ее детали. – Вы были близко знакомы с Олегом Петровичем?

– Да, мы были дружны. Когда погибла Татьяна, его супруга, он остался совершенно один. Сын работал где-то в пустыне, какой-то геодезический проект воплощал в жизнь, потом с ним случилось несчастье, укусила ядовитая змея, помощь вовремя не подоспела, и он погиб.

– В пустыне, от укуса змеи? – недоверчиво переспросила Варя.

– Да, ему было около тридцати, – кивнула Лидия Кондратьевна.

Какая интересная у людей жизнь, поразилась Варя. Змеи, пустыни, и это в скучные времена застоя. Или нет?

– А когда это случилось? – с интересом спросила Варя.

– В девяносто втором году, – после секундной паузы ответила Лидия Кондратьевна.

Значит, при социализме.

– И что, Олег Петрович остался один?

– Да, Татьяна умерла вскоре после гибели Андрея. Сердце. Невестка быстро вышла замуж, а внуков у них не было, – пояснила Лидия Кондратьевна и, прикрывшись шалью, сильно закашляла, – простите, аллергия, – пояснила она. – Неделю на улицу не выхожу, даже окна не открываю, сижу вот возле воздухоочистителя, и то не помогает, – кивнула она в сторону огромного серого агрегата, стоящего на полу возле ее кресла.

Ах, вот в чем дело, с облегчением выдохнула Варя, не любившая инфекций и особенно тех, кто их разносит. Мама в детстве всегда сердилась, когда кто-то из родителей приводил в детский сад простуженного ребенка:

– Ну, болеешь сам, посиди дома, вылечись, а других не заражай. К тому же инфекция, перенесенная на ногах, может нанести детскому организму непоправимый вред!

И в дальнейшем, заслышав в театре или на концерте чей-то придушенный кашель или хлюпанье сопливого носа, Ирина Ивановна брезгливо доставала платок, закрывала им нос и искала глазами источник заразы. Если в общественном месте раздавалось чье-то чихание, мама тут же приказывала Варе задержать дыхание, бежать из магазина, автобуса или салона красоты без оглядки. Вирусы!

Понятно, что у послушной домашней девочки Вари мамины наставления записались на подкорку мозга, и потому, находясь в непосредственной близости от кашляющей Лидии Кондратьевны, она испытывала болезненную тревогу и необоримое желание бежать куда подальше.

Но если это аллергия, то тогда ладно.

– А как попала к Олегу Петровичу эта картина? – обретя душевную гармонию, вернулась к главной теме беседы Варя. – Ведь, насколько я понимаю, он не был коллекционером.

– Вы правы, не был. Картина досталась их семье случайно. К Олегу она перешла от дальнего родственника, а к нему попала во время войны. Олег Петрович рассказывал, что во время блокады его родственник, кажется, его звали Степан Толмачев, жил в большой коммуналке, но после первой блокадной зимы их в квартире осталось только трое, он, его сестра, она потом погибла во время бомбежки, и их соседка. Остальные то ли умерли, то ли эвакуировались, – механически поправляя выбившуюся из прически непослушную густую прядь, рассказывала Лидия Кондратьевна. Руки у нее хоть и подверглись воздействию возраста – пигментные пятна, узловатые суставы, – тем не менее сохранили красивую форму. – И вот эта соседка, умирая, передала родственнику Олега Петровича картину. И вы знаете, что удивительно? – наклонившись к Варе и сделав загадочное лицо, проговорила Лидия Кондратьевна. – С этой картиной связана прямо-таки мистическая история.

– В самом деле? – наклонилась ей навстречу Варя. Она не верила в мистику, но очень часто такие предания помогают разобраться в истории картины.

– Понимаете, эта соседка, которая отдала родственнику Олега картину, перед смертью попросила его передать картину ее сыну. У нее сын был на фронте. Или, если тот не вернется, как только закончится война, отдать эту картину в музей. И заставила родственника Олега поклясться, что тот так и сделает. Родственник поклялся, – глубоким, полным скрытого намека голосом рассказывала Лидия Кондратьевна, – но его сестра сказала, чтобы он не смел эту картину никому отдавать. Оказывается, эту картину во время революции отняли у какой-то женщины. Она была то ли любовницей человека, изображенного на портрете, то ли сестрой. Точно не помню. И когда картину отнимали, то хозяйка прокляла этих экспроприаторов. А сестра родственника Олега служила у нее домработницей и сказала, что у этой женщины, кроме нее, никого из родственников не осталось, эмигрировали и пропали в Париже, так что она, умирая, все завещала этой самой сестре, которая была у нее прислугой. Значит, и картина принадлежит им. Сестра эта вскоре погибла во время бомбежки, а ее брат, родственник Олега, все же собирался отдать картину или в музей, или наследнику, если тот не погибнет. Но когда война закончилась, родственник Олега Петровича расстаться с Репиным не смог. Пожадничал, хотя сын той женщины и вернулся с войны. И знаете что? – загадочно понизив голос и наклоняясь к Варе, спросила Лидия Кондратьевна. – Зря он так поступил. На него обрушились всяческие несчастья. Потеря близких, карьерный крах. В итоге он совсем опустился и незадолго перед смертью по секрету то ли в горячечном бреду, то ли в здравом уме рассказывал, что мужик с портрета выходит, пугает его и корит за то, что не отдал картину наследнику. Вот.

Варя едва не расхохоталась. Ничего себе были шуточки у строителей коммунизма. А еще говорили, что страна погрязла в пучине атеизма. Нет, веру, а точнее суеверия, никакой социализм с коммунизмом не изживут.

– Не верите? – чуть обиженно, поджав губы, спросила Лидия Кондратьевна.

– Ну, что вы, – с готовностью возразила Варя, имея в виду рассказ о соседе по коммуналке, а не прогулки Всеволода Гаршина по квартире.

– А вот, между прочим, родственник Олега кончил плохо. И я считаю, именно потому, что не сдержал слова. Не отдал картину хозяину. Пожалел, пожадничал, а в итоге сгорел. Заживо!

– Ужас! – искренне воскликнула Варя.

– Вот, вот. И ведь непьющий был человек, – покивала Лидия Кондратьевна.

– Как же это случилось? – проявив вежливый интерес, спросила Варя.

– Пришел усталый с работы, прилег отдохнуть, пока чайник закипает и ужин греется. И заснул с папиросой. Знаете, раньше все повально курили, – пояснила Лидия Кондратьевна. – Сигарета во сне выпала, одеяло загорелось, но он, судя по всему, сначала задохнулся, а потом уж сгорел, потому что не кричал от боли. Соседи прибежали, как дымом запахло, он в коммунальной квартире жил, вот соседи и сбежались, – пояснила Лидия Кондратьевна. – Сразу же водой залили, его из комнаты вынесли, пожарных вызвали, «Скорую», а он уж готовый.

– А как же так вышло, что он сгорел, а картина уцелела?

– Вот, – многозначительно подняла палец вверх Лидия Кондратьевна. – Картине хоть бы что! Угол, где кровать стояла, выгорел вчистую, а картина висела напротив, над столом, и ей хоть бы что!

Ну и в чем здесь мистика? – хотелось спросить Варе. Вот если бы он картину в руках держал и она в огне уцелела, тогда да. А так? Вероятно, Варины мысли нашли отражение на ее лице, поскольку Лидия Кондратьевна снова обиженно поджала губы и проговорила, глядя не на собеседницу, а куда-то в угол:

– Между прочим, Олег Петрович, будучи коммунистом, ведущим инженером завода и человеком, не склонным к… – Лидия Кондратьевна сделала неопределенный витиеватый жест в воздухе, – к разным фантазиям, тоже в последние годы жизни заговаривал о трагическом влиянии портрета, – закончила она. – Ведь и сын, и жена Олега Петровича умерли вскоре после того, как портрет попал в их семью.

Варя не нашлась с ответом. Обижать любезную Лидию Кондратьевну ей не хотелось, а глупо, лицемерно ей поддакивать она не смогла. Подобные естественные для большинства людей мелочи давались ей с трудом.

– Простите, Лидия Кондратьевна, а вы не припомните, как звали родственника Олега Петровича, бывшего владельца картины? Или хотя бы адрес той самой коммуналки?

– Ну, голубушка! – фыркнула Лидия Кондратьевна. – Откуда ж мне знать такие подробности? Кажется, где-то на Петроградской. А что касается имени, то я вам уже говорила, что звали его Степан, фамилия была Толмачев, а вот отчества не помню. Олег Петрович его дядей Степой называл. Знаете, как в детском стишке, – улыбнулась она. – Оттого, наверное, и запомнила.

Варя все же оставила Лидии Кондратьевне на всякий случай свой номер телефона, мало ли чего.

– Скажите, неужели у Олега Петровича не было других родственников, кроме двоюродного племянника в Новосибирске? – спросила Варя на всякий случай, уже стоя на пороге.

– Родители их с Татьяной уже умерли. Брат тоже. У Татьяны какие-то дальние родственники были, но поскольку она умерла раньше Олега, то их никто и не оповещал. Наследниками они по закону не являлись. Хоронило его предприятие, ну и я помогала. А родственники уж потом приехали. Да и то путь не близкий.