Глава четвертая
По дороге Джозеф сообщил Матильде, что сделал внушение Валери. Она заметила, что это разумный, но бесполезный шаг, однако Джозеф с торжеством указал на то, что отношения между Стивеном и Натаниэлем сейчас хороши как никогда. Матильда усомнилась, что причиной этому стало вмешательство Валери – а не, скажем, предстоящее чтение пьесы, объединившее дядю и племянника как братьев по несчастью, – но было очевидно, что Стивен старается понравиться Натаниэлю.
Затея с чтением действовала ей на нервы. Матильде вообще не нравились подобные представления, а сейчас время и место были выбраны настолько неудачно, что лишь чудо могло избавить пьесу от провала. Она посмотрела на Ройдона, нервно поглощавшего печенье, и сердце ей кольнула жалость. Он был так серьезен, так поглощен жестокой внутренней борьбой между нахальной самоуверенностью и детским страхом опозориться перед враждебной публикой. Матильда приблизилась к нему и, пользуясь тем, что Валери и Джозеф без умолку болтали, перебрасываясь шутками, негромко попросила:
– Расскажите мне, пожалуйста, о вашей пьесе.
– Не думаю, что она кому-то здесь понравится, – угрюмо буркнул драматург.
– Кому-то, может, и нет, – спокойно согласилась Матильда. – Вы уже ставили свои произведения на сцене?
– Нет. Только один раз участвовал в воскресном шоу. Но не с этой пьесой. Она заинтересовала Линду Бари, но из этого ничего не вышло. Пьеса еще слишком сыра… Да, теперь-то я понимаю. Проблема в том, что у меня нет спонсора. – Он откинул волосы со лба и с вызовом добавил: – Я работаю в банке!
– Не самый худший способ проводить время, – заметила она, подумав, что это звучит слишком уж патетично.
– Если бы мне только дали шанс… ноги моей там бы не было!
– Надеюсь, вам повезет. Ваша пьеса может иметь кассовый успех?
– Это серьезное произведение. Мне плевать на кассовый успех, как вы говорите. Во мне есть… в общем, я убежден, что могу писать пьесы – хорошие пьесы! – но соглашусь скорее всю жизнь работать в банке, чем…
– Чем торговать своим искусством, – не удержавшись, закончила Матильда.
Он покраснел, кивнув:
– Да, это я и имел в виду, хотя сознаю, что вы надо мной потешаетесь. Как вы думаете, есть хоть один шанс, что моя пьеса заинтересует мистера Джерарда?
Она не сомневалась, что не заинтересует, но при всей ее честности у нее не хватило духу сказать это ему в глаза. На его осунувшемся лице было написано столько отчаянной надежды, что у Матильды возникли совершенно фантастические планы, как умаслить Натаниэля.
– Денег уйдет совсем немного, – с жаром продолжил драматург. – Даже если он не любит искусство, почему бы ему просто не дать шанс Поле? Она великолепна в этой роли. Он сам увидит. Пола хочет сама сыграть одну сцену, чтобы он оценил.
– Кого она играет? – спросила Матильда. Она не стала объяснять, что Натаниэля воротит от одной мысли, что его племянница может появиться на сцене.
– Проститутку, – просто ответил автор.
Матильда поперхнулась чаем. Отряхивая юбку, она чуть не начала уговаривать его отказаться от этой безумной мысли, но ее остановило безнадежное чувство, что все попытки бесполезны и ничто не спасет несчастного от злого рока.
Стивен, проходя мимо к тарелке с печеньем, увидел, что она пролила чай, и протянул ей носовой платок.
– Вот неряха! Держи!
– Чайные пятна не выводятся, – заметила Валери.
– Надо просто покрепче потереть, – возразила Матильда, орудуя платком Стивена.
– Я говорила про платок.
– Платок меня не волнует. Спасибо, Стивен. Тебе его вернуть?
– Обойдусь. Садись к огню и подсохни.
Она так и сделала, отмахиваясь от советов, которыми осыпали ее Мод и Пола. Стивен протянул ей печенье:
– На, подкрепись, пока не начались боевые действия.
Матильда оглянулась и, убедившись, что Ройдон ее не услышит, возмущенно выпалила:
– Она про проститутку!
– Ты о чем? – поинтересовался Стивен. – Об этой идиотской пьесе?
Матильда кивнула, не удержавшись от смешка. Стивен в первый раз за весь день выглядел довольным.
– Ты серьезно? Представляю, как обрадуется дядя! А я уже хотел удрать в свою комнату – якобы писать письма. Теперь ни за что не уйду. Ни за какие сокровища!
– Ради Бога, веди себя прилично, – попросила она. – Сцена и так выйдет кошмарная.
– Глупости, моя милая! Наоборот, все отлично повеселятся.
– Стивен, если ты станешь издеваться над этим несчастным дурачком, я тебя пристрелю!
Он внимательно посмотрел на нее.
– А, вон ты куда клонишь. Не ожидал.
– Дело не в том, болван. Пойми, он слишком уязвим. Это все равно что причинить зло ребенку. К тому же он чудовищно серьезен.
– Мозги на череп давят? – усмехнулся Стивен. – Я его развеселю.
– Не стоит. От невротиков и психопатов лучше держаться подальше.
– О, меня таким не испугаешь.
– Может, хватит изображать из себя героя? – съязвила Матильда. – На меня это не действует.
Стивен рассмеялся и, вернувшись к Натаниэлю, сел с ним рядом на диван. Пола уже говорила о пьесе Ройдона и заранее уничтожала взглядом каждого, кто осмелится покинуть комнату. Натаниэлю разговор быстро наскучил:
– В общем, слушать так слушать. Хватит болтать. Как-нибудь разберусь без твоей помощи. Я видел столько всяких пьес – хороших, плохих и никаких, – сколько тебе и не снилось. – Он неожиданно повернулся к Ройдону: – А у вас какая – хорошая или плохая?
Матильда знала, что единственный способ нормально общаться с Джерардами – вести себя так же резко и грубо, как они. Если бы Ройдон нахально ответил: «Хорошая!» – Натаниэль мог бы одобрительно кивнуть. Но Ройдону было не по себе. Он чувствовал себя не в своей тарелке с той самой минуты, как дворецкий Натаниэля окинул его пренебрежительным взглядом. В нем боролись два противоположных чувства: враждебность к хозяину дома, который бередил его и без того издерганное самолюбие, обращаясь с ним свысока, и страстное желание непременно произвести хорошее впечатление и добиться своего. Он пробормотал, запинаясь и краснея:
– Ну, я не могу судить об этом.
– Просто хотел узнать, хороша ваша пьеса или плоха, – равнодушно бросил Натаниэль и отвернулся.
– Не сомневаюсь, что мы все получим большое удовольствие, – произнес Джозеф с сияющей улыбкой.
– Я-то уж точно, – подтвердил Стивен. – Только минуту назад я говорил Матильде, что ни за что не пропущу подобное зрелище.
– Можно подумать, что перед тобой будут разыгрывать фарс! – воскликнула Пола. – Это фрагмент настоящей жизни!
– Проблемная пьеса? – уточнил Моттисфонт с сухим смешком. – Когда-то они были очень популярны, помнишь, Натаниэль?
В его голосе звучали примирительные нотки, но Натаниэль, похоже, был все еще настроен против своего делового партнера и сделал вид, что не услышал.
– Проблемы тут ни при чем, – повысил голос Ройдон. – И я вовсе не хочу доставлять вам удовольствие! Моя задача – заставить вас думать.
– Благородная цель, – отозвался Стивен. – Но вы говорите так, будто без вас мы на это не способны. Не очень-то вежливо.
Драматург растерялся. Он густо покраснел и начал рассыпаться в заверениях, что не имел в виду ничего подобного. Стивен откинулся в кресле и наблюдал за его страданиями с любопытством натуралиста.
Ройдона спасло появление двух слуг, убиравших грязную посуду, но было ясно, что замечание Стивена полностью выбило его из колеи. Взбешенная Пола отвела брата в сторону, а Валери, на которую никто не обращал внимания, обиженно заявила, что не понимает, из-за чего разгорелся весь этот сыр-бор. Джозеф, словно догадавшись о сомнительном содержании пьесы, выразил уверенность, что все они достаточно свободомыслящие люди и любую работу оценят по достоинству.
Натаниэль возразил, что не считает себя свободомыслящим, если под этим расплывчатым словом Джозеф понимает терпимость ко всякой пошлятине и чепухе, которыми полны современные пьесы. Матильда еще надеялась, что после всех этих уколов Ройдон встанет на дыбы и откажется от чтения, но тот, хотя и разобиженный, поддался уговорам Полы и Валери, уверявших, что все жаждут услышать его пьесу.
Слуги ушли, и место освободилось. Джозеф начал суетиться, расставляя диванчики и кресла, а Пола достала рукопись и протянула Ройдону, заверив его, что все помнит наизусть. Автору предоставили стол и стул, и тот сел, немного бледный, но с воинственно поднятым подбородком. Наступило молчание, Ройдон прочистил горло, и тут Натаниэль попросил у Стивена спички. Стивен передал ему коробок, и тот стал раскуривать трубку, между делом бросив:
– Начинайте, начинайте! Чего вы ждете?
– «Полынь», – хрипло произнес Ройдон. – Пьеса в трех актах.
– Отличное название, – с видом знатока заметил Моттисфонт.
Ройдон бросил на него благодарный взгляд и продолжил:
– «Акт первый. Дешевая меблированная комната в третьеразрядной гостинице. Железная кровать с провисшим матрацем и вылезшими пружинами, под расшатанные ножки подложены газеты. Протертые до дыр обои с узором из цветущих роз, перевитых голубыми лентами, местами в темных пятнах».
– Пятнах чего? – поинтересовался Стивен.
Ройдон, застигнутый врасплох этим вопросом, раздраженно вскинул голову:
– Какая разница?
– Для меня никакой, но если это кровь, лучше предупредите сразу, чтобы моя невеста вышла. Ее может вырвать.
– При чем тут кровь? Я не пишу такие пьесы. Просто пятна на обоях.
– Наверное, от сырости, – предположила Мод. – Видимо, в комнате большая влажность.
Стивен бросил на нее смеющийся взгляд.
– Это слишком поспешное суждение, тетя. Мы же не знаем замысел автора.
– Заткнитесь, – зашипела на них Пола. – Уиллоби, не обращай внимания на Стивена. Продолжай читать. Вы все – сосредоточьтесь! Будьте серьезны и прочувствуйте атмосферу сцены, это очень важно. Читай, Уиллоби!
Ройдон снова прочистил горло:
– «Сквозь тюль на окнах видны покатые крыши и дымовые трубы соседних зданий. На туалетном столике брошена растрепанная кукла, а в единственном кресле лежит пара грязных розовых корсетов». – Он с вызывающим видом оглядел комнату, словно желая проверить реакцию публики.
– Все понятно! – воскликнул Джозеф. – Автор хотел создать гнетущую атмосферу.
– Верно, – со смешком отозвался Моттисфонт.
– И ему это с блеском удалось, – тепло добавил Стивен.
– Мне всегда казалось, что в корсетах есть что-то гнетущее, – протянула Валери. – Особенно в этих атласных, с миллионом косточек, завязок и прочих прелестей. Разумеется, сейчас носят эластичные пояса или вообще ничего не носят, что бывает гораздо чаще.
– Вам еще придется, милочка, – усмехнулась Матильда.
– Когда я была молодой, – вмешалась Мод, – все носили корсеты. Никому бы и в голову не пришло ходить без них.
– Вы затягивали в корсеты не только свое тело, но и мозги, – угрюмо заметила Пола. – Какое счастье, что я живу в свободные времена.
– Когда я была молода, – снова выдала Мод, – ни одна женщина не стала бы упоминать о подобном на публике!
– Как мило! – воскликнула Валери. – Стивен, дай мне сигарету.
Он передал ей свой портсигар. Ройдон, стараясь говорить сдержанно, спросил, может ли он продолжить.
– Да-да, и поскорее, – раздраженно буркнул Натаниэль. – Хватит болтать про нижнее белье.
– Жаль, но что поделать, – добавил Стивен.
Ройдон проигнорировал это замечание и сердито прочел:
– «За туалетным столиком сидит Люсетта Мэй. На ней дешевый розовый пеньюар, почти не прикрывающий…»
– Берегитесь! – предупредил Стивен.
– «Рваные кружева и полы пеньюара сильно испачканы», – с вызовом закончил автор.
– Замечательная деталь, – одобрила Валери.
– Просто удивительно, сколько грязи можно собрать с ковров, даже если их чистят пылесосом, а здесь как раз не чистят, – произнесла Мод. – Что уж говорить про убогие театральные гримерные.
– Это не театральная гримерная! – крикнул Ройдон. – По ходу действия станет ясно, что это бордель!
В комнате повисло молчание.
– Думаю, и там они не чище, – проговорила Мод.
– Однако! – с угрозой произнес Натаниэль.
Джозеф поспешил вмешаться:
– Нельзя постоянно перебивать автора! Так мы совсем его смутим. В конце концов, мы современные люди и умеем широко смотреть на вещи!
– Говори за себя! – рыкнул на него Натаниэль.
– Он и говорит за себя, – ввернул Стивен. – И надо отдать ему должное – за большинство из нас.
– Может, мне дальше не читать? – сухо осведомился Ройдон. – Хочу сразу предупредить – пьеса не для слабонервных.
– Дальше, дальше! – потребовала Валери. – Я уже чувствую, что мне понравится. Перестаньте его перебивать!
– «Она сидит неподвижно, глядя на свое отражение в зеркале, – неожиданно продекламировала Пола звенящим голосом. – Потом достает помаду и начинает красить губы. В дверь стучат. Выпрямив усталое тело, она профессиональным жестом взбивает волосы, принимает кокетливую позу и говорит: “Войдите!”»
Пола добросовестно продемонстрировала все эти жесты, немыслимые в добропорядочном обществе, и Матильда не выдержала. Между приступами смеха она с трудом пробормотала, что просит прощения, но декламация всегда оказывает на нее такое действие.
– Не понимаю, что тут может быть смешного! – крикнула Пола, бросив на нее злобный взгляд. – Смех – совершено неуместная реакция!
– Дело не в тебе, – сокрушенно заверила ее Матильда. – На самом деле чем трагичнее декламирует актер, тем больше мне хочется смеяться.
– Я тебя прекрасно понимаю, – улыбнулся Джозеф. – Пола, дорогая, Матильда как раз отреагировала правильно! Ты так сильно и точно сыграла эту сценку, что у нее сдали нервы. Помню, однажды в Монреале я играл перед полным залом: все слушали затаив дыхание. Публика была у меня в руках, я чувствовал, что могу делать с ней все, что захочу. Перед кульминацией повисла глубокая пауза, все замерли в напряжении. И тут в дальнем ряду кто-то громко засмеялся. Нелепость? Нет! Я знал, почему он засмеялся, знал, почему он не мог не смеяться!
– Кажется, я тоже догадываюсь почему, – заметил Стивен.
Натаниэлю так понравилась эта реплика, что он передумал прекращать чтение «Полыни» и поторопил Ройдона.
Драматург отчеканил:
– «Входит миссис Перкинс, хозяйка дома».
Он посвятил новому персонажу целый абзац, расписав его в таких черных красках, что ему почти удалось привлечь внимание публики, но тут Мод принялась украдкой ходить по комнате и что-то искать.
– Неизвестность сведет меня с ума! – не выдержал наконец Стивен. – Что вы ищете, тетя?
– Все в порядке, голубчик, я не хочу никому мешать, – с деланным смущением отозвалась она. – Не могу понять, куда я дела свое вязанье. Продолжайте, мистер Ройдон! Очень интересно! Даже дух захватывает.
Стивен с Матильдой присоединились к поискам, и он шепнул ей на ухо, что всегда хотел знать, в каком месте Джозеф откопал Мод, а вот теперь ему все стало ясно. Матильда извлекла из-под подушки носок с четырьмя иголками и назвала Стивена наглецом.
– Спасибо, милочка, – поблагодарила Мод, снова усевшись у огня. – Теперь можно заниматься двумя делами сразу.
Дальше чтение продолжалось под стук вязальных спиц. Пьеса, на взгляд Матильды, оказалась не такой уж плохой, местами почти блестящей, но абсолютно не пригодной для гостиной. Как и следовало ожидать, в ней встречалось много мрачных и грубых сцен, а некоторые фрагменты можно было просто опустить. Пола с большим чувством сыграла один из эпизодов, однако ни ей, ни Ройдону не пришло в голову, что Натаниэль отнюдь не придет в восторг, увидев свою племянницу в роли падшей женщины. Все представление он едва сдерживал себя, и с чем большей страстью и энергией Пола напрягала голос, тем больше хмурился и ерзал в кресле, бормоча что-то себе под нос с мрачным видом, не сулившим ничего хорошего ни драматургу, ни актрисе.
Чтение закончилось к семи часам, и во время последнего акта Натаниэль трижды посмотрел на часы. Очередное замечание Стивена заставило его угрюмо усмехнуться, но когда Ройдон отложил рукопись, на его лице не было ни тени улыбки. Он процедил сквозь зубы:
– Весьма назидательно.
Пола, взбудораженная своей игрой, не расслышала в его голосе злобных ноток. Ее щеки раскраснелись, темные глаза блестели, а худые руки, всегда нервные и подвижные, буквально плясали в воздухе. Она взволнованно протянула их к Натаниэлю:
– Правда, чудесная пьеса?
Матильда, Джозеф, Валери, даже шокированный пьесой Моттисфонт – все заговорили разом, словно стараясь удержать ту брань, которая была готова вот-вот сорваться с уст Натаниэля. Стивен, расслабленно откинувшись в кресле, иронически смотрел на них. От страха перед тем, что Натаниэль может наговорить автору, они начали хвалить пьесу. Ройдон сиял от радости, но поглядывал на хозяина дома, и в его взгляде было столько беспокойства и тревоги, что от жалости к нему все еще громче сыпали похвалами: «блестяще», «потрясающе», «оригинально», «мастерски».
Пола с непробиваемой глупостью, за которую Матильде хотелось ее стукнуть по голове, широким жестом отмела похвалы своей игре и обратилась к дяде:
– Мы прочитали тебе пьесу. Теперь ты поможешь Уиллоби?
– Если ты спрашиваешь, согласен ли я выбросить деньги на эту непристойную галиматью, – определенно нет!
Пола уставилась на него, словно не веря своим ушам.
– Но разве… разве ты не понимаешь, что эта роль создана для меня? – спросила она, задыхаясь.
– Будь я проклят! – крикнул Натаниэль. – Куда катится этот мир, если девушка из приличной семьи преспокойно заявляет, что создана играть шлюху?
– Снова эта ханжеская чушь! – с презрением бросила Пола. – Мы говорим об искусстве!
– Ах, об искусстве? – прогремел Натаниэль. – Значит, так вы понимаете искусство, молодая леди? Что ж, я придерживаюсь иного мнения!
Вскоре, к сожалению для всех присутствующих, оказалось, что это была только преамбула. У Натаниэля нашлось еще много поводов для возмущения – начиная с упадка современной драмы и бездарности молодых драматургов и заканчивая глупостью женщин вообще и его племянницы в частности. Для большей убедительности он добавил, что мать Полы поступила бы гораздо лучше, если бы осталась дома и воспитывала свою дочь, а не скакала бы по всему миру, выходя замуж за первого попавшегося Тома, Дика или Гарри.
Всем, кто удостоился чести выслушать его замечания, стало ясно, что молодого драматурга лучше увести куда-нибудь подальше, пока гнев Натаниэля не утихнет. Матильда благородно взяла эту роль на себя и, подойдя к Ройдону, сказала, что ее чрезвычайно заинтересовала «Полынь» и она хотела бы о ней побеседовать. Ройдон, очарованный обаянием Матильды и к тому же горевший желанием обсудить свою пьесу, позволил вывести себя из комнаты, а Джозеф присоединился к гостям, столпившимся вокруг его рассерженного брата, и игриво похлопал его по спине:
– Ну что, Натаниэль, мы с тобой стреляные воробьи, верно? Пьеса тяжелая, даже грубая, но, мне кажется, у нее есть свои достоинства. Как ты считаешь?
Натаниэля сразу скрутил радикулит:
– Ты что делаешь? Моя спина! – простонал он, схватившись за поясницу, и заковылял к креслу.
– Я думала, вам уже лучше, – невинно прощебетала Валери.
Натаниэль бросил на нее убийственный взгляд и ответил тоном безнадежного больного:
– Стоит чуть тронуть, и новый приступ.
– Чепуха! – воскликнула Пола с излишней горячностью. – Минуту назад ты про него даже не думал! Ты ужасный притворщик, дядя!
Натаниэль любил семейные перебранки, но не выносил, когда кто-нибудь сомневался в его радикулите. Он глухо пробормотал, что когда-нибудь Пола пожалеет о своих словах.
Мод убрала вязанье и рассудительно предложила принять антифлогистин, если боль так невыносима.
– Конечно, невыносима, – отрезал Натаниэль. – И я не намерен слушать все эти гадости, которые мне тут говорят. Если бы кто-нибудь хоть на минуту позаботился… Но наверное, я требую слишком многого! Мало того что в мой дом набилась целая толпа, так я еще должен сидеть и слушать пьесу, от которой любая приличная женщина сгорела бы от стыда!
– Только не неси чушь про приличных женщин! – вспыхнула Пола. – Меня от нее тошнит! Если ты не можешь оценить работу гения, тем хуже для тебя! Дрожишь из-за каждого пенни, а на остальное тебе плевать! Ты жадина и лицемер, и я презираю тебя до глубины души!
– Конечно, ты только и мечтаешь меня скорее похоронить! – прогремел Натаниэль, наслаждаясь бурной перепалкой. – Думаешь, я не вижу тебя насквозь? Все женщины таковы – им только деньги подавай! Но я не намерен транжирить свои средства на твоих жалких сопляков!
– Отлично, – трагическим тоном произнесла Пола. – Подавись своими деньгами! Но учти – после твоей смерти я истрачу каждый пенни, который ты мне оставишь, на самые скверные и непристойные пьесы! И я хочу, чтобы ты об этом знал, переворачивался в гробу и жалел, что так мерзко поступал со мной, когда был жив!
Натаниэль пришел в восторг от ее атаки и даже забыл про свой радикулит. Выпрямившись в кресле, он угрожающе напомнил, что она слишком торопится, потому что после всего сказанного он непременно кое-что изменит.
– Ну и прекрасно, – презрительно фыркнула Пола. – Не нужны мне твои деньги.
– А, вот как ты запела! – воскликнул Натаниэль с довольным огоньком в глазах. – Да ты только и мечтаешь, как урвать у меня эту пару тысяч фунтов! Ты за них готова меня убить!
– Что для тебя две тысячи фунтов? – с пафосом возразила Пола. – Ты бы даже не заметил подобной мелочи! Но из-за того, что у тебя вкусы обывателя, ты лишаешь меня единственной вещи, которая мне нужна. Более того – ты лишаешь меня шанса в жизни!
– Ну, это ты хватила, – скептически усмехнулся Стивен.
– Заткнись! – накинулась на него Пола. – Ты только и делал, что мешал Уиллоби! Видимо, дрожишь от мысли, что твоя сестра появится в роли проститутки!
– Да мне чихать на твои роли. Я хочу, чтобы ты перестала изображать леди Макбет. Просто выворачивает от твоих тирад.
– Будь у тебя хоть капля совести, ты бы встал на мою сторону!
– Значит, у меня нет совести. Мне не нравится ни пьеса, ни ее автор. И я ненавижу, когда мне читают вслух.
– Детки, детки! – вмешался Джозеф. – Ради Бога, прекратите! В канун Рождества!..
– Короче, мне все это надоело, – объявил Стивен. Он поднялся из кресла и направился к двери. – Расскажете потом, чем закончилась битва. Ставлю шесть против четырех на дядю Натаниэля.
– Ох, Стивен, ну ты и юморист, – захихикала Валери.
Эта реплика некстати напомнила Натаниэлю о ее существовании. Он уставился на нее, с отвращением оценив ее пустоголовую смазливость, пунцовые ногти и глупый смех. Затем он излил свои эмоции, накинувшись на Стивена:
– Думаешь, ты чем-то лучше своей сестры? Вы одинаковые. У тебя дурной вкус, ясно? Чтобы вашей ноги больше не было в Лексэме! Зарубите это себе на носу!
– Та-та-ам! – пропел Стивен и вышел из комнаты, спугнув Старри, который стоял за дверями с подносом коктейлей и почтительно прислушивался к кипевшей ссоре.
– Простите, сэр, я как раз хотел войти, – произнес Старри, невозмутимо глядя на Стивена.
– Будет что обсудить в комнате прислуги, а? – дружелюбно спросил тот.
– Я никогда не сплетничаю, сэр, это непристойное занятие, – с достоинством возразил дворецкий.
Он внес поднос в гостиную. Пола, что-то страстно доказывавшая своему дяде, сразу замолчала и удалилась. Джозеф начал торопить Валери, Мод и Моттисфонта, чтобы они переоделись к ужину, а Натаниэль попросил Старри принести рюмку хереса.
Пока в гостиной бушевали страсти, Матильда сидела с Уиллоби в библиотеке и старалась как можно тактичнее объяснить, почему Натаниэль не станет финансировать его пьесу. Взбудораженный чтением драматург сначала не хотел ее понимать. Видимо, Пола убедила его, что поддержка дяди – дело решенное. Но когда до него дошли слова Матильды, он смертельно побледнел и пробормотал:
– Значит, все было напрасно?
– В том, что касается Натаниэля, – боюсь, что да, – подтвердила Матильда. – Он не любит подобного. Но на свете есть и другие спонсоры.
Ройдон покачал головой:
– У меня нет знакомых богачей. Почему он не желает помочь? Почему никто не дает шанс таким людям, как я? Это нечестно! У них есть деньги, но им безразлично все, кроме…
– Думаю, будет гораздо лучше, если вы просто покажете пьесу какому-нибудь продюсеру, – посоветовала Матильда.
– Все от нее шарахаются, – пожаловался он. – Говорят, она не привлечет зрителей. Но я уверен, что пьеса хорошая! Я писал ее потом и кровью! И я не могу просто взять и сдаться! Она слишком много для меня значит! Вы не представляете, сколько она для меня значит, мисс Клэр!
Матильда мягко предположила, что, вероятно, ему стоит попытаться сочинять другие пьесы, более подходящие для сцены, но он резко перебил ее, заявив, что скорее умрет с голоду, чем станет сочинять что-либо иное. Все это ее немного раздражало, и она обрадовалась, когда в комнату влетела Пола.
– Пола! – в отчаянии крикнул Ройдон. – Это правда, что говорит мисс Клэр? Он не хочет финансировать пьесу?
После ссоры с Натаниэлем у Полы пылали глаза и щеки. Она яростно выпалила:
– Я сказала все, что о нем думаю! Я сказала…
– Не следует повторять нам, – с досадой прервала ее Матильда. – Ты с самого начала должна была понять, что твоя затея безнадежна.
Пола развернулась к ней.
– Я все равно добуду деньги. Я всегда получаю то, что хочу, всегда! И я никогда в жизни не хотела ничего сильнее, чем этого!
– Но Натаниэль говорил…
– Ерунда! – Она откинула волосы со лба. – Ему нравится ругаться. Нам всем это нравится. Мы обожаем ссориться! Скоро мы продолжим разговор. Вот увидишь!
– Надеюсь, что не увижу, – пробормотала Матильда.
– Ах, ты ничего не понимаешь, – отмахнулась Пола. – Я знаю его куда лучше тебя. Деньги я получу. Обязательно!
– Не надо тешить себя иллюзиями. Ты их не получишь!
– Обязательно получу!
Ройдон неуверенно перевел взгляд с ее пылающих глаз на суровое лицо Матильды и подавленно произнес:
– Пожалуй, пойду переоденусь. Хотя толку от этого…
Пола кивнула:
– Я тоже пойду. И толк непременно будет, Уиллоби. Поверь мне. Я всегда добиваюсь своего.
«Счастливого Рождества!» – подумала Матильда, глядя им в спину. Она достала сигарету из лежавшей на столе коробки, закурила и села у огня, чувствуя упадок сил. Сколько переживаний! Конечно, это не ее дело, но бедняга драматург, хотя и довольно нудный, вызывал у нее искреннее сочувствие, а неистовая Пола хоть кого втянет в свои делишки. Да и не могла же она просто сидеть и смотреть, как этот ужасный вечер закончится полной катастрофой. Надо было спасти хотя бы то, что от него осталось.
Впрочем, Матильда нехотя признала, что пока не имеет представления о том, как его спасать. Если их не угробит безумие Полы, то доконает прекраснодушие Джозефа. Остановить обоих нет никакой возможности. Пола думает лишь о себе, а Джозеф никогда не примирится с мыслью, что его сладкий елей больше похож на кислоту. Он считал себя миротворцем, да и теперь «миротворствовал», доводя Натаниэля до безумия своими благоглупостями и еще больше подливая масла в огонь, разумеется, из самых лучших побуждений.
В коридоре открылась дверь, и Матильда услышала голос Натаниэля.
– Да отвяжись ты от меня, ради Бога! Говорю тебе, я вышвырну их всех на улицу вместе с багажом!
Матильда улыбнулась. Ну конечно, опять Джозеф!
– Старина, не говори так! Давай обсудим все спокойно!
– Не хочу я ничего обсуждать! – орал Натаниэль. – И не называй меня стариной! Спасибо уже за то, что пригласил их всех в мой дом и превратил его в базар! Бумажные гирлянды! Ветки омелы! Может, ты еще нарядишься Санта-Клаусом? Я терпеть не могу Рождество, слышишь? Не выношу! Ненавижу!
– Не говори так! – попросил Джозеф. – Ты просто старый брюзга и немного раздражен, потому что тебе не понравилась пьеса Ройдона. Если честно, я и сам от нее не в восторге, но, дружище, надо быть терпимее к молодежи!
– Только не в моем доме! И хватит за мной ходить! Ты мне надоел!
Матильда услышала, как он зашлепал по ступенькам к лестничной площадке. Потом раздался грохот, и она безошибочно угадала его причину: Натаниэль споткнулся о стремянку.
Матильда поспешила к двери. Действительно, стремянка валялась на площадке, а Джозеф бережно помогал Натаниэлю подняться.
– Дорогой, мне так жаль! Прости, это моя вина, – запричитал Джозеф. – Что я за болван! Надо было закончить с украшениями пораньше.
– Убери их отсюда! – приказал Натаниэль, задыхаясь от ярости. – Все долой! Немедленно! Чертов неумеха! Мой радикулит!
Эти ужасные слова пригвоздили Джозефа к месту. Натаниэль поплелся наверх, хватаясь за перила, как инвалид.
– О Господи! – пролепетал Джозеф. – Я не предполагал, что она кому-то помешает!
Натаниэль со стоном продолжил подъем. Матильда услышала, как хлопнула дверь спальни, и рассмеялась. Джозеф быстро обернулся.
– Матильда! Я думал, ты наверху. Господи, ты видела, что произошло? Какая досада!
– Видела. Я знала, что твоя стремянка кого-нибудь угробит.
Он с печальным видом поднял лестницу.
– Не хочу никого обижать, дорогуша, но Натаниэль бывает просто невыносим. Он нарочно сбил ее! Сколько шума из-за пустяков!
– Все-таки жаль, что ты ее тут оставил, – вздохнула Матильда. – Теперь весь остаток вечера будет посвящен радикулиту.
Джозеф улыбнулся, покачав головой.
– Нет-нет, ты к нему несправедлива. У него действительно радикулит, и весьма болезненный. Нам нужно придумать совместный план…
– Без меня, – оборвала его Матильда.
– Душенька, я на тебя рассчитываю. Ты нравишься Натаниэлю, и мы должны успокоить его. Давай, я уберу эту стремянку от греха подальше, а потом мы решим, что можно сделать.
– Что касается меня, – произнесла Матильда, – я иду переодеваться.
