Рубинштейн купил халат за такую цену, что у меня по коже побежали мурашки. Соперничество чуть ли не с самого начала шло между ним и этой женщиной, Фэнни Прайс. Халат был не из тех, что можно повесить в гостиной, и ни одно правительство не боролось за обладание им. Рубинштейна ничто больше не интересовало. Вскоре он пригласил меня на обед для знакомства с женой. Когда мы медленно пробирались к выходу, длинная прохладная рука Фэнни, блистающая перстнем с зеленым камнем в древней когтевой оправе, коснулась его ладони.

– Надеюсь, ты проявишь великодушие и пригласишь меня в Плендерс, когда будешь обновлять халат, – сказала Фэнни.

Из-за ее плеча выглянуло лицо Грэма, похожее на морду громадного голодного кота.

– Как я завидую вам, богатым, – усмехнулся он. – Будь мне по карману оставлять себе эти вещи…

Торги возобновились, и он поспешил обратно.

– Лал – испанка, – сообщил Рубинштейн, когда мы вышли на мокрую от дождя улицу и стали ждать автобус. Как многие богатые люди, он терпеть не мог брать такси. – Когда мы встречались в прошлый раз, женат я не был.

Вот и все, что он сказал о своей жене. Остальной путь до дома Рубинштейн говорил о Фэнни.

– Я так и не смог выяснить, где Грэм нашел ее, – произнес он, – и где она приобрела свои поразительные по-знания. Восточной крови в ней нет, и Китай не обычная тема беседы среди молодых женщин ее типа.

– Можно ли сказать, что она относится к какому-то типу? – спросил я.

– Пожалуй, нет. – Рубинштейн не интересовался Фэнни как личностью. – Кстати, будь добр, не говори о ней при моей жене. Лал терпеть ее не может. Утверждает, что она темная личность. Думает, будто я влюблен в нее. Никак не заставишь женщин понять, что наступает время, когда мужчине уже не до этого.

Однако тогда я сочувствовал его жене, с которой не был знаком. Фэнни, считал я, заставит любую женщину опасаться за свою безопасность.

Миссис Рубинштейн была замечательным созданием, высокой, смуглой, с бархатистым голосом, темными глазами и дьявольской ревностью. В девичестве она, наверное, блистала красотой; теперь начинала толстеть. Избежать разговора о Фэнни я не сумел. Лал сама завела о ней речь.

– Купил халат? – спросила она мужа.

Тот кивнул.

– А Грэм – он, конечно, был там?

– Да.

– Ненавижу этого человека! – воскликнула Лал. – Как он смотрит на тебя – словно прикидывает, сколько бы ты стоил для него на рынке. И Фэнни Прайс, эта…

Выражение, которое она употребила, совершенно невозможно перевести. По-испански оно звучало не так оскорбительно.

Рубинштейн не обращал на нее особого внимания, и посоветовал мне тоже не делать этого. Совершенно не считаясь с нами обоими, миссис Рубинштейн продолжила поносить эту загадочную молодую особу, обвиняя ее во всех преступлениях, какие могут прийти женщине на ум. Предостерегла, чтобы я не замечал Фэнни, если встречу снова.

– Она не узнает меня, – возразил я.

Лал засмеялась. Смех был неприятным.

– Фэнни узнает любого мужчину, только что вернувшегося к цивилизации через двадцать лет. Она коварна, как тигрица.

– Она очень умна, – спокойно заметил Рубинштейн и наконец смог перевести разговор на другую тему.

На прощание он пригласил меня приехать в Плендерс, когда привезет туда халат, чтобы прибавить к своей коллекции.

Это был первый шаг в трагедии.