Глава 5
Две точки зрения на один предмет 

Пятница, 18 августа

Кузен, собиравший газетные клипы, не бросал слова на ветер. Иначе говоря, Стефан получил от него папку с вырезками на различные темы еще до того, как отправился спать. Не слишком аккуратная толстая папка представляла собой внушительную коллекцию разнообразных статей и заметок, вырезанных из газет. Они начинались с отрывков из школьных журналов и были посвящены таким событиям, как «Дикинсон занял третье место в забеге на сто ярдов», а также включали в себя несколько страниц записей деяний владельца папки или членов его семьи, которые не попали в печать.

«Короткая и простая летопись неизвестного героя», – прокомментировал Стефан, пролистывая стандартные бумажные листы с наклеенными на них вырезками. Стефан довольно быстро обнаружил отчет о трагедии в «Пендлбери-Олд-Холле», который занимал в папке примерно столько же места, сколько все остальные материалы. С поражавшими воображение скрупулезностью и методичностью владелец папки собрал статьи и заметки, имевшие хотя бы косвенное отношение к вышеупомянутой теме. Все, включая заголовки, фотографии, длинные и короткие колонки, являлось той самой рыбкой, которая попалась в его сети. Разумеется, смерть мистера Дикинсона – респектабельного, но не слишком примечательного джентльмена – не потрясла основ мироздания и не заняла много места на страницах английских газет. Но при этом бумажные листы с информацией по этой теме, собранные в одном месте, образовывали весьма внушительную стопку.

Кузен оказался прав. Развернутый комментарий в связи со смертью Дикинсона давали, за редким исключением, лишь местные печатные органы, поскольку трагический случай в «Пендлбери-Олд-Холле» считался из ряда вон выходящим событием только в здешней округе. По крайней мере, Стефан, просмотрев вырезки, пришел именно к такому выводу. Часом позже, заканчивая чтение материалов из местных газет, он решил, что знает об этом деле ничуть не меньше тех, кто побывал на месте преступления, отвечал на вопросы полицейских и принимал хотя бы косвенное участие в расследовании.

В ту ночь Стефан отправился в спальню очень поздно. День у него выдался очень хлопотный и утомительный, а между тем ему пришлось изучать материалы и анализировать их, что потребовало довольно много времени. Но, как ни странно, спать ему не хотелось. Пройдясь взад-вперед по комнате, он опустился в кресло и закурил сигарету, пытаясь сосредоточиться. Если бы в доме в тот вечер присутствовал сторонний наблюдатель, то он увидел бы сейчас совершенно другого Стефана, отличавшегося от того самоуверенного молодого человека, который с апломбом рассуждал за чашкой кофе о том, с какой легкостью поставит на место страховую компанию. Нынешнего Стефана можно было назвать кем угодно, но только не самоуверенным парнем. Наоборот, наблюдатель заметил бы, сколь озабоченным, если не сказать напряженным, сделался молодой человек, размышлявший о перспективах решения стоявшей перед ним проблемы. При этом Стефан, похоже, не собирался отступать от своих намерений и еще больше утвердился в мысли сделать то, что должен. Так что если он отличался от себя прежнего, то, несомненно, в лучшую сторону. Казалось, всего за пару часов он здорово повзрослел и сделался глубже, умнее и мужественнее, чем был раньше.

Докурив сигарету, Стефан начал наконец неспешно раздеваться. Положив папку с вырезками на письменный стол, он время от времени заглядывал в полицейский рапорт, воспроизведенный почти дословно в одной из статей. Должно быть, для того, чтобы найти подтверждение некоторым своим мыслям. Он все еще находился на начальной стадии раздевания, уткнувшись взглядом в находившиеся перед ним материалы, когда дверь его спальни тихонько отворилась. Стефан поднял голову, чтобы узнать, кто пришел.

– Анна?! – удивленно воскликнул он. – Почему ты еще не спишь? Знаешь ли ты, который час?

– Не могла заснуть, – просто сказала она. – Потом услышала у тебя в комнате шорох и решила, что ты тоже еще не ложился.

Она вошла в комнату и присела на кровать брата, с отсутствующим видом покачивая ногой, обтянутой пижамной штаниной. Поглядывая на сестру, Стефан в очередной раз задался вопросом, догадывается ли Мартин, до какой степени ему повезло с невестой.

– Дай мне сигарету, – наконец попросила Анна.

Он вынул из пачки сигарету, прикурил и передал сестре. Та некоторое время молча пускала дым и заговорила вновь, лишь когда выкурила половину.

– Стефан…

– Да?

– Ты и вправду собираешься сделать то, о чем говорил в гостиной после обеда?

– Разумеется.

– Не раздумал, значит?

– Конечно, нет. С какой стати я должен менять свое мнение?

– Ну, не знаю… Просто у тебя сейчас очень озабоченный вид.

– Неудивительно. Я и впрямь озабочен. Чертовски.

– Из-за этого, да? – Она указала на лежавшую у него на письменном столе раскрытую папку.

Стефан кивнул.

– Но ведь вердикт не верен?

– Не верен. Причем от начала и до конца. Мы из этого и исходили, не так ли? Тем не менее не представляю, какой другой вердикт могли вынести присяжные в офисе коронера при тех свидетельствах, которыми располагали. Вот, взгляни…

– Не хочу. Не желаю ничего видеть и слышать по этому делу. Пока по крайней мере. Для начала мне нужно отдохнуть, успокоиться и прийти в себя. Так что какое-то время я вряд ли смогу быть тебе полезной. Только, Стефан… я просто хотела узнать, что ты не потерял решимости…

– Потерял решимость? Вот это мило! Да никогда в жизни!

– Тогда все в порядке. – Анна неожиданно улыбнулась. – Ты выглядишь сейчас как настоящий мужчина, несмотря на ужасные розовые кальсоны, которые носишь. И будешь таким в моих глазах до тех пор, пока не переменишь свое мнение относительно этого дела… Или не решишь, что игра не стоит свеч.

– Не волнуйся, не переменю. А игра стоит свеч, поскольку, если мы проиграем эту партию, нам не хватит денег даже на эти розовые кальсоны, о которых ты упомянула. Или на твою пижаму…

– Ах да, деньги! Ну конечно. И как только я могла позволить себе забыть о них?

– Ничего страшного. Я никогда о них не забуду.

– А ведь ты всегда любил деньги, Стефан, не так ли? Еще с тех пор, как мы были детьми. Но не это меня угнетает… Я не могу смириться с тем, что говорят люди о нашем отце.

– Потому что, по словам дяди Эдварда, это может оставить пятно на нашей семейной репутации?

– Пожалуй, да – если ты так ставишь вопрос… Но не только. Извини, я не в состоянии выразить это словами, но меня не покидает чувство, что наш бедный старый отец заключил при жизни некую странную сделку с самим собой, и мы хотя бы частично сможем замолить его грехи, если доведем до победного конца войну со страховой компанией. По крайней мере, это положит конец ужасным сплетням, марающим его имя и честь. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду?

– Понимаю.

– Очень рада. Честно говоря, я не думала, что ты меня когда-нибудь поймешь. Дело в том, что я действительно любила отца, но он не давал мне ни малейшего шанса показать ему это. Зато ты всегда его ненавидел, что и демонстрировал при малейшей возможности. В этом-то и вся разница между нами.

– Не могу с тобой согласиться, – возразил Стефан. – По крайней мере, в том, что касается моей ненависти к нашему старику. Ты не имеешь никакого права так говорить.

– Прости, Стефан. Я ни в коем случае не хотела оскорбить твои чувства.

– Если честно, я ничего об этом не думаю. Согласен, я плохо ладил с отцом, но и ты тоже. Похоже, мы вообще не способны находить общий язык со старшим поколением семьи. Взять, к примеру, дядю Артура.

– Дядя Артур не считается. Он – настоящий псих. И его завещание лишь доказывает это. Но отец таким не был. Он всегда старался, чтобы нам лучше жилось. Но со стороны выглядело так, будто он делал все это через силу. Но это не только к нам относится. Иногда мне кажется, что он и жил-то через силу. Словно не слишком любил жизнь и испытывал по отношению к ней некую обиду.

– Хорошо сказано. И офис коронера, похоже, это заметил, не так ли?

– Но папа никогда не пытался уйти от реальности – в этом-то все и дело. И поскольку мы слишком мало заботились о том, чтобы сделать его счастливым при жизни, то тем больше наш долг перед ним и тем больше мы должны приложить усилий, чтобы… чтобы…

– Чтобы сделать его счастливым после смерти? – договорил Стефан и зевнул. – Извини, Анна, но твоя теория посмертных репараций как-то не слишком мне нравится. Лично я считаю, что если отец способен испытывать сейчас какие-то чувства, то он, возможно, приветствует смерть, до которой, собственно, себя и довел. К счастью, то обстоятельство, кто из нас прав, не имеет сейчас большого значения.

– Наверное, не имеет. Но мне бы хотелось, чтобы мы одинаково смотрели на вещи. Это здорово бы все упростило.

– Моя дорогая девочка, побудь хоть немного реалисткой. Ведь мы, если разобраться, хотим одного и того же, не так ли?

– Точно так. С моим стремлением очистить память об отце от всякой грязи и с твоим решением не упустить главный приз наша команда может оказаться весьма перспективной и успешной. Не говоря о помощи Мартина.

– Разумеется, – небрежно бросил Стефан. – И как только я мог о нем забыть?

– Очень тебя прошу не забывать о нем в будущем. – Неожиданно голос Анны приобрел непривычную жесткость. – Но не сомневаюсь, что если бы ты мог, то с удовольствием бы это сделал.

Стефан отлично знал, что единственный способ поссориться с сестрой – неприязненно отозваться о человеке, которого она по непонятным причинам выбрала предметом своей любви. В настоящий момент, однако, Стефану более всего хотелось спать, так что он мог, отделавшись несколькими ничего не значащими словами, выпроводить Анну из комнаты и наконец лечь в постель. Но вместо этого в силу духа противоречия он сказал:

– Похоже, у меня нет ни единого шанса убедить тебя на его счет, не правда ли?

Ироническая реплика, без сомнения, уязвила сестру. В ее сонных глазах мгновенно полыхнул огонь войны, щеки разрумянились, а подбородок выпятился.

– Почему, – начала она, – ты относишься к Мартину с таким презрением?

Стефан пожалел о сказанном, но было уже поздно.

– Да ничего подобного, – слабо запротестовал он. – Тебе кажется.

– Нет, не кажется! Если бы он тебе нравился, то ты хотя бы изредка говорил мне об этом.

– Да нравится он мне, нравится. Но не могу же я повторять это денно и нощно, не так ли? Я тебе больше скажу: я им восхищаюсь. Но…

Фатальное слово.

– Опять это проклятое «но». Оно всегда присутствует в твоих речах, когда дело касается Мартина. «Но»… а что дальше?

Стефан тоже начал раздражаться.

– Но я никак не могу привыкнуть к мысли, что именно этот тип может сделать тебя счастливой. Вот и все.

– Только бога ради не говори со мной как добрый старший брат из романа Викторианской эпохи. Это тебе совершенно не идет. Почему ты не можешь прямо сказать, что тебе в нем не нравится?

– По-моему, я выразил свои мысли достаточно ясно.

– Нет, не ясно. Так, намеки какие-то. Из твоей фразы можно сделать вывод, что он не нравится тебе, потому что ты считаешь его… хм… бабником?

– Ну, раз уж ты сама заговорила об этом, то мне остается только согласиться.

– Прошу тебя раз и навсегда принять к сведению, что у нас с Мартином нет секретов друг от друга. Какой бы темы это ни касалось, включая женщин. И мне наплевать, как он жил, пока не встретил меня. Если ты отвратительный пуританин, чтобы осуждать того, кто когда-то посеял несколько диких семян, то я не такая.

Слабость Стефана, заключавшаяся в том, что последнее слово в разговоре всегда должно было оставаться за ним, снова подвела его.

– Проблема с парнями, имеющими обыкновение разбрасывать повсюду свои дикие семена, – начал он в весьма агрессивной манере, – заключается в том, что при этом они склонны оставлять пару зерен в углах мешка, который ты считаешь пустым. Не хотелось бы, чтобы и ты узнала о таких вот зернышках.

– Полагаешь, сказал нечто остроумное? – воскликнула Анна. – Но если ты воображаешь…

Далее ссора развивалась по всем правилам школьной словесной перепалки, когда вспоминают обо всех грехах и дурных поступках, когда-либо совершенных ссорящимися, включая и самые неприглядные. А поскольку Стефан и Анна воспитывались в одной семье, то знали о промашках друг друга очень многое, практически все. Так, Стефан в запале спора напомнил Анне, как она год назад чуть не разрыдалась от страха, спускаясь с горы Римпфишхорн. Анна тоже не осталась в долгу и рассказала подходящую к случаю историю о том, как Стефана двенадцать лет назад на детском утреннике поймали на мошенничестве за игрой в карты. Потом обвинила его в фатальной ссоре с дядей Артуром, в результате которой последний внес крайне неприятные для брата и сестры изменения в завещание. Побледневший от гнева при упоминании столь прискорбного события Стефан припомнил сестре ее недостойное поведение во время одной из вечеринок. По мере развития словесной перепалки в разговоре все чаще упоминалось имя Мартина, что только добавляло масла в огонь, когда пламя готово было погаснуть.

– …поскольку я влюбилась в Мартина, а он в меня…

– Откуда ты знаешь, что он любит тебя, а не деньги, которые, по его мнению, у тебя есть?

– Только потому, что ты сам ничего на свете не любишь, кроме денег, то и считаешь, что все такие!

– Хорошо, если Мартин так тебя любит, почему же он не отправился вместе с нами Швейцарию? Боится по горам лазать?

– Ты отлично знаешь, что он обязательно поехал бы вместе с нами, если бы мог. Просто он не мог уехать.

– Очень правдоподобно! Хотелось бы только знать, чем он в это время занимался? И с кем?

– Даже не подумаю отвечать на твои гнусные намеки. Кстати, почему ты приехал в горы на три дня позже, чем обещал? Мне пришлось из-за тебя все это время в одиночестве слоняться по отелю, когда Джойс уехал. Так-то ты обо мне заботишься!

– Кажется, я уже объяснял тебе, что фирма послала меня в командировку в Бирмингем, поскольку там заболел бухгалтер, и они…

– Да, объяснял, причем неоднократно, и меня просто тошнит от этого твоего больного бухгалтера из Бирмингема, если, конечно, он и в самом деле существует. Но вопрос в другом: почему ты не полетел в Швейцарию на самолете, а потратил зря драгоценное время, трясясь через пол-Европы в поезде?

– Если ты полагаешь, что я буду переплачивать за авиабилеты только для того, чтобы ты могла чувствовать себя комфортно…

И дальше все в том же духе.

– Как бы то ни было, – через некоторое время сказала Анна, – Мартин участвует в этом с нами, хочешь ты или нет. Так что тебе придется смириться.

– Разумеется, он с нами. Потому что отлично понимает свою выгоду. Но отдаешь ли ты себе отчет в том, что твои шансы выйти замуж напрямую зависят от того, удастся ли нам выпотрошить страховую компанию?

– Да, такая мысль приходила мне в голову. Ведь я не такая уж дурочка.

– Слава богу. У меня словно камень с души упал. Может, вспомнишь тогда еще одну вещь: когда мы с отцом, обсуждали вопрос твоего замужества, то пришли к выводу, что Мартин – совсем не тот человек, который тебе нужен. А ведь мы с отцом крайне редко приходили к общему мнению…

– Помню. Что-то такое вы обсуждали. Но ты ошибаешься, полагая, что если подключишь к нашему спору тень отца, то это поможет в чем-то меня убедить. Уверяю, это не сработает.

– Ни в чем я тебя убеждать не собираюсь. Просто предлагаю подумать о двух вещах. А именно: отец при жизни не собирался помогать тебе в осуществлении твоих матримониальных планов. Но и сейчас, после его смерти, ты не можешь их осуществить, не получив предварительно свою долю страховых выплат. Так что с твоей стороны будет чистой воды лицемерием делать вид, что его смерть представляется тебе тяжелейшим ударом, и утверждать, что твоей единственной целью в этом деле является…

Но Анна не стала ждать, когда брат завершит свою безупречно выстроенную с точки зрения логики сентенцию, и, вскочив с постели, направилась к выходу с максимально возможным достоинством, какое только допускало ее ночное одеяние.

– Меня от тебя тошнит, – бросила она, выходя за дверь.

Лишь после этого неглупые и относившиеся друг к другу с любовью молодые люди наконец легли спать, а проснувшись утром и вспомнив о случившемся, испытали неподдельное чувство стыда.