Майерст выдержал паузу и, глотнув из бокала, с торжествующей улыбкой взглянул на Спарго и Бретона.

– В квартире Кардлтона, – повторил он. – О чем это свидетельствует? Разумеется, о том, что Мэйтленд в ту ночь находился у него. Разве его не нашли мертвым у подъезда? Да, но кто нашел? Не швейцар, не полиция и не вы, мистер Спарго. Человеком, который обнаружил тело Мэйтленда, был я!

В наступившем молчании журналист, до сих пор делавший пометки в своем блокноте, вдруг резко отбросил карандаш, сунул руки в карманы и выпрямил спину, уставившись прямо перед собой. Бретон удивленно взглянул на него. У Спарго был вид человека, чьи понятия и представления о мире вдруг перевернулись. Майерст тоже заметил эту перемену, и его улыбка стала еще более язвительной.

– Как вам такой поворот? – спросил он. – Признайтесь, Спарго, вас это удивило? Кстати, что вы об этом думаете?

– Думаю, – медленно произнес Спарго, – что либо вы отпетый лжец, либо эта история еще более загадочна, чем я ожидал.

– Я умею врать, когда необходимо, – возразил Майерст. – Но зачем мне это делать? Не вижу смысла обманывать вас. Конечно, вы можете меня связать и прикрутить к стулу, но у вас против меня ничего нет. Эти джентльмены назначили меня своим доверенным лицом, поручив распоряжаться их деньгами. Все козыри у меня в руках. Я беседую с вами лишь потому, что хочу хоть как-то скрасить ожидание.

– В процессе беседы вы упомянули о том, что были первым человеком, обнаружившим тело моего отца, – напомнил Бретон.

– Да. Так, по крайней мере, я считаю. Я живу над Кардлтоном. В ту ночь вернулся домой очень поздно, во втором часу. Возле дома не было ни души. Надо сказать, что в этом здании больше нет жилых квартир – только моя и Кардлтона. Труп лежал в подъезде. Я чиркнул спичкой и сразу узнал своего недавнего клиента – Джона Марбери. Час, как я уже говорил, был поздний, но я всегда соображаю быстро. Я обыскал убитого и забрал все, что при нем было: деньги, бумаги, документы. Эти вещи так и не были найдены – я спрятал их в надежном месте. На следующий день, воспользовавшись своим положением в компании, я ознакомился с содержимым сундучка. Именно тогда выяснил, кем на самом деле являлся убитый. Затем я начал вести свою игру, мороча голову полиции и прессе, в особенности – нашему молодому другу мистеру Спарго. У меня была конкретная цель.

– Какая? – спросил Бретон.

– После того, что я узнал, мне стало очевидно: Марбери, то есть или Мэйтленда, убили Кардлтон или Элфик. Статьи мистера Спарго еще больше укрепили меня в этом мнении. Вероятно, после встречи с Эйлмором Мэйтленд решил заглянуть в соседний дом, просто для того, чтобы посмотреть, где живет Кардлтон. Там он случайно встретил Кардлтона – а может, и Элфика, – и они узнали друг друга. Наверное, Мэйтленд угрожал разоблачить Кардлтона, то есть Чамберлена. Никто не знает, что там произошло на самом деле, но я думаю, что Чамберлен его убил. Мэйтленда нашли буквально на его пороге. Через несколько дней я забрался в квартиру Кардлтона в его отсутствие и убедился, что Мэйтленд действительно был у него дома. В столе Чамберлена я нашел те самые австралийские марки, о которых говорил Крайдер. А это веская улика.

Спарго и Бретон переглянулись. В отличие от Майерста они знали, что марки, о которых говорил бизнесмен, лежали теперь в кармане Спарго, куда он положил их после того, как поднял с пола в захламленном кабинете Чамберлена.

– Но почему, – после паузы произнес Бретон, – вы не обвинили Кардлтона, или Чамберлена, в убийстве моего отца?

– Еще как обвинил! – самодовольно возразил Майерст. – И не только его, но и Элфика. Разумеется, не сразу: сначала Чамберлен вообще не подозревал, что мне что-то известно. Я вел тонкую игру. Но через несколько дней я это сделал. Прижал их обоих к стенке. Они до смерти перепугались. Элфик уже узнал о прошлом Чамберлена. Я вам говорил, что он восхищался Кардлтоном. Удивительно, но факт. И он пытался его защитить.

– Что они ответили на ваши обвинения? – поинтересовался Бретон. – Давайте говорить по делу: не важно, кто как к кому относился.

– Очень важно! Без этого вы вряд ли что-либо поймете в данном деле. Что они ответили? Начисто все отрицали. Кардлтон торжественно поклялся, что не имеет отношения к убийству. Элфик сказал то же самое. Но они наверняка что-то знают об этом. Не уверен, что могут точно назвать имя человека, раскроившего череп Джону Мэйтленду, но у них есть свои соображения на сей счет.

Из спальни вдруг раздался громкий крик. Бретон и Спарго вскочили и бросились к двери. Но не успели они сделать и двух шагов, как на пороге появился бледный и дрожащий Элфик.

– Он умер! – с трудом выдавил старик. – Мой старый друг – умер! Я спал… потом вдруг проснулся и посмотрел на него… а он…

Спарго усадил его на стул и налил виски. Бретон быстро вошел в спальню, но почти сразу вернулся, мрачно качая головой.

– Кардлтон мертв, – подтвердил он. – Похоже, умер во сне.

– И унес с собой свою тайну, – холодно вставил Майерст. – Теперь мы никогда не узнаем, действительно ли он убил Джона Мэйтленда. Дело закончено!

Элфик вдруг выпрямился на стуле и схватил Спарго за рукав.

– Не верьте ему! – воскликнул он, в ярости тряся кулаком в сторону банкира. – Кардлтон не убивал Джона Мэйтленда! Он невиновен, как и я. Вы мучили его, издевались над ним, пока он не умер. И надо мной тоже издевались! Но он не имел никакого отношения к его смерти!

Майерст усмехнулся:

– Если не он, то кто?

– Замолчите! – раздраженно бросил Бретон, сел рядом с опекуном и бережно взял его за руку. – Мистер Элфик, почему бы вам не рассказать обо всем, что знаете? Не бойтесь этого человека – он вам ничего не сделает. Сообщите мне и Спарго, что вам известно о данном деле. И помните: что бы ни натворил Кардлтон, вы ему уже ничем не повредите.

Элфик сидел, качая головой. Он попросил Спарго налить еще немного виски, потом поднял голову и посмотрел на молодых людей с горьким выражением, похожим на мольбу.

– Честно говоря, меня всего трясет, – признался Элфик. – Я столько всего узнал за это время – больше, чем хотел бы знать. Наверное, мне надо было рассказать раньше, но я боялся… за него. Кардлтон был мне хорошим другом, что бы вы о нем ни думали: прекрасным другом. И по правде говоря, я почти ничего не знаю об этом деле – кроме того, что случилось той ночью.

– Расскажите нам об этом, – попросил Бретон.

– Вечером я, как обычно, отправился к Кардлтону на партию в пике. Это было около десяти часов. Примерно в одиннадцать заглянула мисс Джейн Бэйлис: она зашла ко мне, но не застала дома. Кардлтон угостил ее пирожным и бокальчиком вина. Она села, и мы немного побеседовали. Без четверти двенадцать в дверь постучали: у нас горел свет, и снаружи было ясно, что дома кто-то есть. Кардлтон пошел открывать, мы услышали, как мужской голос произнес его фамилию. Упомянув Крайдера, торговца марками, посетитель объяснил, что тот рекомендовал ему мистера Кардлтона как хорошего специалиста, разбирающегося в австралийских марках. Кардлтон пригласил его войти. Это был мужчина, которого мы увидели на следующий день в морге. Клянусь вам, мы оба его не узнали – ни в тот день, ни на следующий!

– Что произошло после того, как он вошел в комнату? – спросил Бретон.

– Кардлтон предложил ему выпить. Мужчина сказал, что Крайдер назвал ему адрес Кардлтона, а поскольку он случайно оказался рядом, навещая своего друга в Фонтанном дворике, то ему захотелось взглянуть на дом, где живет Кардлтон. Он увидел в окнах свет и набрался смелости постучаться в дверь. Кардлтон сразу начал рассматривать принесенные им марки. Джейн Бэйлис попрощалась, пожелав всем спокойной ночи, и мы ушли вместе с ней, оставив их наедине.

– И никто его не узнал? – уточнил Бретон.

– Никто! Не забывайте, что за всю жизнь я всего пару раз видел Джона Мэйтленда. Но и другие его тоже не узнали. По крайней мере, никто мне об этом не сообщил.

– А когда вы вышли с мисс Бэйлис, что было потом? – спросил Спарго.

– Мы остановились около лестницы. Джейн Бэйлис вдруг сказала, что забыла что-то в прихожей Кардлтона. И поскольку ей было нужно идти на Флит-стрит, а мне – к себе квартиру на Миддл-Темпл, мы с ней распрощались. Она снова поднялась наверх. А я пошел домой. Клянусь вам: больше я ничего не знаю!

Спарго внезапно вскочил, схватив свое кепи – скомканный грязный комок, наспех брошенный в угол.

– Хватит! – воскликнул он. – Наконец-то я все понял! Бретон, где ближайший телеграф? В Хейвесе? Прямо через ту долину? Прекрасно! Приглядите тут за всем, пока я не вернусь, или нет – лучше дождитесь полиции и следуйте за мной. Я постараюсь успеть на первый поезд – сразу, как отправлю телеграмму.

– Спарго, что случилось? – воскликнул адвокат. – Объясните, к чему такая…

Но журналист уже хлопнул дверью и со всех ног помчался по долине. Через час, запыхавшийся и в грязи, он влетел в местную почтовую контору, напугав сонного телеграфиста, схватил телеграфный бланк и написал:

«Расбери, Новый Скотленд-Ярд, Лондон. Арестуйте Джейн Бэйлис по обвинению в убийстве Мэйтленда. Вернусь в город со всеми доказательствами. Фрэнк Спарго».

Затем он плюхнулся на жесткую скамью и, пока телеграфист торопливо отстукивал написанный им текст, попытался успокоиться после бешеной гонки через болото. Вскоре Спарго вскочил снова – искать железнодорожную платформу.

Через несколько дней, после заседания суда, где со Стивена Эйлмора были сняты все обвинения по делу Мэйтленда и озвучены новые факты и обстоятельства, позволявшие обелить его от преступлений двадцатилетней давности, журналист стоял в одном из тихих уголков судебного здания и держал за руку Джесси Эйлмор, которая обращалась к нему с каким-то взволнованным вопросом. Голос девушки звучал искренне и мягко.

– Но вы придете к нам сегодня вечером, не правда ли? – спрашивала она. – Должны прийти, чтобы мы могли отблагодарить вас!

Спарго сжал ее руку и взглянул в лицо Джесси.

– Вам не за что меня благодарить, – ответил он. – Все это было делом случая. Но я обязательно приду – только для того, чтобы увидеть вас.

Джесси Эйлмор опустила голову и посмотрела на их сомкнутые руки.

– Да, – прошептала она, – именно это я и имела в виду!