Игра в бридж не была увлекательной, но, по крайней мере, давала возможность не общаться с глазу на глаз. Джимми был слегка пьян, обидчив – возникшая у него подозрительность уже исчезла, но оставался во всех отношениях собственной противоположностью. У него имелись великолепные карты, и он играл ими с чрезмерным пренебрежением ко всему, кроме сиюминутной прихоти. У Джулии, его партнерши, вид был отсутствующий. Выражение лица казалось замкнутым. С начала до конца она не произнесла без необходимости ни единого слова. Лоис выглядела просто скучающей. Если она ничего не говорила, было ясно, что это не стоило труда. Нет, игра была не увлекательной, но гораздо предпочтительнее уединения с Лоис.

– Боюсь, завтра мне придется уехать чуть свет, – обратился Энтони к кузену. – Мне нужно успеть на встречу с одним человеком. В Лондоне он будет проездом – едет на юг из Шотландии. Мне важно встретиться с ним. Думаю, лучше всего подойти к нему во время завтрака. Свободного времени у него будет мало.

Джимми хмыкнул:

– Как-то неожиданно, а?

– Не сказал бы. Неожиданным был мой приезд. Пришлось рассчитывать время, так как ты хотел увидеться со мной по делу.

Лоис подняла брови:

– По делу?

– По моему делу, – ответил Джимми Леттер.

Джулия внезапно устремила взгляд на Энтони. Ее сонное лицо оживилось. Она ничего не сказала, почти сразу же взяла карты и принялась сдавать.

Лоис засмеялась:

– Надеюсь, ты не ожидаешь, что кто-то из нас встанет проводить тебя?

В половине одиннадцатого все пожелали друг другу доброй ночи.

Энтони поднялся в комнату, которую занимал с десяти лет. Она находилась на втором этаже, но отличалась от остальных спален тем, что там имелась дверь на черную лестницу. Лестница круто спускалась от площадки, по ее левую сторону располагалась маленькая швейная мастерская, где работала служанка Марсии Уэйн в те дни, когда служанки шили для хозяев, а по правую – комната, которую до сих пор называли «комнатой Энтони». Там же находилась и ванная.

Когда он шел принять ванну, по лестнице поднималась какая-то женщина. Энтони замедлил шаг, дабы дать ей пройти, и увидел, что она пошла по коридору к старой швейной мастерской. Перед тем как войти туда, женщина оглянулась на него. Он увидел чрезмерно завитые светлые волосы, чрезмерно подкрашенные ресницы, алые губы и пытливые голубые глаза.

Энтони вошел в ванную и закрыл дверь. Если это была Глэдис Марш, то его не удивляло, что она не ладила с Джулией и Элли. Открыв краны и мысленно поблагодарив Мэнни за то, что нагрела воду, он подумал, что если бы Джо Марш не повел себя так по отношению к матери, то, видимо, тоже не остался бы без работы у Лоис.

Энтони нежился в горячей воде и размышлял. Худшее позади. Он выедет еще до семи часов, и ничто не заставит его снова приехать в Леттер-Энд – может, уже никогда. Серьезны намерения у Лоис или нет, но ясно, что она собирается устроить сцену. Зачем? Энтони думал об этом тогда, думал в ужасные дни впоследствии – и никак не мог найти ответ.

Отбросив эти мысли, он задумался о своих делах с Латимером. Без сомнения, его книга была замечательной. Правда, фирма решила, что некоторые эпизоды нужно переработать, и Энтони поручили работу с автором, известным своей обидчивостью. Энтони служил вместе с Латимером в начале войны, и между ними возникло нечто вроде дружбы. Пожилые партнеры похлопали новичка по спине и предложили заняться этим. «Тебе нужно будет проявить такт. Мы не хотим терять его, но не можем напечатать эти главы в таком виде». Энтони задался вопросом, насколько раздосадуется Латимер, а потом поймал себя на мысли, что должен быть благодарен ему за такой хороший повод для раннего отъезда. Никто, кроме Джулии, не знал, что он и Латимер обедали вместе. И теперь можно будет устроить то же самое. Завтрак после проведенной в поезде ночи, очевидно, не время для оценки по достоинству тактичного подхода, но как предлог для раннего отъезда вполне годится.

Энтони вернулся в свою комнату и осознал, что, видимо, проведет здесь последнюю ночь. Его книги по-прежнему заполняли полки огромного старого книжного шкафа до потолка высотой – на нижней полке стояли переплетенные тома его детских сочинений; на следующей – книги, полученные в школе в виде призов, которые остались непрочитанными; и так далее, от любимых в подростковом возрасте вещей до длинных рядов небольших изданий в кожаных переплетах на самом верху. Кое-что ему хотелось забрать. Что до остальных, что делать с реликтами своей юности? Их следовало сдать в утиль во время войны, но он явственно представлял Джимми, властно говорящего, топнув ногой: «Вещей мистера Энтони не касаться!» Если Энтони не мог решить, что делать с книгами, то с фотографиями тем более – там были групповые снимки в школе, в колледже – бесконечные ряды лиц, спортивных курток, фуфаек. Единственный выход – сжечь. Годы войны создали неодолимую пропасть между ним и тем, что было запечатлено на фотографиях.

Энтони постоял, глядя на несколько последних групповых снимков, и пришел в уныние. Билл Роджерс погиб в битве при Эль-Аламейне, Джервис под Дувром, Мэплтон при бомбежке Лондона, Энсти в Бирме, Дэнверс во Франции, Макдональд пропал без вести неизвестно где. Не стоит оглядываться назад. Хорошие ребята, с которыми он дружил, однако жизнь продолжается… Он подумал, что у войны есть и другая сторона. Томпсон стал бригадным генералом. Странно, у солдат он не пользовался особым уважением. А Энтони Леттер, которого тогда очень уважали, остался всего лишь капитаном. Все зависит от везения. Хотя ему повезло, что остался жив после Эль-Аламейна, что получил рану, после которой два года не участвовал в боях… Возмущало же то, что он сломал ногу во Франции, когда его подвозил на джипе парень, впервые севший за руль этой машины и сам не получивший даже царапины.

Энтони решил попросить Джулию убрать все ненужное ему из комнаты, но потом передумал – это могло обидеть Джимми. И тут негромкий звук заставил его обернуться.

Кроме обычной двери в этой комнате имелась еще одна. Ее не заметишь, если не знаешь о ее наличии: она оклеена теми же обоями, что стены, и ручки с этой стороны у нее нет. Комната некогда была сдвоенной, и каморка за оклеенной дверью представляла собой гардеробную, но, сколько Энтони помнил, гардеробная служила платяным чуланом Марсии. Пользоваться ею во время игры в прятки строго запрещалось, но они всегда пользовались. Это казалось очень соблазнительным. Из каморки был выход на площадку главной лестницы. Оттуда не имелось выхода в комнату Марсии, находившуюся на другой стороне, но можно было проскользнуть из ее двери в чулан, оттуда в его комнату, а потом на площадку черной лестницы, а там подняться или спуститься, а то и выйти через вращающуюся дверь снова на площадку главной лестницы. Стратегически очень важно.

Все это пронеслось в голове Энтони, когда он обернулся, не особенно удивившись, так как все здесь давно знал. Оклеенная обоями дверь открывалась. Через секунду она открылась, и вошла Лоис.

Это его потрясло. Энтони перенесся мыслями в прошлое – ее там не было. Ей нечего делать в чулане Марсии. Эта первая инстинктивная реакция сменилась мыслью «Конечно, теперь эта каморка принадлежит ей», но тут же пришло потрясающее заключение – ей нечего делать в его комнате.

Уже наступила полночь. Очевидно, все остальные в доме спали – по крайней мере, Энтони на это надеялся. Он был в пижаме, она в неглиже, какое носят соблазнительницы во всех альковных сценах: нечто прозрачное, телесного цвета, сползающее с плеча. Энтони так рассердился, что не мог ни найти слов, ни произнести их. Лоис не ждала этого и торопливо заговорила:

– Мне нужно поговорить с тобой. Энтони, пожалуйста, выслушай.

– Лоис, ты в своем уме? Мы не можем разговаривать здесь – вот так. Ради бога, возвращайся в свою комнату.

Она тихо засмеялась серебристым смехом.

– Думаешь о моей репутации, дорогой?

Энтони резко ответил:

– Я думаю о Джимми. Тебе тоже стоит о нем подумать.

Лоис подошла поближе и сказала:

– Лучше буду думать о тебе.

– Лоис…

– Ты уже два года не целовал меня. Не хочешь поцеловать сейчас?

– Лоис…

– Раньше ты не был таким холодным, мой милый.

– Раньше ты не была женой Джимми. И приходится тебе напомнить, что два года назад – это два года назад.

– Тогда ты меня любил.

– А теперь не люблю ничуть.

Она засмеялась и, сощурившись, посмотрела на него.

– Иосиф!

Энтони был так сердит, что ее слова не могли его задеть. Раз Лоис на это напрашивается, пусть получает.

– Ты в самом деле стремишься быть женой Потифара? Это отвратительно, тебе не кажется?

Дверь снова пришла в движение. На обоях были изображены букеты фиалок на белом фоне, и эти букеты шевельнулись. Энтони заметил это поверх плеча Лоис – плеча, с которого сползало ее чертово одеяние. Дверь отворилась полностью, и вошел Джимми.

Только этого и не хватало, чтобы превратить всю сцену в дрянной фарс. Однако несмотря на ярость Энтони понимал, что у этого фарса зловещий оттенок. Джимми, в голубой пижаме, с сильно взъерошенными светлыми волосами, должен был походить на комичного мужа, но не походил. Его фигура представлялась трагичной. Шагнув вперед, он смотрел на них. Его светлые глаза казались неподвижными между покрасневшими веками, лицо было мертвенно-бледным, залитым потом. При виде его даже Лоис утратила дар речи. Заговорил Джимми:

– Марш к себе в комнату!

– Право же, Джимми!

– Я слышал, что ты говорила.

Лоис издала отрывистый смешок, пожала плечами и прошла мимо него.

Энтони напоследок удивило, что хотя она едва не задела Джимми, он не шевельнулся, чтобы избежать столкновения. Ее словно бы не было здесь, и спустя секунду не стало. Дверь в стене закрылась за Лоис, но для Джимми Леттера ее не стало еще раньше. Больше не было никакой Лоис.

Вся сцена длилась одну минуту. Энтони овладел собой и приготовился спасти то, что еще можно было спасти. Произнес: «Джимми, старина…» – и Джимми обратил на него взгляд светлых глаз.

– Я слышал, что она сказала. – Потом: – Она сказала «Два года назад». Я хочу знать… что произошло… два года назад.

Его голос звучал без всякого выражения – ни следа его обычной манеры говорить. Между словами были жуткие паузы. У Джимми – у которого слова не поспевали друг за другом их бывало слишком много, чтобы аккуратно сложиться во фразу. А теперь эта однообразная монотонность: «Я хочу знать… что произошло… два года назад».

– Ничего особенного. Поверь мне. Я был влюблен в нее и сделал ей предложение. Она отказала мне и вышла за тебя. Вот и все. Я думал, ты знаешь.

Джимми кивнул. Сказал по-прежнему с трудом:

– Твоей… вины… нет…

Энтони подошел и положил руку ему на плечо.

– Слушай, Джимми, – заговорил он, – не придавай этому слишком большого значения. Ничего дурного не случилось. Право, не придавай. Я скажу тебе чистую правду. Ради бога, поверь мне. Лоис поссорилась с тобой – из-за коттеджа старого Ходсона…

– Она солгала мне по поводу коттеджа.

Плечо под рукой Энтони было холодным и твердым, как лед. Он упорно продолжал:

– Так вот, вы поссорились, и Лоис разозлилась. Она злится, если не добивается своего. И решила отомстить тебе. Лучшим способом для этого ей показался флирт со мной. Мы знаем друг друга достаточно хорошо, чтобы разговаривать напрямик – и я сказал ей, что у нее ничего не выйдет. Тут вышла Джулия и позвала нас в дом. Женщины не любят оставлять ссору незаконченной – они ищут способа рассчитаться и оставить за собой последнее слово. Я искренне верю, что это привело Лоис сюда. Это было чертовски глупо с ее стороны, и ты имеешь полное право гневаться, но не думай, что здесь пахло чем-то худшим. Завтра в шесть утра я уеду и не стану появляться здесь – можешь мне поверить. Джимми… Господи…

Джимми Леттер посмотрел на него тяжелым взглядом и произнес:

– Это бесполезно. Я слышал, что она сказала.

С этими словами он повернулся и вышел через дверь в стене.