Найо Марш
Смерть в белом галстуке
Посвящается НЕЛЛИ, которой эта книга обязана своим существованием
Главные действующие лица
— Родерик, — сказала леди Аллейн, взглянув на сына поверх очков. — Я выезжаю.
— Выезжаешь? — недоуменно переспросил старший инспектор Скотленд—Ярда. — Куда ты выезжаешь, мама? Откуда?
— Выезжаю в общество. Выезжаю в свет. Выезжаю на открытие сезона. Выезжаю. Боже мой, — смущенно прибавила она, — каким нелепым становится слово, если произнести его несколько раз подряд. Словом, выхожу из затворничества.
Аллейн опустил на обеденный стол какой–то официальный документ, который держал в руках, и воззрился на мать.
— Что такое ты говоришь?
— Не валяй дурака, милый. Я собралась на лондонский сезон [1] .
— Ты потеряла рассудок?
— Можно и так сказать. Я пообещала Джорджу и Грейс вывезти Сару в свет в этом сезоне. Вот письмо от Джорджа, а вот еще одно — от Грейс. Резиденция губернатора провинции, город Сува. Они находят мое предложение очаровательным.
— Видит Бог, мама, ты, наверное, сошла с ума. Понимаешь, что все это означает?
— Полагаю, да. Это означает, что я должна снять квартиру в Лондоне. Это означает, что я должна навестить разных людей, которые могут оказаться либо умершими, либо разведенными, либо заново вступившими в брак. Это означает, что я должна давать маленькие званые завтраки и коктейль–пати и сама посещать таковые. Это означает, что я должна сидеть в бальных залах, хваля чужих внучек и сберегать молодых людей для своей собственной. Я должна буду бодрствовать до четырех утра пять дней в неделю и боюсь, милый, что мои черные кружева и серебряный атлас стали мне уже несколько маловаты. Так что, помимо одежды для Сары, мне придется купить и кое–что для себя. И я хотела бы знать, что ты, Родерик, обо всем этом думаешь.
— Думаю, что все это полный абсурд. Почему, черт возьми, Джордж и Грейс сами не могут вывезти Сару в свет?
— Потому что они на Фиджи, дорогой.
— Хорошо, почему она не может подождать с выездом до их возвращения?
— Джордж получил назначение на четыре года. Через четыре года твоей племяннице будет двадцать два. Поздновато для светской дебютантки.
— Почему Саре надо непременно дебютировать в свете? Почему она не может просто там появиться?
— Этого я не сумею тебе объяснить, дорогой, но Джордж и Грейс безусловно смогли бы. Я, должна признаться, скорее, это чувствую. Для девушки первый сезон — такое огромное событие. Оно бывает лишь раз в жизни и на всю жизнь запоминается. А сейчас, когда мы вернулись к институту матрон, сопровождающих молодых девушек в свете, и к прочим давним обычаям, в этом действительно есть что–то от былого очарования.
— Значит, с дебютантками теперь опять три месяца носятся, как с тепличными растениями, чтобы потом они уже до конца жизни примирились с судьбой зимостойких многолетников?
— Если так тебе больше нравится. Система не лишена достоинств, мой дорогой.
— Возможно, она совершенно восхитительна, но не будет ли это слишком изнурительно для тебя? А где, кстати, Сара?
— Она всегда немного опаздывает к завтраку. Как чудесно спят эти дети, не правда ли? Но мы ведь говорили о лондонском сезоне. Думаю, Рори, он доставит мне большое удовольствие. Право, это вовсе не будет такой уж тяжкой работой. Сегодня утром я получила письмо от Эвелин Каррадос. Ну, помнишь, раньше она звалась Эвелин О’Брайен. То есть сначала, конечно, ее звали Эвелин Кертис, но это было так давно, что никого уже не трогает. Не то чтобы она так уж стара, бедняжка. Ей, вероятно, нет еще и сорока. Совсем ребенок в сущности. Ее мать была моей большой подругой. Мы вместе дебютировали в свете. А теперь вот Эвелин вывозит свою собственную девочку и предлагает мне помочь с Сарой. Что может быть удачнее?
— Ничего, — сухо ответил Аллейн. — Я помню Эвелин О’Брайен.
— Еще бы тебе не помнить! Я изо всех сил старалась убедить тебя в нее влюбиться.
— И я влюбился?
— Нет. Никогда не могла понять почему — ведь она была по–настоящему красива и очаровательна. Теперь припоминаю, что ты все равно почти не имел шансов — ведь она сама была безумно влюблена в Пэдди О’Брайена, который неожиданно вернулся из Австралии.
— Я помню. Эдакий романтический парень, верно?
— Да. Они поженились после непродолжительной помолвки. Спустя пять месяцев он погиб в автомобильной аварии. Ну не ужасно ли?
— Ужасно.
— А потом, месяцев через шесть или около того, на свет появилась эта девочка, Бриджет. Эвелин назвала ее Бриджет, потому что Пэдди был ирландцем. А потом Эвелин, бедняжка, вышла за Герберта Каррадоса. Никто не понимал зачем.
— Да уж. Редкий зануда. Кажется, он гораздо старше Эвелин.
— На тысячу лет, и такой весь из себя величественный! Просто не верится, что это он всерьез. Вижу, ты его знаешь.
— Припоминаю смутно. Он какая–то крупная шишка в Сити.
Аллейн прикурил для матери сигарету, закурил сам, прошел к застекленной двери в сад и посмотрел на лужайку.
— Твой сад тоже готов к сезону, — заметил он. — Как жаль, что мне нужно возвращаться в Ярд!
— Прямо сейчас, дорогой? Сию минуту?
— Боюсь, что так. Вот это самое дело. — Он помахал зажатыми в руке бумагами. — Вчера поздно вечером позвонил Фокс. Возникли новые обстоятельства.
— А что это за дело?
— О шантаже, но тебе не положено задавать вопросы.
— Рори, как интересно! А кого шантажируют? Кого–нибудь ужасно важного, надеюсь?
— Помнишь лорда Роберта Госпелла?
— Ты имеешь в виду Банчи Госпелла? Не может быть, чтобы его шантажировали. Более невинного создания…
— Нет, мама, не его. И он также не шантажист.
— Он такой славный маленький человечек, — убежденно промолвила леди Аллейн. — Милейший коротышка на свете.
— Сейчас не такой уж маленький. Он очень упитанный и носит широкий плащ–накидку и сомбреро, как Г. К.Ч. [2] .
— Да что ты!
— Ты, вероятно, видела его фотографии в своих мерзких иллюстрированных газетах. Его щелкают везде, где только можно. «Лорд Роберт (для друзей «Банчи») Госпелл рассказывает одну из своих знаменитых историй». В таком духе.
— Да, но какое он имеет отношение к шантажу?
— Никакого. Он, как ты сама выразилась, необычайно славный маленький человечек.
— Родерик, не зли меня. Банчи Госпелл имеет какое–то отношение к Скотленд—Ярду?
Аллейн увлеченно разглядывал сад.
— Скажем так, мы в Скотленд—Ярде питаем к нему огромное уважение. Он не только обаятелен, он также в некотором роде… довольно примечательный персонаж.
Леди Аллейн задумчиво посмотрела на сына.
— Ты с ним сегодня встречаешься?
— Думаю, да.
— Зачем?
— Ну как зачем, родная? Послушать одну из его знаменитых историй.
Это был первый день мисс Харрис на ее новой работе. Леди Каррадос наняла ее на время лондонского сезона. Мисс Харрис хорошо представляла, что это за должность. Нынешний сезон был отнюдь не первым в практике этой компетентной молодой женщины, почти пугающе лишенной воображения. Она словно разделила свой мозг на аккуратные ячейки, рассортировав все вопросы на «имеющие решение» и «решения не имеющие». Столкнувшись с какой–нибудь отвлеченной или нестандартной идеей, мисс Харрис либо немедленно запускала ее в дело, либо тут же запирала в дальнюю ячейку и никогда уже оттуда не вытаскивала. И если мисс Харрис не могла отреагировать моментально, то идея попадала в разряд не имеющих решения, а стало быть, и смысла. Возможно, потому, что ее интенсивно муштровали в юные годы, в большой семье букингемширского приходского священника, она никогда не спрашивала себя, почему должна жить именно такой жизнью — организуя развлечения для других и так мало развлекаясь сама. Такой вопрос мисс Харрис сочла бы бессмысленным и глупым теоретизированием. Работа — это набор четко зарегистрированных обязанностей, соответствующих месту, занимаемому человеком в жизни, а значит, вполне респектабельных. Более широкого этического интереса она в себе не заключает. Но не надо подозревать мисс Харрис в бесчувственности. Напротив, она была довольно восприимчива ко всем аспектам этикета, касающимся ее положения в домах, где ей приходилось работать. Где и с кем ей полагалось обедать и кто прислуживал за столом — все эти вопросы имели для нее огромное значение, и она с болезненной чувствительностью реагировала на тончайшие нюансы отношения к себе своих работодателей. На свою новую должность мисс Харрис смотрела с уверенным оптимизмом. Леди Каррадос произвела на нее благоприятное впечатление и обходилась с ней «как настоящая леди». Мисс Харрис энергично прошла по коридору второго этажа и дважды — не слишком громко, но и не робко — постучала в белую дверь.
— Войдите! — послышался приглушенный голос.
Мисс Харрис вошла и оказалась в большой белой спальне. Ковер, стены и кресла — все было белым. Под белой адамовской [3] каминной полкой потрескивал камин кедрового дерева, а о лежащую на полу белую медвежью шкуру мисс Харрис едва не споткнулась, идя через комнату к большой белой кровати, где, откинувшись на подушки, сидела ее хозяйка. Повсюду лежали листы почтовой бумаги.
— О, доброе утро, мисс Харрис, — промолвила леди Каррадос. — Вы и представить себе не можете, как я рада вас видеть. Ничего, если вам придется подождать, пока я закончу это письмо? Присаживайтесь, пожалуйста.
Мисс Харрис скромно присела на маленький стул. Леди Каррадос одарила ее лучезарной, несколько рассеянной улыбкой и вернулась к письму. Мисс Харрис обвела взглядом свою хозяйку, отметив каждую черточку в ее облике.
В хорошие дни Эвелин Каррадос выглядела моложе своих тридцати семи лет. Эту высокую темноволосую женщину нельзя было назвать яркой, но она отличалась интересной бледностью. Показав ей однажды копию Сикстинской мадонны, Пэдди О’Брайен сказал, что она смотрит на свое собственное изображение. Он несколько преувеличил сходство. Удлиненное лицо Эвелин было более характерным, чем у рафаэлевской Девы Марии, но большие темные глаза и отливающие глянцем волосы, разделенные пробором посередине, напоминали ту, что изображена на полотне. С тех пор Пэдди называл жену «Донной», и она хранила его письма, начинающиеся словами: «Милая Донна». Удивительно, но и Бриджет, их дочь, никогда не видевшая отца, тоже называла свою мать Донной. Сидя в ожидании и глядя прямо перед собой, мисс Харрис вспомнила, как в тот день, когда она проходила собеседование, дочь хозяйки вошла в комнату и уселась на подлокотник кресла матери — спокойная девушка с красивым голосом. «А он еще не появился», — подумала секретарша о сэре Герберте Каррадосе, чья фотография в серебряной рамке стояла на туалетном столике.
Наконец леди Каррадос поставила подпись и провела рукой по стеганому покрывалу в поисках промокательной бумаги. Мисс Харрис тотчас подсунула ей свой комплект.
— О, у вас есть! — Это приятно удивило хозяйку. — Большое спасибо. Ну вот, с этим покончено.
Мисс Харрис заученно широко улыбнулась. Леди Каррадос лизнула клапан конверта и внимательно посмотрела поверх него на секретаршу.
— Вижу, вы принесли мою почту.
— Да, леди Каррадос. Я не знала, пожелаете ли вы, чтобы я вскрывала все…
— Нет, нет! Пожалуйста, не надо!
Хорошо воспитанная и искушенная в делах такого рода мисс Харрис ничем не выказала своих чувств, хотя слова хозяйки больно уязвили ее.
— Очень хорошо, леди Каррадос, — сдержанно ответила мисс Харрис.
Леди Каррадос смущенно подалась вперед.
— Знаю, я не права, — быстро проговорила она. — Конечно, я веду себя непростительно для человека, которому посчастливилось приобрести такого секретаря, как вы. Но видите ли, я не привыкла к подобной роскоши, и мне все еще приятно изображать, что я занимаюсь всем сама. Так что мне хотелось бы самой вскрывать свои письма, а потом я буду с удовольствием передавать их вам. Что, конечно, очень несправедливо, но вам придется с этим смириться, бедная моя мисс Харрис. — Она дождалась, пока секретарша улыбнется, и ответила ей очаровательным, понимающим взглядом. — А теперь, — сказала она, — давайте приступим к делу.
Мисс Харрис разложила письма на бюваре на три аккуратные кучки и вскоре принялась стенографировать ответы, которые ей предстояло написать от имени хозяйки. Леди Каррадос делала при этом что–то вроде подстрочного комментария.
— Люси Лорример. Кто такая Люси Лорример, мисс Харрис? А, это та старая леди Лорример, которая разговаривает так, будто все умерли или оглохли. Так, чего она хочет? «Слышала, что вы вывозите свою девочку и была бы так рада…» Что ж, придется позаботиться об этом, верно? Если дневное время окажется свободным, мы будем счастливы. Так, готово. Теперь это. О, да, мисс Харрис, вот это письмо очень важное. Оно от леди Аллейн, моего большого друга. Знаете о ком я? Один из ее сыновей — сногсшибательный баронет, а другой — сыщик. Слышали?
— Старший инспектор уголовной полиции, леди Каррадос? Знаменитый?
— Тот самый. Потрясающе интересный и недоступный. Когда началась война, он служил в министерстве иностранных дел, а после войны вдруг стал детективом. Не могу сказать почему. Впрочем, это не имеет значения. — Леди Каррадос бегло взглянула на секретаршу. — Впрочем, письмо не имеет к нему никакого отношения. Оно касается дочери его брата Джорджа, которую леди Аллейн вывозит в свет, и я обещала ей помочь с этим. Поэтому запомните, мисс Харрис, что Сару Аллейн нужно приглашать на все мероприятия. А леди Аллейн — на обеды для матрон и на все карточные игры. Поняли? Вот ее адрес. И напомните мне, чтобы я написала ей. Теперь идем дальше…
Она вдруг замолчала — так внезапно, что мисс Харрис удивленно подняла голову. Леди Каррадос вперилась взглядом в письмо, которое держала в своей красивой, тонкой руке. Пальцы ее слегка дрожали. Заинтригованная мисс Харрис смотрела на хозяйку и на квадратный конверт. Тишину в белой комнате нарушало лишь тиканье маленьких китайских часов на каминной полке. С резким звуком конверт упал на груду писем.
— Простите, леди Каррадос, вам нехорошо? — спросила мисс Харрис.
— Что? Нет. Нет, спасибо.
Отодвинув письмо в сторону, она взяла другое. И вскоре вечное перо секретарши вновь забегало по блокноту. Она набрасывала черновики писем: отказы и приглашения. Составляла списки имен, делая пометки напротив каждого, и обсуждала с леди Каррадос детали бала, который та устраивала.
— Я хочу нанять Димитри из «Шеперд Маркет» — ну, знаете: это фирма, обслуживающая торжества и банкеты, — чтобы он все организовал, — пояснила леди Каррадос. — Мне это представляется, — она помедлила, — самым надежным вариантом.
— Что ж, он действительно лучший в своем деле, — согласилась мисс Харрис. — Вы говорили о расходах, леди Каррадос. Димитри работает из расчета примерно двадцать пять шиллингов с человека. Но сюда входит абсолютно все. Вы уже можете ни о чем не беспокоиться.
— Двадцать пять? Всего будет, я думаю, четыреста персон. Во что это обойдется?
— В пятьсот фунтов, — спокойно ответила мисс Харрис.
— О Боже, это много, не так ли? И еще оркестр. И я считаю, что должен быть буфет с шампанским. Чтобы не было бесконечной процессии в столовую, по–моему, это так скучно.
— Буфет с шампанским, — твердо повторила мисс Харрис. — Боюсь, это будет означать тридцать шиллингов на человека.
— О, как ужасно!
— Таким образом, счет Димитри составит шесть сотен. Но зато, леди Каррадос, я бы сказала, тут каждый пенс окупит себя.
Леди Каррадос молча смотрела на секретаршу. Почему–то мисс Харрис почувствовала, что совершила оплошность. Такое уж было необычное выражение в глазах ее хозяйки.
— Полагаю, тысяча фунтов покроет все издержки, включая оркестр и прочее, — поспешно прибавила мисс Харрис.
— Да, понимаю, — отозвалась леди Каррадос. — Тысяча.
В дверь постучали, и послышался голос:
— Донна!
— Входи, дорогая!
В комнату вошла высокая темноволосая девушка с кипой писем в руках. Бриджет была очень похожа на мать, но никому бы и в голову не пришло сравнить ее с Сикстинской мадонной. Уж слишком много она унаследовала от яркого жизнерадостного Пэдди О’Брайена. У нее был прекрасно очерченный рот. Из–под четко очерченных бровей смотрели глубоко посаженные, широко расставленные глаза. Лицо выражало спокойную уверенность в себе, но когда она улыбнулась, что–то в ней изменилось и она стала еще больше походить на отца. «Ранимая, — подумала мисс Харрис. — Надеюсь, она умеет с этим справляться. Довольно неприятно наблюдать, как у них сдают нервы». Она учтиво ответила на церемонное приветствие Бриджет и смотрела, как девушка целует мать.
— Милая Донна, — сказала Бриджет, — ты такая славная!
— Здравствуй, моя дорогая! Мы тут с мисс Харрис что есть сил планируем. Сошлись на том, чтобы устроить твой бал восьмого числа. Дядя Артур написал, что мы можем воспользоваться его домом. Это генерал Марсдон, — пояснила она мисс Харрис. — По–моему, я говорила вам, что он предоставляет в наше распоряжение Марсдон—Хаус, на площади Белгрейв–сквер?
— Да, благодарю вас, леди Каррадос. У меня все записано.
— Ну разумеется.
— Настоящий мавзолей, — заметила Бриджет, — но вполне подойдет. Донна, я получила письмо от Сары Аллейн. Ее бабушка, ну, твоя леди Аллейн, снимает квартиру в Лондоне на время сезона. Донна, пожалуйста, я хочу, чтобы Саре присылали приглашения на все! Мисс Харрис знает?
— Да, благодарю вас, мисс Каррадос. Ох, прошу прощения, — тут же смущенно поправилась мисс Харрис. — Мне следовало сказать: «мисс О’Брайен».
— Боже, ну да, конечно! Сколько можно наступать на одни и те же грабли! — воскликнула Бриджет. — Извини, Донна, родная, но в самом деле!
— Ш–ш–ш, — мягко успокоила дочь леди Каррадос. — Это твои письма?
— Да. Все сплошные приглашения. Я отметила черным те, которые не хочу принимать, а остальные надо немедленно рассортировать. Да, и еще я поставила большую букву «Д» возле тех, которые ни в коем случае не хочу упустить. И…
Дверь снова отворилась, и в комнату, прихрамывая, вошел человек, словно сошедший с фотографии на туалетном столике.
Сэр Герберт Каррадос был неправдоподобно хорош собой: высокий, с военной выправкой и пышными гвардейскими усами, немного редкими волосами песочного цвета, густыми бровями, но несколько глуповатыми светлыми глазами. Однако того, что они глуповаты, никто сразу не замечал, поскольку брови придавали им свирепое выражение. Впрочем, человек он был не то чтобы глупый, а скорее самовлюбленный и напыщенный. Сэр Герберт походил не на успешного финансиста, а на вояку, и это составляло предмет его гордости. Во время мировой войны он занимал ничтожную штабную должность; это позволило ему на протяжении всей военной кампании оставаться в Танбридж—Уэллсе [4] и не мешало его успешной, а временами и блестящей деятельности в Сити. Слегка хромая, он опирался на трость. Почти все полагали, что сэр Герберт получил ранение в ногу; так оно и было — его ранил на охоте беспечный егерь. Сэр Герберт неукоснительно посещал встречи однополчан и собирался баллотироваться в парламент.
Бриджет называла его Барт, что ему в общем–то даже нравилось, но время от времени он вдруг замечал ироническое выражение ее глаз, и это нравилось ему куда меньше.
В это утро сэр Герберт держал под мышкой номер «Таймс». Лицо его выражало терпеливую снисходительность. Он поцеловал жену, с точно отмеренной дозой симпатии поприветствовал мисс Харрис и приподнял брови при виде падчерицы.
— Доброе утро, Бриджет. Я думал, ты еще в постели.
— Доброе утро, Барт. Почему это? — спросила Бриджет.
— Тебя не было за завтраком. Тебе не кажется, что позавтракав до того, как приступить к светской жизни, ты проявила бы деликатность по отношению к слугам?
— Наверное, да. — Бриджет направилась к двери и возле нее остановилась.
— Каковы твои планы на сегодня, дорогая? — с улыбкой обратился сэр Герберт к жене.
— О… планов множество. Подготовка бала Бриджет. Мы тут с мисс Харрис прикидываем… прикидываем расходы, Герберт.
— В самом деле? — отозвался ее муж. — Уверен, мисс Харрис настоящий гений по части бухгалтерии. Каков же общий итог, мисс Харрис?
— Для бала, сэр Герберт? — Мисс Харрис бросила быстрый взгляд на леди Каррадос, и та несколько нервно кивнула. — Примерно тысяча фунтов.
— Боже правый! — Сэр Герберт уронил монокль.
— Видишь ли, дорогой, — торопливо начала его жена, — меньше не получится. Даже если использовать дом Артура. А если еще шампанское в буфете…
— Не вижу ни малейшей необходимости подавать в буфете шампанское, Эвелин. Если эти юнцы не могут удовлетворить свою жажду за ужином, значит, пьют слишком много — вот все, что я могу сказать. Должен заметить, — с оттенком наивного удивления продолжал он, — что не понимаю умонастроений современной молодежи. Слишком много азартных игр, слишком много выпивки, никакой цели в жизни. Взгляните хотя бы на молодого Поттера.
— Если вы имеете в виду Дональда Поттера, — насторожилась стоявшая у двери Бриджет, — вынуждена сказать…
— Бриджи! — остановила ее мать.
— Ты уклоняешься от темы, Бриджет, — заметил ее отчим.
— Я?!
— Я говорю о том, — сэр Герберт бросил на жену взгляд мученика, — что в наши дни молодые люди хотят от жизни слишком многого. Шампанское на каждом столе…
— Это не для того, чтобы… — попыталась возразить Бриджет.
— Просто это сберегает… — прервала ее мать.
— Тем не менее, — с терпеливой учтивостью продолжал сэр Герберт, — если ты считаешь, что можешь позволить себе истратить на вечер тысячу фунтов, моя дорогая…
— Тут не только деньги Донны, — возразила Бриджет. — Тут половина моих. Папа оставил…
— Бриджет, дорогая, — сказала леди Каррадос. — Завтрак.
— Извини, Донна, — ответила Бриджет. — Хорошо.
Она вышла.
Мисс Харрис подумала, ей тоже лучше уйти, но, похоже, все забыли о ней. Леди Каррадос быстро заговорила нервно и решительно:
— Уверена, Пэдди хотел бы, чтобы какая–то часть денег Бриджет была потрачена на ее дебют в свете, Герберт. Это не то чтобы…
— Дорогая, — отозвался сэр Герберт, бросив взгляд на мисс Харрис. — Разумеется. Решать тебе и Бриджет. Естественно. Я никогда и не подумал бы вмешиваться. Я просто старый дурак и бываю рад оказать посильную помощь. Не обращай внимания.
Появление горничной избавило леди Каррадос от необходимости отвечать на эти нелепые слова.
— Пришел лорд Роберт Госпелл, миледи, и спрашивает, нельзя ли…
— Доброе утро, Эвелин! — раздался от двери высокий голос. — Я уже здесь. Позвольте же мне войти!
— Банчи! — радостно воскликнула леди Каррадос. — Как приятно! Входите!
И лорд Роберт Госпелл, слегка задыхаясь под тяжестью огромного букета нарциссов, просеменил в комнату.
В тот самый день, когда лорд Роберт Госпелл навестил леди Каррадос, сама леди Каррадос наведалась к сэру Дэниэлу Дэвидсону, в его врачебную приемную на Харли–стрит. Она проговорила с ним довольно долго, и в конце получасовой беседы, сидя по другую сторону письменного стола, почти с отчаянием посмотрела в большие темные глаза доктора. — Конечно, я бы очень хотела, чтобы Бриджи ничего не узнала о моем состоянии.
— Да у вас и нет ничего страшного, — развел руками Дэвидсон. — Ни сердечных заболеваний, ни легочных, ни прочего подобного вздора. Сомневаюсь, что у вас малокровие. Анализ крови, впрочем, покажет. Но, — и, подавшись вперед, он уставил в нее палец, — вы очень устали. Переутомлены. Будь я честным лекарем, я бы отправил вас в санаторий и велел в течение трех недель вести растительное существование.
— Я не могу этого сделать.
— Почему бы вашей дочери не дебютировать в свете на следующий год? Как насчет малого сезона?
— О нет, это невозможно. В самом деле, невозможно. Мой дядя предоставляет нам для бала свой дом. Бриджет уже все распланировала. Отказаться от этого почти так же хлопотно, как довести все до конца. Все уладится, просто мне кажется, будто у меня желе вместо мозга. Дрожащее желе. Эти странные приступы головокружения… И я постоянно из–за всего беспокоюсь.
— Я знаю. Что там с этим балом? Полагаю, подготовка захватила вас с головой?
— Я передала все дело в руки моей секретарши и Димитри. Надеюсь, вы будете у нас? Вы непременно получите приглашение.
— Буду счастлив, но лучше бы все–таки вы это бросили.
— Я правда не могу.
— У вас есть какая–то особая причина для беспокойства?
Последовала долгая пауза.
— Да, — ответила наконец леди Каррадос, — но я не могу вам ее назвать.
— Что ж, — пожал плечами сэр Дэниэл. — Les maladies suspendent nos vertus et nos vices [5] .
Она поднялась, и он тоже вскочил, как перед особой королевской крови.
— Лекарство приготовят и доставят вам немедленно. — Он укоризненно посмотрел на нее. — И мне хотелось бы через какое–то время осмотреть вас снова. Полагаю, лучше не заходить к вам?
— Нет–нет, прошу вас. Я приду сама.
— C’est entendu [6] .
Леди Каррадос вышла, смутно желая, чтобы доктор Дэвидсон был чуть менее высокопарен, и всей душой мечтая о мягкой постели.
Агата Трой поправила свою нарядную новую шляпку и, сутулясь, вошла в помещение галереи «Уилтшир» на Бонд–стрит, где открылась ее персональная выставка. Ее всегда крайне смущала необходимость присутствовать на своих выставках. Люди почему–то считали себя обязанными что–то сказать ей о ее картинах, но никогда толком не знали, что именно, а она никогда не знала, что ответить. От скованности Агата сердилась и становилась неприветливой, а ее бессвязную речь ошибочно принимали за интеллектуальный снобизм. Как большинство художников, она была на редкость невразумительна, когда говорила о своей работе. Отточенные фразы высоколобых критиков повергали Трой в отчаянное смущение. Агате даже меньше докучали угодливые банальности обывателей, хотя и они приводили ее в замешательство. Она проскользнула в дверь и подмигнула сидящему за конторкой молодому человеку в тот самый момент, когда крупная американка устремилась к нему с каталогом в руках, тыча рукой, затянутой в белую перчатку, в указанную там цену.
Трой поспешно отвела взгляд и увидела в углу многолюдной комнаты небольшого кругленького джентльмена, который сидел, свесив голову набок, с закрытыми глазами и мирно приоткрытым ртом, на слишком маленьком для него стуле. Трой направилась к нему.
— Банчи!
Лорд Роберт Госпелл широко открыл глаза и пошевелил губами, как кролик.
— Мое почтение! — отозвался он. — Ну и свалка здесь, а? Будь здоров.
— Вы спали.
— Может, вздремнул немного.
— Хороший комплимент, — усмехнулась Трой.
— Я уже здесь все обрыскал. Дай, думаю, заскочу, — пояснил лорд Роберт. — Очень понравилось.
Он поправил очки, откинул голову и с тихим одобрением начал созерцать большой пейзаж. Без привычного для нее смущения Трой смотрела вместе с ним.
— Совсем недурственно, — заметил Банчи. — Не правда ли?
У него была необычная манера уснащать речь викторианскими словечками — привычка, как он объяснял, доставшаяся ему от его сановитого отца. «Батюшки святы!» — было его любимым восклицанием. Он придерживался викторианских проявлений учтивости, всегда оставляя визитную карточку после бала и посылая цветы хозяйке после званого обеда. Одежду носил примечательную: днем — довольно старомодный, наглухо застегнутый пиджак и узковатые брюки, а вечером — мягкую широкополую шляпу и широкий, похожий на мантию плащ. Трой отвела взгляд от картины и перевела его на собеседника. Он подмигнул ей сквозь очки и указал толстым пальцем на пейзаж.
— Изысканно и лаконично, — констатировал Роберт. — Люблю лаконизм в искусстве. Пойдемте, выпьем чаю.
— Вообще–то я только что приехала, но с удовольствием.
— Со мной Поттеры, — сообщил Банчи. — Сестра с сыном. Подождите минутку. Я схожу за ними.
— Милдред и Дональд? — спросила Трой.
— Да, Милдред и Дональд. Они ведь живут со мной, как вы знаете, с тех пор, как бедняга Поттер умер. Дональда только что отчислили за какую–то передрягу с азартными играми или чем–то еще. Тот еще шалопай. В сущности, вполне безобидный. Только не упоминайте при нем Оксфорд.
— Буду иметь в виду.
— Вероятно, он избавит вас от этой необходимости, сам заговорив об этом. Мне нравится, когда вокруг меня молодежь. Яркая, веселая. Невольно подтягиваешься. Вы их нигде не видите? На Милдред красно–коричневый ток.
— Это не ток, Банчи, — сказала Трой. — Вон она. Это очень нарядный пурпурный берет. Она заметила нас. Идет к нам.
Вдовствующая сестра лорда Роберта, пробираясь сквозь толпу, направлялась к ним. За ней следовал молодой человек исключительно привлекательной внешности. Приблизившись, она приветствовала Трой, чуть запыхавшись, но очень ласково. Дональд поклонился и с улыбкой воскликнул:
— О, вы только посмотрите! Выдающаяся художница собственной персоной! Нам правда очень понравилось. Чертовски здорово!
— Много ты в этом смыслишь, — добродушно хмыкнула Трой. — Милдред, Банчи предлагает нам выпить чаю.
— Признаюсь, была бы очень рада, — ответила леди Милдред Поттер. — Разглядывание картин — самое изнурительное развлечение, даже если это твои картины, дорогая.
— Внизу есть ресторан, — сообщил лорд Роберт. — Следуйте за мной.
Пробравшись сквозь толпу, они спустились по лестнице. Дональд, которого по дороге случайно оттеснили несколько незнакомцев, крикнул вдогонку:
— Трой, вы слышали, что меня вышибли? — Он явно стремился привлечь внимание к себе, а затем уже к Трой.
— Слышала, — сурово ответила Трой.
— Разве это не ужасно? — продолжал Дональд, снова зашагав рядом и говоря уже тише. — Дядя Банч в ярости и говорит, что лишит меня наследства. Разумеется, это неправда. Он оставляет мне королевское состояние, не так ли, мой дорогой дядя Банч?
— Ну вот мы и у цели, — с облегчением вымолвил лорд Роберт, когда они подошли к дверям ресторана. — Рассаживайтесь, пожалуйста. Боюсь, мне придется поспешить. — Он вынул из кармана часы и прищурился. — Через двадцать минут у меня назначена встреча.
— Где? — спросила Трой. — Я подвезу вас.
— Вообще–то в Скотленд—Ярде. Я встречаюсь со старым другом по фамилии Аллейн.
Банчи
— Мистер Аллейн, к вам лорд Роберт Госпелл, — сказал голос в телефонной трубке.
— Будьте добры, проводите его наверх, — попросил Аллейн.
Он вынул из верхнего ящика стола папку и, раскрыв, положил перед собой. Затем соединился по телефону с помощником комиссара, своим придирчивым начальником.
— Лорд Роберт только что прибыл, сэр. Вы просили дать вам знать.
— Хорошо, Рори. Поразмыслив, я решил предоставить вам самому поговорить с ним. Тут пришел Фокс с отчетом по делу Темпла, и это срочно. Передайте лорду Госпеллу мои извинения. Скажите, я зайду к нему в любое удобное для него время, если он считает, что это принесет какую–то пользу. Вы ведь знакомы с ним, не так ли? Я имею в виду лично?
— Да. Он просил о встрече со мной.
— Хорошо. Приводите его сюда, конечно, если потребуется, но я завален работой.
— Понял, сэр, — сказал Аллейн.
В дверь постучался полицейский сержант.
— Лорд Роберт Госпелл, сэр.
Вошел лорд Роберт, поблескивая глазами и слегка запыхавшись.
— Привет, Родерик. Как поживаете?
— Привет, Банчи. Чрезвычайно любезно с вашей стороны…
— Ничуть. Мне нравится поддерживать контакты. Люблю, знаете ли, держать руку на пульсе. Всегда любил. — Он уселся и сцепил руки на животе. — Как поживает ваша матушка?
— У нее все хорошо. Она знает, что мы сегодня встречаемся, и передает вам привет.
— Поблагодарите ее. Очаровательная женщина, ваша матушка. Боюсь, я к вам чуток опоздал. Пил чай с другой очаровательной женщиной.
— Да что вы?
— Да. С Агатой Трой. Знаете ее?
— Да, — сухо молвил Аллейн.
— Батюшки мои, ну конечно. Конечно, знаете. Разве не вы занимались тем делом, когда закололи ножом ее натурщицу?
— Я самый.
— Очаровательная, — повторил лорд Роберт. — Разве нет?
— Да, — согласился Аллейн, — она очаровательна.
— Мне она ужасно нравится. Мы с сестрой Милдред и ее сыном Дональдом были на выставке картин Трой. Вы ведь знакомы с моей сестрой, не так ли?
— Да, — ответил Аллейн.
— Ну конечно. Настоящая ослица во многих отношениях, но женщина добрая. Парень — юный охламон.
— Банчи, — улыбнулся Аллейн. — Вы больше чем викторианец, вы реликт эпохи Регентства.
— Вы так считаете? Скажите мне лучше вот что, Родерик. Мне бы хотелось вылезти из своей скорлупы и принять участие в лондонском сезоне.
— Да вы ведь всегда ходите на балы и приемы во время сезона, не так ли?
— Бываю немного. Развлекаюсь от души. Юный Дональд ухаживает за девушкой по имени Бриджет О’Брайен. Вы знаете ее?
— Забавное совпадение, — заметил Аллейн. — Моя матушка в этом году вывозит дочку Джорджа, и оказывается, та — закадычная подруга Бриджет О’Брайен. Это ведь дочь Эвелин и Пэдди О’Брайена, вы, верно, в курсе?
— Да–да, конечно. Заходил к Эвелин сегодня утром. Она замужем за этим ослом, Каррадосом. Важный, что твой индюк. Говорят, неглуп в Сити. Посмотрел на ее дочку. Славная девочка. Но что–то в этой семье не так. Думаю, дело в Каррадосе. А вам девочка нравится?
— Я не знаю ее. Она нравится моей племяннице Саре.
— А послушайте–ка. — Лорд Роберт широко развел руки и оглядел их как бы с легким удивлением. — Послушайте. Приходите на бал, который дает для дочери леди Каррадос. Придете?
— Мой дорогой Банчи, меня не приглашали.
— Разве ваша племянница не идет?
— Идет, полагаю.
— Добуду приглашение и вам. Раз дунуть, два плюнуть. Трой тоже будет. Мы с Дональдом убедили ее.
— Трой, — произнес Аллейн. — Трой.
Лорд Роберт внимательно посмотрел на него.
— Ну ладно, не беда, если предпочитаете не ходить.
— Не могу выразить, как мне хотелось бы пойти, — проговорил Аллейн, — но боюсь, как бы мое присутствие не напомнило мисс Трой о… о том очень неприятном деле.
— О, мсье Комильфо, давайте оставим вопрос открытым. Обдумайте хорошенько. Приглашение вы получите обязательно. Ну а теперь переходим к делу.
Он состроил смешную гримасу, наморщил губы и ловким движением нацепил очки.
— Что там произошло? — спросил он.
— Мы склонны подозревать шантаж, — ответил Аллейн.
— Свят, свят! Где?
— Там и сям — в высшем свете.
— Как вы узнали?
— М-да. — Аллейн положил на папку узкую руку. — Вы, конечно, понимаете, Банчи, что конфиденциальность здесь должна быть несколько выше обычной.
— Да, да, да. Разумеется. Буду нем как могила. Давайте имена и все прочее. Никаких ваших мистеров и миссис Икс.
— Хорошо. Вы знаете миссис Хэлкат—Хэккетт? Жену старого генерала Хэлкат—Хэккетта?
— Да. Американская актриса. На двадцать лет моложе самого Х. — Х. Ослепительное создание.
— Она самая. Пришла к нам на прошлой неделе с историей о шантаже. Вот досье с ее показаниями. Изложу вам вкратце ее рассказ, но, боюсь, с одной миссис Икс вам все же придется примириться.
— Фу-у!
— По ее словам, некая ее очень высокопоставленная подруга призналась, что ее шантажируют. Миссис Х. — Х. ни за что не желает открывать имя этой дамы, так что вот вам ваша миссис Икс.
— М-м, — с сомнением пробормотал лорд Роберт. — Иными словами, миссис Харрис [7] ?
— Возможно, — сказал Аллейн. — Но вот вам сама история, я передаю ее в том виде, как рассказала миссис Х. — Х. Миссис Икс, жена влиятельного и деспотичного человека, первого числа этого месяца получила послание от шантажиста, написанное на дешевой бумаге из универмага «Вулворт». Автор утверждает, будто располагает письмом весьма компрометирующего свойства, адресованным миссис Икс неким мужчиной. Шантажист твердо вознамерился продать ей это письмо за 500 фунтов. Муж миссис Икс очень тщательно проверяет каждый месяц ее расходы, и она побоялась раскошелиться. В отчаянии женщина бросилась к миссис Хэлкат—Хэккетт, которая не смогла ссудить ей 500 фунтов, но убедила приятельницу позволить ей обратиться с этим делом в полицию. Миссис Х. — Х. передала нам письмо вымогателя. Вот оно.
Аллейн положил папку на маленькие пухлые колени лорда Роберта. Тот поправил очки и полминуты внимательно смотрел на первую страницу. Потом открыл рот, снова закрыл, бросил быстрый взгляд на Аллейна, опять поправил очки и наконец полушепотом прочитал:
«Если вы заинтересованы в том, чтобы приобрести письмо, датированное 20 апреля, написанное из «Бакс–клуба», обращенное к «Дорогой Додо» и подписанное «М.», можете сделать это, оставив 500 фунтов мелкими купюрами в вашей сумочке за картиной с изображением голландских похорон, над камином в бальном зале Комсток—Хаус, в понедельник вечером, через две недели».
Лорд Роберт поднял взгляд от письма.
— Это тот вечер, когда Комстоки устраивали благотворительный прием с игрой в бридж. Большое игровое шоу. Тридцать столов. Дайте подумать… Это было в прошлый понедельник.
— Именно так. Прочитав это письмо, мы встретились с Комстоками, рассказали им некую басню и попросили разрешения направить к ним своего человека, переодетого официантом. Мы попросили миссис Х. — Х. устроить так, чтобы ее удрученная подруга положила кошелек с банкнотами, которые мы посыпали специальным порошком, за голландские похороны. Миссис Х. — Х. сказала, что избавит подругу от таких унижений, и сама проделает за нее все вышеуказанное. — Аллейн приподнял бровь и выразительно подмигнул лорду Роберту.
— Бедняжка, — сказал лорд Роберт. — Она действительно сочла, что вы купились на это?
— Не знаю. Я сохранял видимость любезности. Наш человек, который, смею заметить, хорош в своем деле, был на этом приеме, видел, как миссис Х. — Х. засовывает сумочку за картину, и ждал, что произойдет.
— И что же произошло?
— Ничего. Он провел там всю ночь и увидел, как утром горничная обнаружила сумочку, положила, не раскрывая, на каминную полку и обратила на нее внимание миссис Комсток. Миссис Комсток в присутствии нашего сотрудника и горничной открыла сумочку, увидела деньги, удивилась, не нашла ничего указывающего на владельца и велела горничной убрать сумочку в надежное место, на тот случай если кто–то станет о ней спрашивать.
— И что же? — Лорд Роберт обхватил себя короткими ручками. — Какой вывод вы из этого сделали, мой дорогой Родерик?
— Нашего человека раскусили.
— Это кто–то из слуг Комстоков?
— Все мероприятие было под патронажем некоего Димитри, из фирмы «Шеперд Маркет». Вы, конечно, знаете, о ком я говорю. Он теперь устраивает большую часть приемов и банкетов. Обеспечивает обслуживание, еду и все прочее.
— Значит, один из людей Димитри?
— Мы очень тщательно их всех опросили. Все имеют блестящие рекомендации. Я сам беседовал с Димитри. Сказал ему, что в последнее время произошло несколько краж на крупных светских приемах и мы обязаны провести расследование. Он, конечно, всячески отпирался и показал мне массу похвальных характеристик на своих людей. Мы проследили происхождение этих рекомендаций. Рекомендации, несомненно, подлинные. Он берет на работу лучших из лучших. Существует строгое правило: все предметы, лежащие на этих вечеринках без присмотра, должны сразу же передавать ему. Затем он прилагает усилия, чтобы найти владельца, а в случае, если потерян кошелек или сумочка, возвращает их сам. Либо, проверив содержимое, отсылает владельцу с одним из своих сотрудников. Димитри объяснил: он делает это, чтобы оградить от подозрений и своих людей, и себя самого. Он–де всегда просит хозяйку сумочки проверить ее содержимое в момент передачи.
— И все–таки…
— Знаю, это отнюдь не стопроцентная гарантия, но мы немало потрудились, работая с персоналом Димитри, и, на мой взгляд, того, кто нам нужен, у него нет.
— А сам Димитри?
Аллейн поморщился.
— Какие–то вопросы всегда остаются, мой дорогой Банчи, но…
— Да–да, вполне понимаю. Для таких проделок он, пожалуй, слишком известен. Что–нибудь еще?
— Нас беспокоят слухи о шантаже, полученные из других источников. Можете посмотреть досье, если хотите. В двух словах, все они указывают на человека, работающего в той самой манере, о которой рассказала нам так называемая миссис Икс, условная подруга миссис Хэлкат—Хэккетт. Есть одно анонимное письмо, присланное в Ярд — предположительно жертвой. Там сообщается, что в высшем обществе орудует шантажист. Больше ничего. Нам не удалось выявить автора. Затем еще молодой Креморн застрелился на днях, и выяснилось, что до этого он по неизвестной причине регулярно снимал со своего счета очень крупные суммы наличными. Его слуга показал, что уже в течение некоторого времени подозревал шантаж. — Аллейн досадливо потер нос. — Дьявол! Из всех грязных преступлений это, по–моему, самое грязное. Не стану скрывать от вас, мы все тут на взводе из–за этого.
— Ужасно! — воскликнул лорд Роберт, выкатывая глаза от возмущения. — Отвратительно! Где именно я могу подключиться?
— Везде, если только пожелаете. Вы помогали нам и прежде, и мы будем чертовски рады, если поможете теперь. Вы всюду бываете, Банчи, — улыбнулся своему коротышке–другу Аллейн. — Вы вхожи во все богатые дома. Очаровательные женщины откровенничают с вами. Суровые полковники плачутся вам в жилетку. Понимаете, о чем я говорю?
— Но я ведь не могу злоупотребить чужим доверием, не так ли? Если, предположим, завоюю его?
— Конечно, нет, но вы можете провести маленькое, самостоятельное расследование и сообщить все, что… — Аллейн замялся, а потом торопливо продолжил: — …все, что дозволено порядочному человеку.
— С удовольствием! — энергично подхватил лорд Роберт. — Между прочим, тут такое дело… было бы очень странно, если бы оно оказалось… совпадением.
— Вы о чем?
— Да понимаете… Ну ладно… Только слушайте, Родерик, это между нами. Я уже упоминал, что навестил нынче Эвелин Каррадос. Проходил мимо, увидел парнишку, продающего нарциссы, ну и подумал: отнесу–ка ей цветы. Чертовски милая женщина Эвелин, только… — Он поморщился. — Всегда какая–то грустная. Так и не оправилась после смерти Пэдди, если вы спросите мое мнение. Предана дочурке, а дочурка — ей, но вот Каррадос, по–моему, уж слишком зазнается. Заносчивый, придирчивый, болезненно обидчивый тип — вот что он такое, на мой взгляд. Эвелин сидела на кровати, разбирала груду писем. Тут же ее секретарша. А на коврике перед камином с уязвленным видом стоит Каррадос. Потом пришла Бриджет. Да… так вот. Каррадос сказал, что едет в Сити. Подошел к кровати поцеловать жену, причем с таким выражением лица, что женщина не обрадуется эдакому поцелую. А руками при этом все шарил вокруг нее. Правой рукой залез под подушку.
Голос лорда Роберта вдруг стал совсем писклявым. Он наклонился вперед, уперев руки в колени, и очень серьезно и проникновенно посмотрел на Аллейна. По–кроличьи пошевелив губами, он проговорил:
— Это было чертовски странно. Видно, он нащупал у нее под подушкой какое–то письмо, потому что, выпрямившись, держал его в правой руке. Обычный конверт, только адрес написан таким диковинным шрифтом — как будто печатным, но от руки.
Аллейн бросил быстрый взгляд на досье, но промолчал.
— Каррадос покосился на письмо через монокль: «О, одно из ваших писем, дорогая», — а потом положил на покрывало. Мол «Прошу прощения» или что–то в этом роде. Штука в том, что она побелела как полотно. Уверяю вас, побелела просто адски, клянусь честью. И говорит: «Это от одного из моих неимущих бедняг. Мне придется этим заняться», — и сунула письмо вниз, под другие. Он вышел, и на этом инцидент был исчерпан. Я притворился, конечно, что ничего не заметил, поговорил об их предстоящем бале и разных пустяках, засвидетельствовал свое почтение и откланялся.
Аллейн по–прежнему молчал. Внезапно лорд Роберт ткнул пальцем в лежащий в папке конверт.
— Штука в том, — произнес он с нажимом, — что почерк был тот же самый.
— В точности тот же? То есть вы могли бы присягнуть, что писал один и тот же человек?
— Нет–нет! Конечно, нет. Тот конверт я видел мельком, но мне приятно считать себя отчасти почерковедом, знаете ли.
— Мы тоже вас таковым считаем.
— Очень похож, — повторил лорд Роберт. — Ей–богу. До чрезвычайности.
— Бог ты мой, — пробормотал Аллейн. — Это то, что американцы называют «прорывом». Его величество случай! У случая длинные руки. Как и у закона. «Трепещите!» — говорит случай. Правда, в конечном счете не такие уж длинные — раз этот гусь действует в пределах одного социального класса, а похоже, так и есть. — Он подтолкнул лорду Роберту коробку с сигаретами. — Мы привлекли криминалиста по тому письму от миссис Х. — Х., что лежит в этой папке. Самая расхожая бумага из магазина «Вулворт». Конверт она нам, понятное дело, не показала. Чернила — тоже из «Вулворта», оттуда же и квадратное перо, применяющееся для такого шрифта. Буквы аккуратно вписаны между линейками. И эта старательность, и специальное перо, и тщательная подделка под текстовой шрифт полностью исключают даже намек на индивидуальность почерка. Отпечатков пальцев нет, а миссис Хэлкат—Хэккетт не обратила внимания на почтовый штемпель… Войдите!
Вошел констебль с пачкой писем, положил их на стол и вышел.
— Одну секунду, Банчи; я только взгляну на свою корреспонденцию. Тут может оказаться… Да, черт побери! Вот оно!
Он вскрыл конверт, пробежал глазами короткую записку, развернул приложенный текст, вскинул брови и вручил листок лорду Роберту.
— Фью-у! — присвистнул лорд Роберт.
На листе обычной линованной бумаги между линейками были аккуратно нанесены три или четыре строчки печатного шрифта. Лорд Роберт прочитал вслух:
…
«Непредвиденные обстоятельства помешали получению денег вечером в понедельник. Пожалуйста, оставьте сумку с той же суммой в пространстве между сиденьем и левым подлокотником синего дивана в концертной гостиной по адресу Констанс–стрит, 57, днем в следующий четверг».
— Миссис Хэлкат—Хэккетт, — сказал Аллейн, держа в руке другой листок, — поясняет в записке, что ее неудачливая подруга получила это письмо вчера вечером. А что это за событие состоится в четверг по адресу Констанс–стрит, 57? Не знаете?
— А, эти новые концертные гостиные. Очень модные. Очередное благотворительное мероприятие. Билеты повсюду в продаже. По три гинеи за штуку. Камерная музыка. Бах. Квартет «Сирмионе». Я собираюсь туда.
— Банчи, пусть ничто не отвлечет вас от синего дивана. Заведите беседу с миссис Хэлкат—Хэккетт. Сядьте вместе с ней на синий диван, и когда суровые чары музыки Баха постучат в ваше сердце, останьтесь к ним глухи, но всеми фибрами души…
— Да–да–да. Перестаньте цитировать, Родерик, а то кто–нибудь подумает, что вы детектив.
— Идите к черту!
Лорд Роберт издал кудахтающий смешок и поднялся.
— Мне пора.
Аллейн вышел вместе с ним в коридор. Они обменялись рукопожатием. Простившись, инспектор некоторое время смотрел, как его друг удаляется маленькими шажками — старомодная, чудаковатая фигурка, чернеющая на фоне окна в конце длинного коридора. Фигурка становилась все меньше и меньше, у окна задержалась на секунду, потом повернула за угол и скрылась из виду.
Вечеринка с коктейлем
Через несколько дней после визита в Ярд лорд Роберт Госпелл посетил коктейль–пати, устраиваемый миссис Хэлкат—Хэккетт для ее протеже. Никто, похоже, не знал, кто эта дурнушка, но все единодушно предполагали, что причины, побудившие миссис Хэлкат—Хэккетт вывозить ее в свет, не вполне филантропические. В данный момент никто не помнил имени девушки, но все видели в ней некий добавочный штрих к светской жизни миссис Хэлкат—Хэккетт.
Это был один из первых больших коктейльных приемов сезона, и на нем присутствовали двести пятьдесят человек. Лорд Роберт обожал всевозможные вечеринки, и был, как отметил Аллейн, повсюду званым и желанным гостем. Он близко знал ту часть общества, для которой лондонский сезон — что–то вроде грандиозного барьера: его либо берут в головокружительном прыжке, либо о него — уж как повезет! — спотыкаются. Лорд Роберт пользовался большим спросом как партнер дамы–наставницы, сопровождающей в свет юную девушку. На него всегда можно было рассчитывать, когда требовалось развлечь и поддержать тех невезучих семнадцатилетних малышек, которые, несмотря на все усилия, затраченные на окончание школы, несмотря на все старания портних, парикмахеров, визажистов и неутомимых матерей, частенько одиноко простаивали с вымученной улыбкой в стороне от оживленных групп. С этими незадачливыми дебютантками лорд Роберт нянчился с бесконечным терпением. Он рассказывал им безобидные анекдоты, а когда они смеялись, реагировал так, будто они сами рассказали ему что–то забавное. Его острые маленькие глазки высматривали по сторонам молодых людей, и он втягивал их в маленький кружок, образовавшийся вокруг него и молоденькой девушки. Благодаря его репутации добродушного остроумца самые осторожные и высокомерные молодые люди были не прочь поболтать в обществе лорда Роберта, и вскоре дебютантка обнаруживала, что она единственная девушка в компании мужчин, судя по всему, получающих здесь огромное удовольствие. Нервная улыбка понемногу сходила с ее лица, а душа наполнялась восхитительным чувством уверенности. И, видя, что ее глаза начинают блестеть, а руки перестают напряженно сжиматься, лорд Роберт потихоньку удалялся и присоединялся к компании матрон, где рассказывал анекдоты чуть менее безобидные, но равно занимательные.
Однако в некрасивой протеже генерала и миссис Хэлкат—Хэккетт он нашел свое Ватерлоо. Эта девушка была не то чтобы некрасива, а фатально незанимательна. Каждый квадратный дюйм этого несчастного юного существа усердно и за большие деньги препарировался для выхода в свет стараниями ее светской наставницы — одной из тех американок, с кукольными лицами и точно из стали отлитыми фигурами. Сама миссис Хэлкат—Хэккетт как радушная хозяйка приветствовала сейчас лорда Роберта, и он заметил, что выглядит она, пожалуй, старше обычного. Ей вторил муж–генерал, бравый солдат. Дважды или трижды гаркнув: «Что?!» — он разразился громким смехом: таков был его способ создавать атмосферу веселой непринужденности. Лорд Роберт заговорщицки подмигнул ему и прошел дальше, в гущу гостей. Слуга, в котором он опознал дворецкого Хэлкат—Хэккеттов, поднес ему бокал с напитком. «Стало быть, они обошлись без Димитри или другого человека его профессии», — отметил про себя лорд Роберт и огляделся. В правой части огромной комнаты стояли дебютантки в обществе молодых щеголей — тех самых, которые могли в конечном счете превратить в посмешище лучшие танцевальные оркестры Лондона и свести на нет баснословно дорогие усилия всех на свете Димитри, мисс Харрис и Хэлкат—Хэккеттов. Среди них были и те молодые люди, о которых говорили — с разной степенью иронии — как о завидных женихах. Лорд Роберт почти не сомневался, что и его племянника Дональда общественное мнение относит к этой категории. А вот и он собственной персоной, в самом эпицентре событий, напропалую любезничает с Бриджет О’Брайен. По всему видно, очень популярен. «Пора бы ему остепениться, — подумал лорд Роберт. — И без того он слишком безответственный, а теперь становится распущенным. Не нравится мне это».
Тут он увидел некрасивую протеже миссис Хэлкат—Хэккетт. Она только что встретила трех вновь пришедших дебютанток и повела их в правую часть комнаты. Лорд Роберт наблюдал, как все трое беседуют с ней — вежливо и приветливо, но без малейшей претензии на дружескую близость. Он видел, как она несколько минут постояла вместе с ними, слушая их оживленное щебетание. Потом отвернулась и стала смотреть на дверь, где ее покровительница встречала прибывающих гостей. Девушка казалась здесь совершенно одинокой и чужеродной. Лорд Роберт пересек комнату и поклонился ей в своей старомодной манере.
— Как поживаете? Прекрасный прием, должен заметить, — произнес он, широко улыбаясь.
— О? О… я очень рада.
— Я, знаете ли, калач тертый, — продолжал лорд Роберт, — и всегда сужу о коктейль–пати по тому, сколько времени проходит от того момента, когда гость засвидетельствует свое почтение, до того, как получит коктейль. На этом приеме я получил этот превосходный напиток через две минуты после того, как обменялся рукопожатием с генералом. Как старый выпивоха, я сказал себе: «Отличная вечеринка!»
— Я очень рада, — повторила девушка.
Он заметил, что она неотрывно смотрит на дверь, и, оглянувшись, увидел, что миссис Хэлкат—Хэккетт беседует там с каким–то высоким лощеным мужчиной с тяжелым лицом, тусклыми глазами и властными манерами. Лорд Роберт внимательно присмотрелся к нему.
— Будьте любезны, скажите, кто тот человек, рядом с нашей хозяйкой?
Девушка вздрогнула и, не сводя глаз с миссис Хэлкат—Хэккетт, ответила деревянным голосом:
— Это капитан Уитерс.
«Ага, — подумал лорд Госпелл. — Мне тоже показалось, что это он».
Вслух же он произнес:
— Уитерс? Тогда это не тот. Мне показалось, я знаю его.
— О? — рассеянно обронила девушка.
Она чуть повернула голову, и он увидел, что теперь она смотрит на генерала. «Словно испуганный кролик, — подумал лорд Роберт. — Точь–в–точь испуганный кролик». В этот момент генерал с грозным видом подскочил к жене и капитану Уитерсу, и лорд Роберт стал свидетелем любопытной маленькой сцены. Секунды три генерал Хэлкат—Хэккетт свирепо смотрел на капитана Уитерса, и тот, улыбнувшись, поклонился и отошел прочь. Тогда генерал стал что–то говорить своей жене, и на мгновение тот же ужас, — лорд Роберт решил даже, что ужас недостаточно сильное слово, — что выражали глаза девушки, вспыхнул и в глазах ее наставницы. Лишь на мгновение, и тут же она вместе с мужем повернулась, чтобы приветствовать очередного гостя, которым, как с удовольствием отметил лорд Роберт, оказалась леди Аллейн. Вместе с ней вошла тоненькая девушка с волосами цвета меди и бровями вразлет, которая тотчас напомнила лорду Госпеллу его друга Родерика. «Должно быть, племянница», — решил он. Его собеседница извинилась и поспешила навстречу Саре Аллейн. Лорд Роберт допил свой коктейль и получил новый. Через некоторое время он уже был окружен знакомыми и пустился рассказывать им какую–то новую байку. Тщательно расставив все акценты, он получил заслуженный им шквал смеха и потихоньку переместился в сторону, где набрел на леди Аллейн.
— Мой дорогой Банчи! — воскликнула она. — Вас–то мне и надо. Пойдемте, посплетничаем. Я чувствую себя как птица феникс.
— А выглядите как принцесса, — галантно отозвался он. — Почему мы так редко видимся? Куда пойдем?
— Если тут есть уголок, отведенный для матрон, мне надлежит быть там. Господи, как все галдят. Сколько тебе лет, Банчи?
— Пятьдесят пять, моя дорогая.
— А мне шестьдесят пять. Ты не находишь, что люди в наши дни стали слишком шумны? Или в тебе самом еще слишком много детского?
— Я очень люблю светские сборища, ужасно люблю, но согласен, что в современном общении мало отдохновения.
— Вот именно, — сказала леди Аллейн, усаживаясь в кресло. — Нет отдохновения. Но все равно я люблю молодежь, особенно неоперившихся птенцов. Как говорит Родерик, они сейчас додумывают свои мысли до конца. Мы делали это только в уединении наших спален и очень часто просили у Создателя прощения за то, что делаем это. Какого ты мнения о Саре?
— Она прелесть, — решительно заявил лорд Роберт.
— Она милая девочка. Поразительно беззаботная, но с характером и, смею думать, красива. Кто эти юные создания, с которыми она беседует?
— Бриджет О’Брайен и мой повеса–племянник.
— Значит, это дочка Эвелин Каррадос. Она вроде похожа на Пэдди, не так ли?
— Она очень похожа на них обоих. Вы давно видели Эвелин?
— Мы вместе обедали вчера в театре. Что с ней происходит?
— Ага! — воскликнул лорд Роберт. — Вы тоже заметили? Вы мудрая женщина, моя дорогая.
— Она совершенно подавлена. Что, Каррадос тиранит ее?
— «Тиранит» не совсем подходящее слово. Он чертовски благороден и терпелив. Но…
— Но есть что–то еще. Зачем вы с Родериком встречались на днях?
— Эй–эй! — поспешно возразил лорд Роберт. — Зачем это вам?
— Да я бы не позволила тебе рассказать, даже если бы ты попытался, — осадила его леди Аллейн. — Надеюсь, — продолжала она, неискренне, но с большим достоинством, — я не любопытная женщина.
— Довольно смелое утверждение.
— Не понимаю, о чем ты, — величественно произнесла леди Аллейн. — Но вот что я скажу тебе, Банчи. У меня на уме невротические женщины. Женщины, переживающие стресс. Женщины, которые всегда настороже. И знаешь, что странно? — Она потерла нос жестом, напомнившим лорду Роберту ее сына. — В сильно подмалеванных глазах нашей хозяйки я заметила то же самое выражение, что было вчера в красивых глазах Эвелин Каррадос. А может, этот замечательный напиток ударил мне в голову?
— Напиток, — твердо ответил лорд Роберт.
— Милый Банчи, — пробормотала леди Аллейн. Глаза собеседников встретились, и они обменялись улыбками. Атмосфера коктейль–пати приятно охватывала их. Шум, табачный дым, возбуждающий запах цветов и алкоголя усиливались с каждой минутой. Беспорядочно блуждающие по залу родительницы кружили вокруг кресла леди Аллейн. Лорд Роберт стоял подле нее, с наслаждением слушая ее прохладный, легкий голос и краем глаза поглядывая на миссис Хэлкат—Хэккетт. По–видимому, все гости уже собрались, и хозяйка вошла в комнату. Это был его шанс. Он обернулся и внезапно оказался лицом к лицу с капитаном Уитерсом. Они посмотрели друг на друга. Лорду Роберту пришлось слегка вскинуть голову, глядя на высокого Уитерса, видного и явно надменного. Как ни странно, из них двоих именно лорд Роберт, пухленький и комичный, выглядел более уверенным в себе и исполненным большего достоинства. Под его кротким, но пристальным взглядом Уитерс вдруг воровато опустил глаза, словно скрывая что–то. Его красивое, но вульгарное лицо побелело. Прошло несколько секунд, прежде чем он обрел дар речи.
— Э… добрый вечер, — с подчеркнутой любезностью произнес капитан Уитерс.
— Добрый вечер, — холодно ответил лорд Роберт и отвернулся к леди Аллейн. Капитан быстро отошел прочь.
— Что с тобой, Банчи? Никогда прежде не видела, чтобы ты относился к кому–то пренебрежительно.
— Знаете, кто это?
— Нет.
— Тип по имени Морис Уитерс. Напоминание о тех временах, когда я служил в министерстве иностранных дел.
— Он боится тебя.
— Надеюсь, да. Что ж, мне пора. Пойду засвидетельствую почтение хозяйке. Был очень рад повидать вас. Не пообедаете ли со мной как–нибудь на днях? И приводите с собой Родерика. Могли бы вы назначить день? Прямо сейчас?
— Я теперь так занята с Сарой. Что, если мы позвоним тебе? Если это можно будет устроить…
— Нужно. Au’voir [8], моя дорогая.
— До свидания, Банчи.
Он легко поклонился и стал пробираться к миссис Хэлкат—Хэккетт.
— Я ухожу, — сказал лорд Роберт, — но надеюсь перекинуться с вами парой слов. Превосходная вечеринка.
Она переключила на него внимание. Фальшивый интерес, с сочувствием отметил он. Имитация, но какая хорошая! Она назвала его «дорогой лорд Роберт» — словно великосветская дама из малость устаревшей комедии. Американский говор миссис Хэлкат—Хэккетт, который, как он помнил, звучал очаровательно в дни ее театральной молодости, был сейчас строго выверен, и это ничуть его не украсило. Она спросила, посещает ли он все праздники светского сезона, и лорд Роберт ответил, с обычным насмешливым огоньком в глазах, что выезжает помаленьку.
— Вы будете на концерте в гостиной на Констанс–стрит в четверг днем? — осведомился он. — Я жду этого концерта с большим нетерпением.
Ее взгляд вдруг стал пустым и невыразительным, но она почти без паузы ответила: да, уверена.
— Там ведь будет играть квартет «Сирмионе», — прибавил лорд Роберт. — Они чертовски хороши, не правда ли? Настоящие виртуозы.
Миссис Хэлкат—Хэккетт сказала, что обожает музыку, особенно классическую.
— Ну что ж, — промолвил лорд Роберт, — буду рад встретиться там с вами, если не возражаете. Не столь многие в наше время получают удовольствие от Баха.
Миссис Хэлкат—Хэккетт ответила, что, по ее мнению, Бах прекрасен.
— Скажите, пожалуйста, — продолжал лорд Роберт в присущей ему неотразимой манере обаятельного сплетника. — Я только что столкнулся с одним человеком, чье лицо показалось мне чертовски знакомым, но не могу вспомнить почему. Вон тот парень, что беседует с девушкой в красном.
Увидев, как внезапно побледнели ее щеки, он подумал: «Как она испугалась, бедняжка».
— Вы имеете в виду капитана Мориса Уитерса? — чопорно спросила миссис Хэлкат—Хэккетт.
— Возможно. Впрочем, это ничего не говорит мне. Пожалуй, мне пора. Так вы позволите разыскать вас в четверг на концерте? Большое спасибо. До свидания.
— До свидания, дорогой лорд Роберт, — сказала миссис Хэлкат—Хэккетт.
Он пробрался к выходу и, терпеливо дожидаясь, пока ему принесут шляпу и зонтик, услышал рядом чей–то голос:
— Здравствуй, дядя Банч. Ты домой?
Лорд Роберт обернулся и увидел своего племянника.
— Что? О, это ты, Дональд! Да, домой! Беру такси. Тебя подвезти?
— Да, будь так добр, — сказал Дональд.
Лорд Роберт взглянул на племянника поверх очков и отметил, что тот несколько взвинчен. «Какого дьявола со всеми творится?» — подумал он, но вслух сказал:
— Тогда идем.
Они вместе вышли на улицу. Лорд Роберт проголосовал зонтиком, и рядом остановилось такси.
— Добрвечер, милорд, — сказал шофер.
— А, это вы. — Лорд Роберт узнал его. — Добрый вечер. Мы едем домой.
— Чейн—Уок, 200. Очхорошо, милорд, — прохрипел седой пучеглазый и рябоватый таксист, чье лицо выражало добродушную свирепость. Он захлопнул за ними дверцу, рванул вниз рукоятку счетчика и завел мотор.
— Все–то вас знают, дядя Банч, — сказал Дональд не вполне натуральным тоном. — Даже случайный таксист.
— Этот парень курсирует в наших краях, — пояснил лорд Роберт. Повернув голову, он вновь взглянул на племянника поверх очков. — У тебя что–то случилось?
— У меня… э… ничего. То есть… почему ты думаешь, что случилось?
— Послушай, давай без уверток. Что произошло?
— Ну, на самом деле, — Дональд пнул переднее сиденье, — я действительно хотел с тобой поговорить. Я… я, дядя Банч, действительно в несколько затруднительном положении.
— Деньги? — спросил дядя.
— С чего ты взял?
— Не будь ослом, мой мальчик. Так в чем дело?
— Я… ну, я хотел узнать, не будешь ли ты возражать… Я… понимаю, что был несколько расточителен. Мне чертовски жаль, что так вышло. Признаю, что свалял дурака, но я действительно полон раскаяния и смирения. Больше — ни разу!
— Ну, полно, хватит! — решительно оборвал его лорд Роберт. — В чем там дело? Азартная игра?
— Ну да. С легкой примесью разгульной жизни. В основном игра.
— Скачки? Карты?
— Чуть–чуть, но вообще–то больше всего я сглупил в рулетку.
— Боже милостивый! — с неожиданной яростью воскликнул лорд Роберт. — Где, черт тебя дери, ты играл в рулетку?
— Ну, вообще–то это было в одном доме в Лезерхеде. Он принадлежит человеку, который был на сегодняшнем коктейле. Меня отвезли туда знакомые. Это оказалось довольно серьезное, поставленное на широкую ногу заведение, со столом и шестью крупье. Нет, там все чисто. В том смысле, что игра идет не ради наживы, а просто для развлечения. Капитан Уитерс просто берет на себя…
— Кто?!
— Этого человека зовут Уитерс.
— Когда была эта вечеринка?
— О, да с неделю примерно. Их проводят довольно регулярно. Я всегда платил, но… но в тот раз проигрался практически вчистую. Так получилось, что, как нарочно, чертовски не везло. Можешь себе представить: семнадцать раз выпадала не та масть, при равных шансах? Да, скверно. Очень скверно, — бросил Дональд, вновь, довольно неубедительно, придавая небрежность своему тону. — Прямо скажем, катастрофа.
— Ты чего–то недоговариваешь, — заметил лорд Роберт. — В чем настоящая загвоздка?
— Один из моих чеков был возвращен как несостоятельный. Я прогорел.
— Я заплатил твои оксфордские долги и положил тебе годовое содержание в пятьсот фунтов. Ты хочешь сказать, что, приехав из университета, просадил все пять сотен?
— Мне очень жаль. Да.
— Мать ведь дает тебе четыре фунта в неделю, не так ли?
— Да.
Лорд Роберт вдруг выхватил свою записную книжку.
— На какую сумму был возвращенный чек?
— На пятьдесят фунтов. Ужасно, верно? — Он бросил быстрый взгляд на дядин профиль и увидел, что тот беззвучно присвистнул. Дональд подумал, что все не так скверно, как он опасался, и произнес, уже более уверенно: — Ну разве не занудство?
— На кого он был выписан? — спросил лорд Роберт, держа наготове карандаш с бумагой.
— На Уитса… то есть Уитерса — все зовут его Уитсом. Видишь ли, я держал с ним дополнительное пари.
Лорд Роберт что–то записал, повернулся и посмотрел на племянника поверх очков.
— Я вышлю Уитерсу чек сегодня вечером.
— Очень тебе благодарен, дядя Банч.
— Какой адрес?
— Шеклтон—Хаус, Лезерхед. У него есть квартира и в городе, но адрес в Лезерхеде подойдет.
— Еще какие–нибудь долги?
— Несколько магазинов. Кажется, они уже начинают брюзжать. И парочка ресторанов.
— Приехали! — резко бросил лорд Роберт.
Такси подкатило к дому, который он делил с сестрой. Они вышли. Лорд Роберт заплатил и дал чаевые.
— Как ваше люмбаго? — спросил он у шофера.
— Терпимо, млорд. Спасибо, млорд.
— Хорошо. Доброго вам вечера.
— До свидания, млорд.
Они молча вошли в дом.
— Зайди ко мне в комнату, — бросил через плечо лорд Госпелл.
Он шел впереди, маленькая, комичная, но при этом довольно решительная фигура. Дональд последовал за ним в старомодный кабинет. Лорд Роберт сел за письменный стол и четкими движениями своих пухлых ручек выписал чек. Тщательно промокнул бумагу и, резко повернувшись на стуле, оказался лицом к племяннику.
— Ты придерживаешься прежних взглядов на медицинское образование? — спросил он.
— Ну да, об этом и речь, — ответил Дональд.
— Сдал ведь какой–то экзамен.
— Вступительный по медицине, — небрежно согласился Дональд. — Да, было такое дело.
— Прежде чем тебя исключили за то, что проиграл деньги матери. И мои тоже.
Дональд молчал.
— Я вытащу тебя из этой передряги, но на одном условии. Не знаю, почему ты решил пойти по медицинской части. Уже много поколений нашей семьи трудятся на дипломатическом поприще. Самое время взяться за что–то другое, смею сказать. Будешь заниматься в Эдинбургском университете, как только туда согласятся тебя принять. Если сразу это не получится, я найму репетитора, ты поедешь в наше поместье в Арчери и будешь там заниматься. Я положу тебе такое содержание, какое получает обычный студент–медик, и посоветую твоей матери не давать тебе сверх этого ни гроша. Это все.
— Эдинбург! Арчери! — Голос Дональда задрожал от испуга и огорчения. — Но я не хочу ехать учиться в Эдинбург. Я хочу в Лондоне, при больнице Святого Фомы.
— Тебе лучше быть подальше от Лондона. Есть еще одно, на чем я твердо настаиваю, Дональд. Ты должен порвать с этим Уитерсом.
— С какой стати?
— Потому что этот парень негодяй. Я кое–что знаю о нем. Я никогда раньше не вмешивался в твои дружеские отношения, но чертовски пренебрег бы своим долгом, не вмешавшись сейчас.
— Я не стану порывать с другом только потому, что тебе вздумалось сказать, будто он не годится.
— Даю тебе слово чести, этот человек подлец. И преступник к тому же. Я был изумлен, увидев его сегодня на приеме. Мои сведения о нем тянутся еще со времен моей службы в министерстве иностранных дел. Они абсолютно достоверны. Очень скверная репутация. Послушай, будь благоразумен. Порви с ним решительно и навсегда. Арчери — славный старый дом. Твоя мать может использовать его как pied–a–terre [9] и иногда наезжать туда повидаться с тобой. Это всего в десяти милях от Эдинбурга.
— Но…
— Это окончательно.
— Но… я не хочу уезжать из Лондона. Не хочу отираться с кучей усердных шотландцев из бог знает какой глуши. Люди, которые там учатся, — это просто предел!
— Почему? — спросил лорд Роберт.
— Ну, потому что… я имею в виду… Ты знаешь, что я имею в виду. Это будет сборище самых невообразимых чудил. Не спорю, совершенно восхитительных, но…
— Но не одного класса с теми юнцами, которые делают долги чести, хотя не в состоянии возвратить их, и участвуют в великосветских развлечениях на деньги матери?
— Это несправедливо! — запальчиво воскликнул Дональд.
— Почему? — повторил лорд Роберт.
— Держу пари, в моем возрасте ты тоже попадал в такие передряги.
— Ошибаешься. Я совершал столько же глупостей, сколько и большинство юношей в мое время. Но не делал долгов, которые не мог уплатить. Мне казалось, что подобные вещи сродни воровству. Я не крал ни одежды у моего портного, ни напитков из отеля, ни денег у друзей.
— Но я же знал, что в конце концов все уладится.
— То есть знал, что я за тебя заплачу?
— Ты не можешь назвать меня неблагодарным, — огрызнулся Дональд.
— Мой дорогой мальчик, мне не нужно, чтобы ты благодарил меня.
— Но я не похороню себя в заброшенном мавзолее какого–то шотландского дома в разгар лондонского сезона. Тут… тут Бриджет.
— Дочка леди Каррадос? Она тебе симпатизирует?
— Да.
— Кажется, она славное создание. Тебе повезло. Не из этих трескучих пустомель. Она дождется тебя.
— Я не поеду.
— Дорогой мальчик, мне очень жаль, но у тебя нет другого выхода.
Дональд побледнел, только на скулах горели два красных пятна. Губы его дрожали. Внезапно он взорвался:
— Не нужны мне твои паршивые деньги! — яростно выкрикнул он. — Клянусь Богом, я способен сам о себе позаботиться! Я займу у кого–нибудь другого, а не у проклятого самодовольного реликта эдвардианских времен. А потом найду работу и расплачусь.
— Работа на дороге не валяется. Ладно, послушай…
— Ах, замолчи! — Дональд бросился вон из комнаты.
Лорд Роберт смотрел на захлопнувшуюся за ним дверь. В комнате стало очень тихо. С легким шорохом пепла затухал огонь в камине, на каминной полке тикали часы. Вот они тикали громко. Пухлая фигурка, полуосвещенная настольной лампой, сидела совершенно неподвижно, подперев рукой голову. Лорд Роберт вздохнул — негромкий скорбный звук. Наконец он подвинул к себе конверт и ровным почерком написал: «Капитану Уитерсу, Шеклтон—Хаус, Лезерхед». Набросав короткое письмо, он вложил чек, запечатал конверт и позвонил дворецкому.
— Мистер Дональд ушел?
— Да, милорд. Он сказал, что не вернется.
— Понятно. Спасибо. Позаботьтесь, пожалуйста, чтобы это письмо было отправлено немедленно.
Шантаж под музыку
Лорд Роберт сидел на синем диване с двух часов дня, но ничуть не устал. Наблюдая, как прибывают любители музыки, он развлекал себя праздными размышлениями об интеллектуальном снобизме. Попутно он обследовал синий диван, осторожно проведя руками по поверхности сиденья и просунув их вниз — в узкую щель между сиденьем и подлокотниками. Лорд Роберт предусмотрительно положил свои перчатки на стул слева от дивана, чуть–чуть позади. Вошло несколько людей, среди них — леди Каррадос, которая выглядела усталой.
— Вы себя не щадите, Эвелин, — сказал ей лорд Роберт. — Вы, разумеется, очаровательны… платье восхитительно. Но вы такая хрупкая, моя дорогая.
— Со мной все в порядке, Банчи, — ответила она. — У вас прелестный способ намекнуть женщине, что она стареет.
— Нет, что вы! Я имел в виду совсем не это. По правде сказать, вам даже к лицу эта прозрачность, только очень уж вы худы. А где Бриджет?
— На дневном спектакле.
— Эвелин, вы не знаете, видится ли она с моим племянником?
— С Дональдом Поттером? Да. Мы в курсе дела, Банчи.
— Он написал матери, которая, несомненно, снабжает его деньгами. Полагаю, вы знаете, что он живет у какого–то приятеля?
— Да. Бриджи видится с ним.
— Бриджи знает, где он?
— Наверное, да. Она мне не говорила.
— Она симпатизирует парню, Эвелин?
— Да.
— А что вы о нем думаете?
— Не знаю. Трудно сказать. В нем много шарма, но я бы хотела, чтобы он занялся каким–нибудь делом.
— Вас это сильно беспокоит?
— Это? — Она вздохнула. — Немного беспокоит, естественно. О, вон и леди Аллейн! Мы договорились с ней встретиться.
— Восхитительная женщина, не правда ли? А я жду миссис Хэлкат—Хэккетт.
— Вот уж не думала, что она в вашем вкусе.
Лорд Роберт состроил свою кроличью гримаску и подмигнул.
— Мы оба восторгаемся Бахом.
— Я пойду к леди Аллейн. До свидания, Банчи.
— До свидания, Эвелин. И не надо так сильно тревожиться — о чем бы то ни было.
Испуганно посмотрев на него, она удалилась. Лорд Роберт опять опустился на диван. Большая гостиная почти заполнилась, и через десять минут на новомодной эстраде должен был появиться квартет «Сирмионе».
«Она что, ждет, пока погасят свет?» — спросил себя лорд Роберт. Увидев, как в гостиную входит Агата Трой, он попытался встретиться с ней глазами, но ему не удалось. Люди располагались на золоченых стульях, вычурных креслах и на диванах, стоящих вдоль стен. Лорд Роберт беспокойно посмотрел на двери и увидел сэра Дэниэла Дэвидсона. Тот направился прямо к нему. Когда–то сэр Дэниэл вылечил сестру лорда Роберта от несварения желудка, и эмоциональная Милдред пригласила его на обед. Дэвидсон забавлял и интересовал лорда Роберта. Его метода в качестве модного в свете врача была превосходна. «Если бы Дизраэли вместо примул занялся медициной, — сказал однажды сэр Роберт, — он был бы точь–в–точь таким, как доктор Дэвидсон». Во время того визита он воодушевил Дэвидсона, и тот пустился в рассуждения о своем излюбленном предмете — Искусстве с большой буквы. Госпелл завершал латинские изречения Дэвидсона, цитировал вместе с ним Конгрива [10] и с удовольствием выслушивал, как тот проводит нелепые параллели между Рубенсом и Дюрером. «Экстраверт и интроверт в искусстве!» — патетически восклицал Дэвидсон, взмахивая своими красивыми руками, а лорд Роберт подмигивал и произносил: «То, что вы говорите, выше моего понимания». «Я говорю вздор, — резко оборвал себя Дэвидсон, — и вы это знаете». Но уже через минуту–другую снова разглагольствовал столь же пламенно. Он распрощался в час ночи, очень довольный собой и бурля цветистыми фразами.
— Ах! — произнес он, пожимая руку лорду Роберту. — Я должен был догадаться, что увижу вас здесь. Отдающего дань моде по немодному поводу. Музыка! Ах ты Боже мой!
— А что не так? — поинтересовался Госпелл.
— Мой дорогой лорд Роберт, сколько из находящихся здесь людей поймут, что именно они слушают, или даже вообще будут слушать? Хорошо, если один из пятидесяти.
— О, ну полно вам!
— Один из пятидесяти! Вон идет этот парень, Уитерс, чье эстетическое восприятие ниже, чем у обезьяны шарманщика. Зачем он здесь? Повторяю, едва ли один из пятидесяти этих лицемеров осознает, что он слушает. И сколько человек из оставшихся сорока девяти имеют достаточно смелости, чтобы признать себя филистерами?
— Довольно многие, смею полагать, — оптимистично отозвался лорд Роберт. — Я, например. Я вот собираюсь вздремнуть.
— Ну зачем вы так? Вам прекрасно известно… Что там такое?
— Извините. Я засмотрелся на леди Каррадос. Она выглядит чертовски расклеенной.
Дэвидсон проследил за его взглядом, направленным туда, где рядом с леди Аллейн сидела Эвелин. Некоторое время Дэвидсон рассматривал ее, а затем тихо сказал:
— Да. Она слишком усердствует с этим сезоном. Придется мне ее побранить. Мое место, кажется, где–то вон там. — Он с досадой взмахнул рукой. — Они все перебарщивают: мужья выходят из себя, молодые люди забывают о своих обязанностях. А затем происходит дюжина шикарных свадеб, примерно столько же нервных срывов — и вот вам ваш лондонский сезон.
— Свят, свят! — сострадательно покачал головой лорд Роберт.
— Это правда. При моем роде деятельности видишь это из раза в раз. Да–да–да, знаю, о чем вы подумали! Я — модный врач, практикующий в Вест—Энде, способствую тому, чтобы все эти женщины воображали себя больными. Так вы вполне можете подумать, но уверяю вас, мой дорогой лорд Роберт: я наблюдаю столько случаев нервного истощения, что это самого наивного простака превратит в циника. И они так очаровательны, эти мамаши. Я хочу сказать, по–настоящему очаровательны. Женщины, подобные леди Каррадос, так много помогают друг другу. И искренне. Но, — он развел руками, — ради чего это все? В чем смысл всего этого? Одни и те же люди вновь и вновь встречаются друг с другом, платят за это большие деньги под аккомпанемент громких негритянских джаз–бандов. Зачем?
— Будь я проклят, если знаю, — бодро ответил лорд Роберт. — Кто тот человек, что вошел вслед за Уитерсом? Высокий чернявый парень с необычными руками. Он кажется мне смутно знакомым.
На главную: Предисловие
