Паук начинал свою карьеру как заурядный преступник. Или, точнее, все-таки не совсем уж заурядный, поскольку с первых же шагов масштабы деятельности, бесспорно, выделяли его из общего ряда нарушителей закона. Он почти ничем не занимался лично, и никто не замечал, чтобы он посещал обычные для преступных элементов заведения: злачные бары, воровские притоны или подпольные ломбарды, где скупали краденое. Да и образ жизни он вел скорее свойственный богатому рантье, занимая просторный загородный дом, имея в подчинении дворецкого, двух лакеев и даже персонального секретаря. Секретарь к тому же был слеп. Поразительная деталь, делавшая его фигуру не только весьма необычной, но и несколько зловещей: вообразите себе, как он шел, постукивая перед собой палочкой, чтобы выполнить очередное сугубо секретное поручение начальника! Он был, безусловно, самым колоритным персонажем среди приближенных Паука. Зато остальные слуги не представляли собой ничего особенного и даже не подозревали, чем на самом деле занимается их хозяин. Сидя у себя в библиотеке в окружении старинных книг, Паук на расстоянии руководил огромной преступной организацией с крайне сложной структурой. Вероятно, прежде всего по этой причине его и прозвали Пауком. Он обожал цитировать поэта Поупа, истинным знатоком творчества которого мог по праву считаться, и слишком своевольным членам его банды достаточно было услышать от него произнесенные с холодной злобой слова: «Бог вездесущ, за нами он следит повсюду и грозною десницею грозит», чтобы стать шелковыми. За стеклом бара в его кабинете была скрыта частная радиостанция.

Когда же карьера Паука близилась к расцвету, можно сказать, прошла половину пути, его характер стал претерпевать нежданные изменения. Если раньше его подход к делам был чисто практическим, а в личности преобладали почти демонстративно демонические черты, то теперь он временами совершал не свойственные ему прежде благородные поступки. Не раз случалось, что его усилиями, например, красивая и невинная девушка, дочь представителя враждебного лагеря, освобождалась из тенет одного из его же собственных более грубых сообщников и передавалась в целости и сохранности противнику. А его враги, хотя, конечно же, уступали ему в интеллекте, а порой были совершенно тупыми ублюдками, тоже оказывались способны на известное джентльменство и не прибегали в борьбе с организацией Паука к таким примитивным методам, как помощь полиции. Примерно в это же время Паук приобрел новый философский подход к собственности. Когда-то он приравнивал себя к Робину Гуду, а отныне взял в образцы для подражания нефтяных и сталелитейных магнатов из США. Он грабил богатых и либо отдавал деньги достойным людям, либо вкладывал в разумные и сулившие пользу человечеству проекты. Так продолжалось несколько лет.

Затем настало время очередных перемен. Внешне они явились результатом неразберихи и хаоса, порожденных гангстерскими войнами, в ходе которых Паук обзавелся автоматом и бронированным автомобилем. Но инвестиции себя не оправдали – Англия слишком тесна для этого, – и какое-то время Паук, если можно так выразиться, топтался на месте. Это, по всей видимости, ускорило кризис его личности. Мы не имеем тому письменных подтверждений, но внутренняя борьба в нем шла, несомненно, с переменным успехом и весьма тяжело. И из периода метаний Паук вышел придерживаясь крайне строгих моральных принципов. Его страсть к нарушению закона трансформировалась в не менее горячее желание бороться с преступностью. Он изменил образ жизни и порвал связи с миром гангстеров, сохранив лишь самые необходимые, дававшие ему возможность знать, чем дышит преступный мир, и получать нужную информацию для своей новой деятельности. Теперь богачи без страха обращались к нему за помощью, и он с неизменным успехом решал возникавшие у них сложные проблемы. Дошло до того, что люди, знавшие его не слишком долго, удивлялись, почему он носит такую странную кличку – Паук. А те из них, кто читал Свифта, считали, что если уж выбирать из мира насекомых, то ему подойдет скорее прозвище Пчела, до такой степени он встал на сторону добра и света.

И он действительно обзавелся пасекой. Серьезное увлечение музыкой превратило его в весьма неплохого кларнетиста. Его домашняя жизнь претерпела немало других изменений. Хотя он все еще предпочитал жить в деревне, но занимал теперь дом значительно меньших размеров. Книги стали играть для него еще более важную роль, и к любимому Поупу прибавились Шекспир, Вордсворт, святой Иоанн Креста, Гегель, Эмерсон и Донн. Паук трансформировался в начитанного мудреца, порой весьма докучливого. От секретного радиопередатчика он избавился, зато нашел близкого друга, отставного инженера, который следовал за ним повсюду и записывал все, что Паук изрекал, никогда не вдаваясь, к счастью, в излишние объяснения, почему тот изрек именно это и именно тогда. И хотя бывший инженер не обладал умом Паука, он был достаточно образован и знал литературу в нужной степени, чтобы во время даже самых напряженных расследований, идя по следу преступников, они успевали побеседовать на поэтические темы. Поэзию при этом они отбирали со вкусом, и данная черта характера по-прежнему выделяла Паука среди других частных сыщиков, которых к тому времени развелось, пожалуй, уж слишком много.

Теперь признаемся честно. Мистер Ричард Элиот – создатель образа Паука – не собирался этого делать. Или, по крайней мере, в его планы не входило доводить дело до того, во что оно со временем превратилось. Первый рассказ о Пауке, как он теперь неизменно уклончиво и скромно намекал, появился на свет почти извиняясь за это, словно ребенок в романе «Мичман Тихоня», и был очень коротким. Но при этом любопытно отметить, что он все же стал продуктом излишней требовательности своего создателя.

За двадцать лет до начала нашего повествования мистер Элиот унаследовал просторный загородный дом, где вел образ жизни добропорядочного обеспеченного рантье. Он по-дилетантски, но вполне компетентно надзирал за сельскохозяйственными работами, которые фермеры-арендаторы вели на его земле. По временам он выбирался из своего захолустья, чтобы побывать в опере, посетить выставку живописи в Королевской академии художеств, посоветоваться с личным биржевым маклером или посетить футбольный матч между Итоном и Хэрроу. И именно матч между Итоном и Хэрроу в 1919 году стал переломным моментом в его судьбе.

Эта игра состоялась всего через три дня после рождения у мистера Элиота второго ребенка. В тот вечер он впервые посетил свой клуб в Сент-Джеймсе в роли отца новорожденного сына. А там столкнулся с целым сонмом своих ровесников, чьи сыновья уже учились либо в Итоне, либо в Хэрроу, намного опередив отпрыска мистера Элиота, поскольку тот женился в более позднем возрасте. И новоиспеченному отцу сразу стало ясно, что его Тимоти должен непременно стать учеником Итона. Это решение, как мы уже намекнули чуть выше, явилось результатом неоправданно повышенных запросов, поскольку сын даже уважаемого джентльмена легко мог бы получить образование в значительно менее дорогих школах. Однако любой англичанин скажет вам, что ему понятна эта прихоть мистера Элиота и ход его рассуждений.

Он незамедлительно внес едва появившегося на свет Тимоти в списки для зачисления в Итон и отправился домой, чтобы подсчитать предстоящие расходы. А они представлялись весьма значительными. Более того, никто не мог исключить рождения у мистера Элиота еще одного сына, и было бы несправедливо отправить Тимоти в Итон, а его младшего брата в менее уважаемое образовательное учреждение. Именно мысли об этом напомнили мистеру Элиоту, что он, между прочим, когда-то подавал большие надежды как литератор. Много лет назад во время кратковременной армейской службы в Индии он напечатал в полковом журнале пару очерков. Его друзьям они настолько понравились, что они уговорили начинающего прозаика отправить рассказ, исполненный экзотического колорита и личных ощущений от грозивших военному человеку опасностей, одному из редакторов в Лондоне. Рассказ был опубликован. За ним последовали другие. И благодаря тем почти лишенным иллюстраций журналам, которыми снабжают лондонские клубы в основном для развлечения людей старшего поколения, имя мистера Элиота приобрело в определенных кругах достаточно широкую известность. Но по возвращении домой в английскую провинцию пристрастие к перу ему изменило. Он больше не жил в стране тигров и факиров, о которых любил писать прежде, и вскоре обнаружил, что запомнил очень мало из своего прошлого, хоть сколько-то достойного описания. В довершение всего он так пристрастился к чтению, что от собственных сочинений уже не получал никакого удовольствия. Он стал горячим поклонником Шекспира, Вордсворта и многих других менее значительных авторов. Из поэтов его более остальных привлекал Поуп, подлинным знатоком творчества которого он со временем мог себя считать и порой даже осмеливался задумываться, а не написать ли ему монографию, труд без особых претензий на ученость, под названием: «Употребление Александром Поупом терминов «природа», «разум» и «здравый смысл»: анализ лежащего на поверхности, а также скрытого подтекста». Черновые заметки к этому опусу, как и аккуратно напечатанный титульный лист годами пылились на краю письменного стола мистера Элиота.

На то, что при подобных обстоятельствах и наклонностях мистер Элиот придумал Паука с единственной целью – заработать на достойное обучение для сына, – он сам, вероятно, смотрел, оглядываясь в прошлое, с немалым недоумением. Отчасти это, конечно, объяснялось его сугубо рациональным складом ума умеренно компетентного землевладельца. Требовалась определенная сумма денег; занятие литературой могло помочь этой суммой заручиться; а потому мистер Элиот внимательно изучил «Автобиографию» Энтони Троллопа, которая может служить учебным пособием по экономике литературного труда. Затем он задумался, сколько людей читают старомодные журналы в клубах, и сравнил это число с огромной аудиторией, глотающей удобоваримое чтиво в шумных вагонах подземки и автобусах. В результате подобных подсчетов и появился Паук.

Но секрет состоял не только в этом. Если бы мистеру Элиоту требовались всего лишь деньги, то, не будучи человеком уж настолько корыстолюбивым, он едва ли сумел бы вызвать к жизни такой образ, каким стал Паук. Правда же заключалась в том, что свой приземленный реализм мистер Элиот сочетал с буйной фантазией, а зрелый, но не слишком мастерский серьезный литературный стиль – с неизбывными юношескими мечтами о романтических приключениях. Создавая малоправдоподобные похождения Паука, он словно ткал для себя некий магический ковер-самолет. Поначалу никто не получал большего наслаждения от этих похождений, чем их непосредственный создатель. Его воображение напоминало морозильную камеру, откуда можно было извлечь полудетские фантазии в их первозданной свежести. И нет сомнений, что именно это их достоинство помогло первым же рассказам приобрести огромную, вгонявшую в краску самого автора популярность у читателей. Не пошла во вред и изрядная начитанность мистера Элиота. Наоборот, она помогала ему справляться с маневрами волшебного ковра-самолета, контролировать его перемещения и не давать улетать в слишком уж неправдоподобные места, что придавало его выдумкам хотя бы видимость здравого смысла, выгодно отличая от других подобных сочинений. И знание литературы сразу подсказало ему верный путь к подлинному мастерству на избранном пути. Раздумывая над некоторыми аспектами «Путешествий Гулливера», он понял, что наилучший способ заставить читателя поверить в нечто невероятное – сразу же ткнуть его носом во что-то еще менее похожее на правду. Он знал, что литература уже давно поделена на «жанры», которые писатель, конечно, волен был порой смешивать, но только на свой страх и риск. Ранние рассказы о Пауке были выдержаны в строгих рамках отведенного для подобных историй «жанра».

И их ждал немедленный успех. Фатальный момент наступил, когда мистеру Элиоту вроде бы следовало остановиться на достигнутом, но он этого не сделал. После чего остановиться уже не представлялось возможным. Имение, примыкавшее к его владениям, было выставлено на торги, и он купил его. На это ушли немалые деньги. Как и на различных бедных родственников, включая пару непутевых кузенов, которых новости из Англии заставили в спешке вернуться из колоний на родину. А уже вскоре от продолжения лихих похождений Паука стало зависеть благосостояние множества других людей, с которыми автор даже не состоял в родственных отношениях. Появилась пожилая леди, писавшая на основе рассказов пьесы, и молодой человек, снимавший фильмы. Американский литературный агент ухитрился быстро жениться на племяннице мистера Элиота. Несколько энтузиастов из издательства в Лондоне создали совершенно абсурдный и сильно раздражавший автора, но поразительно популярный «Клуб любителей Паука». Один забавный еврей, называя себя Гельмутом, переводил рассказы на немецкий язык, а под именем Андре тот же человек издавал французские переводы. Какое-то время три молодых дамы из Челси предлагали изображать Паука наряду с Шерлоком Холмсом и другими близкими по духу персонажами на глиняной посуде «для современной кухни», но против этого плана мистер Элиот решительно восстал. Правда, ему пришлось выкупить права на сию разновидность использования образа Паука за совершенно баснословную сумму, но зато он задавил этот промышленный проект в зародыше.

Долгие годы Паук преданно служил для развлечения нации. Однако мистер Элиот, воспитанный с верой, что жизнь не может быть только веселой, но должна порой восприниматься серьезно, а фантазии в ней отведено строго ограниченное место, стал все больше и больше тревожиться, замечая, как повышенный спрос на Паука начинает отнимать практически все его силы и энергию. На многие месяцы без передышки ему приходилось погружаться в мир абсурда и нелепых фантазий, которые нормальный человек может принимать только в умеренных дозах, расположившись вечерком отдохнуть с книжкой у камина. Мистер Элиот жил так, словно бы проводил все свои дни в кинотеатре во время сеансов или за беспрерывным просмотром театральных пьес. И, пожелав прервать этот процесс и вернуться к нормальной жизни, он знал, что пожилая леди-драматург и другие прихлебатели, которых в великом множестве собрал вокруг себя Паук, начинали трепетать за свой кусок хлеба – или уж теперь скорее торта. Добросердечному по натуре мистеру Элиоту хотелось все же думать, что речь идет о торте для всех них, ибо это в какой-то степени скрашивало разочарование, которое принес ему Тимоти. Поскольку сын в итоге так и не стал учеником Итона. Не по годам развитый ребенок рано приобрел интерес к разнообразным формам образования, что в сочетании с недетской силой воли привело его в скромную школу с совместным обучением, которую отец смог бы себе позволить, не написав ни строчки популярной беллетристики. И потому мистеру Элиоту приходилось утешаться тем, что его писательская деятельность принесла неожиданное процветание многим достойным людям. Но, как вскоре начали подозревать его знакомые, он определенно пресытился своим героем и устал от собственного детища.

Постоянные метания и перемены в характере Паука стали несомненным следствием этой пресыщенности. Приходил момент, когда мистер Элиот уже терпеть не мог своего героя в его нынешнем виде, и тогда наступало время экспериментов. Причем всякие перемены, поначалу повергавшие издателей мистера Элиота в состояние прострации и плохо скрытого страха, по какой-то странной и непредсказуемой причине неизменно встречали одобрение широкой публики. Самые строгие критики и рецензенты подчеркивали сложность натуры Паука, постепенное развитие и созревание его характера, а когда он наконец целиком и полностью перешел на сторону закона, эту метаморфозу с одобрением восприняли как вполне логичную в первую очередь многие представители клерикальных кругов, истовые проповедники добродетели. И по мере того, как Паук стал преследовать злодеев и наказывать их самым драматическим образом по всей планете, даже сам мистер Элиот порой начинал проникаться иллюзией, что создал нечто вроде вселенской полиции для поддержания повсеместного порядка.

Сочинители всех мастей не раз описывали странные воздействия, которым подвергались в повседневной жизни со стороны своих персонажей. Создания писательского воображения, как считается, оказывали влияние и давление на своих авторов и даже порой подменяли собой их истинные личности. А если представить, что литератор создал только одного, но очень мощного героя, превратившегося в постоянного спутника его жизни, совершая совместные невероятные подвиги, оборвать серию которых способна одна лишь смерть, можно только опасаться, до какой степени такой герой становится доминирующим фактором в жизни творца. Вероятно, так и произошло в случае с мистером Элиотом. По крайней мере, очевидно, что к финальной фазе существования Паука его личность и персона мистера Элиота не всегда уже заметно отличались друг от друга. Появился, например, совершенно неожиданный роман, в котором раскрылась прежде незнакомая читателю сторона жизни Паука – его талант писателя. Причем темами его сочинений были главным образом индийские тигры и факиры. И одновременно не только возникло некое литературное содружество между Пауком и его верным соратником – бывшим инженером, в роман проникла абсолютно реалистическая и лишенная всякой романтики сюжетная линия, посвященная проблемам английских земле-владельцев и общему положению сельского хозяйства в стране. И против этой опасной тенденции в творчестве мистера Элиота готовы были выступить многие кровно заинтересованные в ее искоренении стороны.

И было отчего встревожиться. Во все большей степени сам мистер Элиот и его приземленные интересы постепенно проникали в мир, где прежде единолично властвовал Паук. И кое-кто уже начал заинтригованно обсуждать, не идет ли одновременно другой процесс – проникновение Паука в мир и повседневную жизнь мистера Элиота? Мнение последнего на сей счет оставалось неизвестным. Вероятно, ничего подобного не происходило. Внешне он выглядел спокойным. Интересно отметить, что никто из близко знавших мистера Элиота людей даже мысли не допускал, что тот мог страдать неуравновешенностью или тем более нервным расстройством. Но те же близкие знакомые подметили, что он больше не появлялся в выставочных залах Королевской академии художеств, как и на матчах Итона против Хэрроу, что давало повод для подозрений: что-то с ним все же неладно. И не раз высказывалось мнение, что утомленный Пауком до предела мистер Элиот испытывал к нему тихую ненависть.

Так обстояли дела к тому моменту, когда случилось главное событие.