Три
В тот район, где живет Баффи, нельзя въехать на машине, пока все пассажиры не сдадут анализ крови. Я не очень-то люблю дырявить пальцы, а нас эта процедура еще ожидала в собственном доме, поэтому мы высадили ее возле ворот — там она пройдет проверку и отправится дальше пешком. Наш район — один из последних открытых в округе Аламида, но из-за жилищной страховки родителям приходится соблюдать определенные требования. А мы с братом пока не можем себе позволить жить отдельно, так что деваться некуда.
— Загружу материал, как только отфильтрую изображение, — пообещала Баффи, — доберетесь — скиньте эсэмэску, что все в порядке, ладно?
— Конечно, Баф, как скажешь, — отозвалась я.
Баффи — потрясающий технарь и хороший друг, но у нее несколько извращенные представления о безопасности. Наверное, из-за детства, проведенного в зоне строгого режима. Она почти никогда не волнуется на выездах, но переживает, оказавшись в защищенных городских районах. На самом деле, если брать годовую статистику, нападения зараженных в городах действительно совершаются чаще, чем в сельской местности. Но с другой стороны, вдали от кукурузных полей и лесных ручейков гораздо больше шансов встретить здоровых парней с ружьями, которые придут тебе на помощь. Для меня выбор очевиден: конечно же город.
— До завтра! — Баффи помахала Шону, а потом отправилась на пост охраны, где в следующие пять минут будут проверять ее уровень вируса.
Шон помахал в ответ из кабины, завел двигатель и дал задний ход. Я поняла намек, продемонстрировала ему два поднятых вверх больших пальца и развернула байк. Мы выехали обратно на Телеграф-авеню, а потом по изогнутым улочкам на окраину, к дому.
Беркли похож на Санта-Крус — это тоже город университетов и колледжей, поэтому и он сильно пострадал во время Пробуждения. Келлис-Амберли проник в студенческие общежития, прошел там инкубационный период и распространился дальше, подобно эпидемии, застав почти всех врасплох. Здесь очень важную роль играет это самое «почти». Когда вирус атаковал Беркли, в Интернете уже начали появляться первые сообщения о том, что творилось в университетах и школах по всей стране. А у нас перед другими городами было одно важное преимущество: огромное количество чокнутых.
Понимаете, Беркли всегда притягивал разных чудаков и спятивших ученых. Неудивительно, ведь в местном университете наравне с факультетом программирования есть, к примеру, факультет парапсихологии. И здесь, конечно же, верили любым странным сплетням, гулявшим в Интернете. Поэтому, когда до наших так называемых чудаков дошли слухи о мертвецах, встающих из могил, они эти слухи не проигнорировали, а вооружились, начали патрулировать улицы, отмечать странности в поведении прохожих и искать признаки заболевания. То есть действовали как люди, которые смотрели фильмы Джорджа Ромеро и были в курсе. Не все им поверили… но некоторые поверили, и этого оказалось достаточно.
Безусловно, Беркли сильно пострадал от первой волны зараженных. За шесть долгих дней и ночей погибло больше половины населения, включая Филипа Мейсона, родного сына наших приемных родителей, которому тогда только исполнилось шесть. Здесь творилось много отвратительного и много страшного, но Беркли выжил, в отличие от других городов со схожими характеристиками (большое количество бездомных, огромный университет, множество узких темных односторонних улочек).
Дом, где прошло наше с Шоном детство, раньше принадлежал университету и располагался на территории, которую после Пробуждения сочли «слишком трудной» для обеспечения безопасности (когда правительство наконец занялось соответствующим законодательством). К тому же университету нужны были средства, чтобы заново отстроить основной кампус, так что дом пустили с молотка. А Мейсоны не хотели оставаться там, где погиб их сын. Место считалось опасным, и недвижимость они приобрели практически задаром. За день до переезда супруги официально усыновили двоих малышей — меня и Шона. Эдакая ловкая попытка себя провести, сделать вид, что «все нормально», а в итоге — большой дом в неблагополучном районе, двое детей и совершенно непонятно, что же делать дальше. Наши родители пошли по вполне логичному пути: стали давать все больше интервью, писать все больше статей, сосредоточились на рейтингах.
Они из кожи вон лезли, чтобы у нас было «нормальное» детство, такое же, как было у них самих. Во всяком случае, так может показаться стороннему наблюдателю. Мы никогда не жили в закрытых районах, у нас были домашние животные с небольшой массой тела (они не могли подвергнуться заражению). Уже через неделю после того, как в общественных школах ввели обязательный трехразовый анализ крови, нас перевели в частную. После этого отец дал одно интервью, довольно известное, и сказал: «Мы хотим, чтобы из них выросли граждане мира, а не запуганные граждане». Красивые слова, особенно из уст человека, который охотно использует собственных детей, чтобы поднять рейтинг. Ты уже не на первом месте в новостях? Отправься на выезд в зоопарк — и будешь на первом.
Существуют правительственные противоинфекционные предписания, поэтому кое-каких ограничений они избежать не могли, как ни старались: анализов крови, например, психологических проверок и прочих прелестей. Надо отдать родителям должное — денег потрачено было много. За право вырастить нас именно так им пришлось заплатить. Ведь развлекательное оборудование, системы внутренней безопасности и даже домашние медицинские центры можно купить практически задаром. Зато за возможность выбраться на природу приходится выкладывать немалые денежки: транспортные средства, экипировка, бензин стоят порядочно. Чтобы мы время от времени видели над головой синее небо и выходили на улицу, Мейсоны платили и платили ох как дорого. Я благодарна им, даже если они старались не ради нас, а ради рейтингов и своего погибшего сына, которого мы даже не знали.
Мы подъехали к дому, и дверь гаража открылась, реагируя на сенсоры, которые мы с Шоном носим на шее. В случае вспышки вируса система сработает как ловушка для тараканов: с помощью сенсоров мы попадаем внутрь гаража, но выйти можно лишь сдав анализ крови и пройдя голосовую проверку. Если анализ окажется положительным, автоматическая защита тут же испепелит нас, не дав проникнуть в дом.
Мамин бронированный фургон и старый папин джип (он упорно продолжает ездить на нем на работу на кампус) стояли на своих обычных местах. Я заглушила двигатель, сняла шлем и приступила к стандартной проверке мотоцикла. Нужно съездить к механику: в результате нашей вылазки в Санта-Крус серьезно пострадали амортизаторы. Я сняла камеры Баффи с байка и своего шлема и закинула их в левую сумку, потом отстегнула ее от седла и повесила на плечо. Позади припарковался грузовик.
Шон выпрыгнул из кабины и, опередив меня, подскочил к двери.
— Быстро мы добрались. — Брат встал напротив правого датчика.
— Точно, — согласилась я, вставая напротив левого.
— Назовите себя, пожалуйста, — ровным невыразительным голосом попросила система безопасности.
Системы поновее обычно разговаривают с более человеческими интонациями; некоторые даже отпускают шуточки, чтобы владельцы не так переживали. Согласно результатам исследований, чем ближе машины к людям, тем комфортнее и приятнее последним: так можно предотвратить нервные срывы. То есть ты якобы не свихнешься, сидя взаперти, если тебе будет казаться, что вокруг есть живые собеседники. По-моему, чушь. Не хочешь спятить взаперти — выйди на улицу. Наши компьютеры вели себя как обычные бездушные машины.
— Джорджия Каролина Мейсон, — сказал Шон.
— Шон Филип Мейсон, — вторила я с ухмылкой.
Система приступила к проверке голосов, и над дверью моргнула лампочка. Видимо, все было в порядке, потому что снова раздался голос:
— Образцы совпадают. Прочтите, пожалуйста, фразу, которая сейчас появится на экране.
Я сощурилась в своих черных очках, пытаясь разобрать слова:
— «Коняшка ест овес, и ослик тоже, ягненок плющ жует, а ты бы стал?»
Мой монитор погас. Я оглянулась на брата, но слов на его экране не смогла разглядеть; Шон тем временем продекламировал:
— «Апельсинчики как мед, в колокол Сент-Клемент бьет. И звонит Сент-Мартин: отдавай мне фартинг. И Олд-Бейли ох сердит: возвращай должок! — гудит».
Красный огонек над дверью погас, и зажегся желтый.
— Поместите правые руки на сенсор, — скомандовал голос.
Мы с Шоном послушно прикоснулись ладонями к расположенным в стене холодным металлическим панелям. Спустя мгновение в мой указательный палец впилась игла. Индикаторы над дверью замигали: красный-желтый, красный-желтый.
— Думаешь, мы в порядке? — поинтересовался Шон.
— Если нет, то прощай и спасибо за компанию.
Мы всегда заходим внутрь вместе, а значит, окажись один из нас инфицированным, — крышка обоим. Двери закроются, и никто не сможет выйти наружу до прибытия команды зачистки. А до грузовика добраться, когда находишься в одном помещении с зараженным, шансов мало. Наш сосед раньше регулярно звонил в службу защиты прав ребенка, потому что родители разрешали нам заходить в гараж вдвоем. Но кто не рискует, тот не пьет шампанского, могу же я, черт побери, позволить себе роскошь войти в дом вместе с собственным братом?
Теперь огоньки над дверью мигали желто-зеленым, а потом остался гореть только зеленый. Щелкнул замок, и бесцветный механический голос сказал:
— Шон и Джорджия, добро пожаловать.
— Как поживаешь, домик? — откликнулся Шон, скидывая ботинки в очистительную установку.
Войдя внутрь, он громко прокричал:
— Эгей, родичи! Мы дома!
Родители ненавидят это слово, «родичи», и уверена, именно поэтому он так их и зовет.
— И притом живые! — Я тоже скинула обувь в очиститель и последовала за братом. Дверь захлопнулась, у меня за спиной снова щелкнул замок. В кухне пахло соусом для спагетти и чесноком.
— Что не может не радовать. — На пороге появилась мама с пустой корзиной для грязного белья. — Вы знаете правила. Марш наверх, переодеваться и стерилизоваться.
— Да, мам. — Я подхватила корзину. — Шон, пошли, нас призывают счета за страховку.
— Да, госпожа, — промычал он, словно не замечая матери.
Мы поднялись наверх.
Раньше в доме располагалось две квартиры, а потом родители его перестроили. Наши с братом спальни соединены — между ними дверь. Очень удобно, когда мы занимаемся редактурой и вычиткой. Мы так жили всю жизнь. Несколько раз мне случалось ночевать одной, когда Шона в соседней комнате не было; что тут скажешь — на кока-коле можно долго продержаться.
Я бросила корзину на пол в коридоре, вошла к себе и щелкнула выключателем. Мы используем энергосберегающие лампы, но в своей комнате я обхожусь без них — мне хватает мерцания компьютерных мониторов и мягких ультрафиолетовых светильников. Они могут вызвать преждевременные морщины, зато не травмируют роговицу, за что им большое спасибо.
— Шон! Дверь!
— Понял.
Дверь между нашими комнатами захлопнулась, а через мгновение брат опустил штору, и пробивающийся из щели свет погас. Со вздохом облегчения я сняла черные очки и наконец-то перестала щуриться. В первую секунду даже ультрафиолет резанул по глазам — слишком много времени я провела на солнце. Но потом зрение сфокусировалось, комната стала четкой и яркой — так обычные люди видят при нормальном свете.
У меня «ретинальный Келлис-Амберли», по-научному «синдром приобретенной невропатологии глаза, вызванный вирусом Келлис-Амберли». Но так его называют только в больнице, и то редко, обычно просто «ретинальный КА». Суть заболевания в том, что глаза превращаются в резервуар для инфекции — еще один подарочек от вируса. Зрачки постоянно расширены и не реагируют на свет, поэтому сканировать сетчатку бесполезно, а проверка стекловидного тела всегда выявляет заражение. Мало того, в моем случае все настолько серьезно, что глаза не увлажняются: вирус формирует защитную пленку, которая предотвращает пересыхание. Слезные железы атрофированы. Какие плюсы? Я замечательно вижу в темноте.
Черные очки полетели в емкость для утилизации биологически опасных отходов, а я прошлась по комнате. Здесь все очень похоже на наш грузовик. И точно как там, девяносто процентов оборудования устанавливала Баффи, а я в нем понимаю хорошо если половину. Стены увешаны плоскими мониторами, а в прошлом году мы переставили ко мне в шкаф наши серверы (Шону некуда стало складывать оружие). Ну и ладно. Все равно я шкафом не очень-то и пользовалась — у меня нет таких предметов гардероба, которые нужно вешать на вешалку. Предпочитаю журналистский стиль Хантера С. Томпсона: если нужно обдумывать, с чем надеть эту вещь, я ее вообще надевать не стану.
Честно говоря, единственное, что есть в моей комнате типичного для спальни обыкновенной двадцатилетней девушки, — это огромное зеркало возле кровати. Рядом с ним висит рулон прозрачного пластика. Я оторвала подходящий по размеру кусок, расстелила на полу, встала на него и посмотрела в глаза собственному отражению.
«Привет, Джорджия. Рада видеть тебя живой».
Откинув с лица слипшиеся от пота волосы, я тщательно осмотрела одежду: нет ли где предательского свечения? В ультрафиолете следы крови начинают светиться.
У нас с Шоном блогерские лицензии класса А-15. А значит, мы можем работать как в городе, так и загородом, хотя нам и не разрешается проникать в зоны с уровнем безопасности 3 и выше. Всего существует десять уровней, и специальный код присваивается каждой территории, где живут млекопитающие (в том числе люди) с соответствующей массой тела, которые могут подвергнуться амплификации вируса Келлис-Амберли и ожить. На территории с уровнем 9 свободное передвижение таких млекопитающих строго не ограничено. Району Баффи, к примеру, присвоен уровень 10 — то есть теоретически там можно даже выпускать детей поиграть на улице, вот только тогда уровень из десятого сразу же сменится на девятый. Наш дом соответствует уровню 7 — то есть у нас содержатся на свободе млекопитающие достаточной для заражения массы, представители местной дикой фауны могут проникнуть внутрь и заразить все своей кровью и другими отходами жизнедеятельности, ограждения считаются недостаточно надежными, и окна больше полутора футов в ширину. Сейчас чиновники рассматривают один законопроект: хотят официально запретить растить детей в зоне с уровнем безопасности выше восьмого. Вряд ли он пройдет, но пугает сам факт появления такого законопроекта.
Чтобы попасть на территорию с уровнем 3, нужно раздобыть блогерскую лицензию А-10 (ну, и еще помолиться хорошенько, чтобы удалось выбраться оттуда живым). Нам такие лицензии не светят, пока не исполнится двадцать пять. Для них требуется пройти ряд специальных санкционированных государством тестов — в основном проверяют стрелковые навыки и владение разными типами оружия. Так что как минимум в ближайшие два года Йосемити нам не грозит. Ну и хорошо. Мне хватает новостей и в более оживленных местах.
Шон другого мнения, но он ирвин, а ирвины добиваются успеха, только когда лезут на рожон. Меня же вполне устраивает моя профессия, я вестник и всегда хотела им быть. Риск для меня — побочный эффект, а не самоцель. Конечно же, это не означает, что в случае опасности провидение ласково говорит: «Прости, Джорджия, тебя я трогать не буду». Когда связываешься с зомби, особенно со свежими, риск заражения есть всегда. Старые особи в основном озабочены выживанием, они разваливаются на куски и не станут тратить на вас драгоценную жидкость. А вот свежие вполне готовы поделиться: забрызгают вас при первой же удобной возможности, и частицы вируса довершат дело. Не самая выигрышная охотничья стратегия, зато идеально подходит, чтобы распространять инфекцию, чересчур идеально.
Разумеется, ситуация усугубляется тем, что вирусом заражены все живые существа на планете. Мы называем жертв амплификации зараженными, но на самом деле Келлис-Амберли живет внутри каждого из нас, ожидая подходящего момента. Инкубационный период иногда длится десятилетиями; в отличие от людей, в распоряжении у заразы целая вечность. Сегодня ты здоров, а завтра Келлис-Амберли вдруг просыпается. Амплификация началась: думающее, чувствующее человеческое существо внутри тебя гибнет, и на свет рождается зомби. Термин «зараженные» внушает ложное ощущение безопасности, будто мы можем избежать их участи. Хотите новость? Не можем.
Амплификация обычно осуществляется по двум основным сценариям: либо смерть носителя разрушает нервную систему и активирует вирус, либо инфекция пробуждается из состояния покоя при контакте с уже активным вирусом. Именно поэтому так опасно связываться с зомби: ведь любое прямое столкновение приводит как минимум к шестидесятипроцентным потерям. Скажем так: половина из этих смертей случается во время самого столкновения (и это если в бой идут профессионалы). Я смотрела разные видеозаписи времен Пробуждения, на которых с мертвецами сражаются члены клубов боевых искусств или полоумные с мечами. Очень впечатляет, охотно признаю. Особенно — разительный контраст между скоростью и грацией здорового человека и медлительностью спотыкающихся зомби. Это как… настоящая поэзия в движении. Прямо сердце разрывается, чертовски красиво и грустно.
А после сражения бойцы возвращались домой, смеялись и радовались своей победе, скорбели о погибших. Они снимали броню и чистили оружие, и вдруг кто-то случайно царапал палец острым краем наплечника или проводил по глазам рукой, которая до этого соприкасалась с влажным зомби. В кровь попадали живые частицы вируса, и начиналась амплификация. У взрослого человека средней весовой категории весь процесс занимает около часа. А потом, неизбежно, безо всякого предупреждения, вы снова оказываетесь в центре сражения. Затертая фраза из фильма ужасов «Джонни, это же ты?» в ситуации взаимодействия с зомби быстро превратилась в очень насущный и обыденный вопрос.
Я, например, чуть не погибла, когда один зараженный умудрился плюнуть кровью прямо мне в лицо. Погибла бы точно, если бы не защитные очки, надетые поверх обычных черных. У Шона случались ситуации и пострашнее, но я предпочитаю его не расспрашивать подробно. Не хочу об этом знать.
На бронежилете и штанах не было никаких следов крови. Я сняла их и бросила на расстеленный на полу пластик; после тщательной проверки туда же отправились свитер и рейтузы. Осмотрела руки и ноги — чисто. Конечно, нет никаких царапин, ведь после выезда я благополучно сдала уже целых два анализа крови. В случае ранения я не доехала бы живой до Уотсонвиля. К куче одежды присоединились носки, лифчик и трусики — хоть и нижнее белье, но оно тоже побывало в карантинной зоне, так что — на стерилизацию. Существуют активисты, которые призывают проводить дезинфекцию вне дома, но им противостоят многочисленные оппоненты. Потому что стерилизация прямо после выезда или даже «химическая обработка у вас во дворе» увеличивает риски: после нее можно снова заразиться — раньше, чем доберешься до безопасной зоны. Пока оппоненты побеждают, так что мы все еще тихо-мирно проводим осмотр и дезинфекцию дома, своими силами.
Я завернула одежду в пластик и, на мгновение приоткрыв дверь, бросила получившийся тюк в корзину. Вещи подвергнутся обработке хлором, и любая прицепившаяся к ткани частица вируса будет нейтрализована. Уже завтра утром их снова можно будет надевать. Свет лампочек в коридоре больно резанул по глазам. Прикрыв лицо ладонью, я отправилась в ванную, громко прокричав:
— Я пошла в душ!
Шон в ответ постучал в стену.
У нас с братом общая ванная с полностью модернизированной герметичной душевой — еще одно требование страховщиков. Поскольку мы в силу профессии постоянно оказываемся в опасных зонах, то обязаны должным образом дезинфицироваться. И после каждой такой процедуры страховая компания получает от нашей компьютерной системы авторизованное подтверждение. Ванную встроили в наши бывшие стенные шкафы. По-моему, прекрасное решение — зачем вообще эти шкафы нужны?
Как только я открыла дверь, освещение переключилось на ультрафиолет. Я зашла в душевую и приложила ладонь к гладкой панели:
— Джорджия Каролина Мейсон.
— Анализирую записи о перемещениях, — ответил механический голос.
С душевой мы не шутим. Домашняя система безопасности сведена к минимуму, и в гараже можно позволить себе немного подурачиться. Но вот душевая функционирует согласно правительственным требованиям, мы ведь журналисты. Если голосовые образцы не совпадут — можно нарваться на серьезные неприятности. Мне и за полдюжины лет не заработать столько, сколько уйдет на штраф, положенный за угрозу заражения.
— Вы побывали в зоне уровня 4. Пожалуйста, проследуйте внутрь для санобработки.
— Да пожалуйста.
Герметичная дверь закрылась за мной с громким шипением.
Из нижних распылителей вырвалось едкое ледяное облако хлора, разбавленного антисептиком. Я закрыла глаза и задержала дыхание, мысленно отсчитывая секунды. По закону они не имеют права поливать тебя хлором дольше полминуты. Если только ты вернулся не из зоны уровня 2 — тогда будут мурыжить, пока не удостоверятся, что ты абсолютно чист. Хотя общеизвестно: бессмысленно обрабатывать человека дольше тридцати секунд, но люди чего только не делают из страха перед вирусом.
А если ты вернулся из зоны с уровнем 1 — то по закону тебя должны пристрелить.
Нижние распылители выключились, а из верхних полилась горячая вода — почти кипяток. Я дернулась, но потом подставила под струю лицо и потянулась за мылом.
— Готово, — сказала я, вымыв из волос остатки шампуня.
Волосы я стригу коротко по нескольким причинам: во-первых, так меня труднее схватить; а во-вторых, можно не засиживаться в душе. С длинными волосами пришлось бы использовать кондиционер и другие средства, чтобы защитить их от ежедневного воздействия хлора. Я разве что раз в неделю заново крашу их в свой естественный цвет — единственное проявление заботы о собственной внешности, ведь блондинка из меня получается ужасная.
— Подтверждено, — согласился душ.
Вода выключилась, из распылителей подул теплый воздух. Единственный приятный момент во всей процедуре. Через несколько минут я уже была полностью сухой, разве что осталась пара влажных прядок. Дверь разблокировалась. В ванной я первым делом потянулась за лосьоном.
Хлор, мягко говоря, не очень полезен для кожи. Поэтому после дезинфекции всегда приходится использовать специальный лосьон (его обычно делают на цитрусовой основе). Раньше, до Пробуждения, их регулярно использовали профессиональные пловцы, а теперь мы все так делаем, и аромат цитрусовых стал прочно ассоциироваться с санобработкой. Я выбираю косметику почти без запаха, и все равно остается мерзкий едва заметный лимонный душок, как от средства для мытья полов.
Вернувшись в комнату, я прокричала:
— Шон, твоя очередь!
И успела закрыть дверь в ванную в тот момент, когда брат открыл свою. Мы, как обычно, действовали слаженно и синхронно.
Завернувшись в халат, я направилась к рабочему столу. При моем приближении автоматически включился монитор, демонстрируя стандартное меню. Основная система никогда не отключается от Сети. Сюда приходит и здесь же фильтруется по категориям и темам вся наша почта: новости для меня, боевка для Шона, литература для Баффи — каждое письмо попадает в соответствующий почтовый ящик. Всю административную белиберду получаю я: Шону лень с ней возиться, а Баффи слишком необязательная. Так что, хотя мы и зовемся командой, все функционирует только благодаря мне.
Я, в общем-то, не возражаю, только иногда накапливается столько бумажной волокиты — хоть волком вой. Надо удостовериться, что за лицензии вовремя уплачено, что сетевая компания-работодатель по-прежнему обеспечивает нам аккредитацию и что нет исков в суд за клевету. Рейтинги у нас довольно стабильные: Шон и Баффи как минимум дважды в месяц оказываются в первой десятке в округе Сан-Франциско, а я удерживаюсь на уровне тринадцатой-семнадцатой позиции. Неплохо для настоящего вестника. Можно было бы, конечно, перейти на мультимедиаформат или, скажем, давать репортажи голой, рейтинг, безусловно, повысится, но меня, в отличие от некоторых, интересуют в первую очередь новости.
Каждый из нас ведет собственный авторский блог — именно поэтому мне и приходится разгребать такое количество почты. А эти блоги, в свою очередь, публикуются под эгидой сетевой компании «Мостостроители» — это второй по величине сайт-сборщик контента в северной Калифорнии. Ссылки на наши блоги указаны на их главной странице, поэтому оттуда к нам приходят читатели, а «Мостостроители» в свою очередь получают процент с прибыли от продажи сувенирной продукции и ценных бумаг. Мы уже некоторое время обдумываем следующий шаг: хотим отделиться и обрести самостоятельность, превратиться из бета- в альфа-блогеров и раздобыть собственный домен. Но новичкам стать альфами нелегко. Нужна громкая история, достойный материал — эксклюзивный, иначе читатели не последуют за вами на новый сайт. А наши рейтинги пока недостаточно высоки, чтобы привлечь спонсоров.
Почта загрузилась. Я торопливо пролистала письма (во-первых, мой опыт позволяет делать это быстро, а во-вторых, очень уж хотелось поскорее отправиться ужинать). Обычный набор: спам, попавшая ко мне по ошибке рецензия на последний поэтический цикл Баффи «Истлевшая душа. Части I–XII», чьи-то угрозы (немедленно подадим в суд, если вы не прекратите использовать изображение нашего зараженного дядюшки). Я уже было потянулась к мышке, чтобы свернуть окно, как вдруг взгляд зацепился за заголовок в самом низу страницы:
ЭКСТРЕННАЯ ИНФОРМАЦИЯ –
ТРЕБУЕТСЯ ОТВЕТ — ВАС ОТОБРАЛИ.
Я бы приняла сообщение за спам, но после Пробуждения люди перестали разбрасываться словом «экстренный». Когда существует реальный риск пропустить что-нибудь действительно важное (например, письмо, где тебя извещают, что твоей мамочкой недавно отобедали зомби), желание втюхать покупателю «превосходный увеличитель члена» отходит на второй план. Заинтересовавшись, я открыла письмо.
Да так и осталась сидеть, тупо уставившись в монитор. Через пять минут в комнату вошел Шон. Поток нестерпимого белого света ударил по глазам, но я даже не моргнула.
— Джордж, мама велит немедленно идти вниз, или… Джордж? — в его голосе послышалась тревога. Еще бы, ведь я так и сидела, не отрываясь от экрана, все еще в халате, забыв про черные очки. — Что случилось? С Баффи все в порядке?
Я молча махнула в сторону монитора. Брат подошел ближе и прочитал письмо, глядя поверх моей головы. Еще через пять минут он осторожно спросил тихим голосом:
— Джорджия, это то, что я думаю?
— Угу.
— Правда?.. Не шутка?
— Видишь, государственная печать? Завтра утром должны доставить официальное письмо с уведомлением. — Я повернулась к Шону, улыбаясь во весь рот. — Они приняли наше заявление. Они выбрали нас. Получилось.
— Мы будем освещать президентскую предвыборную кампанию.
Люди моей профессии многим обязаны доктору Александру Келлису, изобретателю так называемого «Келлис-гриппа», и Аманде Амберли, первой пациентке, успешно вакцинированной модифицированным филовирусом, позже окрещенным «Марбург-Амберли». Раньше блогеров не воспринимали всерьез: по всеобщему убеждению, в блогах писали только скучающие депрессивные подростки. Кое-кто, правда, писал и о политике, и о новостях, но в основном таких авторов тут же клеймили параноиками, которым всюду мерещатся заговоры, или ядовитыми язвами, которым не нашлось места в нормальных средствах массовой информации. Даже когда блогосфера начала потихоньку набирать вес в глазах мировой общественности, о возможной конкуренции с телевидением, радио и газетами и речи не шло. Нас считали чудаками. А потом появились зомби, и все изменилось.
«Нормальные» средства массовой информации подчинялись правилам и предписаниям. А блогеры не подчинялись никому и публиковали что хотели. Это мы первыми сообщили, что ожившие мертвецы бросаются на бывших родных. Это мы первыми объявили: «Да, зомби существуют, да, они убивают людей», пока весь остальной мир все еще с жаром обсуждал ужасающий акт экологического терроризма — повсеместное распыление не до конца протестированного «универсального лекарства от простуды». Это мы давали советы по самообороне, когда другие не решались признать, что, возможно, «у нас проблема».
В Сети до сих пор висят те первые телерепортажи, хотя медиакорпорации и пытаются этому воспрепятствовать. Время от времени они с помощью судебных исков закрывают соответствующие сайты, но ролики тут же появляются в Интернете снова. Мы никогда не забудем об их невероятном предательстве. На улицах гибли люди, а ведущие теленовостей отпускали шуточки (мол, не надо смотреть слишком много фильмов ужасов) и показывали записи, на которых якобы дурачились плохо загримированные подростки. Первый такой репортаж пошел в эфир одновременно с сообщением доктора Метриса. Этот сотрудник ЦКПЗ нарушил предписания национальной безопасности и опубликовал информацию об эпидемии в блоге своей одиннадцатилетней дочери. И двадцать пять лет спустя после Пробуждения я каждый раз содрогаюсь, перечитывая его простые и безжалостные слова, напечатанные на фоне игрушечных медвежат. Шла настоящая война, а те, в чьи обязанности входило предупредить нас, отказывались что-либо признавать.
Но были и такие, кто понимал, кто кричал об опасности на весь Интернет. «Да, — говорили блогеры, — мертвецы ожили». Да, они нападали на людей. Да, виноват был вирус. Да, мы чуть не проиграли войну, потому что, когда поняли, что происходит, весь мир, черт побери, уже подвергся заражению. Как только «лекарство» Келлиса вырвалось на свободу, нам осталось только драться.
И мы сражались как могли. Именно тогда и появилась Стена. Там хранятся записи всех блогеров, которые погибли летом 2014 года — начиная с прожженных политиканов и заканчивая мамашами-домохозяйками. Мы собрали их последние посты в одном месте, чтобы почтить память — не забывать, чем приходится расплачиваться за правду. На Стене постоянно появляются новые имена. Наверное, когда-нибудь я опубликую там последний пост Шона, который наверняка будет заканчиваться легкомысленным «до встречи».
Кто-то где-то опробовал на практике все возможные способы убийства зомби. Зачастую экспериментаторы погибали, но сперва публиковали свои результаты. Благодаря им мы узнали, как нужно убивать зараженных, что делать, какие признаки выдают зомби. Революционный порыв, зародившийся в массах, опирался на два простых принципа: выживи любой ценой и сообщи полученную информацию, потому что она может кого-то спасти. Говорят, все необходимые для жизни навыки мы получаем еще в детском саду. В то лето человечество вспомнило один такой навык — «делись информацией».
Когда дым развеялся, мир уже не был прежним. И наверное, многие сочтут не столь уж важными перемены в области новостей, но, с моей точки зрения, эти перемены оказались самыми значительными. Люди больше не доверяли «нормальным» СМИ, они боялись, пребывали в замешательстве и поэтому обращались к блогерам. И пусть интернет-авторов никто не проверял, пусть они иногда писали ерунду, но зато работали быстро, плодотворно и предоставляли несколько взглядов на одну и ту же проблему. Хотите легко отличить правду от выдумок? Просмотрите с полдюжины или больше источников информации. Не хотите напрягаться? Найдите блогера, который сделает это за вас. Можно не бояться пропустить новое нападение зомби — кто-нибудь обязательно вывесит информацию в Сеть.
В первые годы после Пробуждения сообщество блогеров разделилось на несколько групп (естественная реакция на требования меняющегося социума). «Вестники» сообщают факты, и мы стараемся делать это по возможности беспристрастно. Наши сородичи «стюарты» делятся собственным мнением, но на основе известных им фактов. «Ирвины» отправляются на зараженные территории и подвергают себя опасности, чтобы пощекотать нервы обывателям, которые в большинстве своем не могут покинуть пределы собственных домов. В противоположность им, «тетушки» публикуют простые истории из собственной жизни, рецепты и другие милые мелочи, чтобы читатели могли расслабиться. И не стоит, конечно же, забывать о «сочинителях» — авторах сетевых стихов, рассказов, фэнтези. Они сами подразделяют себя на великое множество разновидностей — и каждая группа имеет собственное название и правила, но вам эти названия вряд ли что-нибудь скажут, если вы сами не сочинитель. Мы многоцелевой наркотик новой эры: мы сообщаем новости, создаем новости и предоставляем убежище от реального мира, когда новости становятся слишком гнетущими.
из блога Джорджии Мейсон
«Эти изображения могут вас шокировать»,
6 августа 2039 года.
