Двадцать четыре
Я ужасно спешила, но, к сожалению, существовали определенные правила: на выступление сенатора и последующий прием гости должны были являться в вечерних нарядах, даже представители прессы. Скажем даже так, в особенности представители прессы — в конце-то концов, все остальные выложили по пятьсот долларов за возможность насладиться речью и поздороваться с сенатором Райманом. А мы нахально пользовались проклятой «свободой прессы». Если нас не пускать — мы разозлимся и начнем копать под них, поэтому они предпочитали делать вид, что контролируют нас: приглашали на подобные мероприятия, прикармливали и осыпали любезностями. Быть может, крупные скандалы им и не удавалось замять таким образом, зато мелкие пакости успешно оставались в тени.
Сотрудники сенатора аккуратно сложили наш с Шоном багаж в фургон, в котором мы с ним будем жить во время стоянки в Сакраменто. К сожалению, после этого здесь успел побывать мой братец — пронесся как ураган в поисках своего парадного костюма. Поверх моих чемоданов теперь лежала целая гора его одежек, оружия, документов и прочего хлама. У меня десять минут ушло, чтобы откопать сумки, и еще пять, чтобы выяснить, в которой же запрятано вечернее платье. Все это время я ругала Шона на чем свет стоит, чтобы хоть как-то отвлечься.
У мужчин очень практичный вечерний наряд — штаны, пиджак и широкий кушак. Даже галстук при желании можно использовать в качестве импровизированного жгута или удавки. Другое дело — дамские платья, которые не менялись с самого Пробуждения и будто специально придуманы для того, чтобы человека в них проще было укокошить. Ненавижу их. Мое сшито на заказ — на юбке сделаны специальные разрезы, в корсаж можно спрятать пистолет и диктофон, а на поясе есть специальный карман для патронов. Но, несмотря на все модификации, это самая непрактичная одежда в моем гардеробе. Вместе с платьем обычно приходится надевать чулки и туфли на каблуках. Хорошо хоть, современные чулки изготавливают из специальных полимеров, так что они очень редко рвутся.
Согласна на туфли на каблуках, согласна на чулки, даже нанесу блеск для губ (так будет казаться, что я сделала макияж). Но линзы надевать отказываюсь. Моя задача очень простая: подобраться к сенатору и моей команде, убедить их в том, что у меня важные новости, и отвести назад в Центр. Все еще ругаясь, я вытащила из бокового кармана дорожной сумки шаль, прицепила значок с удостоверением и вылетела из фургона.
Стив стоял на посту возле стоянки и лениво прослушивал каналы радиосвязи. При виде меня он распрямился, а потом заметил мой наряд, и у него просто отвисла челюсть. Глаза охранника, конечно, скрывали стекла черных очков, но он довольно явственно поводил головой — окидывал взглядом платье, шаль и, наконец, темные очки. Мужчина вопросительно поднял бровь.
— Куда-то собралась?
— Да вот, хочу без приглашения явиться на вечеринку. Подвезешь девушку?
— Но ты же отправила вместо себя брата?
— Выяснилось кое-что важное. Мне нужно быть там.
Стив внимательно посмотрел на меня. Невозможно было понять, о чем он думает. Я встретила его взгляд, тоже сохраняя бесстрастное выражение лица. Мы оба хорошо умеем играть в подобные игры, но в данный момент мне, в отличие от него, есть что терять. В конце концов Стив сдался и едва заметно кивнул.
— Джорджия, это как-то связано с Икли?
Там погиб его напарник. Мы все знали о заговоре. А что если служба безопасности замешана? Но тогда мы бы уже давно были мертвы. Разве нет? А жучки? Я ничего не могла поделать, мы приближались к развязке. Пора выложить карты на стол.
— Да, это связано с Икли, и с ранчо, и с Чаком и Баффи. Пожалуйста. Мне нужно попасть на этот прием.
Стив обдумывал мои слова. Людей его комплекции часто принимают за тугодумов, но я всегда считала его сообразительным парнем. Просто сейчас выдала ему информацию, над которой наша команда трудилась месяцами, и ее надо было переварить. Когда он наконец собрался с мыслями, то уже не медлил ни секунды.
— Майк, Хайди, вы прикрываете ворота. Если меня кто-то вызовет по радиосвязи — скажете, что отошел в туалет и перезвоню потом. Говорите, съел на ужин тушеные бобы — вряд ли кто-то будет интересоваться подробностями.
Хайди нервно хихикнула, этот пронзительный смешок никак не вязался с ее суровой профессиональной внешностью. Майк непонимающе нахмурился:
— Да, сделаем, но зачем?..
— Вас наняли уже после ранчо, так что я, пожалуй, не стану дубасить тебя за подобный вопрос. Есть причины. — Стив обернулся на меня. — Думаю, если бы можно было безбоязненно рассказать о них здесь, ты бы уже рассказала.
Я кивнула. И так выложила слишком много, но он сам упомянул Икли. Врать не хотелось, я же все-таки просила его о помощи. Лгать было бы неправильно.
— Майк, просто сделай и все. — Хайди ткнула напарника локтем в бок, тот стоически выдержал удар, только чуть слышно крякнул. — Стив, мы все поняли. Останемся на воротах, будем прослушивать радио, никому не скажем, что ты ушел.
— Хорошо. Мисс Мейсон? Сюда.
И Стив, шагая поистине километровыми шагами, потащил меня к парковке, к небольшому модифицированном двухместному джипу, который походил на гигантского черного жука. Охранник вытащил из кармана ключ, машина пискнула и двери разблокировались.
— Прошу прощения, но дверь открывать тебе я не буду.
— Конечно.
Это явно новая модель — наверняка, в ручки вмонтированы анализаторы, чтобы какой-нибудь злосчастный водитель не оказался вдруг в замкнутом пространстве вместе с зараженным. Рыцарский дух не умер, просто рыцарь хотел сначала убедиться, что я не зомби.
Стив вел машину очень аккуратно, и это при том, что он явно нервничал — еще бы, покинул свой пост без разрешения и не отчитался о нашем местонахождении. По дороге к городу ни разу не нарушил скоростной режим и мигалки не стал включать. Они бы привлекли слишком много внимания, к тому же нас могли заметить члены предвыборного штаба сенатора. Конечно, камеры наблюдения зафиксировали наш отъезд, но эти записи официально можно будет просмотреть только в случае вспышки вируса.
Здание, где сегодня выступал сенатор, располагалось в центре города, в районе, который полностью перестроили после Пробуждения. Мы с Шоном несколько лет назад делали репортаж о «неблагополучных» районах Сакраменто — протащили камеры через посты охраны и снимали в тех местах города, которые после Пробуждения считались непригодными для жизни: растрескавшийся асфальт, выжженные скелеты домов, в окнах которых до сих пор болтались обрывки специальной ленты со значками биологической угрозы. Глядя на отделанный мрамором и хромом роскошный зал для заседаний, никогда и не подумаешь, что в Сакраменто существуют подобные трущобы. Только если сам там побываешь.
Чтобы добраться до фойе, понадобилось трижды сдавать кровь. Первый анализ у нас взяли на въезде на подземную парковку: к машине подошли швейцары в резиновых перчатках с анализаторами в руках. Этакая специальная форма вежливости: давайте сделаем вид, будто не видим вооруженных автоматчиков на посту охраны. У меня от них мурашки побежали по коже. Дело не в мерах предосторожности, а в том, как это все выставляли напоказ. Никто бы и слова не сказал, вздумай они нас пристрелить. У меня, конечно, работали камеры, но не было схемы расположения охраны, поэтому я не могла передать сигнал (вдруг случайно попаду на их частоту). Если бы Баффи была жива, точно раздобыла бы мне такую схему. Как же нам сейчас ее не хватало. Мы никогда не работали без нее.
Стив остался в гараже караулить машину. У меня-то приглашение и журналистское удостоверение, а у него нет, и реши он сунуться на прием — точно разразится скандал. А мы не могли этого допустить. Пока. В будущем мне предстояло еще много скандалов. Если, конечно, сенатор согласится меня выслушать и у нас вообще будет будущее.
Еще один анализ — чтобы попасть в лифт. И, как ни удивительно, еще один — чтобы из лифта выйти. Интересно, как я могла подвергнуться заражению за те десять секунд, что в нем провела? Загадка. Но раз они тратятся на подобные предосторожности, как минимум один подобный несчастный случай у них уже был. Индикатор загорелся зеленым, и двери распахнулись. А что случится, если в лифте одновременно окажутся несколько человек? Я вышла в холл и сразу же попала в мир, ничего не знающий о Пробуждении.
Понятно теперь, зачем все эти повышенные меры предосторожности. Огромный роскошно обставленный зал словно переместился сюда из прошлого, того прошлого, где еще не орудовали зомби: ни у кого не видно было пистолетов или брони, разве что у нескольких человек на глазах красовались пластиковые блокираторы, характерные для больных с синдромом ретинального КА. Господи, у них тут даже окна до пола. Внимательно приглядевшись, я поняла, что это голограммы — слишком уж идеальный получался из них вид на город. Наверное, так вот и выглядел раньше Сакраменто. Хотя вряд ли, коррупция одолевала нас задолго до зомби.
Тут, конечно же, была своя система безопасности. Как только я вышла из лифта, меня остановил человек с переносным сканером для штрих-кодов.
— Ваше имя?
— Джорджия Мейсон, «Известия постапокалипсиса». Кампания сенатора Раймана.
Я вручила ему свой журналистский пропуск. Мужчина провел над ним сканером и нахмурился.
— Я должна быть в списке приглашенных.
— Согласно моим данным, по вашему приглашению уже зарегистрировался Шон Мейсон.
— Если вы проверите список представителей прессы, то увидите, что мы оба освещаем кампанию сенатора Раймана.
Типичный бюрократ, судя по виду. Пытаться шутить и любезничать с таким совершенно бесполезно; все равно ни на шаг не отступит от правил.
— Пожалуйста, подождите, пока я проверю список.
Он небрежно махнул рукой, явно лишь прикидываясь, — за нами наблюдали четыре человека из толпы, и ни один из них не смеялся и не пил шампанское. Если уж они настолько выставляли себя напоказ, значит, в зале наверняка присутствует еще столько же охраны, просто ее не видно.
Сканер запищал — видимо, подсоединился к беспроводной сети и теперь искал список журналистов.
Когда он наконец смолк, невысокий чиновник нахмурился еще сильнее.
— Ваши документы в порядке. — В его голосе слышалось явное подозрение — то, что я не соврала, его никак не убедило. — Можете идти.
— Спасибо.
Убедившись, что я есть в списках, охранники моментально растворились в толпе. Я прикрепила обратно свой пропуск и отошла на несколько шагов от сердитого человечка, а потом дотронулась до сережки и прошептала:
— Шон.
Телефон установил соединение, и я услышала удивленный голос брата:
— Привет, Джордж. А я думал, ты там по уши погрязла в работе. В чем дело?
— Помнишь, я тебе сегодня рассказывала один анекдот, а конец не смогла вспомнить? — Я внимательно оглядывала толпу, потихонечку продвигаясь в сторону дверей (там, наверное, располагается столовая). — Ну, тот смешной?
— Да, — осторожно откликнулся Шон. — Помню. Так ты теперь знаешь конец?
— Ага, знаю. Друзья в Интернете нашли. Ты где?
— Мы рядом со сценой. Сенатор тут общается с политиками. Так какой там конец?
— Я тебе лучше лично расскажу, получится смешнее. Как мне добраться до сцены?
— Пройди через большие двери и в дальний конец зала.
— Поняла. Отключаюсь.
Я снова дотронулась до сережки.
Вокруг Раймана собралась небольшая толпа, сенатор жал руки и улыбался. Немного поодаль стояли Рик с Шоном. Эти люди заплатили за то, чтобы встретиться с человеком, который, возможно, встанет во главе страны. И своего они теперь точно не упустят, даже если речь идет о секундном рукопожатии. Именно с помощью таких вот секундных рукопожатий и становятся президентами. Все чувствуют себя в относительной безопасности — конечно, здесь дважды перепроверяют список гостей и трижды заставляют этих самых гостей сдавать кровь. Представители старой школы на время возвращаются к былым привычкам и снова собираются в одном месте. Если приглядеться, можно легко отличить молодых политиков от тех, кто за немыслимые деньги наделал себе пластических операций: молодым явно не по себе от такого количества народу, они ведь выросли в совершенно других условиях. Но что ж поделать — приходится мириться с не ими установленными правилами, зато когда-нибудь они сами окажутся у власти и смогут все поменять.
Сенатор выглядел вполне уверенно, чувствовал себя в своей родной стихии: улыбался во весь рот и сыпал ни к чему не обязывающими фразами (а то вдруг кто-нибудь из журналистов устроил прямую трансляцию). Райман и до нас еще умел превосходно такое проделывать, а благодаря нашему постоянному присутствию довел это искусство до совершенства. Как хорош. Если успеет — станет по-настоящему великим.
Шон наблюдал за моим приближением. Судя по виду, брат сейчас был как взведенная пружина, но старался этого не показывать. При виде меня он немного успокоился и кивнул. Я в ответ покачала головой и прошептала одними губами:
— Где Тейт?
Брат поднес палец к губам, вытащил свой наладонник и нацарапал что-то стилусом на экране. Мои часы пискнули, предупреждая о входящем сообщении.
«на другой стороне ком. с инвес-ми. что происходит???»
Набирать на моей крошечной клавиатуре «надо поговорить с сенатором Райманом, чтобы Тейт не услышал» было бы слишком долго. Поэтому я просто удалила СМС Шона.
— Привет, Джорджия, — поприветствовал меня Рик.
Казинс держал в руке бокал, наполненный, судя по виду, шампанским. Но если внимательно присмотреться, становилось понятно: это на самом деле сидр. Весьма полезная уловка. Если собеседник думает, что вы так же пьяны, как и он, он обычно ослабляет внимание.
— Привет, Рик.
Шон смотрел на меня с явным беспокойством, слишком явным. Я положила руку ему на сгиб локтя.
— Красивый смокинг.
— Зовите меня Бонд, — мрачно отозвался брат.
— Вполне подходит. — Я оглянулась на сенатора. — Мне бы надо туда. Хорошо бы сейчас прут, каким коров погоняют.
— Ты расскажешь нам, что происходит, или мы должны просто слепо за тобой следовать? — поинтересовался брат. — Я потому спрашиваю, что от этого напрямую зависит, стукну я тебя прямо сейчас по голове или нет. Жизненно важная информация.
— Тут не лучшее место для объяснений. Или ты знаешь, кто обеспечивает местное вещание?
Шон громко застонал, и на нас стали оборачиваться. Брат тут же снова нацепил на лицо искусственную улыбку.
— Господи, Джордж, просто ужасная шутка получилась.
— А я и не говорила, что конец моего анекдота окажется смешным, я просто его вспомнила и все тут. — Я подошла чуть ближе и прошептала едва слышно: — У Дейва и Алариха наконец получилось. Они проследили за деньгами.
— И куда шли деньги? — У Шона получилось еще тише, и его губы почти не двигались.
— Лучше спроси, откуда они шли. Шли они Тейту. От табачных компаний и от людей, которых мы пока еще не вычислили.
— Мы и так знали, что это Тейт.
— IP-адреса, которые они отследили, указывают на Вашингтон и… Атланту.
В Атланте есть только одна по-настоящему влиятельная организация. Я вряд ли бы примчалась с такой скоростью из-за чего-то другого. К тому же про заговор нам уже многое было известно и раньше. Шон вытаращил глаза — он так удивился, что даже забыл, что нужно это скрывать. Если в деле замешан ЦКПЗ…
— Они не знают точно?
— Они пытаются, но защита слишком хорошая, их уже дважды чуть было не поймали.
Шон вздохнул, причем вздохнул слишком громко, я ткнула его локтем в бок. Брат покачал головой.
— Прости, как жаль, что Баффи с нами нет.
— Мне тоже жаль.
Я незаметно положила ему в карман флешку. Постороннему наблюдателю бы показалось, что я нацелилась украсть бумажник. Ничего, пусть позовут охрану. Все равно ничего не найдут.
— Тут копии всех файлов. Всего таких флешек шесть. Одна у Стива, только он об этом пока не знает.
— Понял.
Всегда делай копии с нужных документов и прячь их, где только можно. Бессчетное количество журналистов забывало об этом правиле, и в результате некоторые навсегда теряли свои истории и не только их. Если мы потеряем эти данные, то профессиональная дискредитация — это самое меньшее, что нас ждет.
— Не у себя?
— В разных местах. Я не знаю их все: ребята тоже делали копии.
— Хорошо.
Рик молча наблюдал за нашими перешептываниями. В конце концов он вопросительно поднял бровь, но я в ответ только покачала головой. Казинс не стал спорить, отпил немного из бокала с «шампанским» и стал рассматривать толпу. Некоторые, судя по всему, привлекли его внимание — несколько политиков и несколько сотрудников нашего предвыборного штаба. Поймав мой взгляд, Рик кивнул на Тейта. Поняла. Значит, они, по его мнению, преданы нашему губернатору. Который, как выясняется, виновен в гибели огромного количества ни в чем не повинных людей и в предательстве и смерти нашего собственного журналиста.
Все замеченные Риком люди стоят слишком далеко от сенатора и не смогут подслушать наш разговор. Если только у них нет тут специальных жучков. Нужно рискнуть, причем прямо сейчас.
— Я пошла, — прошептала я Шону и начала пробираться сквозь толпу.
Нужно отдать должное любителям подобных сборищ — легко они не сдавались, мне приходилось в буквальном смысле вовсю орудовать локтями. Пожилая дама, которая мне в бабушки годилась, со всей силы опустила свой каблук на мою туфлю, не всякая женщина помоложе так бы сумела. Слава богу, даже мои парадные туфли изготовлены из армированных полимеров. Хотя все равно пришлось прикусить язык, чтобы не выругаться вслух. Охрана совершенно спокойно воспринимала все эти мелкие пакости вроде тычков и каблуков, а вот закричи я на весь зал: «Полоумная стерва», вряд ли им это понравится.
Протолкавшись наконец через толпу и заработав при этом несколько синяков, я все-таки добралась до сенатора. В руку Раймана вцепился какой-то круглый восьмидесятилетний старикашка. Его глаза прямо-таки пылали неуемным рвением, какое обычно видишь у тех, кто с ранних лет посвятил себя религии или политике. Ни старикашка, ни сенатор не заметили моего присутствия, слишком были увлечены друг другом.
Неизвестный все тряс и тряс руку Раймана, причем все сильнее, с каждым разом явно набирая обороты. Я прикинула, что лучше: подождать, пока он устанет, или все-таки вмешаться. По-моему, всегда лучше действовать. Я тихо подошла, осторожно положила руку сенатору на плечо и ласково проворковала:
— Сенатор, могу ли я отнять минутку вашего бесценного времени?
Райман подпрыгнул. Старикашка оскорбленно на меня посмотрел. Его взгляд прямо-таки метал молнии, особенно когда сенатор повернулся и улыбнулся мне своей фирменной улыбкой.
— Конечно, мисс Мейсон. — Питер ловко высвободил руку и обратился к собеседнику: — Советник Плант, прошу меня извинить, я должен переговорить со своим журналистом. Господа, я вернусь через минуту.
Чтобы пробраться к сцене, мне понадобилось целых пять минут, а выбрались оттуда мы буквально за секунду — сенатор легонько подталкивал меня в спину, и все расступались. Наконец, мы с ним остановились слева от помоста.
— Джорджия, я тебе, конечно, благодарен за своевременную помощь — думал уже, что он мне запястье вывихнет, — но что ты здесь делаешь? — тихо поинтересовался сенатор. — Согласно моим последним сведениям, ты решила остаться в Центре. А вместо тебя явился брат, который весь вечер задирал обслуживающий персонал и уничтожал креветки.
— Я действительно была в Центре. Сенатор, не знаю, в курсе ли вы, но…
Кто-то выкрикнул поздравление, и Райман широко улыбнулся в ответ и продемонстрировал два поднятых больших пальца. Превосходный получится кадр. Совершенно автоматически я щелкнула встроенной в часы камерой. Инстинкт сработал. Потом кашлянула и начала снова:
— Баффи работала на кого-то, кто следил за вашей кампанией.
— Ты мне уже говорила об этом, — отрезал сенатор, я увидела в его глазах знакомое нетерпение. — Такой большой страшный заговор, цель которого — скинуть меня. Не понимаю только, что такого случилось, что ты примчалась сюда и чуть было не устроила сцену. Это ведь, возможно, самый важный вечер в моей политической карьере. Джорджия, сегодня здесь собралось множество очень влиятельных людей — действительно множество. Благодаря им я могу получить Калифорнию. Ты бы знала это, если бы прочла соответствующие документы и прослушала мою речь.
«Если бы ты выполняла свою работу», — вот что он на самом деле хотел сказать и явно дал мне понять. Я его подвела. Должна была быть здесь, делать репортаж и не пришла. А ведь он уже зависел от моих статей, они стали частью его кампании. Конечно, объективный журналист, которому нравится его политическая программа, его речи.
Все чащи и чаще с момента гибели Баффи сенатору приходилось выслушивать мои отговорки и извинения. Он явно уже был сыт ими по горло. Даже больше — они его раздражали, и я, соответственно, тоже.
Я торопливо затараторила, стараясь не дать ему себя остановить:
— Сенатор, уже несколько недель двое наших сотрудников изучали улики и следы, все те крохи информации, которые у нас остались. Они проследили финансирование. Все ведь всегда упирается в деньги. И сумели выяснить…
— Джорджия, мы потом об этом поговорим.
— Но, сенатор, мы…
— Я сказал потом. — Райман нахмурился, у него на губах застыла суровая улыбка, с какой он обычно участвовал в дебатах или отчитывал нахальных стажеров. — Здесь не время и не место для подобного разговора.
— Сенатор, у нас есть доказательства, что Тейт виновен в гибели Баффи.
Райман замер. А я продолжила в надежде, что хоть теперь он меня выслушает.
— У нас уже давно была аудиозапись его разговора, но теперь мы проследили платежи, контакты. Смерть Баффи связана с ранчо, а началось все еще в Икли. Икли и ранчо…
— Нет.
Это «нет» прозвучало очень мягко, но непреклонно. Я смолкла, словно натолкнувшись на кирпичную стену.
— Сенатор Райман, пожалуйста, просто…
— Джорджия, сейчас не время и не место, особенно для таких обвинений. — Его лицо сделалось жестким, таким он становился только в разговорах с политическими соперниками. — Мы с Дэвидом Тейтом не всегда находили общий язык во время этой кампании, и, Господь свидетель, я всегда знал, что вы двое не питаете друг к другу теплых чувств. Но я не стану стоять и слушать такое о человеке, который произносил речь на похоронах моей дочери. Не стану.
— Сенатор, этот человек виновен в ее смерти, в той же степени, что и тот, кто ввел лошади Келлис-Амберли.
Сенатор вздрогнул, и рука у него дернулась, но он опустил ее усилием воли. Райман хотел меня ударить — это было написано у него на лице. Даже Шон это видел. Хотел ударить, но не стал. Не здесь, не на глазах у стольких свидетелей.
— Джорджия, уйди.
— Сенатор…
— Если в следующие пятнадцать минут вы трое не покинете это место, то остаток вечера проведете в окружной тюрьме Сакраменто, а я отзову ваши журналистские пропуска.
Райман говорил совершенно спокойно, но в его голосе не было знакомой доброты, к которой я так привыкла.
— Я вернусь в Центр и приду в ваш фургон, и вы покажете мне все свои доказательства.
— И тогда? — невольно вырвалось у меня.
Я должна была знать, готов ли он будет нам поверить.
— Если я поверю вам, то мы вместе обратимся к федеральным властям. Потому что то, о чем ты говоришь, Джорджия, то, в чем ты его обвиняешь, — это терроризм. Такие обвинения можно выдвигать, только если у тебя есть серьезные доказательства. Тут на карту поставлена не только его карьера.
Он прав. Если станет известно, что в предвыборном штабе Раймана есть человек, который использовал в качестве оружия Келлис-Амберли… Черт возьми, не просто в предвыборном штабе — этот человек собирался стать вице-президентом… Всем чаяниям сенатора тогда конец. Его политические оппоненты ни за что не упустят такого случая и раздуют эту историю. Найдутся, наверняка, и такие, кто скажет, что Райман поддерживал Тейта и даже пожертвовал собственной дочерью ради голосов избирателей.
— А если не поверите? — спросила я помертвевшими губами.
— Если не поверю, то вы сядете на следующий же автобус до Беркли и мы с вами распрощаемся уже сегодня.
Сенатор повернулся ко мне спиной. Он уже снова улыбался и приветствовал толпу.
— Леди из конгресса! — весело позвал он уже совершенно другим голосом, словно кто-то повернул переключатель. — Как вы сегодня хорошо выглядите, а это ваша жена? Миссис Лансер, как я рад наконец-то с вами познакомиться, после стольких рождественских открыток…
Он отходил все дальше, а я стояла там одна, посреди толпы. Вокруг сновали большие шишки этого новоявленного Вавилона, которые всеми правдами и неправдами старались попасться Райману на глаза. Неподалеку ждали мои коллеги.
Никогда еще правда не казалась мне такой далекой и запутанной. И никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой и потерянной.
Когда я впервые понял, что мы не бессмертны, мне было одиннадцать. Я всегда знал о родном сыне Мейсонов, Филипе. Родители не очень часто о нем говорили, но его имя всплывало каждый раз, когда кто-нибудь упоминал закон Мейсона. Смешно, но в детстве я в некотором роде восхищался им, боготворил его как героя. Ведь люди его помнили. Мне и в голову тогда не приходило, что помнили они на самом деле его смерть.
Мы с Джордж как-то искали припрятанные к Рождеству подарки и наткнулись на закрытую коробку в шкафу в мамином кабинете. Мы, видимо, и до этого ее не раз видели, но тут Джордж почему-то обратила на нее внимание. Она вытащила ее из шкафа, и мы заглянули внутрь. Именно в тот день я встретился с братом.
В той коробке лежали фотографии, мы их никогда раньше не видели: смеющийся малыш, который жил в мире, где не надо было бояться. Бояться того, с чем мы сталкивались каждый день. Филип верхом на пони на ярмарке штата. Филип играет в песке на пляже, и вокруг не видно никаких заборов и изгородей. Филип и его мама, с длинными волосами, в платье с короткими рукавами, смеющаяся. Эта женщина совсем не походила на нашу маму, которая коротко стриглась, всегда носила длинные рукава, чтобы скрыть броню, и чья кобура с пистолетом всегда упиралась мне в бок, когда она целовала меня на ночь. Филип улыбался так, словно не боялся ничего на свете. И я немножко его за это возненавидел, ведь его родители были гораздо счастливее моих.
Мы никогда не говорили о том дне. Просто убрали коробку обратно в шкаф. И, кстати, подарков тогда так и не нашли. Но в тот день я вдруг понял… если Филип, этот счастливый, ни в чем не повинный мальчишка, погиб, то и мы тоже можем. Однажды и мы превратимся в картонные коробки, спрятанные в чьем-нибудь шкафу. И ничего с этим не поделаешь. Джордж тоже это знала; вполне возможно, узнала еще раньше меня. Мы — это все, что у нас есть, и мы смертны. С таким знанием трудно было жить. Но мы старались.
Никто не вправе требовать большего, ни сейчас, ни вообще когда-либо. Когда-нибудь мы станем частью истории, этой глупой, слепой истории, которая всех пытается судить и плевать хотела, чего нам это стоило. Так вот, лучше бы этой самой истории запомнить хорошенько: никто не вправе был требовать от нас подобного. Никто.
из блога Шона Мейсона
«Да здравствует король»,
19 июня 2039 года.
