Глава 18
Квартира, которую сняли Джослины, была меблированной. Они расположились в ней почти с такой же легкостью, как если бы она была их собственной и они просто возвратились после краткого отсутствия. Филипп, глубоко несчастный и настроенный мыслями только на свою новую, требующую особого внимания работу, все еще находил невероятным, что три с половиной года во французской деревне развили в Анне организаторский талант, которого он определенно в ней не предполагал. Девушка, которая просто бросала свою шляпку, свое пальто, свой шарф там, где находила для себя удобным, превратилась в женщину, которая при минимальной помощи слуг содержала их квартиру в сияющей чистоте. Девушка, которая могла, вероятно, вскипятить чайник и, может быть, сварить яйцо или картофель, превратилась в женщину, которая готовила восхитительные обеды из продуктов военного времени. Когда он предложил привезти в город миссис Ремидж, она не пожелала об этом и слышать:
– Она будет здесь ужасно несчастна. Да в этом и нет нужды – я умею готовить.
– С каких пор? – спросил Филипп и получил в ответ ясный, твердый взгляд серых глаз.
– С тех пор как я пожила во Франции, милый. Прекрасное место для того, чтобы многому научиться, ты не находишь?
Эта маленькая сцена оставила после себя такой привкус, который сам по себе почти не ощущается, но остается в виде послевкусия. В целом дела шли легче, чем в Джослин-Холте. Им не приходилось сидеть вместе в ужасной пародии на solitue a1 deux. У Филиппа всегда находилась работа, которую надо было закончить дома. Он мог привести с собой какого-нибудь приятеля. Анна встречалась со своими подругами. Она много звонила по телефону, приглашая одних на ленч, других – на чай, связывая нити, которые были оборваны почти четыре года назад. Ее активность стала большим облегчением для Филиппа. Чем полнее была жизнь Анны, тем менее напряженными становились их взаимоотношения. Меньше всего он желал бы, чтобы ее мысли и интересы сосредоточивались на его работе. Эта работа была строго секретной и не давала общего поля для ведения разговоров, но в любом случае он держал свои личные дела за запертой дверью.
К несчастью, Анна этого не чувствовала. Как видно, ее воспитывали на простой аксиоме: «Всегда говори с мужчинами об их работе – они это любят». Судя по тому, что он когда-либо слышал о ее матери, та была как раз из тех женщин, что проповедуют подобные вещи. Наконец он был вынужден резко сказать:
– Я не могу говорить о моей работе. И в любом случае это смертельно тебе бы наскучило.
Она посмотрела на него с оттенком укоризны.
– Не наскучило бы, правда. Но… ты имеешь в виду… она… секретная?
Он нахмурился и сдержанно произнес:
– Большая часть штабной работы конфиденциальна. В любом случае я занимаюсь ею весь день и мне бы не хотелось говорить о ней.
– Я думала, мужчины любят говорить о своей работе.
Он перевернул страницу «Таймс» и ничего не ответил.
Это был их первый вечер в квартире. Это был также тот вечер, в который Нелли Коллинз не вернулась домой.
Утром миссис Смитерс позвонила в полицию.
– Моя квартирная хозяйка, мисс Коллинз… она не вернулась домой. Я, право, не знаю, что и думать.
В полицейском участке сержант Браун стал ее расспрашивать.
– Как долго она отсутствует?
– Она ушла вчера после полудня! – сердитым голосом сказала миссис Смитерс. – Весьма бесцеремонно… вот так оставить меня одну в доме! И ее магазин не открыт. Конечно, не мое дело его открывать и не мое дело забирать ее молоко, только в военное время трудно ожидать, чтобы я позволила ему пропасть даром.
– Нет, конечно, – ответил сержант Браун, а затем спросил: – Когда миссис Коллинз ушла?
– Вчера после полудня. Ушла в своем лучшем костюме и сказала, что собирается встретиться со знакомой. Ничего не говорилось насчет того, что она не вернется или заночует в городе, чтобы я не волновалась, – ничего похожего! А сейчас уже десять часов и никаких сведений, где она и вернется ли, и я считаю, что это просто непорядочно по отношению ко мне!
Миссис Смитерс говорила так раздраженно, что сержант Браун предположил:
– Возможно, с ней произошел несчастный случай.
– Тогда почему она так прямо не скажет? – возмущенно вопросила миссис Смитерс.
К тому времени как повесить трубку, сержант Браун почувствовал некоторую жалость к миссис Коллинз. Это должен быть действительно несчастный случай. Чтобы миссис Смитерс утихомирилась, он принялся обзванивать лондонские больницы. Когда оказалось, что ни в одной из них ничего не знают о пожилой леди в ярко-синем костюме и черной шляпке, украшенной букетиком голубых цветов, он позвонил в Скотленд-Ярд.
