Глава двадцать пятая. Открытия

Спарго смотрел на свою размякшую собеседницу, как охотничий пес, почуявший запах добычи. С самого начала он сильно сомневался, что услышит хоть что-нибудь полезное для расследования дела. Ему казалось, будто эта старая алкоголичка просто старается его надуть, вытянув из него побольше денег на выпивку. Но как только прозвучали факты, Спарго мгновенно забыл про все ее порочные наклонности, злобные ухмылки и помятое лицо. Теперь для него существовал только источник информации.

– Вы утверждаете, что сын Мэйтленда жив? – спросил журналист.

– Да, – кивнула Матушка Гатч.

– И вы знаете, где он сейчас?

Женщина покачала головой.

– Я этого не говорила, молодой человек, – возразила она. – Я знаю, что́ она с ним сделала.

– И что же?

Матушка Гатч с достоинством выпрямила спину и бросила на него холодный взгляд.

– Это и есть мой секрет, молодой человек, – ответила она. – И я не собираюсь продавать его за два полсоверена и за две или три рюмки джина. Если Мэйтленд действительно оставил столько денег, как вы утверждали, мой секрет стоит намного больше.

Спарго вспомнил про свой блеф, к которому прибег в разговоре с мисс Бэйлис. Вот к чему это привело!

– Только я могу рассказать вам о судьбе его сына, – продолжила Матушка Гатч, – и хочу, чтобы мне заплатили за это соответствующую цену. Честная сделка, молодой человек, только и всего.

Спарго минуту молча раздумывал над ситуацией. Может ли эта пьяная и непотребная старуха действительно владеть важной информацией, которая поможет раскрыть загадочное убийство в Миддл-Темпл? Если да, то «Наблюдатель» получит от этого большие дивиденды. Редакция газеты всегда славилась своей безудержной щедростью по отношению к тем, кто помогал ей добывать нужный материал: в таких случаях она тратила деньги, не считая.

– Сколько вы хотите за ваш секрет? – спросил журналист напрямик.

Матушка Гатч принялась разглаживать складки на платье. Спарго удивлялся, видя, как она на глазах превращается в спокойную и рассудительную женщину. Когда он увидел ее в первый раз, ее нервы были натянуты до предела, а теперь, приняв нужную дозу алкоголя, она вернулась в свое естественное состояние. Спарго с любопытством и даже восхищением следил за этим необыкновенным преображением – до сих пор ему не приходилось видеть ничего подобного – и в то же время почти со страхом ожидал, что она ответит.

Наконец Матушка Гатч произнесла:

– Принимая во внимание все обстоятельства и трезво оценивая свои возможности, я предпочитаю регулярное пособие. Надежная сумма с еженедельной выплатой – не один раз в год или в квартал, а постоянно и точно в срок, каждую субботу. Или понедельник, если вам так удобнее, но – каждую неделю. У меня есть хорошие знакомые, которые получают такие пособия и весьма этим довольны.

Спарго решил, что, скорее всего, Матушка Гатч спустит свое еженедельное пособие за один вечер, не важно, в какой день оно будет выплачено, но не стал говорить об этом вслух и вернулся к главной теме разговора.

– Вы так и не сказали сколько, – напомнил он.

– Три фунта в неделю, – ответила Матушка Гатч. – И это еще очень дешево!

Спарго задумался. Есть шанс – только шанс! – что ее информация действительно окажется важной. К тому же эта несчастная старуха наверняка упьется до смерти в ближайшие пару лет. В любом случае несколько сотен фунтов для «Наблюдателя» – пустяк. Он взглянул на часы. В это время главный редактор и владелец газеты должны находиться в офисе. Спарго вскочил, сразу приняв решение.

– Пойдемте, я познакомлю вас со своим боссом, – предложил он. – Мы возьмем такси.

– С большим удовольствием, молодой человек, – произнесла Матушка Гатч, – но только после того, как вы отдадите мне вторую монету. Что касается вашего босса, то, при всем уважении к вам, я предпочитаю говорить с хозяевами, а не с теми, кто им служит.

Спарго вручил ей полсоверена и заказал такси. Однако ему пришлось подождать, пока она выпьет третью рюмку и в придачу купит бутылочку того же джина, которую решила прихватить с собой. Наконец ему удалось усадить Матушку Гатч в такси и благополучно доставить до редакции «Наблюдателя», где швейцары и посыльные вытаращили на нее глаза. Потом он отвел ее в свой кабинет, запер на ключ и отправился в вышестоящие инстанции.

Что именно Спарго говорил главному редактору и владельцу «Наблюдателя», осталось неизвестным. Вероятно, ему помогло то обстоятельство, что оба его босса хорошо знали дело об убийстве в Миддл-Темпл и сразу оценили выгоды, которые давала обещанная журналистом информация. После беседы все трое немедленно отправились в кабинет Спарго, чтобы пообщаться там с дамой.

В кабинете крепло пахло джином, но сама Матушка Гатч казалась трезвой как стеклышко. Она настояла на том, чтобы ее должным образом представили владельцу и редактору, и даже завязала с ними светскую беседу. Редактор начал тянуть время, стараясь прощупать почву и выяснить, на что можно рассчитывать, но владелец издания, обменявшись с гостьей буквально парой слов, попросил своих спутников на минутку выйти из кабинета.

– Мы соглашаемся на все ее условия и слушаем, что она скажет, – объявил он. – Возможно, это будет настоящий прорыв в деле. По-моему, старуха что-то знает. К тому же, как сказал Спарго, вряд ли она протянет долго. Идемте.

Они вернулись в пропахший джином кабинет и подписали формальный документ, согласно которому владелец «Наблюдателя» обязался выплачивать миссис Сабрине Гатч по три фунта в неделю пожизненно (миссис Гатч настояла, чтобы включить в него фразу: «Каждую субботу, регулярно и точно в срок»), после чего предложили ей рассказать свою историю. Миссис Гатч поудобнее устроилась в кресле, и Спарго приготовился записывать ее слова.

– Вряд ли мой рассказ получит приз за самый увлекательный сюжет, – начала она, – но послушать его следует. Очевидно, вы уже знаете, что когда в Маркет-Милкастере разразился скандал с Мэйтлендом, я работала экономкой у мисс Джейн Бэйлис в Брайтоне. У нее был свой доходный дом в Кемп-Тауне и еще один на побережье, а поскольку она хорошо умела вести дела, то скопила приличную сумму денег. Когда ее отец – он держал трактир в Лондоне – оставил ей и ее сестре, миссис Мэйтленд, кое-что из своих сбережений, она и вовсе разбогатела. И всеми этими средствами, до последнего пенни, распоряжался Мэйтленд. Я прекрасно помню тот день, когда разнеслась новость, что Мэйтленд ограбил банк. Прочитав об этом в газете, миссис Бэйлис пришла в ярость и буквально в тот же день умчалась в Маркет-Милкастер. Я провожала ее на вокзал, и перед отъездом она сказала, что все ее сбережения и деньги – и сестры тоже – находились в руках у Мэйтленда и она боится, что все это пропало.

– Миссис Мэйтленд тогда уже умерла, – вставил Спарго, не поднимая головы от записей.

– Прекрасная была женщина, – заметила миссис Гатч. – Короче говоря, мисс Бэйлис уехала, и я ничего не слышала о ней целую неделю, а затем она вернулась и привезла с собой маленького мальчика, сына Мэйтленда. В тот же вечер она рассказала мне, что потеряла все до последнего пенни, и деньги ее сестры, которые должны были достаться мальчику, тоже исчезли, и потом много чего наговорила про Мэйтленда. Но с его сыном она обращалась хорошо, в этом ей не откажешь. Мэйтленда посадили на десять лет, и мы часто беседовали с ней на эту тему. Я ей говорила: «Почему вы так любите этого малыша, заботитесь о нем?» А мисс Бэйлис отвечала: «Почему бы нет?» – «Но он же не ваш. У вас нет на него никаких прав. Как только выйдет из тюрьмы его отец, он сразу заберет его, и вы ничего не сможете сделать». Когда я ей это сказала, у нее был такой вид – словами не передать. Она разразилась руганью и заявила, что он никогда не получит ребенка.

Миссис Гатч сделала паузу, чтобы еще раз приложиться к своей бутылочке, – как она объяснила, «из-за плохого сердца». Действительно, после нового глотка ей заметно полегчало.

– Так вот, джентльмены, – продолжила она, – мысль насчет мальчика и его возращения к отцу, похоже, крепко засела ей в голову. Она постоянно говорила об этом, твердила, что Мэйтленд никогда его не получит. Однажды сказала мне, что хочет поехать в Лондон, повидаться с адвокатами, и действительно поехала, а когда вернулась, вид у нее был довольный. Через пару дней появился джентльмен, похожий на адвоката, и пробыл у нас день-другой, а затем стал приходить чаще и чаще, и тут мисс Бэйлис мне говорит: «Знаешь, кто этот джентльмен, который часто у нас бывает?» – «Нет, – говорю, – наверное, ваш ухажер». – «Мой ухажер! – засмеялась она. – Нет, джентльмен, за которого могла бы выйти моя бедная сестра, если бы мерзавец Мэйтленд не сбил ее с толку». – «Да что вы! – говорю. – Вот кому следовало бы быть отцом ребенка!» – «Он и будет его отцом. Даст ему самое лучшее воспитание и сделает настоящим джентльменом – ради его матери». А я ей: «Господи, помилуй! А что скажет Мэйтленд, когда вернется?» – «Мэйтленд его не заберет, – ответила она, – поскольку мальчик к тому времени уедет. И слава богу, потому что малыш никогда не будет знать имени своего отца и помнить о его позоре!» Ребенка скоро увезли, но Мэйтленд появился раньше, чем она уехала из Брайтона, поэтому ей пришлось солгать, будто мальчик умер. Мэйтленд был так этим убит, что я думала, он сам помрет! Но какое мое дело? Вот что я хотела вам рассказать, джентльмены, и надеюсь, что вы оценили мою историю по достоинству.

– Прекрасно, – произнес владелец газеты. – Продолжайте.

Но тут вмешался Спарго:

– А вы, случайно, не слышали, как звали джентльмена, который забрал мальчика?

– Конечно, – ответила миссис Гатч. – Его звали Элфик.