Глава 19
Главный констебль в роли доктора Ватсона

– Готов приступить к исполнению своих обязанностей, если вам требуется помощь, мистер Аллейн, – заявил Фокс.

– Вы совершенно невозможный человек, старина, – нарочито сердито сказал Аллейн. – Немедленно отправляйтесь в постель.

– Со всем уважением, сэр, но мне бы этого не хотелось. Я отлично выспался и чувствую себя совсем неплохо. Так что, если вы позволите…

– Братец Фокс, – мягко проговорил Аллейн, – неужели мы с вами будем спорить?

– Надеюсь, что нет, сэр, – спокойно ответил Фокс. – Вот уже шесть лет я хочу сказать вам хоть слово поперек, но вы ни разу не дали мне для этого повода. Полагаю, из-за вашего развитого чувства такта и прекрасного воспитания.

– Фокс, чтоб вас черти взяли! Говорю же – отправляйтесь в постель.

– Если для вас этот вопрос не слишком принципиален, то я предпочел бы…

– Мистер Фокс! – произнес громким голосом Аллейн, но неожиданно замолчал. Харпер смущенно кашлянул и направился к двери. Аллейн же вполголоса выругался, схватил Фокса за руку и втолкнул в кресло, стоявшее перед камином. Затем, присев на корточки перед каминной решеткой, начал растапливать камин.

– Буду весьма вам обязан, Ник, – сказал он через плечо, – если вы привезете полковника Брэммингтона сюда. Объясните ему, что серьезные обстоятельства требуют моего пребывания в «Плюмаже». Хорошо?

– Я вполне способен доехать до Иллингтона… – начал было Фокс.

– Молчите, невозможный вы человек, – перебил его Аллейн.

Харпер согласно кивнул и вышел.

– Вы позволяете себе самовольничать, – заметил Аллейн, продолжая разговор с подчиненным. – А что говорится об этом в Своде правил британской полиции, помните? Там, между прочим, сказано, что самоволие – одна из форм нарушения дисциплины и считается «недопустимым». – Он бросил взгляд на разгорающееся пламя и повторил: – Считается «недопустимым».

Фокс затрясся от беззвучного смеха.

– Сейчас я иду в бар, – сообщил старший инспектор, – вы же будете сидеть здесь, и если только попробуете вылезти из кресла, то я верну вас на место, применив силу. Смотрите упомянутый Свод правил, пункт 13.

– Если так, я вызову в качестве свидетеля суперинтенданта, сэр. Смотрите Свод правил, пункт 17, – ответил Фокс и, прекращая этот иронический обмен репликами, расплылся в доброй улыбке.

Когда Аллейн вернулся в частный бар, там по-прежнему стоял на часах констебль Оутс. Мисс Дарра сидела на диванчике и вязала, Пэриш смотрел в окно сквозь декоративные прорези в закрытых ставнях, а Кьюбитт чиркал карандашом в блокноте для набросков, который постоянно таскал с собой в кармане. Абель Помрой расположился на стуле за одним из столиков, Уилл стоял в углу, все больше наливаясь злобой, мистер Нарк же обозревал помещение и его невольных затворников со свойственным ему выражением скептика, познавшего худшие стороны жизни.

Аллейн заговорил:

– Можете снова открыть бар, мистер Помрой, если у вас есть такое желание. Прошу всех присутствующих извинить меня за то, что злоупотребил вашим терпением. Но я не мог отпустить вас раньше, так как мы проводили обыск жилых помещений. Завтра вам предложат подписать показания, которые вы дали мистеру Харперу. Ну а пока вы можете подняться в свои комнаты. Покидать «Плюмаж» без специального разрешения запрещается. Что же касается мистера Нарка, то он имеет полное право вернуться домой.

Со стороны лестницы донеслись тяжелые шаги, и все как по команде повернулись на звук. Харпер и второй констебль конвоировали к выходу скованного наручниками Леджа, за уходом которого теперь напряженно следили шесть пар глаз.

Неожиданно мисс Дарра подала голос:

– Приободритесь, старина! Все это лишь досадные мелочи. Обещаю внести за вас залог.

Уилл сделал шаг в сторону Леджа.

– Я хочу поговорить с ним.

– Говорите, – разрешил Аллейн.

– Мне очень жаль, что все так обернулось, дружище, – произнес Уилл. – Но какое бы обвинение ни выдвинули против тебя эти так называемые органы правопорядка, ты должен знать, что партии на это наплевать. Так что все мы помыслами и душой по-прежнему будем с тобой. Эх, зря я не разбил нос другому полицейскому и не отправился за решетку в твоей компании.

– Полицейские так круто за меня взялись, что, боюсь, мне скоро оттуда не выбраться.

– Знаю. И желаю тебе терпения и удачи.

– Хватит болтать! – сказал Харпер. – Давайте двигайтесь. Оутс, вы едете?

Оутс кивнул и вышел из комнаты, и Аллейн закрыл за ним дверь.

– Лично я, – заявил Пэриш, – называю это шагом в правильном направлении, мистер Аллейн.

– Прикуси язык, Себ, хорошо? – бросил Кьюбитт.

– Вы на что это намекаете, мистер Пэриш? – осведомился Уилл. – Полагаю, вам нужно следить за своими словами.

– А ничего другого и не скажешь, – произнес Абель.

– Эх, отец… Если бы у меня был твой язык… – начал было Уилл.

– То вы, полагаю, вырвали бы его из своих уст, – закончил за него фразу Аллейн и добавил: – Желаю вам доброй ночи, джентльмены!

Гости один за другим начали покидать помещение. Но один только Пэриш сопроводил свой уход словами. Должно быть, сказалась актерская привычка эффектно обставлять финальную сцену.

– Надеюсь, – произнес он, – меня не привлекут к ответственности за ложное обвинение и диффамацию, если я назову отъезд этого субъекта в Иллингтон началом конца?

– Можете быть спокойны, мистер Пэриш, – вежливо ответил Аллейн. – К ответственности за диффамацию вас не привлекут.

Пэриш весело засмеялся и двинулся вверх по лестнице вслед за другими гостями.

Одна только мисс Дарра никуда, похоже, уходить не собиралась. Сложив свое вязанье в сумочку для рукоделия, она сняла очки и пристально посмотрела на Аллейна.

– Думаю, вы были вынуждены отправить того беднягу в кутузку, – сказала она. – Уж больно глупо он себя повел. Но вы же знаете, что он представляет собой просто клубок обнаженных нервов, не так ли? Сейчас ему врач нужен, а не полиция.

– Вы имеете в виду мистера Монтегю Трингла? – лениво растягивая слова, осведомился Аллейн.

– Ага! Стало быть, этот псевдосекрет выплыл-таки на поверхность? – не моргнула глазом мисс Дарра. – Странно, что этого не случилось раньше. Впрочем, я в любом случае свою часть договора выполнила.

– Был бы не прочь узнать, в чем этот договор заключался, – заметил Аллейн.

– Неужели не догадываетесь?

– Да вот задаюсь вопросом, не явился ли он следствием обещания семейства лорда Брауни присматривать за мистером Тринглом.

– Какой вы умный! – воскликнула мисс Дарра. – Обязательно будете носить треуголку с плюмажем, если, конечно, главный комиссар полиции носит подобный головной убор. Вы правильно рассудили, ибо все именно так и было. Мой несчастный кузен Брауни всегда чувствовал себя ответственным за провал махинации. Слишком неосмотрительно он себя вел и постоянно зарывался, а такого в финансовых операциях допускать нельзя. Ничего не поделаешь, он был совершенно не приспособлен к бизнесу, и ему даже в голову не могло прийти, что в деле, в которое он влез, не все чисто. Впрочем, ему бы и это сошло с рук, если бы он не давал воли языку. А так все раскрылось, и в результате он оказался на скамье подсудимых. По счастью, жюри пришло к выводу, что он всего лишь марионетка в чужих руках, по причине чего ему удалось отделаться самым мягким приговором из всех возможных. Тем более стал распространяться слух, что факты подтасованы и имела место судебная ошибка. Трингл же с самого начала говорил именно так. А он имел на моего кузена сильнейшее влияние, буквально околдовал его, хотя сейчас, посмотрев на Трингла, этого не скажешь. Вы же сами видели, каким он стал, не правда ли? Но в свое время это был очень даже симпатичный парень с черными как вороново крыло волосами и великолепными зубами. Сейчас, разумеется, его трудно узнать, особенно если принять во внимание, что волосы у него поседели, а вместо натуральных зубов, выбитых в тюрьме, ему вставили фарфоровые китайские. Но как бы там ни было, мой кузен перед смертью взял со своих домочадцев слово, что они будут приглядывать за Тринглом, когда тот выйдет из тюрьмы. И Трингл стал своего рода грузом на совести семейства Брауни, и я не берусь утверждать, что он об этом не знал или не пытался это использовать. Короче говоря, мы с ним находились в контакте, и он написал нам отсюда письмо, где сообщил, что сменил имя и фамилию и что ему нужны деньги. Нельзя сказать, что наше семейство обладает слишком толстой чековой книжкой, тем не менее на семейном совете было решено откомандировать меня в Оттеркомби, чтобы я имела возможность лично оценить его нынешнее моральное состояние и, так сказать, материальное положение. Тем более я и сама собиралась на этюды к морю. Не стану рассказывать о том, какие темы мы с ним обсуждали, поскольку это не имеет никакого отношения к данному делу. Скажу только, что нынешнее состояние Трингла мне не понравилось, и я искренне хотела, чтобы вы оставили его в покое, но, как сейчас понимаю, это невозможно. Подумать только – этот бедолага набросился с кулаками на двух полицейских при исполнении! Однако прошу вас иметь в виду, что в случае, если потребуется залог, я готова внести его.

– Благодарю за очень интересный рассказ, – сказал Аллейн. – Несомненно, он поможет расследованию. Но хотелось бы узнать у вас еще одну вещь: скажите, вы делали наброски мыса Кумби-хед, расположившись среди скал со стороны тоннеля?

Мисс Дарра задумчиво на него посмотрела.

– Делала.

– По утрам?

– Да, обычно я занимаюсь своими художествами с восходом солнца.

– Были ли вы в указанном месте после того, как мистер Уочмен приехал в Оттеркомби?

Мисс Дарра глянула на него в упор.

– Да, была, – подтвердила она.

– Мы с мистером Фоксом видели, где вы устанавливали свой мольберт. Скажите, находясь в том месте, вы слышали разговор между мисс Мур и мистером Уочменом?

Мисс Дарра сложила свои пухлые ладошки и одарила инспектора мрачным взглядом.

– Ответьте, пожалуйста. Это важно, – произнес Аллейн.

– Слышала. Не могла не слышать, даже если бы и хотела. Но к тому времени, когда мне пришло в голову встать и продемонстрировать свой силуэт на фоне неба, разговор зашел так далеко, что я не отважилась.

Вайолет быстро посмотрела на него исподлобья и торопливо добавила:

– Только очень вас прошу, не вздумайте представлять себе какие-нибудь неприличности.

– Уж и не знаю, что я должен представлять. Вы намекаете, что между ними имела место любовная близость?

– Ну уж нет… Скорее обратное.

– Ссора, что ли?

– Пожалуй, это слово ближе к истине.

– Вы именно эту сцену имели в виду, когда посоветовали мне заниматься изысканиями ближе к дому?

– Точно так. Но не думайте, пожалуйста, что я намекаю на виновность девушки. Совсем нет. Просто мне пришло в голову, что их разговор, кроме меня, мог подслушать и кто-нибудь другой. Вот, собственно, и все, что я хотела сказать.

Мисс Дарра стиснула в руках свою сумку для рукоделия и поднялась с места.

– Что касается обыска, – добавила она, – то суперинтендант избавил меня от этой процедуры. Сказал, что перекладывает это на ваши плечи.

– Знаю, – проговорил Аллейн. – Если так, то вы, надеюсь, не станете возражать, если миссис Ивс поднимется вместе с вами в ваш номер?

– Ни в малейшей степени.

– В таком случае я приглашу ее, – сказал инспектор.

В ожидании Харпера и главного констебля Аллейн внес в свой рапорт полученные им новейшие сведения и обсудил их с Фоксом, который, вежливо игнорируя распоряжение шефа отправляться спать, продолжал сидеть в глубоком кресле перед камином.

– У меня сейчас внутри не то что яда – вообще ничего нет, – заявил Фокс, словно пытаясь оправдать свое самовольство. – Наш доктор, если можно так выразиться, провел у меня в кишках генеральную уборку, использовав вместо пылесоса клистир. И мне сразу стало лучше.

Аллейн хмыкнул.

– Вот только клистир мне не понравился, – добавил Фокс.

– Возможно, вам, дорогой друг, придется пережить еще не одну такую генеральную уборку, – предположил Аллейн. – Это уж как доктор решит.

– Вы так думаете, мистер Аллейн? Тогда мне лучше не попадаться ему на глаза. Но что я слышу? Уж не шум ли автомобильного мотора? Похоже, кто-то едет к нам со стороны тоннеля, вы не находите?

– Скорее всего, главный констебль. Надо будет попросить его выписать ордер на арест. На этот раз, братец Фокс, мы должны продемонстрировать максимальную оперативность и решительность.

– Ну вот. А вы, помнится, расписывали мне в поезде прелести спокойной деревенской жизни.

– Увы, покой нам только снится.

– Ничего. В любом случае нам еще придется посещать деревни. По тому или иному делу. Тогда, возможно, и насладимся мирными видами английской провинции.

– Возможно… Но машина, кажется, остановилась. Прямо у двери «Плюмажа».

Автомобиль действительно заехал во двор отеля и притормозил. Потом хлопнула дверца, и с улицы послышался голос полковника Брэммингтона, который через минуту или две влетел в гостиную в сопровождении суперинтенданта Харпера и констебля Оутса. На полковнике были надеты смокинг и крахмальная рубашка без галстука. Верхняя запонка у него на вороте отсутствовала, давая возможность созерцать изрядный кусок розовой полковничьей груди. Определенно полковник задержался внизу, чтобы смочить водой и расчесать растрепавшиеся во время поездки волосы. При этом, правда, он не удосужился завязать шнурки, и они двумя черными змейками тянулись за ботинками, а черные носки висели мешочками. Последнее свидетельствовало о том, что полковник, помимо галстука и запонки на воротнике, избавился также и от поддерживающих зажимов для носков. В руке полковник держал зеленую тирольскую шапочку, какими часто покрывают голову при езде на велосипеде.

– Прошу простить меня, сэр, что я позволил себе… – начал было извиняться Аллейн, но полковник отмел его извинения небрежным жестом.

– Бросьте, Аллейн. Произошел инцидент, которого никто не мог предвидеть. Мне же, как вы понимаете, пришлось по этой причине съесть двойную порцию мяса и выпить чуть больше вина, нежели я намеревался. Вообще-то врачи не рекомендуют мне злоупотреблять крепкими винами и жирным мясом, но я воспользовался вашим отсутствием и позволил себе насладиться пищей, благо повар наготовил на четверых. Все-таки жаль, что вы не приехали ко мне, ибо обед удался на славу. Но я не стану расписывать его достоинства, дабы не вызвать у вас повышенного слюноотделения.

– Уверен, сэр, что это был лучший обед в Иллингтоне и его окрестностях за последние несколько лет, – заметил Аллейн. – Но обстоятельства подчас вносят в наши планы существенные коррективы. Бедняга Фокс…

– Ни слова больше! – вскричал полковник, перебивая инспектора. – Я уже слышал о том, что его пытались отравить. И, возможно, не только его. Харпер мне все рассказал. Остается только задаваться вопросом, когда вы, Аллейн, начнете производить аресты. Что же касается Фокса, то нам, быть может, следует отправить его в постель? Пусть отлежится и как следует выспится. Впрочем, он, похоже, не так уж плохо себя чувствует. Что вы пили, Фокс? Шерри «Амонтильядо»? Мне так и сказали… Подумать только, негодяй бросил яд в такой великолепный напиток! Это настоящее святотатство – вот что я вам скажу!

С этими словами полковник Брэммингтон плюхнулся в кресло и потребовал сигарету. Получив ее, он принялся рыться в карманах в поисках зажигалки, заодно выложив на стол какие-то смятые бумаги, в которых Аллейн не без труда узнал перепечатанные через копирку странички из своего доклада.

– Между прочим, прочитал ваш рапорт, – сообщил полковник, заметив удивление в глазах Аллейна. – И пока вы столь щедро расходовали свои силы, оживляя коллегу Фокса, изучил сделанные вами выводы. Отличная работа. И весьма компактная, так как вы пишете коротко и ясно, не злоупотребляя принятыми в полиции канцелярскими оборотами. Кроме того, вы, насколько я понял, настоящий гений дедукции, так что мне остается одно: сделаться на время вашим доктором Ватсоном. Иными словами, вы будете излагать свои умозаключения, я же – говорить глупости, удивляться и задавать вопросы. Договорились? Кстати, в этом баре есть хоть какой-нибудь алкогольный напиток, не отравленный цианидом? Или, чтобы найти его, нужно спуститься в погреб?

Аллейн проскользнул в частный бар, прошел к барной стойке, достал из ящика три бутылки крепкого эля «Требл Экстра», откупорил их и отнес вместе с кружками в гостиную.

– Нам нужен дегустатор, чтобы провести проверку на яд, – заметил полковник Брэммингтон. – Такие были при дворе Борджиа, помните? Как жаль, что этот болван Нарк уже ушел.

– Иногда, – произнес Аллейн, – мне становится жаль, что упомянутый мистер Нарк сам не стал жертвой отравления. Впрочем, у нас, полагаю, нет причин опасаться яда: пиво я только что откупорил, а кружки вымыл собственными руками.

С этими словами он вытер бутылки полотенцем и разлил пиво по кружкам.

– Что-то мне боязно, – сказал полковник, наблюдая за манипуляциями старшего инспектора. – Может, ну его к черту – этот «Требл Экстра»?

– Ни о чем не беспокойтесь, – успокоил его Аллейн, сделав большой глоток из своей кружки. – Пиво отличное.

– Поскольку судорог у вас нет, глаза не стекленеют, а выражение лица удовлетворенное, то напиток, похоже, и впрямь ничего себе, – произнес Брэммингтон, в свою очередь делая глоток. – Что ж, пиво действительно неплохое. Тут вы совершенно правы. Однако мы отвлеклись от темы. Из рассказа Харпера я понял, что вы уже пришли к какому-то решению. Я же, изучив материалы дела и ваш рапорт, тоже пришел к кое-каким выводам. Так что давайте немного изменим план этого импровизированного совещания. Сначала я изложу собственные мысли относительно этого дела, а вы выскажете свое мнение и внесете необходимые коррективы в мою теорию. Ну а ваше выступление, Аллейн, мы оставим, что называется, на десерт. Надеюсь, вы не против?

– Буду рад познакомиться с плодами ваших размышлений, сэр, – согласился Аллейн, сожалея о том, что у него нет возможности прямо сейчас завалиться спать.

– Отлично, – заключил полковник, раскладывая на столе и расправляя ребром ладони перепечатанные под копирку мятые странички рапорта старшего инспектора. На некоторых из них Аллейн заметил карандашные пометки, сделанные рукой главного констебля поверх отпечатанного текста. – Буду преподносить вам свои выводы в том порядке, в каком они приходили мне в голову, – как раз в духе доктора Ватсона, роль которого, если вы еще не забыли, я взял на себя. Позволю себе напомнить, что все ватсоны на свете апеллируют прежде всего к рациональному началу и безыскусной логике простого обывателя. Так что попрошу сильно меня не ругать и слишком громко не смеяться. Итак, я начинаю. Все готовы?

– Так точно, сэр, – ответил Аллейн.

– Когда это дело впервые попалось мне на глаза, – сказал полковник Брэммингтон, – оно показалось мне сравнительно простым, несмотря на запутанные обстоятельства и вызывавшее большие сомнения орудие преступления. Иными словами, я сразу отказался от мысли о несчастном случае и пришел к выводу, что в Оттеркомби имело место умышленное убийство. Причем весьма оригинальное убийство, если можно так выразиться.

Полковник сделал паузу и посмотрел на Харпера, у которого от удивления округлились глаза.

– В конце концов, – продолжил полковник, – я не имел чести знать жертву лично. А убийства я вообще очень люблю, поскольку считаю, что они будоражат людей и вносят свежую струю в унылое застойное существование наших провинциальных полицейских участков. И не надо так на меня смотреть, суперинтендант Харпер! Если эта часть моей речи шокировала вас, можете рассматривать ее как своего рода ораторский прием или фигуру речи, призванные возбудить интерес у слушателей. Итак, повторюсь: я люблю убийства, а убийство в Оттеркомби вызвало у меня истинное восхищение. Потому что Ледж представлялся мне хитрым и коварным злодеем, который подготовил преступление с присущими ему хладнокровием, умом и выдумкой, использовав к своему преимуществу всю доставшуюся ему по воле случая информацию. К примеру, ему удалось подслушать рассказ о повышенной чувствительности Уочмена к цианиду. Кроме того, он видел, как Помрой поставил флакон с «прусской кислотой» в угловой шкафчик частного бара. Ну а если принять во внимание тот факт, что аналогичная кислота была обнаружена на стрелке «дартс», убившей Уочмена, то, спрашивается, какие еще доказательства его вины нам нужны? Правда, мотив убийства какое-то время оставался неясным, но когда я узнал, что Ледж, по мнению Аллейна, отбывал срок в заключении, то появился и искомый мотив. Ибо Ледж в этой местности достиг положения политического лидера и уважаемого делового человека, который пользовался авторитетом и которому местные жители доверяли свои деньги. Адвокат Уочмен, видевший этого типа в суде, в характерной для него иронической манере дал понять, что узнал его. А Ледж испугался разоблачения, краха всех своих жизненных планов и убил Уочмена. Вот так все просто – именно так я думал об этом деле, джентльмены. Вплоть до сегодняшнего дня.

Сказав это, полковник Брэммингтон сделал изрядный глоток из большой кружки с пивом, после чего откинулся на спинку стула, жалобно заскрипевшего под его мощным телом.

– Но сегодня днем, – продолжил он, – я испытал немалое удивление, когда узнал, что Аллейн не собирается арестовывать Леджа, после чего снова достал все материалы этого дела, просмотрел их от начала до конца и изменил свое мнение. Возможно, потому, что впервые очень внимательно, строчка за строчкой, прочитал показания свидетелей. Последние же в один голос утверждали, что Ледж не имел ни малейшей возможность намазать стрелку ядом. Кроме того, меня поразил ваш, Аллейн, рассказ о его руках. Особенно в той его части, где вы писали, какие они у него неуклюжие, грубые и мозолистые. Действительно, такие руки определенно не могли принадлежать фокуснику, шулеру или какому-нибудь другому ловкому манипулятору, чья профессия требует повышенной чувствительности и гибкости пальцев. Тем не менее яд был обнаружен на стрелке «дартс». Закономерен вопрос: кто, если не Ледж, намазал ее цианидом? Особенно если учесть, что цианид летуч и его должны были нанести на стрелку незадолго до того, как Оутс положил ее в бутылочку из-под содовой с притертой крышкой. И тогда я снова задался вопросом, не был ли этот инцидент несчастным случаем и не повинен ли в нем Абель Помрой, у которого яд каким-то образом остался на одежде или на стойке бара, где он распечатывал коробочку со стрелками. Сейчас я понимаю, что это было наивное предположение. Особенно в свете всплывшего на поверхность факта, что в фарфоровой плошке, стоявшей в крысиной норе, обнаружилась не отрава, а самая обыкновенная вода. Из этого можно сделать вывод, что цианид изъяли оттуда сразу или в очень скором времени после того, как Абель закончил работать в гараже. По большому счету, это мог сделать любой из гостей «Плюмажа». Но здесь, однако ж, надо иметь в виду, что новые стрелки держали в руках только четверо фигурантов: Ледж, старый и молодой Помрои и Пэриш. Но один только Ледж метал стрелы в мишень, и сам Уочмен после испытательной серии бросков вытащил их из мишени и передал Леджу. И вот тут, – полковник Брэммингтон напустил на лицо выражение ложной скромности, – мне, как представляется, удалось узнать кое-что новое. Что, как вы думаете?

– Я могу попытаться ответить на ваш вопрос, сэр, – вступил в разговор Аллейн. – Возможно, вы имели в виду, что после того как стрелки во время первой серии бросков воткнулись в мишень, а затем были из нее извлечены, то находившийся на них яд, если, конечно, он на них находился, мог при подобных манипуляциях с легкостью стереться с их заостренной части?

– О господи! – воскликнул главный констебль.

Потом он некоторое время хранил молчание, а когда заговорил снова, в его голосе проступило едва заметное удивление.

– Честно говоря, я имел в виду совсем другое, но то, что сообщили вы, тоже, как ни странно, льет воду на мою мельницу. Между тем я лишь хотел заметить, что, когда Уочмен вытащил стрелки из мишени и передал их Леджу, последний ни за что не смог бы узнать, какая из них отравлена. А это, мой дорогой Аллейн, в свою очередь, навело меня на мысль, что или все стрелки были отравлены, или стрелка, проткнувшая палец Уочмена, была намазана ядом уже после инцидента.

Сказав это, главный констебль пристально посмотрел на Аллейна.

– Совершенно верно, сэр, – подтвердил Аллейн. – Или одно – или другое.

– Значит, вы согласны со мной? Тоже думали об этом?

– Уилл Помрой озвучил вторую альтернативу, – пояснил Аллейн.

– Вот дьявольщина! Но как бы то ни было, я пришел к выводу, что Ледж ни при каких условиях не мог отравить даже одну стрелку, не говоря уже о шести, которые держал в руках всего несколько секунд до того, как начал исполнять свой трюк. И уж тем более Ледж не стал бы мазать ядом стрелку после того, как видел собственными глазами смерть Уочмена. Это бессмысленно – зачем ему подставляться? А вот кто-то другой действительно намазал стрелку ядом. Когда все кончилось. Только для того, чтобы его подставить. Итак, дорогой мой Аллейн, лишь благодаря вашей мудрости и проницательности я вычеркнул Леджа из списка подозреваемых и, прочитав ваш рапорт, переключился на других фигурантов. Стало быть, закономерен вопрос: кто из семи других обитателей и посетителей «Плюмажа», а их осталось семь, если включить в их число мисс Дарру и мисс Мур, – мог с легкостью изъять цианид из крысиной норы и воспользоваться им? Возможно, кто-то из Помроев, поскольку любое их перемещение по дому или участку «Плюмажа» вряд ли вызовет у кого-то подозрение. Я уж не говорю о том, что на фарфоровой плошке из крысиной норы были обнаружены только отпечатки Абеля Помроя. Кроме того, Абель мог нанести яд на стрелку, поскольку именно он распечатал новую пачку «дартс». А кто, спрашивается, принес яд в дом? Опять же Абель Помрой. Честно говоря, позабыв на время о мотиве, я первым делом подумал о старом Абеле. А на второе место… не надо так смотреть на меня, суперинтендант Харпер, даже у главного констебля, как у любого другого человека, могут быть любимчики – я бы поставил Уилла Помроя. Кстати, Аллейн, ваше интервью с невозможным мистером Нарком показалось мне не слишком содержательным. Тем не менее в куче глупостей, которые он вам наговорил, мне удалось обнаружить крайне расплывчатый намек на любовное свидание между мисс Мур и Уочменом во время первого визита адвоката в Оттеркомби. А еще, как мне кажется, Нарк намекнул на то, что Уилл Помрой тоже находился в это время в Яблочной аллее и, стоя у ограды, подслушал разговор этой парочки, в частности уверения сторон в сильной взаимной приязни. А это, если разобраться, уже зачатки мотива. Поскольку в промежутке между двумя летними сезонами Уилл Помрой и сам стал ухлестывать за мисс Мур и, насколько я понял, его чувство день ото дня крепло. И очень может быть, что, когда Уочмен этим летом вернулся, Уилл Помрой воспринял это как попытку продолжения прошлогодней интрижки. Далее. Предположим, что Пэриш и Кьюбитт, встретившие парочку на горной тропе в момент объяснения, намекнули Уиллу об этой встрече. И вот вам уже не зачатки, а самый что ни на есть реальный мотив. Ибо ревность – одна из наиболее серьезных побудительных причин для убийства. Это не говоря уже о том, что Уилл держал стрелки в руках, когда его отец распечатал новую упаковку. Могла у него быть при этом в кармане склянка с цианидом? Прошу заметить, что за Уиллом Помроем никто специально тогда не наблюдал – в отличие от Леджа, на которого в тот момент были устремлены глаза всех присутствующих. Впрочем, ваши выводы относительно тренировочной серии бросков основательно подмывают и эту теорию, Аллейн. Кстати, не могли бы вы принести мне еще одну бутылочку этого чудесного пива? Большое спасибо…

Но в общем и целом меня в качестве главного подозреваемого больше устраивает Помрой-старший. Поскольку все видели, с каким пылом Уилл Помрой защищал Леджа. Ну а если так, то зачем Уиллу его подставлять? Другое дело – Абель Помрой. Он, как все знают, Леджа терпеть не может и, более того, с самого начала объявил его убийцей. Но давайте пока забудем о нем, ибо я собирался уделить равное внимание всем фигурантам. В этой связи я, хотя и не без колебаний, позволю себе повернуться в сторону наших дам. Скажу сразу: о мисс Дарре я мало что знаю, за исключением того, что она, по словам Аллейна, связана с Леджем и демонстрирует по отношению к нему, если так можно выразиться, семейный интерес. А фамильное древо, как известно, может отбрасывать очень густую тень. Ха! Но вот проигнорировать в данной ситуации мисс Мур я, увы, не в состоянии, особенно если принять во внимание намеки Нарка относительно любовных отношений между упомянутой девицей и мистером Уочменом. Насколько я понял, мисс Мур в интервью с вами подобные отношения всячески отрицала, но что, если они действительно имели место и любовь с ее стороны трансформировалась в пресловутую ненависть? О чем, скажите, свидетельствуют отпечатки их следов на горной дороге среди зарослей кустов? О ссоре? Уж не боялась ли она, что бывший возлюбленный попытается открыть глаза на ее счет Уиллу Помрою, с которым, как говорят, она сейчас почти что помолвлена? Интересно также, имелась ли у нее возможность помешать разоблачению? Сторонний наблюдатель наверняка ответит на этот вопрос утвердительно, поскольку кто, как не она, поднесла стаканчик с бренди находившемуся в полубессознательном состоянии Уочмену. А значит, могла и подбросить ему в бренди яд? Но тут я, как в случае с молодым Помроем, вынужден сделать паузу. Поскольку тот, кто отравил Уочмена, одновременно пытался подставить Леджа, а мисс Мур, насколько я знаю, защищала Леджа с не меньшим пылом и убежденностью в своей правоте, нежели Уилл Помрой. Поэтому я исключаю мисс Мур из числа подозреваемых. Пока, по крайней мере. И переключаюсь на мистеров Пэриша и Кьюбитта, у которых, можно сказать, мотив для убийства просто классический, ибо крупная сумма денег представляется мне ничуть не меньшим искушением, нежели то самое яблоко из садов Эдема. Итак, какие у нас против них факты? Да, Кьюбитт стрелки в руках не держал, но если принять за основу вторую альтернативу, вполне мог намазать ядом стрелку после того, как ее отбросил Уочмен. Но если стрелка предназначалась для отвода глаз и не убила Уочмена, то что его убило? Возможно, бренди? Считается, что преступники, совершая злодеяния, склонны к шаблонам и повторениям, и попытка покушения на вас с Фоксом, как кажется, подтверждает эту теорию. Стало быть, субъект, убивший Уочмена, подбросил ему в бренди яд, не так ли? Возможно, тот же человек хотел убрать и вас с Фоксом, добавив цианид в ваши бокалы с шерри? Здесь, однако, я сделаю отступление, ибо отпечатки пальцев, обнаруженные на фарфоровой плошке в крысиной норе, казалось бы, обеляют и Кьюбитта, и Пэриша, поскольку принадлежат Абелю Помрою. Конечно, убийца мог изъять цианид из плошки посредством какого-нибудь приспособления или инструмента, и при таком условии я вынужден сосредоточить все свое внимание на Пэрише.

Полковник Брэммингтон одарил Аллейна вопрошающим взглядом, и тот, не сказав ни слова, выдал ему очередную сигарету.

– На Пэрише, – повторил полковник, закуривая. – Поскольку существует один пункт, который я считаю чрезвычайно важным. А именно: цианид купил не кто иной, как Пэриш. И если верить аптекарю Ноггинсу, все тот же Пэриш попросил его сделать раствор покрепче. И он же привез эту отраву в гостиницу. Старый Помрой сказал, что когда Пэриш передал ему флакон, последний был запечатан и залит воском. Уместен вопрос: можно ли вскрыть флакон, а потом снова залить его воском так, чтобы этого никто не заметил? Но если это возможно, зачем тогда тратить время на плошку, спрятанную в крысиной норе? Но предположим, что воск и печать на флаконе повреждены не были. И Пэриш передал Абелю флакон в целости и сохранности, а потом… отправился за ядом к крысиной норе. Зачем, спрашивается, ему такие сложности? А затем, чтобы отвести от себя подозрения. Ведь он всегда мог сказать: «Если бы я хотел воспользоваться этой дьявольской отравой, то, уж конечно, мне было бы удобнее отлить яд в другую емкость, когда флакон находился у меня в руках». Подумав об этом, я уже было решил, что напал на след, и еще раз прочитал записи, сделанные констеблем Оутсом непосредственно на месте происшествия, когда гости, основательно разогретые бренди, находились под воздействием сильнейших эмоций от смерти Уочмена, которую видели собственными глазами. В результате я выяснил, что на дегустации «Курвуазье» настоял Пэриш в компании с Уочменом. Кроме того, Пэриш одобрительными возгласами и аплодисментами приветствовал идею эксперимента со стрелками. И тогда я задался вопросом: уж не выстраивал ли тогда Пэриш нужную ему ситуацию, зная, что у него в кармане находится пузырек с роковой отравой? Возможно, он надеялся, что опьяневший от бренди Ледж промахнется, и тогда он, Пэриш, сможет осуществить свой план. Разумеется, дорогой Аллейн, что это были чистой воды спекуляции с моей стороны. Но потом я совершенно неожиданно узнал, что когда мисс Мур налила в стаканчик бренди, чтобы подкрепить силы Уочмена, все это время рядом со столиком, на котором стоял этот стаканчик, находился Пэриш – и никто другой. И при подобном раскладе один только Пэриш мог бросить яд в этот стаканчик. Кроме того, Пэриш знал, что если Ледж промахнется и поранит Уочмена, последний, увидев собственную кровь, обязательно почувствует себя плохо. Итак, Пэриш приложил руку к тому, чтобы опасный эксперимент со стрелками состоялся, а также все время находился рядом со столиком, на котором стоял стаканчик Уочмена.

Полковник Брэммингтон хлопнул ладонью по подлокотнику кресла и ткнул волосатым пальцем в Аллейна.

– Более того! – вскричал он. – Пэриш никогда не обвинял Леджа напрямую, как это делал, к примеру, старый Абель Помрой. Но на его виновность намекал. А намеки и шепотки, как говаривал философ Бэкон, – лучший способ навлечь подозрения на человека. И эти подозрения, по мнению Пэриша, должны были получить материальные подтверждения. Итак, моя теория относительно причастности к убийству Пэриша состоит в том, что он извлек цианид из фарфоровой плошки, помещавшейся в крысиной норе, как только Абель закончил работу в гараже и вернулся в «Плюмаж». Ах да! Я совсем забыл об альтернативной теории, согласно которой он мог отлить яд из флакона, а потом снова залить его расплавленным воском. Что же касается яда в крысиной норе, то он мог просто заменить его обычной водой, не повредив отпечатков Помроя, чтобы запутать следствие. Разумеется, эта версия порождает множество вопросов, и я не уверен, что смогу ответить на все, особенно если меня примется интервьюировать Аллейн. Тем не менее, джентльмены, я хочу привлечь ваше внимание к еще одной важной, на мой взгляд, вещи. Пэриш слышал, что Уочмен обладает повышенной чувствительностью к цианиду. Это не говоря уже о том, что он знал об обмороках Уочмена, имевшего обыкновение терять сознание при виде собственной крови. И еще одно. Когда Уочмен начал подтрунивать над Леджем, последний выразил сомнение в его способности вынести испытание, связанное с метанием стрел в незащищенную руку, и Уочмен, не желая демонстрировать свою слабость, почти согласился на этот эксперимент. Пэриш же намотал все это на ус и, когда на следующий вечер все стали угощаться бренди, решил, что появилась возможность осуществить его план, и приступил к его реализации. То есть предложил всем выпить еще немного бренди, а затем устроить состязание на меткость. Когда в результате этого состязания Ледж промахнулся и ранил Уочмена и последнему стало дурно, Пэриш со склянкой яда в кармане находился рядом со столиком, на котором стоял стаканчик Уочмена. Потом мисс Мур налила бренди в этот стаканчик, куда Пэриш уже успел бросить яд. А потом погас свет, и Пэриш, встав на четвереньки и задев при этом головой Кьюбитта, пополз в полной темноте по комнате, нашел отброшенную Уочменом стрелку и намазал ее ядом. После этого, поднявшись на ноги, он раздавил каблуком опустевшую склянку, а самый крупный осколок, отличавшийся оттенком и толщиной от осколков стаканчика, бросил в жерло камина. Далее он говорил и действовал в полном соответствии с моей теорией, согласно которой именно он убил своего кузена. Таким образом, джентльмены, в конкурсе подозреваемых я присуждаю первое место Себастьяну Пэришу.

Сказав это, полковник Брэммингтон обвел взглядом находившихся в комнате детективов. Но несмотря на не слишком естественное выражение скромности, которое он напустил на себя, в его блестящих глазах проступал вызов.

– Итак, – произнес он после минутной паузы. – Я завершил свое повествование. Можете назвать его эссе в стиле доктора Ватсона. Теперь, по идее, мой ментор должен одарить меня снисходительным взглядом и приступить к разгрому моих неуклюжих умозаключений, выпятив нижнюю челюсть и едва заметно скривив в иронической ухмылке рот.

– Ничего подобного не будет, сэр, – возразил Аллейн. – Наоборот, позвольте поздравить вас за созданный вами чрезвычайно подробный обзор фактов и сделанные на их основе весьма глубокие умозаключения.

Полковник Брэммингтон, очень крупный и краснолицый мужчина, покраснел, казалось, еще больше и, если подобное выражение применимо к особе столь высокого ранга, расплылся в самодовольной улыбке.

– Неужели? – медленно произнес он. – Значит, в своих рассуждениях я не допустил слишком грубых ошибок и мои умозаключения во многом сходны с вашими?

– Совершенно верно, – подтвердил Аллейн. – Грубых ошибок вы не допустили, и ваши умозаключения во многом сходны с моими. За исключением нескольких пунктов.

– Ну, – протянул полковник, – я вовсе не претендую на абсолютную непогрешимость. Интересно только, в каких пунктах мы с вами не сошлись. Может быть, назовете их?

– Хорошо, – произнес Аллейн с виноватыми нотками в голосе, бросая смущенный взгляд на суперинтенданта Харпера и коллегу Фокса. – В сущности, определенную важность представляет лишь один пункт. С моей… то есть с нашей точки зрения на это дело, вы неверно идентифицировали преступника.