Глава пятая
Клочок бумаги

Когда Брайс в своем запертом на крепкий замок доме доставал из кармана обрывок бумаги, он пребывал в убеждении, что держит в руках ключ к разгадке тайны утреннего происшествия. Ему достаточно было лишь беглого взгляда после того, как он вытащил его из кошелька погибшего незнакомца, чтобы увериться: в его распоряжении оказался подлинный документ, причем исключительной важности, пусть написали его на жалком с виду листке. И теперь Брайс развернул его, разгладил и внимательно рассмотрел, спрашивая себя, каково истинное значение увиденного.

Запись оказалась краткой. Обрывок являлся фрагментом в четверть листа очень старой и плотной бумаги для заметок, уже пожелтевшей от времени и носившей на себе следы долгого пребывания в сложенном виде в кошельке незнакомца. Складки обозначились очень четко, зато края местами обтрепались и потерлись от продолжительного соприкосновения с кожей. А в самом центре четким почерком кто-то вывел слова, или, вернее, сокращения слов, некоторые были латинскими, а также римские цифры:

Поначалу Брайс принял текст за копию какой-то надписи, но его медицинские познания в латыни уже мгновением позже раскрыли ему суть. Это была не просто надпись, а указание направления. И очень четкое указание – он без труда разобрался в нем. В «Райском уголке» Райчестера рядом (vicinia!) с могилой Ричарда Дженкинса или, возможно, Дженкинсона, считая от головы (caput!), в двадцати трех и пятнадцати – скорее всего дюймах. Никаких сомнений в правильности прочитанного быть не могло. Однако что же находилось позади могилы Ричарда Дженкинса или Дженкинсона на погосте в «Райском уголке» Райчестера? Причем в двадцати трех дюймах от надгробия и на глубине пятнадцати дюймов? Решение данной загадки Брайс решил получить при первом же удобном случае, а пока у него возникли другие вопросы, которые он записал в том порядке, в каком они приходили ему на ум. Получился вот такой список:

1. Кто тот человек, который зарегистрировался в «Митре» под именем Джона Брэйдена?

2. Для чего ему понадобился личный визит к герцогу Саксонстедскому?

3. Был ли он знакомым Рэнсфорда из прошлого, которого Рэнсфорд не желал больше видеть?

4. Встретил ли его Рэнсфорд в соборе?

5. Был ли Рэнсфорд тем, кто столкнул его с лестницы святого Райты?

6. Явилось ли это причиной необычайного возбуждения Рэнсфорда через несколько минут после обнаружения тела?

Времени для поисков ответов на все эти загадочные вопросы у него было достаточно. Как и на раскрытие еще одной тайны, которая могла иметь непосредственную связь с вопросами из списка: кем на самом деле приходился Рэнсфорд двум своим подопечным? Утром, посвящая Рэнсфорда в досужие сплетни светских кругов городка, Брайс намеренно рассказал ему далеко не все. Он знал, что элита из лучших домов вокруг Клоуза была заинтригована положением дел в семье Рэнсфорда. Интерес представлял сам доктор. Хорошо сохранившийся холостяк, активный умный мужчина, даже не достигший средних лет, а выглядевший еще моложе, приехал в Райчестер несколько лет назад и с тех пор ничем не выдал желания изменить свой статус человека неженатого. Никто никогда не слышал, чтобы он упоминал о других членах своего семейства или о родственниках. А затем неожиданно, никого предварительно не уведомив, Рэнсфорд поселил в своем доме Мэри Бьюэри, красивую девушку девятнадцати лет, которая только-только окончила школу, и ее брата Ричарда, шестнадцатилетнего подростка, учившегося прежде в престижной частной школе и после переезда в Райчестер помещенного в самое лучшее в городе заведение. Доктор Рэнсфорд называл себя опекуном двоих юных особ, не вдаваясь в подробности. А общественность Клоуза ждала детальных объяснений. Кто они такие – подопечные Рэнсфорда? Приходился им доктор дядей, кузеном – кем-то же он должен был им приходиться? В любом случае, согласно единодушному мнению старшего поколения дам из элитных кругов Райчестера, мисс Бьюэри была слишком молода и чересчур хороша собой, чтобы не иметь компаньонки или дуэньи. Но до сей поры никто пока не посмел высказать это в лицо доктору Рэнсфорду, предпочитая судачить обо всем у него за спиной.

Брайс с особым вниманием следил за молодыми людьми. Когда они прибыли, он работал у Рэнсфорда почти год. Свободно принятый в их компанию, он очень скоро убедился в том, что, какие бы отношения ни объединяли их с Рэнсфордом, больше они не поддерживали связей ни с кем. По крайней мере, явно. Так, они никогда не получали писем ни от каких родственников, будь то дядюшки, тетушки, двоюродные братья или сестры, бабушки или дедушки. Создавалось впечатление, будто у них не сохранилось никаких воспоминаний о родне: даже об отце с матерью, – их окружала атмосфера полной изоляции. Они много и охотно обсуждали свой сегодняшний день или совсем недавние события: занятия в школе, игры и увлечения, но никогда не упоминали о чем-то из отдаленного прошлого. Однако не все можно было скрыть от ушей Брайса. Он выяснил, например, что на протяжении многих лет Рэнсфорд имел привычку проводить положенный ему двухмесячный отпуск с этими двумя почти детьми. Год за годом (с тех пор, как мальчику исполнилось десять) он брал их с собой в путешествия. По крупицам Брайс собрал информацию об их совместных посещениях Франции, Швейцарии, Ирландии, Шотландии и даже таких совсем уж далеких краев, как север Норвегии. Бросалось в глаза, что юноша и девушка относились к Рэнсфорду с любовью, а тот готов был из кожи вон вылезти, чтобы сделать жизнь подопечных комфортной и счастливой. И Брайс, принадлежавший к людям, убежденным, что никто ни для кого ничего не делает просто так, а личный интерес – главная движущая сила жизни, вновь и вновь задавался вопросом, который будоражил умы пожилых леди Клоуза. Кто эти двое и какова истинная подоплека их близости с почти сказочно добрым ангелом-хранителем, крестным отцом и опекуном в одном лице?

И сейчас, когда он прятал листок бумаги в ящик стола, оборудованный крепким замком, Брайсу больше всего хотелось узнать, были ли события нынешнего утра связаны с тайной, окружавшей подопечных доктора Рэнсфорда? И если да, то тем больше возникало у него причин найти решение загадки. Потому что Брайс намеревался заставить Мэри Бьюэри стать его женой, а для достижения подобной цели все средства хороши, нужно только суметь добыть их. Если бы только он смог получить инструмент давления на Рэнсфорда! Если бы Мэри Бьюэри сама оказалась в его власти! А когда он ее получит, то станет для нее хорошим мужем. В своем понимании, разумеется.

Не зная, чем еще занять себя, Брайс отправился на прогулку и вскоре оказался рядом с клубом – местом отдыха, привлекавшим богатых бездельников, представителей деловых и профессиональных кругов, высокопоставленных священнослужителей и бывших военных, обитавших в старинном городе. Как и следовало ожидать, там он застал несколько групп завсегдатаев, обсуждавших утреннюю трагедию. Брайс присоединился к той из них, в которую входил Сэквилл Бонэм, его предполагаемый соперник, в данный момент пересказывавший приятелям версию событий в изложении своего приемного отца мистера Фоллиота.

– Мой отчим видел того человека, как я сейчас вижу вас, – говорил Сэквилл, считавшийся в светском обществе Райчестера красноречивым и умным молодым человеком. – По его мнению, все случилось, как только тот мужчина поднялся на галерею для хоров. Смотрите! Вот как происходило. Мой отчим заходит отсюда на утреннюю службу – он у меня на сей счет строгих правил, ходит в церковь регулярно. А тут этот незнакомец поднимается по лестнице на галерею прямо у него на глазах. Мистер Фоллиот уверен, что было без пяти десять. Ну и кто теперь скажет, что мой отчим не прав, когда говорит о времени происшествия?

– Он утверждает, что каменщик Варнер видел, как тот человек упал незадолго до десяти часов. Вот кто настоящий свидетель.

Один из членов группы кивком приветствовал Брайса.

– Думаю, – сказал он, – Брайс тоже знает о времени трагедии побольше остальных. Ты же первым оказался на месте падения того мужчины?

– Да, но только после Варнера, – ответил Брайс. – А что касается времени, то я определю его для вас точнее. Органист взял первый аккорд своего соло.

– А это означает, что тело обнаружили ровно в десять часов с точностью до секунды! – торжествующе подхватил Сэквилл. – Но упал он на пару минут раньше, что подтверждает слова мистера Фоллиота. А теперь сделаем вывод. Получается, что убийца столкнул мужчину с галереи, как только тот на нее взобрался, схватил за шиворот, подтащил к открытой двери и вышвырнул наружу!

Еще один молодой человек, но чуть постарше остальных, который покачивался на своем стуле, заложив руки в карманы, посмотрел на Сэквилла с улыбкой, а потом тихо рассмеялся.

– Ты всегда все принимаешь за чистую монету! – усмехнулся он. – Считаешь истиной каждое слово того каменщика. Но вот я никогда не поверю, что беднягу вытолкнули через ту дверь. Кто угодно поверит, но только не я!

Брайс резко повернулся к говорившему – человеку по фамилии Арчдейл, работавшему в известной архитектурной фирме.

– Не поверишь? – громко произнес он. – Но Варнер клянется, что видел, как его вытолкнули!

– Ему могло так показаться, – заметил Арчдейл, – потому что все произошло очень быстро. Вот он и ошибся. Мне известен каждый дюйм камня, из которого возведен собор – я просто обязан их знать, потому что мы постоянно изучаем его с профессиональной точки зрения. Как раз у двери, ведущей на лестницу святого Райты, пол на хорах отполирован ногами, стал скользким как стекло и к тому же имеет наклон. Причем крутой наклон именно в сторону дверного проема. Человек, не знавший об этом, легко мог поскользнуться, а если дверь была открыта, то он вылетел бы из нее, даже не поняв, как это случилось, в одну секунду.

Эта версия заставила всех ненадолго замолчать, но вскоре Сэквилл Бонэм заявил:

– Варнер утверждает, что видел мужскую руку, причем руку джентльмена. Он заметил край белой рубашки и рукав плаща. С этим трудно спорить. Варнер уверен в своих показаниях.

– Он может быть уверен в чем угодно, – усмехнулся Арчдейл, – но ошибаться при этом. Вероятно, увиденное сбило его с толку. Рубашка и плащ могли мелькнуть у него перед глазами, но принадлежали они самому погибшему. Если, как я предполагаю, мужчина поскользнулся и его вынесло на лестницу, он должен был делать самые невероятные движения руками в попытке за что-нибудь ухватиться и спастись. Отсюда и странное впечатление. Он должен был вытянуть руку вперед перед падением. Ее и заметил Варнер. Нет никаких доказательств, что человека сбросили вниз.

Брайс отвернулся от собеседников, чтобы обдумать слова Арчдейла. Если предположение архитектора строилось на реальных фактах, то и его собственная версия о том, что причиной гибели незнакомца послужили действия Рэнсфорда, тоже терпела крах. Но что послужило причиной нервного возбуждения, в котором находился Рэнсфорд, покидая собор, и его столь же нервического состояния – тоже неоспоримого – позже в хирургической? Но слова Арчдейла не выходили у него из головы, и после того, как Брайс позволил себе в клубе хороший обед (в ознаменование обретенной свободы), он направился в собор, чтобы лично проинспектировать галерею.

Одна лестница вела туда из угла южного придела, и Брайс двинулся к ней. Но там стоял полицейский, указавший на прикрепленную к двери табличку.

– Закрыто, доктор. Закрыто решением настоятеля и церковного совета до дальнейших распоряжений, – заявил констебль и продолжил: – Как только новость разнеслась по городу, сюда устремилось множество людей, чтобы попасть на галерею, и настоятель велел перекрыть входы. Никого не допускают уже с полудня.

– Вы ничего не слышали о каком-нибудь странном человеке, который крутился тут утром? – спросил Брайс.

– Нет, сэр. Но я успел поговорить со служителями собора, – ответил полицейский. – Они считают совершенно невероятным, что никто из них не заметил никого чужого, не слышал звуков борьбы там, наверху. Они – то есть служители – уже собрались здесь к началу утренней службы, чтобы подготовить ее, но ничего не видели и не слышали. Непонятно, правда, сэр?

– Да, – согласился Брайс и покинул собор.

Он приблизился к калитке в стене, через которую можно было попасть в «Райский уголок». Но и там на посту стоял констебль.

– Что? Неужели и тут тоже закрыто? – спросил Брайс.

– И очень вовремя, сэр, – ответил тот. – Они бы переломали все кусты, если бы нам не отдали приказ! Сюда устремились целые толпы, чтобы поглазеть на место падения.

Брайс кивнул и уже хотел уйти, когда Дик Бьюэри вышел из-за угла по дорожке, называвшейся Динери-уок, причем парень был явно взволнован. С ним была девочка примерно его возраста – привлекательная юная леди, известная Брайсу как Бетти Кампани, дочь библиотекаря, состоявшего при настоятеле и совете, который являлся, таким образом, хранителем одной из самых прославленных библиотек страны. Она тоже была возбуждена, и ее хорошенькое подвижное личико сразу приобрело хмурое выражение, как только полицейский строго покачал головой.

– О, это еще зачем, скажите на милость? – воскликнул Дик Бьюэри. – Закрыто? Какая нелепость! Послушайте, не могли бы вы впустить нас туда хотя бы на минутку?

– Не дозволено пускать никого, сэр. Я так могу лишиться пенсии, – добродушно ответил констебль. – Вы разве не читали объявления? Настоятель завтра же заставит уволить меня из полиции, если я ослушаюсь. Доступ запрещен для всех! Но вам повезло, сэр, – добавил он, вновь оглядывая двух школьников. – Хотя там не на что смотреть, если честно, но вам все может рассказать доктор Брайс.

Дик, который ничего не знал о последнем разговоре своего опекуна с уволенным теперь помощником, с интересом посмотрел на Брайса.

– Ты ведь первым прибыл на место? – спросил он. – Как считаешь, это действительно убийство?

– Пока не известно, – произнес Брайс. – И не я первым попал туда. Первым оказался каменщик Варнер, а он позвал меня.

Он обратился к девочке, которая, сгорая от любопытства, пыталась заглядывать поверх калитки, но видела только деревья и кусты:

– Как вы думаете, ваш отец сейчас в библиотеке? Я найду его там?

– Скорее всего, – ответила Бетти Кампани. – Обычно он на работе в такое время. – Она дернула Дика Бьюэри за рукав. – Ладно, пойдем поднимемся на хоры. Оттуда тоже все видно.

– Вход на галерею закрыт, мисс, – сказал полицейский, покачав головой. – Вход туда запрещен. Публику не допускать – такой нам дали строгий приказ. «Не позволю превратить собор в балаган!» – вот какие слова я слышал от настоятеля.

Школьники повернулись и побрели через Клоуз, а констебль посмотрел им вслед и рассмеялся.

– Приятная юная парочка, сэр, – заметил он. – И это называется здоровым интересом. Таким вот здоровым интересом весь город пропитался сегодня, доложу я вам.

Брайс, который уже двинулся в сторону библиотеки, располагавшейся на противоположной стороне Клоуза, остановился и спросил:

– Ваши люди установили личность погибшего? Есть что-нибудь новое?

– Ничего, но будут даны объявления в газетах, сэр, – ответил полицейский. – Это самый надежный способ, если нужно что-то узнать. А еще я слышал, как начальник говорил, что придется связаться с герцогом и выяснить, был ли он знаком с этим бедолагой. Думаю, начальник сам отправится в Саксонстед.

Брайс зашагал в сторону библиотеки, размышляя на ходу. Газеты? Нет лучшего способа распространения новостей. Если у мистера Джона Брэйдена были родственники и друзья, они узнают о его трагической гибели через прессу и дадут о себе знать. А в таком случае…

– Но я нисколько не удивлюсь, – пробормотал Брайс себе под нос, – если выяснится, что в «Митре» он поселился под вымышленным именем. Интересно, верна ли версия Арчдейла? Впрочем, завтра многое прояснится в ходе расследования. А пока мне нужно узнать побольше о могиле Ричарда Дженкинса или Дженкинсона – как бы его там ни звали.

Знаменитая библиотека собора в Райчестере занимала живописное старинное здание. Там день за днем, расположившись среди бесценных томов и рукописных книг, огромных фолиантов и книжек размером в четверть листа, древних гравюр и других реликтов еще времен Средневековья, хозяйничал Амброуз Кампани, хранитель. Почти всегда его можно было застать на месте, в любой момент готового показать свои сокровища посетителям, туристам и библиофилам, съезжавшимся почти со всего мира, чтобы взглянуть своими глазами на чудеса книгопечатания. И Амброуз Кампани, приветливый мужчина средних лет с копной взлохмаченных волос, носивший очки с синими стеклами, у которого любовь к книгам и старине словно запечатлелась на добродушном лице, оказался и сейчас на рабочем месте. Он беседовал со стариком, соседом по Фрайэри-лейн, Симпсоном Харкером – тихим, вечно задумчивым пенсионером, которого считали отошедшим от дел торговцем, чьим любимым занятием являлись прогулки по городу. Войдя, Брайс услышал слова Кампани, обращенные к гостю:

– Самое важное – книга, какую они нашли в чемодане мужчины, остановившегося в «Митре». Конечно, я не сыщик, но считаю ее весьма ценной уликой.