Наиболее ярко консерватизм проявляется именно в наших университетах. Спустя долгое время после реформы наших церковных институтов средневековые обычаи и традиции продолжают жить в этих уважаемых заведениях. «Монахи» (как их ученые обитатели огульно названы в одном дилетантском труде по истории Римской империи) редко идут в ногу со временем. Они комфортно пребывают в том состоянии, которое экономисты называют «временным провалом». Они преподают потерявшие актуальность предметы давно устаревшими методами и упорно не приемлют блага современной эпохи как для себя, так и для своих жен и детей. На самом деле ученые мужи совсем недавно открыли для себя, что такое жены и дети, и лишь вчера узнали, что такое ванна. И лишь сегодня, несмотря на массу примеров со стороны их же студентов, они начинают осваивать автомобиль. Ни для кого не секрет, что покойный ректор Дорчестерского университета, скончавшийся за несколько месяцев до доктора Амплби, до конца своих дней придерживался убеждения, что удобства личного поезда перевешивали все опасности, связанные с близостью парового котла. Сам он всегда передвигался по железной дороге, причем только в дальних от локомотива вагонах.

Однако автомобиль все больше пробивает себе дорогу. Во-первых, в отличие от поезда (еще одна реалия, которую весьма поздно признали и только что терпят) он дает больше простора для фантазии. Это обстоятельство ласкает чувства и утешает ум пожилых ученых мужей. Как же восхитительно выехать ранним утром, намереваясь вдохнуть неповторимый запах залов Британского музея, и вместо этого завершить день у Биконсфилдского собора, задумчиво разглядывая эпитафию на надгробии поэта Эдмунда Уоллера: «Средь поэтов в свое время легко стать первым»! Чуть ранее на той же дороге, однако весьма далеко от Эйлсбери, есть место, особенно благоприятное для перемены планов. Боковая дорога поворачивает то ли на Бичестер, то ли на Тринг и через несколько километров приводит добровольного скитальца к превосходной, почти честертоновской таверне. Здесь можно превосходно пообедать и поужинать: тут подают борщ, не уступающий знаменитому блюду от NN, и шницель, который мог бы снискать похвалу знаменитого ресторатора Франца Захера. В карте вин присутствуют восхитительный кларет, настоящий токай и великолепный далматинский ликер. Таверну окружает дивный сад, прекрасный как летом, так и зимой. Если повезет, вы не встретите там ученого коллегу, разве что незнакомого и рассеянного книжника из академических пустынь Бирмингема или Гулля, в одиночестве размышляющего над свойствами функции четвертого порядка. Или же вам попадется более-менее преуспевающий романист из Лондона, прибывший на неделю для тщательной корректуры гранок. Единственными возмутителями пасторального спокойствия могут оказаться студенты, ибо они также с печальной неизбежностью открыли для себя этот рай на земле. Но даже студенты становятся более цивилизованными и смиряют свой буйный нрав под сенью таверны «Три голубя».

Теперь именно компания студентов захватила «Трех голубей». Мистер Эдвардс, мистер де Германт-Креспиньи и мистер Бакет сидели за остатками обеда, вполголоса обмениваясь изощренными непристойностями по поводу другого единственного обитателя таверны, некоего пожилого господина с пушистой бородой, шумно поглощавшего суп в своем углу, одновременно склонившись над толстым ученым томом. Не романист из Лондона, вполне возможно, ищущий уединения математик из Бирмингема и уж точно не наставник изысканных острословов из колледжа Святого Антония. Однако вскоре косые взгляды бородача, явно свидетельствовавшие о том, что до него долетали выражения, несовместимые с репутацией Святого Антония, а также желание раскурить трубки (что запрещалось в таверне «Три голубя») вынудили трио перейти в другое помещение. Там они принялись обсуждать то, что занимало их целый день.

– Нынче утром я закинул удочку в разговоре с Готтом, – объявил Майк, – однако он сумел увернуться. Я спросил его, кто, по его мнению, мог это совершить. Точнее, я спросил, кто это совершил. Он сказал, что убийца – наверняка старший констебль. Или, возможно, полоумная бабуля ректора, которую держали на чердаке, а она скреблась по ночам. Затем я попытался вызвать его на серьезный разговор, и он ответил, что занимается беллетристикой. Потом он попросил у меня совета касательно своей новой книги.

– Спросил у тебя совета?! – не поверив, воскликнул Хорас. – То есть он использовал тебя как подопытный образчик тупого читателя?

– Нет. Спросил совета. Насчет эпиграфа.

– Чего-чего?

– Эпиграфа. Ну, как в «Бесплодных землях» Элиота. «Своими глазами видел Сивиллу в Куме…»

– Вот осел! Неужели он просил тебя выдать строку-другую из Петрония для своего романчика?

– Не из Петрония. И не совсем строку. Понимаешь, он сочиняет отрывки из вымышленных ученых трудов и вставляет их перед каждой главой. Этакая научность. В этой главе у преступников брали срезы мозга и изучали их в гамма-лучах или чем-то таком.

– Прелесть, какая извращенность. И что ты выдумал?

– Я придумал название. «Статистические исследования двенадцати разновидностей мазохистских типов со склонностью к убийству». Автор – профессор Амплштейн из Гётеборгского университета. Это в Швеции. Готт принял название, но забраковал Амплштейна. И совершенно правильно. Это, как говорят, дурной вкус.

– И поэтому не подходит для плодов ночных бдений Готта, – с сарказмом заметил Хорас. – Куда, спрашиваю я вас, катится университет? Следующим номером станет Дейтон-Кларк, по-тихому сочиняющий рекламные заставки.

– Ты сказал «ночные бдения»? – спросил Дэвид, запоздало ударившись в педантизм. – Неверное выражение. Означает что-то, сделанное ночью.

– Вроде Амплби, – отозвался Хорас. – Его отделали ночью честь по чести. Лично я вовсе не уверен, что он не результат ночного бдения Готта.

Однако Дэвид пропустил эту остроту мимо ушей и достал карту.

– Судари мои, – сказал он, – давайте держать совет.

Все трое неуверенно уставились на карту.

– Вся штука в том, – начал Хорас, – что надо влезть в шкуру преследуемого. Майк, ты читал «Тридцать девять ступеней»? Куда более достойное чтиво, нежели жуткие творения дядюшки Готта. Так вот, есть там один персонаж, который хотел сойти за шотландского дорожного рабочего. И ему это удалось с помощью вживания в роль. Он думал и действовал как настоящий дорожник. В результате он прошел тщательнейшую проверку, устроенную агентами «Черного камня». Теперь нам предстоит выступить в роли преступника. Тогда мы сможем с полной уверенностью ткнуть пальцем в карту Дэвида и заявить: «Он вот здесь!»

– Все зависит от масштаба карты, – возразил Майк. – По-моему, он в Лондоне.

– Слишком далеко.

– Нет, не совсем. Прекрасное место спрятаться – залечь на дно, как говорится у них. Скорее всего, в клубе. Лондонские клубы молчат как рыбы, когда начинают что-то спрашивать об их членах. Это очень хорошо показано у Готта в его «Яде в зоопарке»…

Дэвид и Хорас тихо застонали.

– Как бы то ни было, – продолжал Дэвид, – разве у профессуры есть клубы? По-моему, нет. Разве что у стариков, которые собираются в заведении рядом с «Герцогом Йоркским». Город нам ничего не даст. Надо действовать в радиусе тридцати километров. Давайте посмотрим, что там имеется.

Он вооружился карандашом и вскоре объявил:

– Чуть не добирается до Сент-Неотса, захватывает Бигглсуэйд, проходит сквозь Хатфилд мимо Эмершема, потом сквозь Принцес-Рисборо, не доходит несколько километров до Кингсвуда и гораздо больше до Бичестера, потом рядом с Таучестером, сюда же включает Олни и идет чуть дальше…

– Понял! – вдруг вскричал Майк. – Мы все дураки!

– Олни и чуть дальше, – суровым тоном повторил Дэвид. – Не доходит до Рашдена и закругляется рядом с Сент-Неотсом. Так что там такое, Майк?

– Штука в том, – возбужденно затараторил Майк, – что мы сильно ошиблись в расчетах. Услышав об Олни, я сразу же подумал о Келмскотте.

– И какая же связь между Олни и Келмскоттом, дубина?

– Дело в английских поэтах, невежда. Теперь слушайте. Когда я был, по словам непосвященных, еще зеленым первокурсником, на каникулах я совершил паломничество в Келмскотт – литературное паломничество. И по дороге из Келмскотта в Берфорд мне попалась деревушка, название которой не помню. А сразу за ней стоял огромный особняк или вроде того, скрытый в глубине угодий. И как раз тогда, когда я проезжал, он и вышел.

– Кто вышел?

– Наш преследуемый, как изысканно выражается Хорас. И даже тогда, если вдуматься, он вел себя как преступник. Поскольку он начал, как говорится, тщательно меня изучать, а сам, по расхожему выражению, избегал посторонних взглядов. На самом деле он лишь высунулся и тотчас исчез, прежде чем я смог рассмотреть его лицо. Но я сразу же четко опознал его по манере держаться. Он ходит, прижав кулаки к плечам, словно какой-то уродец.

– Ты это серьезно? – поинтересовался Хорас.

– Отчасти. Я вспомнил об этом, услышав монотонное бормотание старины Дэвида. Разумеется, это бог знает где. Однако если моя ветхая колымага сподобится довезти нас туда, тогда едем быстрее.

Дэвид согласно кивнул. Хорас, развалившийся в любимой позе на ковре и окуривавший дымом спавшую кошку, поднялся на ноги, после чего троица вывалилась во двор. «Ветхая колымага» Майка, мощный новенький «Де Дион», стоивший любящей тетушке целое состояние, через мгновение грозно зарычала. Вскоре они резво мчались в сторону Фаррингдона, лихо рассекая бодрящий зимний воздух. Никто из них всерьез не верил, что в их действиях присутствовала какая-то цель: они просто развлекались и куражились, как это делают более-менее смышленые студенты. Все это великолепно: пообедать в «Трех голубях», прокатиться на лоне природы, опьянеть от ветра и скорости, словно герои Шелли, а в перерывах поиграть в замысловатую игру, ими же самими и придуманную. Вот в таком настроении он проехали Уонтадж.

Внезапно Майк отпустил сцепление и с такой силой ударил по тормозам, что Хорас зажмурился в ожидании неминуемой катастрофы. Но «Де Дион» лишь плавно сбавил ход и остановился. Перед ними стояло ничем не примечательное кирпичное здание с вывеской «Прачечная».

– Здесь мы кое-что купим, – объяснил Майк, вылезая из машины. – Вы можете ко мне присоединиться, если угодно, – вежливо добавил он.

Втроем они пересекли дорогу и зашли в душную и неприглядную контору, где восседала суровая дама неопределенного возраста, с подозрением взиравшая на них. Майк снял шляпу еще на улице. Теперь он поклонился точно так же, как каждый вечер проделывал это в роли псаломщика у «высокого стола» в Святом Антонии.

– Осмелюсь спросить, сударыня, в вашем заведении используют… э-э… корзины для белья?

– Корзины? Да, конечно.

– И, конечно, вы ими пользуетесь?

– Разумеется, мы пользуемся корзинами.

– Вы можете продать мне одну корзину?

– Продать корзину, сэр! У нас прачечная, а не корзинная мастерская. Лишних корзин нет.

– Сударыня, вы уверены? Дело весьма срочное. Позвольте объясниться. Моя двоюродная бабушка, вы ее, возможно, знаете, миссис Амплби из приюта Святого Антония, завтра отплывает в Индию. Она привыкла упаковывать обычные и стеганые одеяла вот в такие корзины. Буквально сейчас она обнаружила, что ее корзину изгрызли мыши, поэтому попросила меня…

– Мыши! – недоверчиво вставила осмотрительная дама.

– Попросила меня ей помочь. Как я понял, корзина обычно стоит пять фунтов…

Майк вытащил бумажник, а осторожная дама, больше не беспокоясь, вытащила корзину. Та представляла собой огромное плетеное изделие, запиравшееся на жуткую металлическую щеколду, две защелки и замок. Майк с озабоченным видом проследил за погрузкой корзины в багажник, расплатился с удивленной дамой, вынес ей благодарность от имени двоюродной бабушки, дал на чай и махнул рукой друзьям, что пора в путь. «Де Дион» с урчанием помчался дальше.

Хорас подумал, что Майк, возможно, и есть Аристотелев идеальный человек. Его развлечения отличались некой «божественностью». Однако расходы на корзину просто потрясли его.

– Зачем она тебе? – спросил он.

– Одна клетка для Баязета, – ответил Майк. Затем продолжил загадочным тоном: – Один град Римский, один покров для Солнца и Луны, один дракон для Фауста…

Накануне он с головой погрузился в изучение елизаветинской драмы и вскоре уже декламировал из Марлоу:

Хорас, сидевший сзади, стал стучать по корзине и вторить:

Затем вступил Дэвид со строками из Пиндара, и состязание в цитировании классиков развеселило их еще больше. «Де Дион» победно рассекал воздух, и двое слушали песни третьего о дивном новом мире. В приподнятом настроении они прибыли в Лечлейд и остановились на площади, чтобы осмотреться. Вскоре друзья двинулись по узким переулкам и долгое время хранили полное и очень странное молчание.

– Теперь нам следует, – наконец произнес Дэвид, – столкнуться с грубой реальностью, с которой нас свели наши развлечения.

Именно так. В конце концов, именно в этих местах Майк однажды видел его…

– Вот, – вскоре объявил Майк, – та самая деревушка. А вон там дом.

Деревушка оказалась маленькой и ничем не примечательной. Дом представлял собой большое и мрачное строение, производившее отталкивающее впечатление: здание с облицовкой из грубого красного кирпича, чем-то напоминавшее прачечную и бросавшее вызов окружавшим его домам из серого известняка. Однако оно спряталось за обширным ухоженным садом и высокой кирпичной стеной. У сторожки рядом с открытой створкой ворот стоял велосипед почтальона.

– Полагаю, – сказал Дэвид, – что надо поспрашивать в деревне.

Майк задним ходом отогнал машину от сторожки, и они спрыгнули на землю. Деревня явно не относилась к густонаселенным. Они не увидели никого, кроме двух древних стариков, сидевших у стены дома и наслаждавшихся тусклым и неярким ноябрьским солнцем. Дэвид приблизился к старцам.

– Добрый день, – поздоровался он. – Мы немного заблудились. Не подскажете, как называется эта деревня?

Один из стариков энергично закивал головой.

– Вот-вот, – пробормотал он. – Огромные такие поросята. Вот уж верно, с детства таких не видывал. Вот уж верно.

Заключив, что это часть прерванного разговора, а не обращенные к нему слова, Дэвид спросил снова. На сей раз громче.

– Скажите, как называется это место?

Оба старика смотрели на него добрыми и понимающими взглядами. На второго, казалось, сейчас снизойдет озарение. Однако когда он заговорил, его слова стали продолжением прежней темы.

– Вот так и скажи! – произнес второй старец. – Так и скажи!

Хорас захихикал. Майк стал делать руками какие-то непонятные жесты. И тут первый старец вдруг осознал новый фактор окружающей среды.

– Это Ланнонтон, – сказал он.

– Лондониум! – тупо повторили Дэвид и Майк.

– Не-а! Не Лондониум, а Ланнонтон.

– А что, – спросил Майк, беря инициативу в свои руки и слегка переменив тему, – а что вон там за дом?

Он показал на вызывающе рыжий, похожий на прачечную дом, видневшийся за деревьями.

– Это Белый дом, – неожиданно мрачно ответил второй старец и сплюнул.

– Белый дом… А кто там живет?

Старцы тревожно переглянулись. Затем, словно повинуясь загадочному общему порыву, они с трудом поднялись на ноги. Да, это были глубокие старики с негнущимися коленями и скрюченными пальцами. Шатаясь, они заковыляли прочь. Первый тотчас же скрылся в доме, у стены которого они сидели. Второй поспешил к обветшалому строению по соседству. Однако на крыльце он вдруг остановился и с явным усилием повернул голову.

– Там ужасное пристанище порока, – проскрипел он. Затем сплюнул и исчез из виду.

Глядя на Хораса, Майк грустно покачал головой.

– И слышал я от старцев, что красота уплывает, словно воды… Ребята, давайте-ка отсюда уплывем.

И все трое довольно нерешительно двинулись назад, в сторону огромного дома.

– Надо зайти, – предложил Хорас, – и все разузнать.

– Хорас, – возразил Майк, – похоже, у этого дома дурная слава.

– Пошли-пошли, – подбодрил их Дэвид. – Он когда-то здесь шнырял. Возможно, шныряет до сих пор.

Велосипед почтальона все еще стоял у открытой створки ворот. Никто не заметил, как они вошли, однако они поверх живой изгороди мельком увидели, как почтальон с кем-то беседовал у задней двери сторожки.

– Вперед, – произнес Дэвид.

Дорожка извивалась среди кустарника. Вскоре они миновали поворот и увидели Белый дом. Точнее сказать, увидели огромное и кричащее красное сооружение, заметное с дороги, пристроенное, в свою очередь, к низкому и вызывающе белому зданию. Вместе они производили гнетущее впечатление. За домом и участком ухаживали, но без особой любви и усердия. Откуда-то из-за кустов послышались приглушенные голоса. Трио остановилось и принялось слушать.

Затем произошло нечто странное. Из дома выскочил человек и пустился бежать по изгибу дорожки. Но как только он заметил приближавшихся к нему трех незваных гостей, то буквально нырнул в кусты, судя по громкому хрусту, довольно густые, и скрылся из виду.

– Это он?! – вскричал Дэвид.

Все случилось внезапно.

– Конечно он! – прокричал в ответ Майк и наудачу двинулся вперед. Он не знал, почему именно «он», его охватил азарт.

Все трое неслись по дорожке, при этом Хорас издавал леденящие кровь звуки, подражая загонщикам на лисьей охоте. Беглец, прорвавшись сквозь несколько метров лавровых кустов, выскочил на извилистую тропинку и снова исчез. Однако было слышно, как он быстро ретируется по направлению к дому почти параллельно дорожке. Преследователи пустились за ним следом, вытянувшись в тонкую линию.

Однако вскоре тропинка раздвоилась, и чуть впереди обе дорожки снова разветвлялись. Их окружали высокие и плотные заросли кустарника. Бежавший впереди Хорас остановился и придержал остальных.

– Чтоб тебя! – воскликнул он. – Да тут прямо лабиринт какой-то!

Он угадал. Беглеца почти не было слышно, словно его и преследователей разделяло несколько слоев живой изгороди.

– Разделимся! – вскричал Майк, подпрыгивая от нетерпения.

– Нет, – возразил Дэвид, – пойдем вместе. Тогда по любому шуму мы узнаем, что это точно он.

Дэвид обладал блестящим умом – в конце учебного года он станет лучшим студентом курса. Все трое покорно сбились в кучу и двинулись вперед, постоянно останавливаясь, чтобы определить, откуда исходит шум, издаваемый беглецом. Иногда он слышался впереди них, иногда позади, то громче, то тише. Но вскоре преследователям стало ясно, когда они огибали внезапные углы лабиринта, что они заблудились. Иначе и быть не могло, если преследуемый шел по каким-то своим ориентирам. Наконец звуки смолкли, когда трио, в последний раз завернув за угол, оказалось на небольшой площадке. Это был центр лабиринта.

– Вот так штука! – ахнул Хорас. – Он улизнул, и нам долго придется отсюда выбираться.

Однако Дэвид указал рукой вперед и побежал. В центре площадки возвышалась небольшая платформа с приставленной к ней лестницей, представлявшая собой нечто вроде вышки, откуда можно было направлять потерявшихся в лабиринте. Дэвид в одну секунду взлетел наверх.

– Вижу его! – крикнул он вниз. – Он почти вышел. Слушай, Майк, у тебя бумага есть? Мы его сейчас загоним. Вы вдвоем станете ловить, а я вас направлять. Пометьте бумажками путь, чтобы я смог идти за вами.

План получился прекрасный, но требовавший массы времени. Уже начало смеркаться, и из своего «гнезда» Дэвид едва мог различить тропинку, выводящую из лабиринта. Ему понадобилось около двадцати минут, чтобы вывести друзей, и пять минут, чтобы выйти самому по бумажным меткам. Наконец они снова оказались втроем на подъездной дорожке чуть дальше от дома, чем когда начали преследование.

– Не получилось, – сказал Хорас.

– Вернулись в точку отсчета, – констатировал Майк.

– Пошли к сторожке, – скомандовал Дэвид. – Похоже, он вчистую оторвался от нас. Живей!

Туда юноши и направились. Едва заметив ворота, они услышали впереди голос, изрыгавший изощренные проклятия. Обладателем голоса оказался почтальон, оплакивавший исчезновение своего велосипеда.

– Быстрей! – заревел Дэвид, и все трое ринулись к дороге, боковым зрением увидев оживленно жестикулировавшего почтальона, напуганную и изумленную женщину у сторожки и то ли садовника, то ли конюха, спешившего к ним по боковой тропинке. На пустой дороге велосипедиста они не увидели. И в самом деле, он мог укатить добрых двадцать минут назад. Почтальон, похоже, только что обнаружил пропажу: после разговора он, скорее всего, зашел освежиться.

– Куда? Вот в чем вопрос! Куда? – в отчаянии прокричал Майк, когда вместе с друзьями несся к машине. Однако ответ оказался весьма неожиданным: в виде появившихся двух старцев. Да, это были те самые глубокие старики с негнущимися коленями и скрюченными пальцами. Однако они довольно быстро ковыляли по дороге, размахивая своими кривыми палками и неистово крича дуэтом:

– Туда он укатил, туда укатил, жельтмены! Туда укатило исчадие порока! – И они показали на узкую проселочную дорогу.

Через мгновение «Де Дион» грозно урчал. В следующую секунду он с ревом мчался по дороге.

– Если не ошибаюсь, – прокричал Майк, перекрывая шум мотора, – этот проселок ведет прямо к дороге Лечлейд – Берфорд. Туда километра три. Мы его догоним.

Его расчет оказался верным. Дорога недолго петляла между низкими живыми изгородями, время от времени открывая взору голые поля. Казалось, что беглец действительно поехал прямо по ней. Дэвид изучал карту, и когда машина притормозила у главной дороги, он определил, где они находятся.

– Налево в Лечлейд, – сказал он. – Километра через полтора развилка на Бэмптон и Истлич. Направо в Берфорд, без развилок до дороги Уитни – Нортлич, что проходит рядом с деревней. Я за Берфорд.

– Секундочку! – воскликнул Хорас – Вон полисмен, который наверняка нам все расскажет.

Очень дородный полицейский медленно ехал на велосипеде со стороны Берфорда. Дэвид обратился к нему:

– Послушайте, констебль, вам на этой дороге не встретился никто на велосипеде?

Преисполненный достоинства, дородный полисмен медленно слез с велосипеда.

– Да, – ответил он, – встретился.

Еще раз внимательно обдумав заданный ему вопрос, он, по всей видимости, увидел новый поворот дела.

– Подумать только, – добавил он, – это же был велосипед Уилла Пэрротта.

С этими словами констебль погрузился в раздумья.

– Уилл Пэрротт – это почтальон? – спросил Дэвид.

Полисмен кивнул:

– Но ехал на нем не Уилл.

Он снова задумался над своим наблюдением, и в его сознании начали рождаться неясные версии и смутные аналогии.

– Подумать только, – медленно повторил он, – тот парень крутил педали изо всех сил. Может статься…

Его слова прервал внезапный рев двигателя. «Де Дион» сорвался с места и пулей помчался в сторону Берфорда. Дородному констеблю понадобилось несколько секунд, чтобы осознать произошедшее. Затем его словно озарило:

– Это же бандиты из Ланнона! Они залетели в наши края!

Он развернул велосипед и пустился в погоню.

Короткие ноябрьские сумерки отступили под натиском вечера. Вот-вот в домах зажгутся огни. Всматриваясь вперед, Майк и Дэвид почти ничего не видели. И тут вдруг Хорас, сидевший сзади в компании корзины, крикнул:

– Ребята! У нас на хвосте другая банда – огромный мощный «Роллс». Поглядите.

Все обстояло именно так. Майк ехал довольно быстро, однако через несколько мгновений огромный серый «Роллс-Ройс» вынырнул из сумерек и поравнялся с ними. Он нетерпеливо загудел и ослепительно замигал фарами. Майк чуть свернул, чтобы дать ему проехать, и в ту же секунду нажал на газ. Водитель «Роллса» явно спешил, но не торопился расстаться с жизнью. Он пристроился сзади, и машины помчались по дороге друг за другом.

Видимость падала с каждой минутой. Настал час, когда от фар стало мало толку. Вдруг впереди показалась берфордская развилка. Очевидно, не обошлось без телефона, поскольку поперек дороги стояли три полисмена. А между машинами и полицейскими мчался беглец, пригнувшись к рулю и бешено крутя педали. В следующую минуту все смешалось. Велосипедист поравнялся с полицейскими, двое из них расступились, раздались крики, произошло замешательство. А беглец, жутко виляя, прорвался через кордон и помчался через развилку к Берфорд-Хиллу. В следующее мгновение полисмены отпрыгнули на обочину и пропустили мчавшиеся машины. Однако Майк, относившийся к вождению очень серьезно, заметил главную дорогу и притормозил. Когда машины проскочили развилку, велосипед оказался чуть впереди и катился вниз по крутому склону.

– Мы его догоним! – вскричал Хорас.

– Если от него что-то останется, – хмуро ответил Майк. – Он мчится сломя голову.

Он оказался прав. Майк ехал по крутой улочке Берфорда настолько быстро, насколько это позволяла большая машина с исправными тормозами. Однако он едва нагонял велосипедиста, который безумно рвался вперед, словно за ним мчалась сама смерть. Каким-то чудом ему удавалось сохранять равновесие. Но через несколько секунд все было кончено. Слева промелькнула таверна «Ягненок», справа – церковь, дорога стала ровной и повернула к мосту. Беглецу как-то удалось проехать его. «Де Дион» поравнялся с ним и крылом столкнул его в кювет. Погоня прекратилась…

– Это не он! – воскликнул Майк, глядя на неподвижного рыжеволосого человека, лежавшего в кювете. Майку была известна вполне деликатная причина утверждать это.

– Это какой-то сумасшедший, – вполголоса произнес Дэвид, глядя в пустые глаза рыжеволосого мужчины.

– А там был сумасшедший дом, – заключил Хорас, вспомнив мрачное строение из красного кирпича, известное как Белый дом…

Взвизгнув тормозами, рядом с ними остановился серый «Роллс-Ройс». Оттуда выскочил взволнованный, но не потерявший присутствия духа небольшого роста человек, по виду военный врач.

– Он ранен?! – вскричал он. – Его светлость ранен, чтоб его?!

С этими словами он спрыгнул в кювет и начал беглый осмотр.

– Его светлость, – грустно пробормотал Хорас. – Вот так приехали.

Тем временем коротышка доктор выскочил из кювета.

– Ничего не сломано. Несколько царапин, легкое потрясение, и все. Йейтс! Дэвис! Помогите его светлости сесть в машину! Оставьте велосипед этого идиота почтальона там, где лежит. Черт бы побрал этих полисменов: ребенка не могут остановить на детском велосипеде. Чуть шею себе не сломал. Роджерс! Разверните машину. Итак, господа…

«Господа» с опаской взирали на хранителя его светлости. Они пребывали в явной неуверенности относительно того, что произойдет дальше. Однако коротышке доктору и в голову не пришло, когда он увидел трех респектабельных молодых людей и более чем респектабельный автомобиль, что перед ним главные злодеи и виновники происшествия.

– Весьма обязан вам, господа, за ваше… э-э… своевременное вмешательство и помощь. Позвольте объяснить обстоятельства дела. Лорд Паклфилд – один из моих пациентов. Я – доктор Гоффин из Белого дома. Он весьма нервный субъект: чуть что не так, он сбегает. Не представляю, что его спровоцировало на этот раз. Ворота открыты! Почтальон – болтун! Это больше не повторится, черт подери. Йейтс! Дэвис! В машину!

С этими словами доктор Гоффин учтиво приподнял шляпу (Майк ответил своим коронным поклоном) и запрыгнул в «Роллс-Ройс». Через мгновение лорд Паклфилд и его челядь с ровным урчанием скрылись в сгущавшейся темноте.

Хорас задумчиво постукивал пальцами по корзине. Дэвид вытащил трубку. Майк достал часы.

– Без четверти шесть, а до дома неблизко. Можем успеть к общему ужину, если поторопимся.

Предложение было высказано без особого энтузиазма и встречено столь же вяло.

– Ставлю десять шиллингов, если опоздаем, – добавил странствующий псаломщик.

– Ты уже разорился на пять фунтов, – грубовато заметил Хорас, в очередной раз хлопнув по корзине. – Еще десять шиллингов для тебя погоды не сделают. По-моему, надо ехать отсюда и как следует поесть.

Дэвид раскурил трубку.

– Всегда есть «Три голубя», – произнес он.

Приняв решение, все трое двинулись к машине. Через минуту они уже мчались к развилке у Фулбрука. Когда друзья приблизились к подъему, по которому недавно спускались, в свете фар мелькнула величественная фигура, слезшая с велосипеда и рассматривавшая лежавшее в кювете транспортное средство. Это был дородный констебль. Он, очевидно, разминулся со своими коллегами на вершине холма. Констебль пытался разгадать какую-то непостижимую загадку.