Эплби неотлучно находился на территории колледжа Святого Антония с той минуты, когда вчера днем вышел у его ворот из большого желтого «Бентли». К тому же он почувствовал, что ему надо сменить обстановку, и уже наметил примерный маршрут, где можно было сочетать приятное с полезным. Планы на прогулку несколько расстроились обнаружением револьвера, однако теперь Эплби твердо решил не откладывать ее. Бутерброд и кружка пива у «Барклая», а затем в путь. Он уже проходил через арку в Суррейский дворик, когда заметил приближающегося мистера Дейтона-Кларка. Лицо последнего в дополнение к обычной снисходительной отеческой строгости лучилось радушным гостеприимством древнего храма науки. У Эплби упало сердце. И неспроста, как выяснилось позже.

– А-а, мистер Эплби! Я как раз вас искал. Покорнейше прошу вас отобедать со мной, если вы располагаете временем. Мне бы очень хотелось снова поговорить с вами. У меня нам подадут что-нибудь незамысловатое.

У Эплби почти не было времени, а уж желания – тем более. Однако у него не хватило духу отказаться. Возможно, сказалась глубоко укоренившаяся привычка воспитанного молодого человека с радостью принимать приглашения старших. Или же чутье сыщика подспудно нашептывало, что ему надо бы изменить свои планы. Как бы там ни было, Эплби пробормотал подобающие слова благодарности и с покорным видом проследовал за Дейтоном-Кларком. Он с некоторым наслаждением ощупывал унесенную им рукоятку рычага от кресла для мытья. Она наверняка озадачит декана.

На обед подали филе камбалы, вальдшнепов и груши фламбе – все это под великолепный местный рейнвейн. Повара колледжей – мастера на подобные угощения, и студенты, а порой и профессора, часто устраивают званые обеды. Однако Эплби нашел довольно странным подобный способ развлекать полицейского не при исполнении или, наоборот, при исполнении служебных обязанностей. В поведении Дейтона-Кларка сквозила какая-то скрытая неуверенность. Его прекрасная, но несколько вычурная столовая, великолепные, но слегка неуместные вальдшнепы – все это говорило о растерянности декана. И опять он начал разговор неуверенным тоном. Со своими коллегами, даже в трудных и неловких ситуациях, декан действовал быстро, непринужденно и корректно. Однако если к щекотливой ситуации добавлялся некий «чужак», статус которого вызывал у него стеснение, то он частенько смущался. Во время обеда в его разговоре проскальзывали фразы, причастные к «высокому слогу», носящие оттенок помпезности, которыми изобиловала его первая беседа с Эплби. Однако теперь, как и тогда, ему наконец удалось перейти к прямому изложению. Говорил он много, но на сей раз лишь с едва заметными намеками на то, что он произносит официальную речь.

– Вы, должно быть, помните, как я вчера вечером говорил о том, насколько ужасной явилась кончина ректора именно теперь, в преддверии предстоящих торжеств. Все это весьма странно и несколько второстепенно, по крайней мере так мне показалось. И я тщательно это обдумывал. Мне кажется, что на самом деле я пытался выдумать несуществующие сложности, дабы скрыть от самого себя проблемы, которые существовали и продолжают существовать. Я решительно отвергал саму мысль о том, что ректора мог убить кто-то из нашего научного сообщества. Мне очень хотелось, вопреки логике, что вы наверняка заметили, чтобы предпосылки и мотивы убийства лежали как можно дальше от колледжа Святого Антония.

Лишь теперь мне ясно, до какой степени я (совершенно непреднамеренно) игнорировал или даже искажал очевидные факты. Я склонялся к тому, чтобы рассматривать, например, эти кости как свидетельство какого-то безумного поползновения извне на порядок и здравый смысл, царящие в нашем учебном заведении. Я сумел исключить мысль о том, что научные интересы некоторых моих коллег сделают возможным обладание ими этих костей. И, что еще более примечательно, я преуспел в том, чтобы забыть о психическом недуге бедного Хэвеленда.

Наступила пауза, во время которой слуга декана подал кофе. Эплби вспомнил периодические паузы в гостиной Поунолла тем утром. Но если паузы в речи Поунолла являлись непроизвольными, то Дейтон-Кларк, похоже, делал их для того, чтобы подчеркнуть и усилить свою точку зрения. Если не пришлый безумец, то хотя бы сумасшедший среди них. В этом и заключалась суть сказанного деканом. А его главный мотив, как и прежде, состоял в желании свести скандал к минимуму… Однако он продолжил:

– Я хотел бы сказать следующее: вчера вечером я не справился со своими обязанностями. Моя истовая убежденность в том, что то или иное событие или ситуация не могут иметь никакого отношения к убийству, сделала меня, боюсь, недостаточно откровенным. Я старался внушить вам, что существующие здесь разногласия лежат в другой плоскости, нежели убийство. Куда лучше было бы предоставить все это (во что я, безусловно, верю) суду вашего здравого смысла после того, как вы выслушаете беспристрастный рассказ о том, что собой представляют эти разногласия. Именно это я и хочу сделать сейчас.

Эплби подумал, что большинство многоречивых питомцев Святого Антония мирятся с этим и идут по той же стезе. Вслух он ответил:

– Весьма трудно сказать, что может оказаться полезным прямо или косвенно.

– Именно так, – кивнул Дейтон-Кларк, словно благосклонно реагировал на правильный ответ студента, – именно так. Во-первых, должен вам сказать (на это я намекнул чуть ранее), что последние несколько лет не все обстоит благополучно в нашем сообществе. Вы слышали шокирующее высказывание, которое, по словам Хэвеленда, он произнес в адрес Амплби, и вы наверняка заметили другие признаки неких трений. Я уже упоминал о своих недавних разногласиях с ректором, к ним я еще вернусь. Первое, что я должен сказать: я не в состоянии назвать виновных в наших разногласиях. Невозможно определить, каким образом раздражительность перерастает в ссоры, вражду и обвинения. Случались обвинения (что само по себе шокирует), причем обвинения чуть ли не криминального характера. Однако с точки зрения значимости всего этого ужасного дела беспристрастному субъекту, полагаю, будет весьма непросто разобраться, откуда на самом деле берут начало все эти дрязги.

Следует сказать несколько слов о самом Амплби. Он был очень способным человеком. И в этом, возможно, и состоит суть сложившейся ситуации. Во всем колледже Святого Антония не нашлось столь ясного ума, который мог бы сравниться с ним. Разве что, пожалуй, Титлоу. Но по сравнению с Амплби интеллект Титлоу работает какими-то урывками. По ясности ума Амплби не уступал Титлоу, однако его ум обладал куда большей цепкостью. Сильной стороной Амплби являлась его способность работать в нескольких областях, в смежных областях, и создавать в них весьма успешные исследовательские союзы. И здесь, в колледже Святого Антония, он в свое время собрал сплоченную команду. Вот только команда эта распалась.

Как я вам говорил прошлым вечером в профессорской, Хэвеленд, Титлоу, Поунолл, Кэмпбелл и Рэнсом были весьма тесно связаны между собой в научной работе. И взаимосвязь эту задумал и осуществил именно Амплби. Я сам интересовался их работой в некоем созерцательном смысле, по крайней мере теми аспектами работы, что затрагивали средиземноморские синкретические культуры. Поэтому я следил за отношениями между Амплби и остальными и с самого начала имел представление о зарождавшихся разногласиях.

Эплби достал свой блокнот, надо сказать, не без некоторой робости на фоне остатков изысканного и не вполне соответствующего статусу полицейского обеда. Дейтон-Кларк, очевидно, заметив его состояние, сделал снисходительный жест рукой, хотя и не лишенный менторской величественности, и продолжал:

– По моему мнению, все началось с некой неловкости, возникшей пять лет назад, когда Кэмпбелл стал членом Ученого совета. Тогда он был весьма молодым человеком, кажется, лет двадцати трех. Он оказался всего на два-три года младше другого молодого ученого, Роланда Рэнсома. Тот уже некоторое время работал почти полностью под руководством Амплби, когда Кэмпбелл прибыл в наш колледж, и они довольно крепко подружились. Рэнсом – умница, но он какой-то… неровный, что ли. Одно у него получается хорошо и даже блестяще, другое – из рук вон плохо. Он довольно легкомысленный и беспечный, а зачастую и упрямый человек, мало заботящийся о своей репутации или успехах. И вскоре Кэмпбелл вбил себе в голову (обоснованно или нет), что Амплби эксплуатирует Рэнсома. Он считал, что Рэнсом настолько доволен работой под руководством Амплби, что это уже не соответствует его статусу. А Амплби настолько вольно пользовался и распоряжался результатами работ Рэнсома, что уже преступал границы отношений между учителем и учеником. И Кэмпбелл убедил самого Рэнсома, что дело обстоит именно так.

Как я и говорил, в этой ситуации трудно высказывать какие-либо суждения. Амплби постоянно печатался, причем печатался, очень редко ссылаясь на Рэнсома. Однако следует помнить, что Амплби организовывал и координировал работу нескольких людей с их согласия и в большой мере к их благу. Хочу прямо заявить, мистер Эплби, что Амплби никогда не присваивал себе чужую интеллектуальную собственность для повышения своего статуса в ученом мире.

Заявление звучало довольно смело, и Эплби, вспомнив свой скепсис касательно высказанных Хэвелендом обвинений в плагиате, сразу же засомневался в его правдивости.

– «Для повышения своего статуса»… Вы не могли бы объяснить подробнее?

– Вы увидите, мистер Эплби, что вскоре объяснение появится само собой. Если вкратце, то Амплби нравилось раздражать людей. Если он сам пришел, скажем, к решению Икс, он вполне мог приложить большие усилия к тому, чтобы убедить, положим, коллегу А в том, что решение Икс является достижением коллеги А. И все лишь для того, чтобы получить удовольствие, вызвав раздражение коллеги А якобы похищением у него чуть позже решения Икс.

– Понимаю, – сказал Эплби. «А что же, – с интересом спросил он себя, – из всего этого вынес бы Додд?»

– Теперь я вновь вернусь к своей основной мысли, – продолжил декан, – более не подчеркивая тот факт, что Амплби не был дружелюбным и легким в общении человеком. Когда он узнал, что Рэнсом, являвшийся его учеником с самого начала, которого он все еще считал таковым, выражал недовольство (за его спиной, как он сказал) уже описанным мной образом, он пришел в ярость. Ситуация оставалась чрезвычайно напряженной, пока Рэнсом не уехал за границу четыре года назад. Через два года он вернулся, и обстановка снова накалилась. Случались сцены, лучше сказать, инциденты, и в конце концов Амплби поступил, по общему мнению, чрезвычайно своевольно. У него находились некие ценные документы, которые всегда считались плодами трудов Рэнсома. Когда я говорю о ценных документах, вы, очевидно, понимаете, что речь идет об их научной ценности. В них содержался почти законченный материал по расшифровке неких надписей, имевших огромное значение. Я не стану вдаваться в академические подробности. Амплби просто оставил их у себя. «Когда Рэнсом, – сказал он, – снова уедет за границу, он, возможно, их получит». Присутствие Рэнсома здесь выводило его из себя, и это был единственный способ избавиться от него. Так вот, Рэнсом уехал и с тех пор не возвращался. Именно это и послужило причиной моей ссоры с Амплби, о которой я упомянул вчера вечером.

Теперь Дейтон-Кларк был полностью поглощен своим рассказом: от замешательства и велеречивости не осталось и следа. На смену им пришел порыв, направленный на достижение полнейшей ясности. Эплби обратился в слух.

– Несколько месяцев назад я получил от Рэнсома письмо, где говорилось, что документы до него не дошли. Там также содержался намек, который побудил меня кое-что выяснить. Вскоре я, к своему великому огорчению, обнаружил, что Амплби предлагал напечатать в одном научном журнале материалы, относившиеся к расшифровке надписей. Мне это под большим секретом сообщил редактор журнала, сэр Теодор Пик, и я тотчас же обратился к Амплби в частном порядке. Однако дело никоим образом не разрешилось. Тогда я счел своим долгом официально вынести его на заседание Ученого совета. Это не совсем соответствовало процедуре, но я все-таки решился. Прозвучало множество резких слов. На первый взгляд дело не представлялось очень серьезным, просто не совсем корректный спор между коллегами по научному вопросу. Но в сути своей оно содержало ужасный намек на плагиат или даже присвоение чужих результатов. Пожалуйста, имейте в виду, что это очень непростая сфера. Я нисколько не сомневаюсь, что Амплби мог куда успешнее работать над этими надписями, нежели Рэнсом. Однако с учетом того, что Амплби поступил своевольно и несправедливо, воспользовавшись результатами изысканий другого человека или их частью, дело принимает запутанный и чуть ли не скандальный характер.

– Но был ли в него вовлечен кто-то кроме Амплби, Рэнсома и Кэмпбелла?

– Да, конечно. Сейчас я к этому подойду. С самого начала казалось, что это ужасное дело произвело на ректора удручающее впечатление. Мне думается, он был своенравным человеком. И когда он начал понимать, что в этом деле мнение Ученого совета колледжа склоняется не в его пользу, то повел себя наперекор ему. По крайней мере, мне так кажется. Повторяю, подобные дела крайне сложно распутать. Амплби поссорился с Хэвелендом. Полагаю, что основой ссоры стало то, что он дразнил Хэвеленда, в каком-то смысле издевался над ним: «В следующий раз я украду твои работы». Разумеется, Хэвеленд от этого нервничал и злился, что нравилось Амплби. В конце концов он убедил себя в том, что это некая занимательная интеллектуальная игра. Ему нравилось с сарказмом, иронией постоянно заставлять колледж строить догадки относительно его научной честности. Он завязывал новые ссоры. Он создавал группировки. Например, он вошел в альянс с Поуноллом против Хэвеленда, а потом, чтобы уравнять силы, понудил Титлоу поддерживать Хэвеленда. А совсем недавно Амплби решил, что будет гораздо забавнее (мне очень горько говорить об этом) сразиться с ними одному. В результате этого он спровоцировал бурный конфликт с Поуноллом.

Для Амплби это стало своего рода забавой, но он никогда не переступал определенных границ и, можно сказать, не нарушал им же придуманных правил. Ректор всегда вел себя чрезвычайно учтиво, и мне кажется, что по сути своей он был бесстрастным и даже отстраненным человеком. Он просто устраивал себе несколько извращенное интеллектуальное развлечение. Однако в колледже создалась нездоровая атмосфера. И «актеры» рангом пониже вели себя не столь хладнокровно и невозмутимо. Мне кажется, что, в частности, Поунолл и Титлоу несколько увлеклись соперничеством. Боюсь, что между ними возникла настоящая вражда. Во взаимные склоки были в разной мере вовлечены и остальные: Эмпсон, Чалмерс-Патон и даже Кёртис – милейший старик! Вот на таком фоне, мистер Эплби, и разыгралась эта жуткая трагедия!

Дейтон-Кларк закончил свой рассказ. Словно в подтверждение этого он откинулся на спинку стула и начал отрешенно изучать слабо освещенный серебристо-голубой потолок. Эплби закончил писать и столь же безучастно воззрился на обюссонский ковер. Вскоре декан заговорил снова:

– Теперь, если у вас есть вопросы по сказанному мной или о чем-то еще, задавайте их.

Однако в планы Эплби пока не входило подвергнуть гостеприимного хозяина перекрестному допросу. Он обратился к обстоятельству, никак не упомянутому в разговоре.

– Хотелось бы знать, не могли бы вы пролить свет на эту затею с заменой ключей от Садового сквера? Инициатива принадлежала доктору Амплби?

– Да. На последнем заседании Ученого совета он сказал, что это весьма желательно и он сам отдаст необходимые распоряжения. Наш казначей недавно скончался, и ректор взял на себя большую часть административной работы.

– Как вы считаете, не скрывалось ли за решением заменить ключи что-то еще? Например, желание Амплби каким-то образом обезопасить себя?

Лицо Дейтона-Кларка выразило недоумение.

– Едва ли, – ответил он. – Амплби считал, что существуют незаконно изготовленные дубликаты ключей. Именно это и стало причиной замены, и мне, разумеется, никогда не приходило в голову, что в этом присутствовал его какой-то личный интерес.

– Однако он был, так сказать, наиболее уязвим именно со стороны Садового сквера? Например, его кабинет со стороны переулка защищен решетками, а двери в Епископский дворик и в профессорскую каждый вечер запираются. Но вот из Садового сквера проникнуть в его апартаменты довольно легко.

На мгновение лицо Дейтона-Кларка просветлело.

– Это подразумевает, – произнес он, – что Амплби опасался нападения со стороны кого-то, кто не входил в число «законных» обладателей ключей? То есть кого-то извне, кто заполучил дубликат старого ключа?

Эплби кивнул. Пару секунд Дейтон-Кларк размышлял, а затем покачал головой.

– Нет, – с сожалением сказал он. – Не думаю, что за этим что-то крылось. Я уверен, почти уверен, что озабоченность Амплби заключалась именно в том, о чем он и сказал. Он действительно беспокоился, и, должен признаться, весьма сильно. Однако исключительно за репутацию колледжа. Возникли неприятности касательно тайных отлучек студентов, и он твердо решил положить им конец. Амплби, кстати, родом из небогатой семьи и отличался довольно строгими консервативными взглядами. Ему нравилось, что в колледж Святого Антония поступают выходцы из определенных слоев общества, а ничто так не отпугивает респектабельные семейства, как скандалы и сплетни. Я считаю, что вся его озабоченность этим вопросом была обусловлена только этим. Не думаю, что ректор тревожился за свою безопасность только из-за некоего «незаконного» обладателя ключа.

Однако Эплби решил пока не закрывать этот вопрос. На сей раз он сам сделал паузу, прежде чем спросить:

– Между прочим, а у Рэнсома был ключ?

Дейтон-Кларк от удивления сел прямо.

– Да, – ответил он, – был.

– А новый ключ не мог к нему попасть?

– Нет. Полагаю, что нет.

– Вы можете сказать, как именно ректор раздавал ключи?

– Насколько мне известно, он просто ходил по колледжу и лично вручал их.

– В каком порядке?

Дейтон-Кларк удивленно посмотрел на Эплби.

– То есть кому он выдал ключ первым, кому вторым и так далее? Не знаю об этом почти ничего. Разве что я стал предпоследним, и он сказал, что после меня остался только Готт.

– И это произошло позавчера около полудня?

– Да.

Эплби вновь умолк. Обед оказался полезным во всех смыслах. Только вот общая картина снова начала высвечиваться переливчато: то тут, то там. Вечером снова, очевидно, придется сказать Додду, что слишком много света…

Декан посмотрел на часы.

– У меня скоро встреча, мистер Эплби, так что мне придется поспешить. Нет ли у вас ко мне других вопросов или каких-либо дел?

– Одно дело имеется, – ответил Эплби и вынул из кармана загадочную ручку от рычага кресла для мытья. – Боюсь, что я должен снять отпечатки пальцев у всех членов Ученого совета колледжа.

Наконец-то в нем заговорил полицейский: произнося эти слова, Эплби ощутил, как исчезает послевкусие великолепно приготовленных вальдшнепов.

Дейтон-Кларк, разумеется, был захвачен врасплох.

– Отпечатки пальцев! – воскликнул он. – Ну конечно же! Однако я полагал, что нынче злоумышленники действуют в перчатках.

– Очень часто, и тогда мы оказываемся поставленными в тупик. Однако наши немецкие коллеги заявляют, что разработали способ получать отпечатки при использовании обычных перчаток. Взятие отпечатков (разумеется, с согласия субъекта) является рутинной процедурой, которую мы обязаны провести. Если возникнут возражения…

– Не возникнут, – твердым тоном прервал его декан. – Согласен, что это в высшей степени необходимо. Для начала мои… м-м-м… пальцы в вашем распоряжении. Остальные окажут такое же содействие.

И все же в голосе декана слышалась неохота и некое опасение, поэтому Эплби осторожно продолжил:

– В таком случае, мистер Дейтон-Кларк, если вы позволите направить сержанта…

Лицо декана тотчас озарилось радостью. Его волновало соблюдение приличий и субординации. Ему казалось немыслимым, что мистер Эплби, восседавший за «высоким столом» колледжа Святого Антония, станет обходить профессоров с краской и прикладывать их пальцы к полицейским карточкам. Для этого требовался подчиненный.

– Разумеется, мистер Эплби, разумеется. Весьма своевременное предложение. Это будет… м-м-м… совершенно в новинку. Вы уже с кого-нибудь сняли отпечатки?

– Только с трупа, – несколько обескураживающе ответил Эплби.

Затем, посмотрев на часы, он поднялся и приготовился откланяться. В завершение разговора декан учтиво осведомился, насколько удобно Эплби устроился в колледже Святого Антония. Однако его глаза задумчиво взирали на деревянную рукоятку, которую Эплби тактично придвинул к себе. Она походила на некую символическую дубинку.