Секретная папка

– Я же знаю, что это не может не выглядеть подозрительно. Особенно после моей ссоры с директором. Помните макеты для тихоокеанской серии? – сказал Меррион Сквайерс.

– Босса не убивают за то, что он вам устроил разнос.

Меррион бросил на Найджела быстрый взгляд, не то вызывающий, не то настороженный.

– Не забывайте про ирландский темперамент, мой мальчик. Ирландцы мстительны. Они никогда не прощают обид.

– Знаете, если вы хотите сделать признание, лучше подождите суперинтенданта. Он вот-вот подъедет.

Найджел Стрейнджуэйз, закончив завтрак, встал из-за стола и принялся мерить шагами комнату Мерриона. Было без четверти девять утра. Вчера вечером, когда они сняли Мерриона с карниза, он был в таком состоянии, что допрашивать его было по меньшей мере бесполезно. С согласия Блаунта Найджел отвез Мерриона на полицейском автомобиле домой и остался у него ночевать. Полицейский в штатском, который по настоянию суперинтенданта тоже дежурил там, только что сменился. Осмотр здания министерства мало что дал; лишь на первом этаже нашли одно незапертое окно, что могло говорить о чем-то, но могло и не говорить. Сейчас полиция занималась этим.

– Должен сказать, очень непривычно видеть вас в роли детектива, – говорил Меррион. – Лучше бы вы оставались кем были: суровым, но справедливым начальником редакционного отдела. Вам-то самому не противно следить за своими коллегами?

– Я тоже совсем не рвусь в сыщики. Но с другой стороны, следить мне нравится. Наверное, это врожденная любознательность. Я ведь собираю человеческие слабости, как Харки коллекционирует… Послушайте: какая великолепная, какая удивительная работа!

Найджел держал в руках рисунок, сделанный Меррионом, и делал вид, будто только что увидел его. На самом деле нашел он его давно, когда, проснувшись, копался в залежах похожей на сорочье гнездо гостиной.

– Это миссис Лейк вам позировала? – спросил он.

– Вот такого рода «человеческие слабости» вы собираете? – ответил Меррион с раздражением.

– А что тут такого? Разве это предосудительно – нарисовать головку и плечи хорошенькой женщины? Не понимаю.

Меррион нахмурился и ответил не сразу.

– Да, она мне позировала. Я не умею рисовать по памяти.

– Вы хорошо с ней знакомы?

– Я пытался за ней ухаживать, если вы это имеете в виду.

– Вовсе не это. Однако коль скоро вы подошли к вопросу под таким углом…

– А под каким углом вы предпочитаете подходить к хорошенькой женщине?

– А результат?.. Был?..

Сквайерс бросил на Найджела неуверенный взгляд, потом посмотрел на портрет у него в руках. Он, казалось, не мог решить, обижаться ему или нет. В конце концов он желчно улыбнулся:

– Ничего особенного. Иметь я ее, как говорится, не имел. Так, несколько поцелуев. Она – очень глубокое и очень холодное озеро.

– Видно, глубокое столкнулось с глубоким. Она все еще любит Джимми, как по-вашему?

– Она не способна любить без ума никого, кроме самой себя. – Теперь Меррион рассуждал серьезно. – Нет, Джимми был любовник, который – как это у Шекспира? – чах и томился сразу по двум.

– Да, бедная Нита, по-видимому…

– Ах, что такое бедная Нита? Да ничего! Весь жар его души принадлежал Алисе. Да, мой мальчик, и, пожалуйста, не заблуждайтесь на этот счет.

– В таком случае… он весьма оригинально это выражал, – искренне удивился Найджел.

– Не будьте таким наивным! Нита для него была только заменой, суррогатом. У нее он находил ласку, обожание, тихий уют – все то, чего ему не хватало дома. У нее хватило ума, чтобы угадать, чего ему недостает. На самом же деле он во всем этом не нуждался. И начинал это понимать.

– Значит, хотел и в то же время уже не хотел этого?..

– Да, мой неискушенный друг. Джимми не способен на длительную, глубокую, сердечную привязанность. Он из тех, кто в последний момент отступает, не решается идти до конца. Я его понимаю. Я сам такой. Да Алиса и не требовала от него ничего такого: она просто открыла ему отдушину, где он чувствовал себя свободно. Вот почему я говорю, что весь его душевный капитал вложен в нее. А с Нитой он сошелся потому, что в нем – бездна двойственности. С одной стороны, его тянет к кому-то, кому он может полностью подчиниться, в ком может раствориться, потерять себя. С другой стороны, он хочет остаться самим собой, не брать на себя никаких обязательств. Увлечение Нитой – это одна его половина, готовая к полной самоотдаче. Но вторая половина всегда была сильнее, она тянула его обратно. В общем, приходится лишь удивляться, что Нита продержала его так долго… Нужно отдать ей должное…

– Нита сама поделилась этим с вами? – помолчав, тихо спросил Найджел.

– Что вы, черт побери!.. Рад признаться, я был далеко не в таких близких отношениях с покойной.

– Рад? Вы же всегда прохладно относились к ней, разве не так?

– Я смотрел на Джимми и говорил себе: «Держись, Сквайерс, подальше!»

– Хорошо, а как тогда вы все это узнали? Путем абстрактных размышлений?

– Какие там размышления! – возразил Меррион. – Мне это рассказала Алиса. Во всяком случае, помогла все это понять. – Он поразительно точно воспроизвел высокий ровный тон миссис Лейк. – «Я знаю, он еще пожалеет об этом. Он не любит требовательных женщин. Пройдет немного времени, и она наскучит ему до чертиков, Меррион».

У Найджела мелькнула мысль, что если Меррион и миссис Лейк сговорились между собой, то это со стороны Мерриона был очень тонкий ход, чтобы отвлечь от них подозрения. С другой стороны, если яд предназначался Джимми Лейку, зачем Мерриону признаваться пусть даже в платонической симпатии к Алисе? А тот факт, что покушение на Джимми произошло вскоре после отравления Ниты, говорит о том, что истинным объектом и в том и в другом случае был именно он.

Найджел не успел додумать эту мысль: приехал суперинтендант Блаунт. В это утро Блаунт держался очень деловито и сухо. Он официально предупредил Сквайерса об ответственности за дачу ложных показаний, затем попросил его рассказать о событиях предыдущего вечера. Искоса поглядывая на сержанта, который приготовился записывать его показания, Сквайерс начал.

По его словам, накануне, после ленча, он нашел на своем столе записку от Найджела с просьбой приехать в министерство в одиннадцать вечера, чтобы обсудить один важный вопрос, и подождать в комнате Найджела, пока тот не придет. Он прибыл, по-видимому, всего через несколько минут после того, как Найджел и замдиректора спустились в столовую. Нет, войдя в министерство, он не видел никого из сотрудников управления. Минут через десять или пятнадцать – Меррион не может сказать точно – он услышал, как кто-то пробежал мимо дверей в сторону лестницы; несколькими секундами позже через стеклянную панель над дверью он увидел, что в коридоре погас свет. Он вышел из комнаты и обратил внимание на странные звуки, доносившиеся из директорского кабинета. Войдя в кабинет, он нашел там Джимми Лейка в том же положении, в каком увидел его Найджел, – на коленях перед столом Ниты, с вытянутыми вперед руками. Из спины Джимми торчал нож, и Меррион узнал его: это был его нож, или очень похожий. Он определил это по рукоятке. Он решил, что Джимми мертв, направился к телу, чтобы проверить это, и тут услышал шум поднявшегося лифта, звук раздвигающихся дверей и торопливые шаги в коридоре. Он почувствовал себя в западне: рядом был труп человека, убитого, по всей видимости, его ножом. Ничего другого не оставалось, как выбраться в окно и, спрятавшись на карнизе, подождать, как будут дальше развиваться события.

– Конечно, я потерял голову, – закончил он. – Если бы я в состоянии был соображать, я бы вытащил нож и унес его с собой.

– К вашему счастью, вы этого не сделали, – заметил Найджел, тут же встретив сердитый взгляд Блаунта.

– Я правильно понимаю, что вы не писали записку мистеру Сквайерсу? – спросил суперинтендант Найджела. Тот отрицательно покачал головой. – Что вы сделали с запиской?

– Смял и положил в карман. Пожалуйста, вот она.

– Ага. Отпечатано на машинке. На ней ваша подпись, мистер Стрейнджуэйз.

– Все очень просто, – ответил Найджел, посмотрев через плечо Блаунта на машинописный листок. – Мы все подписываем, как заведено в Гражданской службе, даже журнал прихода и ухода. Нет ничего проще, чем подделать подпись: ведь мы подписываемся инициалами, и их видят каждый день на любом клочке бумаги.

Блаунт попросил Мерриона Сквайерса еще раз рассказать все по порядку, задавая при этом массу невинных на первый взгляд вопросов, которые могли бы взорвать всю версию, если бы история была выдумана. Но он не смог поколебать мистера Сквайерса, несмотря даже на то, что у того от нервного напряжения дергалось веко и со стороны могло показаться, что он говорит неправду. В правдивости его показаний не оставалось сомнений.

– Все ли в управлении знали, что мистер Лейк вчера вечером собирался работать допоздна?

– Не могу сказать, я лично не знал. Но он часто работал поздно, – ответил Сквайерс.

– А заместитель директора? Вы понимаете, к чему я клоню, мистер Сквайерс? Если ваши показания правильны или, скажем, неправильны, я должен задаться вопросом: почему преступник был уверен, что застанет мистера Лейка в его кабинете и никого больше не будет поблизости?

– Здесь я помочь ничем не могу. Тем более что, выходит, я не преступник, – ответил Меррион Сквайерс.

– Заместитель директора очень постоянен в своих привычках, – вмешался Найджел. – Если он работает вечером, то всегда спускается в столовую около одиннадцати. Можно предположить, преступник узнал каким-то образом, что Джимми будет в это время у себя. Возможно даже, ему была назначена встреча…

– Если это так, мы скоро узнаем, кто это был. Я собираюсь днем проведать мистера Лейка. Доктор говорит, что он в состоянии отвечать на вопросы. – Блаунт уперся в Сквайерса тяжелым взглядом.

– Так вы меня все равно не поймаете, – вспыхнув, проговорил Меррион. – Если я и ударил Джимми ножом, то совершенно непреднамеренно, уверяю вас. Когда я вчера вечером пришел в министерство, мне и в голову не приходила такая мысль. – Он поднял руку, остановив Блаунта, который хотел задать какой-то вопрос. – И если будет дозволено, я бы внес свой скромный вклад в расследование. Самое простое, что мог сделать преступник, задумавший убить мистера Лейка, – это спрятаться в фототеке: ее дверь прямо напротив приемной директора. Затем подождать в темноте, оставив в двери щелочку, и, увидев, что Харки отправился на свою ночную оргию в столовую, проскользнуть в кабинет.

– Именно, мистер Сквайерс. Когда вы вошли к себе вчера вечером, вы заметили, что вашего халата нет на месте?

– Нет, не заметил. Я был погружен в свои мысли.

– Настолько, что даже не знаете, воткнули вы мистеру Лейку нож в спину или нет? – Блаунт вложил в этот вопрос всю энергию, как нападающий регбист в решительный рывок.

Меррион Сквайерс молчал. Он беспомощно водил взглядом по предметам, разбросанным в беспорядке в углах, по книгам, кучками лежащим на полках, по прислоненной в углу гитаре, по карандашным и акварельным наброскам на стенах, по полу, усыпанному журналами и рисовальными принадлежностями вперемешку с обувью, – словно искал у них совета или помощи.

– Говорите же, мистер Сквайерс! – повелительным тоном сказал Блаунт. – Прошлой ночью, вернее, сегодня утром, вы сказали мистеру Стрейнджуэйзу, что не знаете, ударили вы мистера Лейка ножом или нет. Сейчас вы повторили нечто в том же духе. Вы не можете не понимать, что…

– Хорошо, хорошо. Не кричите на меня. Да, наверное, будет лучше, если вы узнаете все. Вам, суперинтендант, не знакомо, случаем, слово «шизофрения»?

– Мы постоянно его слышим в суде, – ответил Блаунт ледяным тоном. – Как правило, от защитников.

– Вы помните, Найджел, эпидемию, охватившую прошлой зимой министерство? Кто-то резал пальто…

– Да…

– Ну так вот: Джек-потрошитель-пальто – перед вами.

Эта «эпидемия» произвела в министерстве сенсацию. Охватила она Управление наглядной пропаганды, где три женщины обнаружили, что их пальто, которые они вешали в своих служебных помещениях, кто-то располосовал от воротника до полы. Такое злостное хулиганство тем более вызвало всеобщее возбуждение, что в то время талонов на одежду выдавали мало. К тому же среди сотрудников пошли ходить всякие слухи и подозрения, которые в любой момент могли вылиться в панику. Атмосферу подогрели слова, безответственно брошенные мисс Финлей: «В один прекрасный день я окажусь в пальто, когда его станут резать». Инциденты прекратились так же внезапно, как и начались; последним пострадало пальто мисс Принс. Виновника не нашли. Однако спустя две недели последовал странный эпилог. Все три жертвы нашли на своих столах по конверту с талонами и деньгами, в количестве, достаточном для приобретения новых пальто.

Позеленев от отвращения к самому себе, с дрожащими руками, сидя на стуле в своей обычной позе, по-кавалерийски, Меррион Сквайерс признался в своей вине. Он не отдавал себе отчета в том, что делает, пока один из сотрудников не застал его на месте преступления с ножом в руках.

– Я был как лунатик, пока меня не разбудили. Другими словами, я понятия не имел, что я делаю в комнате, да еще с ножом. Последнее, что я мог вспомнить: я сидел за своим столом и работал над эскизами. Но вот я стою, держу нож, и рядом – располосованное пальто… Пробуждение, скажу я вам, было весьма неприятным.

Дальше Меррион сообщил: как ему кажется, снаряд, который, взорвавшись, сбросил его с карниза, одновременно вызвал какой-то сдвиг у него в голове. Однако повторное потрясение, когда его застали с ножом, по-видимому, восстановило прежнее равновесие. Он, во всяком случае, на это надеялся, ведь с тех пор покушения на пальто прекратились… вчерашнее происшествие снова ввергло его в этот кошмар.

– Можете представить себе, что я пережил? Я – в той же комнате. Вижу тот же нож. Но на этот раз, вот уж верно, в пальто оказался человек. К тому же, пока я сидел у себя за столом, ожидая Найджела, меня клонило ко сну… Боже, Боже, я так и не знаю всей правды!

Сквайерс уронил голову на руки. Суперинтендант, уже более мягким голосом, чем до сих пор, спросил:

– И кто вас застал? Мисс Принс, я думаю?

– Ну что вы! Это был Биллсон.

Блаунт и Найджел переглянулись.

– Биллсон? Я думал, он такой человек, что немедленно побежит докладывать, – заметил Блаунт.

– Я тоже так думал. Но Эдгар оказался совсем другим. Похожим на человека, а не на машину, если угодно.

По словам Мерриона, Биллсон пообещал ему: если он возместит убытки, все останется между ними. Он даже отдал Мерриону свои талоны: у того на всех не хватало. Более того, Биллсон любезно предложил: если Меррион даст ему деньги в однофунтовых купюрах, он разложит их поровну в три конверта и положит на стол каждой из жертв.

– Боже! – воскликнул Найджел. – Это представляет Биллсона совсем в ином свете.

– Совершенно верно. Для меня это было настоящим открытием. Но, должен вам сказать, он очень странно разделил деньги.

– То есть?

– Он попросил у меня двести фунтов. Каждая из сотрудниц нашла в конверте по двадцать пять фунтов, сумму вполне достаточную для покупки пальто, а остальные сто двадцать пять… гм… В общем, многовато за посредничество.

– Но это же чистой воды вымогательство!.. – возмутился Блаунт.

– Не сомневайтесь, так оно и было. Но что я мог сделать? Если бы я даже пошел на то, чтобы эта история стала известной всем, я все равно не мог бы обвинить Биллсона в вымогательстве. Он очень хитро это придумал. В общем-то я вроде бы человек предусмотрительный, но когда он попросил у меня двести фунтов, мне и в голову не пришло, что он не разделит всю сумму между девушками, чтобы каждая получила в два раза больше, чем стоит пальто, в качестве компенсации…

– Но… но ведь мистер Биллсон – вольнонаемный с постоянным статусом, – сказал Блаунт.

– И потому неподкупен? Я уже это слышал… Как я мог подумать, что вы мне поверите! У меня даже нет возможности доказать, что я говорю правду.

– А после этого он не пытался вытянуть у вас деньги?

– В общем, пытался. На прошлой неделе. И не получил ничего. Понимаете, я сообразил: пускай я не могу доказать, что он меня шантажировал, но ведь и он не докажет, что это я резал пальто. В любом случае ни он, ни я ничего доказать не можем.

– Давайте вернемся ненадолго к пальто, – сказал Найджел. – У вас есть какое-то объяснение, почему вы резали именно дамские пальто, а не другие?

У Мерриона Сквайерса опять затряслись руки, глаза беспокойно забегали по комнате.

– Вы, наверное, помните: все трое были прелестные девушки, – с заметным усилием выдавил он. – А, черт с ним! Скажу так: незадолго до этого я поссорился с Нитой, она дала мне, как говорится, от ворот поворот. И другие… – Он лишь передернул плечами. – Знаете, почему я был вчера вечером в таком состоянии? Вы-то знаете, Найджел: два дня назад я поскандалил с Джимми…

Спустя десять минут Найджел и Блаунт ехали в полицейской машине в сторону Пиннера, где жил Эдгар Биллсон. Пока они беседовали со Сквайерсом, у Найджела появилась одна идея, и ему хотелось проверить ее.

– Что вы думаете обо всем этом? – спросил он.

– Как вам сказать… Очень похоже на правду. Конечно, тут ничего не докажешь. Вряд ли Биллсон сознается в вымогательстве. – Глаза Блаунта за стеклами очков в стальной оправе блеснули. – Но предположим, это неправда. Предположим, застала его Нита Принс, а не Биллсон. Предположим, это она, а не Биллсон шантажировала его… Кто знает? Тогда вот он, мотив для убийства. Предположим, Сквайерс узнал, что Нита все рассказала директору. Тогда понадобилось убрать и мистера Лейка. Если бы все это было так, то история Сквайерса выглядела бы дьявольски хитроумным планом, чтобы увести нас в сторону от опасной темы – от его тайных мотивов, чтобы отравить девушку.

– В ваших рассуждениях все правильно, до последней точки. Прежде чем вы пойдете дальше, я должен признать: он сказал много такого, что вполне можно принять за попытку перевести подозрения в убийстве Ниты на кого-то другого. – Найджел в двух словах пересказал Блаунту их разговор. – Но, – продолжил он, – если Меррион преступник, то почему, почему он признался, что перед тем, как он порезал Ните пальто, у них была ссора? Остальное в его показаниях должно отделить покушение на Джимми – совершил его Меррион или нет – от смерти Ниты. Но коль скоро он по собственной воле сообщил нам и о ссоре с Нитой, и о том, что она дала ему от ворот поворот и что это могло стать для него подсознательным мотивом, чтобы порезать ей пальто, – то встает естественный вопрос: ведь тут он сам, как вы выразились, вступает в опасную зону. Ведь он тем самым связывает нападение на Джимми с убийством Ниты…

– Мне не очень верится почему-то, что у вашего мистера Сквайерса на самом деле не все дома. Не нравится мне его взгляд. Очень уж он скользкий…

– Но в пользу Сквайерса говорит вот что: отравители обычно не меняют орудия убийства.

– Ну, здесь у нас совсем иной случай. Капсула с ядом была ведь только одна. Ее, готовую к употреблению, любезно предоставил этот балбес Кеннингтон. Просто так получилось. Как вчера – с ножом Сквайерса. Я бы сказал, он здорово придумал, подкинув нам эту идею насчет шизофрении. Держу пари: объявив себя в истории с пальто истинной жертвой, он будет пользоваться этим же аргументом в случае с мистером Лейком: ведь если его поймают, у него готово психиатрическое алиби.

– В таком случае почему он не прибегнул к этому методу в случае с Нитой?.. Кстати, о капсуле с ядом, – прошептал Найджел. – Я вижу, с вами новый сержант.

Лицо у Блаунта в этот момент было просто свирепым.

– Да. Сержант Мессер отправился обратно в констебли, пусть поносит форму. Небрежности я не прощаю.

– Он плохо обыскивал свидетелей?

– Он не соизволил тщательно осмотреть некоторые места, где можно укрыть капсулу… Короче говоря, не произвел телесного обыска, – сухо ответил Блаунт.

– Но, черт побери, все были в комнате. Никто не имел возможности уединиться, чтобы спрятать капсулу… в таком месте.

– Так думал и Мессер. Хотя думать – не его дело. Во всяком случае, чтобы положить что-нибудь себе в рот, раздеваться не нужно.

– Но согласитесь, ни один человек, если он в здравом уме, не положит в рот капсулу с ядом! В ней ведь могло остаться что-то. Во всяком случае, пары…

– Правильно. И все же Мессер не справился с заданием.

– А женщина-полицейский, которая обыскивала миссис Лейк?

– Она была на высоте.

– Хм. Ладно… Но все равно я не понимаю, зачем преступнику прятать капсулу, зачем рисковать, если достаточно просто обронить ее на пол или…

– Может быть, он боялся оставить отпечатки пальцев?

– На такой крохотной вещице?

– Благодаря микрофотографии удавалось идентифицировать преступника по крохотному фрагменту отпечатка. Это не значит, что наши подозреваемые могут об этом знать, они в общем-то дилетанты…

– Все, за исключением одного, Блаунт, – медленно произнес Найджел. – Я бы рискнул предположить, что Чарльз Кеннингтон знает об этом много, и самым доскональным образом. Я имею в виду: он знает, как прячут такие вещи. Знает все уловки. И знает, как пустить пыль в глаза. Не забывайте, ведь он поймал Штульца.

– Что толку пытаться пробить лбом стену? Вот приедем к Биллсону, и я предлагаю…

Суперинтендант изложил свой план.

Когда они позвонили, миссис Биллсон чистила пылесосом гостиную. Отодвинув в сторону кисейную занавеску на двери, она выглянула в щелочку. На площадке стояли толстый джентльмен в котелке и синем костюме и другой, высокий, без шляпы и с белокурыми волосами. Вряд ли это коммивояжеры, те парами не ходят… Она быстро скинула цветастый фартук, скомкав, сунула его за диван, взбила локоны с сединой и поспешила к двери. «Никуда не денешься! Не сейчас, так позже! Полагается ли угощать чаем кредиторов, судебных исполнителей или как их там называют?» – встревоженно думала она.

– Доброе утро, джентльмены. Если вы по поводу счета из Скулбриджа, то могу вас заверить, что мистер Биллсон вышлет чек в самое ближайшее время.

– Мадам, мне кажется, тут какая-то ошибка. Я из полиции и хотел бы переговорить с вами. Можно войти? – Блаунт протянул ей свое служебное удостоверение.

Миссис Биллсон даже не взглянула на удостоверение. «Боже мой, что я наделала? Я же проговорилась, и теперь Эдгар на меня всех собак спустит… И что меня дернуло?..»

– Что за вопрос! Пожалуйста, входите. Извините, у меня не прибрано. В наши дни горничной не найдешь ни за какие коврижки, – произнесла она с таким рафинированным аристократизмом, что у Найджела заныли зубы.

– Да, мадам. Дело у нас серьезное… Нет, спасибо, я постою… Но я надеюсь, вы нам поможете.

– Уверяю вас…

Блаунт поднял руку ладонью вперед, и перепуганной женщине она показалась огромной, как рок.

– Итак, с вашего позволения. Вчера вечером мы поймали воришку-карманника. Среди прочего у него обнаружен бумажник, который, мы полагаем, принадлежит вашему мужу. Вор признался, что украл его только что…

– О Боже! Эдгар ничего об этом не говорил…

– Так вот, мне доложили: вчера поздно вечером вам звонили из министерства военной пропаганды, и вы ответили, что ваш муж весь вечер находился дома. Вы понимаете, мадам, это ставит полицию в неловкое положение. Мы хотели бы вернуть бумажник мистеру Биллсону. Но как могли его стащить, да еще в нескольких милях отсюда, если он весь вечер не выходил из дома?

– Я вам все сейчас объясню. Эдгару, то есть мистеру Биллсону, не хочется, чтобы у него на работе знали, что он посещает ста…

– Пытает счастья на собачьих бегах? – Блаунт расплылся в улыбке, словно акула после плотного обеда. – Я очень хорошо вас понимаю. Естественно, в Гражданской службе приходится быть осторожным с такими вещами. Значит, он велел вам отвечать, что весь вечер был дома? А на самом деле вернулся домой, когда позвонил мистер Фортескью?

– Нет. Он вернулся через полчаса после этого. По дороге заскочил к другу.

– Ясно, ясно. Рад, что мы с этим разобрались. В наши дни терять бумажник – дорогое удовольствие, не так ли? Кстати, на каком стадионе он был?

– Он собирался на Харрингуэй.

– Надеюсь, улов у него был хороший?

– Знаете, я не могу сказать. Я уже легла, когда он вернулся. Мы… хм… спим в разных комнатах. А сегодня утром он проспал и побежал на работу, почти не позавтракав. Я даже не успела переброситься с ним парой слов.

– Остается надеяться, что вы не ошиблись относительно Биллсона, – обратился к Блаунту Найджел, когда полицейский автомобиль ринулся в сторону центра. – Не то он поднимет такой скандал, когда узнает о вашей беседе с его женой!..

– Пусть попробует! Вы разве не заметили, Стрейнджуэйз, что его жена поначалу приняла нас за кредиторов? Все складывается…

– Да. И, кажется, подтверждает то, что сказал Меррион. Если Биллсон играл на собачьих бегах и залез в долги, это как нельзя лучше объясняет, почему он взял у Мерриона сто двадцать пять фунтов и не доложил о нем руководству. Я ни минуты не сомневаюсь, что недостающие талоны он раздобыл на черном рынке. Знаете, у меня даже настроение поднялось, когда я узнал, что этот правильный Биллсон ведет двойную жизнь.

Вид у Блаунта был озабоченный.

– Но это не объясняет, почему он пытался убить мистера Лейка.

– Вы думаете, это был он?

– Пока не думаю. У нас еще мало фактов. Но уверяю вас, если Сквайерс говорит правду, то человеком, который, вероятнее всего, совершил покушение на мистера Лейка, должен быть тот, кто знал историю с пальто и роль мистера Сквайерса в ней, потому и воспользовался халатом Сквайерса и его ножом. Но опять же: зачем Биллсону убивать мистера Лейка? Предположим, Лейку стало известно про его долги и собачьи бега – за это не отправляют на тот свет, даже если речь идет о Гражданской службе. Все равно это не спасло бы его от кредиторов.

– Блаунт, мне кое-что пришло в голову. У меня эта мысль давно уже вертится. Послушайте…

По мере того как Найджел излагал свою идею, лицо Блаунта светлело. Один раз он даже не выдержал и снял котелок, чтобы похлопать себя по лысине, но на этот раз от возбуждения, а не от растерянности.

– Ах, черт возьми! О-очень интересно… и наводит на размышления. Будем надеяться, мистер Лейк в состоянии будет оказать нам содействие…

Они стали обсуждать подробности. Тут оказались очень полезными познания Найджела в делах министерства. Они договорились, что допросы по поводу событий минувшей ночи производиться не будут. Блаунт проведет лишь формальный опрос о передвижениях основных подозреваемых, якобы для того, чтобы собрать подтверждения алиби, выявленных вчерашними телефонными звонками Фортескью. Труднее всего будет усыпить подозрения Биллсона. Решили, что Блаунт предпримет шаги лишь в связи с его алиби: ведь жена Биллсона почти наверняка сообщит мужу о визите полиции. Биллсон скорее всего будет настаивать, что был на стадионе. Это алиби, пообещав провести обычную в таких случаях проверку, Блаунт примет. Если сомнения Биллсона не рассеются окончательно, его должно успокоить то, что произойдет во второй половине дня.

Приехав в министерство, Найджел прошел прямо в кабинет заместителя директора. У дверей директорского кабинета он заметил полицейского: тот сидел словно аршин проглотив и выглядел очень внушительно, – машинистки в приемной не могли удержаться от смешков и многозначительного подмигивания. Найджел попросил Фортескью на пять – десять минут отослать секретаршу, так как ему нужно кое-что сказать с глазу на глаз. Когда девушка удалилась, Найджел устроился в кресле и заговорил:

– Харки, вы должны нам помочь кое в чем. Нужно созвать срочное совещание по текущим делам, причем сегодня же, после ленча. Предлог есть: Джимми вышел из строя, приходится перераспределять работу, ну и тому подобное.

– Не говоря уж о том, что заведующий редакционным отделом, вместо того чтобы заниматься делами, целый день валандается с полицией. А он должен…

– Держать пальцы на кнопках, следить, чтобы не возникали заторы… знаю, знаю. Во время этого совещания вы должны сказать две вещи. Первое: в ближайшее время будет произведен арест подозреваемого в покушении на директора; суперинтендант якобы вас заверил, что как только это произойдет, полиция будет удалена из здания и мы сможем без помех работать на победу.

– Это соответствует действительности?

– Отчасти. Второе: вы должны предупредить всех, что завтрашний день начнется с проверки папок с фотографиями серии КВ.

В холодных рыбьих глазах Харкера Фортескью засветилось что-то напоминающее живость. Он погладил себя по щеке. Потом открыл ящик стола, вытащил пачку сигарет, одну кинул через стол Найджелу, закурил сам. Правильнее сказать, попытался закурить, но зажигалка его не слушалась, и дело кончилось тем, что Найджел протянул ему горящую спичку.

– Что вы задумали? – спросил Харкер Фортескью, справившись с сигаретой. – Это ваш очередной хитроумный ход?

– И да и нет. Проверку папок с серией KB нужно провести как можно скорее.

– Но, черт побери, послушайте, не сейчас же. В управлении и так людей не хватает, а если вы сегодня заберете еще одного, за нападение на Джимми…

– От вас требуется только объявить о проверке. Пока. Не исключено, что это сделает контрразведка.

Заместитель директора задумчиво смотрел на Найджела.

– Ах вот как? Ну что ж, я им желаю удачи. Вы знаете, секретную папку ПХК, о которой так тревожился Джимми, все еще не нашли. А в ней полный список – притом единственный – всех фотоснимков, которые запрещается публиковать без специального разрешения. Без этого списка невозможно проверить наличие.

– Да, я об этом знаю. Вы скажете, что эту папку нашли.

Увидев, что Харки колеблется, Найджел добавил:

– Сразу после ленча мы встретимся с Джимми. Если нужно, я могу попросить его написать вам записку, что проверку нужно провести завтра утром.

– Дорогой мой Найджел, зачем давить на меня? Конечно, я объявлю об этом. Хотя неплохо бы получить от Джимми такую записочку. Я правильно понимаю, что ему уже лучше?

– Да.

Когда Блаунт с Найджелом приехали к Джимми, тот лежал в постели с туго забинтованным плечом; лицо его было таким же белым, как бинты, но в общем он вполне пришел в себя. Сестра сказала, что они могут поговорить минут пятнадцать, и, бросив взгляд на свои часики, вышла. У постели сидела Алиса Лейк. Сначала Блаунт расспросил директора, что же произошло накануне вечером. Джимми сказал, что ни с кем не договаривался о встрече. Когда открылась дверь, он не сразу взглянул в ту сторону; Найджел хорошо себе это представил: когда Джимми поглощен работой, можно войти к нему, сесть, закурить, и только тогда он поднимет голову… В следующее мгновение, сказал Джимми, погас свет. Он сидел не двигаясь, думая, что это Харки вернулся из столовой. Даже сказал что-то вроде: «Включи свет, олух царя небесного». Свет не зажегся. Тогда он встал и пошел к выключателям. Да, ему показалось, что в комнате кто-то есть, но он по-прежнему был уверен, что это Харки. Когда он приблизился к двери, на плечо ему легла чья-то рука. Затем последовал удар, сваливший его на пол. Уголком глаза он успел заметить, как кто-то стремительно выскочил из комнаты. Он не закричал, опасаясь, что нападавший может вернуться; кое-как дотащился до двери, включил свет и, прежде чем потерять сознание, сумел найти по телефону Харки.

Казалось, все полностью совпадало с картиной, которую нарисовал Найджел. Но последующие расспросы Блаунта показали, что Джимми не может сказать ничего, что помогло бы определить нападавшего. Откуда преступник знал, что директор будет в этот час у себя? Ответ был прост. Днем ему звонили Брайан Ингл и Эдгар Биллсон, хотели поговорить насчет работ, которые лежали у него на подписи. Он сказал обоим, что еще не смотрел их, но надеется посмотреть вечером, а утром вернет.

Пока директор давал показания, Найджел наблюдал за его лицом. Подобно всем уложенным в постель людям, он выглядел безобидным и беззащитным, как ребенок, не отвечающий за свои поступки. Большая красивая голова, слабый, но твердый голос, знакомая привычка проводить языком изнутри по губам перед тем, как заговорить, словно это помогало собраться с мыслями, – все было прежним, ничего не изменилось. И вместе с тем Найджелу показалось, что за всем этим прячется какая-то большая тревога. Что-то подсказывало Найджелу, что Джимми Лейк изо всех сил старается уловить, что стоит за вопросами, которые задает ему суперинтендант. Время от времени Джимми посматривал на жену, и тогда у него в глазах мелькала совсем иная тревога. Можно было подумать, что он словно во сне пытается ощупью найти к ней дорогу, но никак не может догнать ее. Что же касается Алисы Лейк, то она, как всегда, держалась спокойно, невозмутимо, оставалась бесстрастной, невзирая на то что муж чудом остался в живых. Она сидела рядом с постелью, но трудно было поверить, что это – жена, а не сиделка. Когда он ласково протянул к ней руку, Найджел даже подумал, что она возьмет ее и пощупает пульс.

Блаунт расспрашивал директора и о папке. Найджел объяснил уже Блаунту все, что касалось папок серии ПХК. За годы войны в министерство стекались фотографии, сделанные на всех театрах военных действий, в стране и за рубежом. Снимки представляли на просмотр соответствующему цензору: военно-морскому, военному или военно-воздушному, а если нужно, то и всем троим. Фотографии, прошедшие цензуру, подшивались, получали номер и индекс по каталогу фототеки, откуда их могли выдавать для прессы или сотрудникам министерства: для внутреннего пользования или для собственных публикаций. Каждая из задержанных цензором фотографий передавалась вместе с негативом на хранение в специальное отделение фототеки. Задержанные, или «законсервированные», снимки складывались в папки под индексом ПХК. В каждой папке имелась опись фотоснимков с указанием номера, индекса по каталогу и ссылкой на номер контейнера в отделении KB, где были спрятаны негативы и контрольные отпечатки. К описи прилагалась справка с кратким содержанием, датой поступления, датой прохождения цензуры и т. п., а также внутренняя переписка по их поводу. Фотографии не пропускались цензурой по соображениям безопасности или охраны военной тайны: по снимку можно было определить, например, местоположение неразорвавшейся бомбы в Лондоне, оценить нанесенный бомбовым ударом ущерб; на фото могли оказаться номера и названия боевых кораблей или воинских частей, секретные установки вроде радаров.

Бывало, что законсервированные фотографии были более высокого качества или интереснее по содержанию, чем наборы по какой-то конкретной теме, выпущенные для широкого пользования. Вполне могло случиться, что причины, по которой законсервировали фотографию, больше не существовало. Поэтому, собирая материал для новых изданий, редакционный отдел Найджела имел обыкновение просматривать папки серии KB, чтобы выудить оттуда подходящие снимки, и если обнаруживались хорошие фотографии, Найджел повторно посылал их в цензуру. С год назад, листая папки, он заметил сенсационную фотографию за номером KB 5339, снятую на тихоокеанском театре военных действий. Недавно, начиная работать над изданием тихоокеанской серии, он вспомнил про эту фотографию и выписал требование на шесть отпечатков, полагая, что теперь удастся убедить цензоров выпустить снимок в свет. По поводу этой фотографии у него и произошла стычка с Биллсоном в то утро, когда была отравлена Нита Принс.

Теперь Найджел с сожалением подумал о том, что если потеряна секретная папка, имеющая отношение к любой группе законсервированных снимков, то оригиналы найти будет крайне сложно, а то и вообще невозможно. Каждая группа, правда, имела серийный номер. Но случалось, что снимок показывал слишком уж секретные вещи и его опасно было хранить даже в специальных шкафах отделения KB; тогда цензор предписывал уничтожить его вместе с негативом. В этом случае, при отсутствии папки, было весьма затруднительно доказать, что данная фотография не была уничтожена; если бы Найджел не выписал в свое время номер KB 5339, то ничто бы уже не говорило о том, что год назад такая фотография существовала, как существовал и ее негатив, и что цензоры не давали указания их уничтожить.

Как выяснилось, Найджел был не единственным, кто тревожился за судьбу этой папки. В день смерти Ниты Принс папка ПХК 14/150 была отправлена канцелярией непосредственно директору Управления наглядной пропаганды, но он ее так и не получил. Он запросил ее, чтобы обсудить со Сквайерсом изменения, которые собирался внести в макет новой тихоокеанской серии, считая, что по описи, находящейся в папке, они смогут найти новый материал и придумать что-нибудь свеженькое. Офицер безопасности смог проследить путь до самой корзинки входящих бумаг в приемной директора. Посыльный положил ее туда – он запомнил этот номер, потому что на папке был красный ярлык «секретно», – и было это незадолго до одиннадцати часов, когда старшие сотрудники управления собрались в кабинете директора на встречу с Чарльзом Кеннингтоном. Теоретически Биллсон, прежде чем присоединиться к остальным, вполне мог взять папку и спрятать ее в своем кабинете, и никто бы этого не заметил. По предложению Джимми офицер безопасности, чтобы проверить эту версию, осторожно опросил сотрудников управления, сделав это утром того дня, когда было совершено покушение на директора. Джимми, а за ним Найджел вспомнили, как менее чем за час до смерти Ниты директор попросил ее позвонить Биллсону и передать, что тот должен в течение суток предоставить отпечатки заказанных редакционным отделом снимков серии KB, из-за которых он так необъяснимо раскапризничался. Есть ли тут какая-нибудь связь? – задавал вопрос директор. Может быть, Биллсон просто потерял негативы? Может, они оказались поврежденными? Как еще можно объяснить его нежелание делать с них отпечатки или кражу папки ПХК, – если, конечно, именно он это сделал?

Джимми был теперь совершенно согласен, что на следующее утро следует проверить все папки этой серии. Он написал заместителю записку с указанием сделать это и подписал ее своими инициалами.

– Мистер Лейк, нас вот-вот попросят отсюда, – сказал Блаунт, – а у меня к вам еще один вопрос. Вы говорили, что эти фотографии потеряны или, возможно, испорчены. А вам не приходила на ум иная возможность?

Джимми нахмурился. На лице его появилась болезненная гримаса.

– Никогда не поверю, чтобы сотрудник моего управления…

– Понимаю, сэр, для вас это вопрос непростой. Не думайте, что мне это непонятно. Но эти фотографии или их негативы могут представлять большую ценность для противника. И… э-э-э… давайте предположим, что яд, который убил мисс Принс, предназначался для вас, как, вне сомнений, и нож. Вы видите мотив, которым руководствовался преступник? Ведь человек пойдет на все, чтобы избежать обвинения в государственной измене, верно, мистер Лейк?