Беседа за чашечкой кофе
– Та-та-та, мистер Стрейнджуэйз, всего хорошего, – промолвила миссис Смит и, позвякивая ведром, вышла из комнаты.
Найджел открыл окно и опорожнил пепельницу на карниз, огибавший здание на уровне шестого этажа. Внизу стояли поникшие, с жухлой листвой платаны, их раскачивал порывистый ветер. Ветер не прекращался, казалось, все лето; он сметал пыль с развалин домов и бросал ее в глаза лондонцам, действуя им на нервы, которые и без того благодаря пережитым опасностям и лишениям были издерганы до предела.
На таком вот карнизе Меррион Сквайерс прошлым летом устроил свой наблюдательный пункт. Когда начались бомбардировки, в министерстве ввели специальную систему оповещения. Длинный сигнал сирены означал, что район подвергается налету группы самолетов. Если было замечено, что самолет направляется в сторону министерства, раздавались короткие гудки, и персонал, работавший на верхних этажах здания, особенно те, кто сидел с южной стороны, должен был, по инструкции, мчаться к лестнице на северной стороне и спускаться вниз на два-три этажа. Были недели, когда короткие сигналы звучали чуть не целый день и все управление раза два в час бросалось к лестнице; одним словом, работа стояла. Наиболее отчаянные, в конце концов плюнув, оставались на своих местах, если только свист снарядов не раздавался совсем рядом.
И тогда Меррион Сквайерс сделался независимым наблюдателем.
– Мне хочется самому видеть, что делают эти черные птички, – сказал он.
С тех пор, едва раздавалась сирена, он, вооружившись биноклем и полицейским свистком, вылезал из окна и усаживался на карнизе. Отсюда, как с наблюдательной вышки, он мог просматривать небо, и если считал, что самолет идет курсом в сторону министерства, то свистел. Очень скоро управление обнаружило, что он весьма надежный предсказатель, и его свисток неофициально заменил сирену. Благодаря ему была сэкономлена масса рабочего времени, и все, включая Мерриона Сквайерса, радовались – все, кроме административного управления. Это управление, отвечавшее за кадры и эксплуатацию здания, отнеслось к инициативе Сквайерса очень неодобрительно. Оно платило штатным наблюдателям на крыше, чтобы они подавали официальные сигналы тревоги. С другой стороны, Меррион Сквайерс получал заработную плату как вольнонаемный служащий (категория: специалист), работающий в художественном отделе, в связи с чем управление «взяло на себя смелость» довести до его сведения, что, в случае если он не прекратит своей выходящей за рамки прямых обязанностей деятельности, оно может посчитать необходимым удерживать из его зарплаты сумму, эквивалентную периоду (или периодам) времени, которое он тратит не на выполнение служебного долга в вышеуказанном качестве.
Меррион немедленно и с большим воодушевлением бросился в контратаку. В виртуозно составленной записке, направленной в административное управление, он произвел расчет человекочасов, которые сберегала в день и в среднем за неделю его индивидуальная система предупреждения, прибавив – несколько смело – количество человекочасов, которые были безвозвратно потеряны благодаря официальной системе за первую неделю налетов, и потребовал оплатить ему сверхурочные с учетом получающегося итога. Потрясенное таким неортодоксальным подходом, административное управление так и не смогло прийти в себя и толком продолжить наступление. Прошел год, а между непримиримыми противниками все еще циркулировали докладные и служебные записки, хотя всем было ясно, что дело давно зашло в тупик и ни одна из сторон уже не сумеет изобрести способа выйти из него.
Оглядывая парк, Найджел увидел и след бомбы, которая положила конец дежурству Мерриона на карнизе. Всего в ста пятидесяти ярдах от здания виднелся участок с расщепленными и искореженными деревьями. Здесь взорвался один из последних снарядов, долетевших до Лондона. Услышав нарастающий вой и свисток Мерриона, который на этот раз звучал много тревожнее и настойчивее, чем когда-либо прежде, все бросились к лестнице и кучей скатились вниз. Затем последовала трепетная тишина. Снаряд приближался. И вот – дикий свист, словно на землю с небес обрушился сам сатана. Затем – парализующий взрыв, и снова тишина; только слышно было, как с тихим звоном сыплется стекло.
Вернувшись на шестой этаж, сотрудники управления нашли Мерриона Сквайерса на полу в его комнате, без сознания, всего в крови. Дверь в комнату сорвало с петель и выбросило в коридор, стены были утыканы, как кинжалами, острыми осколками стекла, пол засыпан мусором, а свисток Меррион все еще крепко сжимал в руке.
Когда к нему вернулось сознание, первым делом он нетвердым голосом произнес:
– Административное управление обо мне еще услышит.
Оказывается, он сидел на своем карнизе, когда бомба взорвалась; взрывная волна бросила его в комнату.
Позже он признался Найджелу: в тот момент он настолько перепугался, что боялся двинуться с места.
– Понимаете, сижу я, как херувимчик, и смотрю во все стороны. И вдруг вижу – эта кровожадная штука летит прямо на меня. Сначала я решил: посижу секунду-другую, посмотрю, не свернет ли она в сторону. Потом думаю, что ж, мой мальчик, теперь поздно прятаться, да и что толку? Она меня загипнотизировала. И посмей только Ингл, – добавил он, – прислать мне еще подпись об отважных бойцах внутреннего фронта, смотрящих в глаза смерти! Я его просто убью. Найджел, я не шучу, я прикончу этого производителя штампов. Мои нервы этого не вынесут…
Найджел закрыл окно и вернулся к столу. Из головы у него не выходили мысли о превратностях военного времени. Бывало, бомба обрушивала стену здания, открывая на всеобщее обозрение повисшие друг над другом, сверху донизу, бачки унитазов. Словно был сорван фасад человеческого тела и обнажалось его физиологическое устройство… Но это продолжалось недолго: стена вставала на свое место, обломки и мусор исчезали. Возможно, здание уже не прежнее: что-то в нем сдвинулось, там, может быть, опасно жить, хотя никто не видит, что произошло. Но здание могло стать и крепче. Ведь если ты поймешь, что выдержал тяжелое испытание, то проникнешься уверенностью в себе. Этому можно научиться у примитивных племен: испытания, которым подвергают молодых, придают им уверенность в своих силах.
От Сквайерса мысли Найджела перекинулись на другого героя, Чарльза Кеннингтона. Приятно думать, что война выявила много таких людей. Длинноволосые, нетерпимые к чужим мнениям молодые люди в Оксфордском университете божились, что ни под каким видом, ни при каких обстоятельствах не будут воевать за короля и отечество, а через несколько лет поднимали в воздух истребители наравне с профессионалами Королевских военно-воздушных сил, вместе с ними выигрывали битву за Британию, сражаясь с тем же мастерством и самоотверженностью, с какими произносили прежде свои страстные речи. Отказывавшиеся от военной службы по религиозным мотивам показывали чудеса смелости в спасательных командах и пожарных бригадах. Профессора университетов в один прекрасный день исчезали со своих кафедр, и через некоторое время становилось известно, что они выбросились с парашютом над вражеской территорией, где организовывали Сопротивление, поднимали на воздух мосты, а потом их расстреливали где-нибудь на задворках. Тихие ученые спокойно шли к неразорвавшимся бомбам и хладнокровно, будто занимались опытами у себя в лаборатории, разбирали их, причем, как правило, с ними ничего не случалось. Всякие чудаки, любители, дилетанты, люди, не верившие в войну и приходившие в бешенство, когда она вмешивалась в их личную жизнь, становились опасными, если на их пути вставал немец или бюрократ. Люди эти оказывались совершенно непредсказуемыми для врага, потому что не выставляли напоказ свои боевые качества, а еще потому, что их ум легко обходил ловушки, которые ставили им тевтонские знатоки британского менталитета. Найджел подумал, что прелесть английского характера в том и состоит, что в нем всегда находится уголок для фантазии, придающей ему страшную для противника непредсказуемость.
Чарльз Кеннингтон был типичным представителем этой категории англичан. Молодой человек с обаятельной, хотя и несколько женственной внешностью, до войны он держал фотоателье. Его клиентура, над которой он посмеивался и даже откровенно издевался, была тем не менее от него в восторге, считая, что он ведет себя просто шикарно. Никто из его клиентов ни за что не поверил бы, если бы ему сообщили, что, каждое лето пропадая на две недели, Чарльз проводит это время на армейских сборах.
В сентябре 1939 года он пропадал дольше обычного и объявился лишь после Дюнкерка, с рукой на перевязи и военным крестом на мундире. Вообще-то он был ранен куда серьезнее и проявил куда больше храбрости, чем свидетельствовали эти украшения. Джимми Лейк, который был его шурином, обратился в военное ведомство, и Чарльза Кеннингтона направили в министерство военной пропаганды на должность военного цензора. Тогда-то Найджел и познакомился с ним: Кеннингтон осуществлял цензуру фотоматериалов и потому находился в постоянном контакте с управлением, где работал Найджел. Теперь Найджел понимал, что Чарльз Кеннингтон, в сущности, оказал большое влияние на их управление и на сложившийся в нем стиль работы – стиль внешне беззаботный, непринужденный, открытый для новшеств. С самого начала он перепугал кадровых чиновников министерства тем, что ставил под материалами даты по календарю англиканской церкви. Эта его привычка больше всего раздражала Эдгара Виллсона, старшего инспектора фототеки, отвечавшего за ее финансы. Получив как-то служебную записку, датированную так: «За три дня до праздника Святой Петронеллы, девственницы и великомученицы», – он устроил скандал и был совершенно шокирован, когда Чарльз Кеннингтон с негодованием заявил ему:
– Но, мой дорогой, разве вы не христианин?
Годом позже Кеннингтон успешно прошел медкомиссию и вернулся на военную службу. Вести от него приходили с длительными интервалами, а однажды пришло известие, что его считают «пропавшим без вести и числят среди убитых»; это случилось, когда союзные войска форсировали Рейн. И вот теперь он неожиданно объявился, по его словам, после того, как ему удалось захватить Штульца, нацистского вождя номер три, за которым союзники охотились два месяца. Все в лучших английских традициях, все прекрасно, только Нита Принс, по-видимому, почему-то не очень рада, получив письмо от «покойника».
Открылась дверь.
– Что с вами? – спросил Меррион Сквайерс с явным неодобрением в голосе. – Опять задумались?
– Да, задумался, – ответил Найджел, снимая ноги со стула и пододвигая его посетителю. – Собственно, я думал о Чарльзе Кеннингтоне. И о вас.
– Очень мило с вашей стороны. В какой же связи? Я с ним никогда не встречался. Он работал здесь еще до меня.
– И тем не менее у вас много общего. Эксцентричность. Оригинальность. Полет фантазии в английском духе.
– Вы хотите сказать, что либо я – воплощение английского духа, либо у меня не все в порядке с головой… – сердито проворчал Меррион Сквайерс, сев верхом на стул и положив свою клоунскую голову на его спинку, словно мальчик, играющий в лошадки.
– Ну что вы! Вы просто восточный британец с артистическим темпераментом.
Такое, вдвойне оскорбительное, заявление на сей раз не вызвало у Сквайерса той реакции, на которую рассчитывал Найджел.
– Кстати, о темпераменте. Что происходит с Нашей Блондиночкой?
– Это вы мне объясните!
– Вы когда-нибудь видели, чтобы она так волновалась? Я не видел. Потому что она не из слабонервных. В любых обстоятельствах она остается невозмутимой, как огромная плотоядная орхидея, и лишь широко открывает рот, а вы все выстраиваетесь в очередь, чтобы туда впорхнуть.
– Не очень-то вы сильны в ботанике, я вижу.
– К черту ботанику! – отрезал Меррион. – Я разбираюсь в женщинах, смею вас уверить. Так вот, вчера мне нужно было зайти переговорить с Джимми, это было вечером. Подхожу к двери и слышу, Наша Блондиночка говорит: «Слишком поздно, ты просто не можешь отказаться. Все знают или догадываются об этом. Нечего прикидываться, что ты не влюблен в меня». В этот момент я открыл дверь. Директор и Наша Блондиночка, видимо, только-только закончили разговор. Джимми, должен отметить, выглядел достаточно спокойным. Он стоял у окна, сунув руки в карманы. «Что вам, Меррион?» – спросил он, как обычно. Но Нита, – с удовольствием подчеркнул Сквайерс, – Нита была очень взбудоражена. Вся раскраснелась, руки дрожат… Ну, мы с Джимми заговорили о делах. А Нита принялась стучать на машинке. Хотите – верьте, хотите – нет, но, мой мальчик, она разорвала два листа, пока печатала. Вы слышали, чтобы эта девица когда-нибудь допускала ошибки? Я не слышал. Вот так.
– По-моему, ее немножко пугает возвращение Кеннингтона, – медленно проговорил Найджел. – Говорят, когда-то они были помолвлены.
Меррион Сквайерс щелкнул пальцами.
– Понятно… Я об этом не знал. Она боится, что Кеннингтон узнает про ее отношения с Джимми. Вот почему она сказала, что бесполезно притворяться, будто он в нее не влюблен. Кеннингтон ведь все равно об этом рано или поздно узнает. Конечно же, все дело в этом!
– А чего вы так радуетесь, позвольте вас спросить?
Меррион Сквайерс искоса бросил на него хитрый взгляд:
– Но это же так приятно – смотреть, как мнут лепесточки орхидеи. Лично я против нее ничего не имею. Только из любви к справедливости… Да, и это еще кое-что объясняет. Когда мы все обсудили, Джимми показал мне письмо Кеннингтона и сказал, что тот придет сегодня утром, даже пригласил меня в перерыв на кофе, если мне интересно с ним встретиться. По-видимому, там соберется пол-управления: всем хочется посмотреть на живого героя… А Наша Блондиночка вдруг подняла голову и говорит: вряд ли Кеннингтону понравится такая суета вокруг его персоны. И вообще, она лично берет полдня отгула: у нее накопились всякие неотложные дела. Тут Джимми, вы же знаете, какой он делается любезный и обходительный, когда ему перечат… Словом, Джимми ей говорит, что не может ее отпустить, в полдень предстоит совещание, которое нужно стенографировать, и вообще, разве ей не интересно увидеть главный экспонат?
– Это еще что такое?
– Кеннингтон, кажется, принесет флакончик с ядом, который он отобрал у того наци. Наверное, чтобы пощекотать наше любопытство. Вы же видите, Нита ужасно боится, что Кеннингтон увидит ее с Джимми и по лицам все поймет.
– Честное слово, у вас какая-то болезненная фантазия, – сказал Найджел. – К чему эти домыслы? Ните совершенно незачем впадать в панику. Кеннингтона ведь считали убитым. Так что она имела полное право сойтись…
– Э, вы безнадежны, Найджел. Дело в том, что Нита именно в панике, она места себе не находит. Подыщите другую, более правдоподобную версию…
Высказать другую версию Найджелу помешал стук в дверь. Меррион и Найджел скривились. Единственным, кто стучался, прежде чем войти в комнату, был Эдгар Биллсон.
Биллсон пересек комнату, как всегда, не произнося ни слова, ставя ноги носками врозь и не отрывая глаз от пола, будто не мог позволить себе заметить Найджела, пока не приблизится к столу на должное расстояние. Подойдя, он наконец поднял глаза.
– Доброе утро, Стрейнджуэйз.
– Доброе утро.
– Вынужден обратиться к вам с жалобой. Но может быть, вы заняты? – Водянистые глаза Биллсона уставились куда-то между Найджелом и Меррионом.
– Весьма сожалею, что слышу это. Садитесь, пожалуйста. – Заметив, что посетитель оглядывает комнату, подчеркнуто не замечая стула, на котором все еще сидел верхом Меррион Сквайерс, Найджел кивком головы показал на стул мисс Финлей.
– Ваша помощница сегодня не работает?
– Она еще не пришла.
– Распускается персонал, – заметил Биллсон, устанавливая стул на приличествующее расстояние от стола и усаживаясь на него.
– Да, я об этом слышал, – вежливо ответил Найджел. – У вас в отделе тоже с этим проблемы?
– Напротив. Регистрационные листы показывают, что в фототеке дисциплина показательная.
– Счастлив слышать это.
– Я заметил, мисс Финлей вчера ушла без восьми минут пять.
– Вы хотите потребовать официального разбирательства?
– Нет. Э-э-э… то есть может быть. Но не сейчас. – Эдгар Биллсон подтянул накрахмаленные манжеты и покосился на Мерриона Сквайерса. Тот упорно не сводил с него глаз, глядя поверх спинки своего стула и напоминая скаковую лошадь, замершую на старте в ожидании колокола.
– Я насчет ваших голубых бланков. Я откажусь с ними работать, если производственный отдел не перестанет заполнять их так небрежно.
– Может, вам лучше обсудить это с заместителем директора? Это его детище.
– Мистер Фортескью попросил меня поговорить с вами.
– В таком случае чем вы недовольны?
Эдгар Биллсон положил на стол пачку бланков и кашлянул.
– Цель розовых бланков…
– …привлечь мужской глаз. Очень понятно, – со свойственной ему непосредственностью вмешался Сквайерс.
– Заткнитесь, Меррион! – прикрикнул на него Найджел.
– Цель голубых бланков – упорядочить и скоординировать заказы на фотоотпечатки и фотостаты, которые делают производственные подразделения на предварительных этапах… кха… производства.
– Да, мне это известно, – сказал Найджел. Произносить с важным видом подобные прописные истины, касающиеся вещей, которые ты знаешь как свои пять пальцев, составляло одну из самых отвратительных привычек Биллсона.
– Если вы потрудитесь ознакомиться с отобранными документами, то увидите, что они заполнены с нарушением инструкций. Не указаны даты, текст иногда неразборчив, не всегда оговаривается качество отпечатков…
– Я вижу, дата отсутствует на одном бланке. Только на одном, – подчеркнул Найджел, быстро пролистав бланки.
– Далее, мне представляется, что копий заказывается гораздо больше, чем требуется для ведения дел. Зачем, к примеру, ваш отдел запросил шесть копий отпечатка KB 5339? Трех хватило бы за глаза.
– Чтобы ускорить выполнение срочного заказа. Если вы помните, серия KB – подборка фотографий по теме эмбарго. Мы собирались использовать одну из них. Но для этого необходимо представить ее трем цензорам – военно-морскому, военно-воздушному и военному. Итак, три экземпляра, чтобы ускорить прохождение. Остальные три – для нашего пользования.
Пока Найджел рассерженным тоном произносил эту тираду, лицо Биллсона наливалось пунцовым цветом. Теперь его прорвало, причем с неожиданной силой:
– У всех вас, вольнонаемных, один недостаток: вы легкомысленно относитесь к традициям гражданской службы. Быстрота в нашей работе – еще не все, Стрейнджуэйз.
– Да неужели? – вякнул Меррион.
– Это более широкий вопрос: об экономии средств. Я отвечаю перед казначейством за внутренние расходы каждого отдела. И я не собираюсь разбазаривать народные деньги под тем предлогом, что вам пришло в голову, видите ли, ускорить работу.
– Знаете, вы бы лучше поговорили на эту тему с директором управления. Уж коли вы ставите под сомнение его указания, – спокойно парировал Найджел.
– Я вас не понимаю. О каких указаниях идет речь?
– Прежде всего о том, которое он высказал на совещании, подводя итоги работы в мае 1940 года. Обращаясь ко всем руководителям подразделений, он отметил, что ритмичной и быстрой работе не должны мешать бюрократия и другие формы служебного саботажа.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, что моему отделу требуется шесть экземпляров KB 5339. И что всякий раз, когда нам потребуется шесть экземпляров, мы будем их заказывать. И что мне надоели ваши поучения. И что, если вы еще раз позволите себе употребить слово «легкомысленный» по отношению к моей работе, я потребую от директора принять дисциплинарные меры. – Найджел замолчал и после небольшой паузы закончил: – Оставьте эти бланки, я сам с ними разберусь.
Эдгар Биллсон свирепо взглянул на него и направился к двери. Однако ему не удалось сохранить величественный вид, потому что дверь распахнулась и в комнату вихрем влетела Памела Финлей, отчего ему пришлось отпрыгнуть назад.
– Должен сказать, стиль у вас был великолепный, – прокомментировал Меррион, когда Биллсон наконец ушел. – Никогда не знал, что этот кролик может так агрессивно показывать зубы. Можно подумать, эти KB из его личной коллекции порнографических редкостей, так он о них печется…
Через двадцать минут Найджела пригласил директор. Когда Найджел вошел, тот сидел на краешке стола, свесив длинные ноги, а перед ним на полу были разложены фотоснимки, разделенные на группы. Джимми Лейк махнул ему рукой и снова уставился как в трансе на фотографии. Это были снимки для разворота, предназначавшиеся для одного из изданий тихоокеанской серии. Время от времени директор заглядывал в подготовленные Меррионом Сквайерсом макетные листы, соскакивал со стола, поправлял некоторые снимки или заменял их другими из кипы на подоконнике и возвращался в прежнее задумчивое состояние. Очень похоже, подумал Найджел, на неторопливый пасьянс, только вместо игральных карт – картинки 12×10 дюймов. Он поделился сравнением с директором.
– Да, – ответил Джимми Лейк. – Очень успокаивает нервы.
Они помолчали. Найджел давно привык к таким паузам, хотя в это утро директор казался рассеянным больше обычного. Наконец Джимми заговорил.
– Нет, не пойдет. Мертво. – Он показал на одну из групп фотографий. – Вон та. Скажи-ка мне, в чем тут дело?
Задать такой вопрос было все равно что спросить у Менухина, в чем недостаток виртуозного пассажа, исполненного Сигети, потому что Меррион Сквайерс обладал совершенно гениальной способностью делать макеты, и эту способность превосходило только необыкновенное умение директора наглядно выражать содержание своих замыслов. Найджел набрал побольше воздуха и нырнул.
– Вот это должно быть в центре, – сказал он, показав пальцем на одну иллюстрацию. – Давайте сделаем разворот в три четверти и остальные дадим справа в колонку.
Директор слабо улыбнулся.
– Хм… – сказал он. – Кстати, почему здесь нет Мерриона, солнышко?
– Я ему звонила, – сказала Нита Принс.
– Позвони еще раз.
Найджел заметил на столе у Ниты скомканный носовой платок, а под глазами – круги. Она назвала номер по внутреннему коммутатору таким неуверенным голосом, словно невероятно устала.
– Мне нужен Меррион Сквайерс, – терпеливо проговорил Джимми. – А это номер Брайана Ингла.
– Извините. – Нита позвонила еще раз.
«Странно, – подумал Найджел. – Что бы там ни говорили про ее личную жизнь, но на работе девочка всегда была собранной. И как странно она посмотрела на Джимми: с укором? с решимостью? со злостью? с неуверенностью?» Найджел никак не мог определить, что было в ее взгляде. Во всяком случае, этот взгляд не был, как обычно, уверенным и сдержанно-самодовольным: в нем появилось что-то беззащитное, уязвимое.
Когда пришел Меррион, они снова занялись фотографиями. Предметом обсуждения стал разворот, который не понравился Джимми.
– Совершенно верно, это неудачно, – согласился Сквайерс. – Я ждал снимков из серии КВ. Там есть фотографии много лучше, я знаю.
Директор вопросительно поднял брови, глядя на Найджела.
– Мы уже ругались по этому поводу с Биллсоном. – Найджел разъяснил ситуацию, стараясь говорить как можно более бесстрастно: ему не хотелось подводить Биллсона.
– Солнышко, позвони Биллсону, – обернулся директор к Ните. – Скажи ему, что мы должны получить отпечатки серии KB через сутки. Скажи, что это мое распоряжение.
– Он буквально не хочет слезать с этих снимков, – сказал Меррион. – Надеется что-нибудь из них высидеть.
– Выбрось-ка ты Биллсона на минутку из головы и займись работой, сынок. Эти твои макеты, – Джимми с пренебрежением протянул ему листы, – второсортные!
Слово «второсортный» было самым грубым в лексиконе директора, и пользовался он им осмотрительно. Найджела поразило прозвучавшее в его голосе раздражение. Меррион, по-видимому, тоже был удивлен.
– Наверное, я больше не гожусь для работы в управлении, – сказал он как бы в шутку.
– Тебе сообщат, когда управление придет к такому мнению. Можешь не беспокоиться, – произнес Джимми, глядя на Мерриона.
«Снова показывает когти. А ведь он всегда прячет их под бархатными манерами, – подумал Найджел. – К чему бы это?»
– Забери макеты – этот и этот – и переделай. Я уже просил тебя об этом раньше. Теперь приказываю.
– А я вам сказал: то, как вы предлагаете их улучшить, никуда не годится. – Ирландский темперамент Мерриона с трудом переносил критику, и Джимми обычно в общении с ним проявлял больше такта. – Я не могу бросаться осуществлять все идеи, которые придут в голову любителям.
«Любитель» – это слово было еще более оскорбительным в управлении, чем «второсортный».
– Полагаю, вам следовало бы выбирать выражения, – проговорил Джимми самым спокойным, но убивающим наповал тоном. – Вы здесь – всего лишь один из экспертов, причем не умнее других. И за последнее время от вас неприятностей больше, чем от всех остальных, вместе взятых. Мне докладывает заместитель директора…
– Ну неужели вам нужно выяснять отношения именно сейчас? – дрожащим голосом воскликнула Нита. – Я уверена, Меррион…
– Обойдусь без вашего сочувствия, цыпленочек! – со злостью бросил ей Меррион.
Найджел ждал, что директор снова набросится на Мерриона, но Джимми Лейк отвернулся к окну, словно отстраняясь от происшедшего. Желал он того или нет, но дело выглядело так, словно он хочет замять ссору. Через секунду Нита, сделав попытку улыбнуться, сказала:
– Джимми старается выглядеть кровожадным, но у него это плохо получается. Правда, Джимми?
Найджел долго потом вспоминал, каким тоном это было сказано. В реплике Ниты определенно таился какой-то подтекст, но какой – понять было невозможно. Во всяком случае, Найджел не успел в этом разобраться: открылась дверь, и показался небольшого роста жизнерадостный человек в офицерской форме. Он театрально прижал руки к сердцу и с таким же театральным видом обвел всех удивленным взглядом.
– Ангелочки мои! – воскликнул человек высоким голосом. – Джимми! Импозантен как никогда! Ах, Найджел! И еще один красивый джентльмен! И Нита! Ты – великолепна!
Он устремился к ней, как герой-любовник из какого-нибудь рождественского спектакля, и театрально заключил ее в объятия. Вслед за ним в комнату вошла маленькая чинная женщина, державшаяся весьма скромно. Джимми Лейк, с любопытством наблюдавший сцену у стола Ниты Принс, даже не заметил вошедшую, пока она не тронула его за локоть. Тогда он повернулся к ней:
– Моя дорогая девочка? Что ты здесь делаешь?
Уж не испуг ли звучал в его голосе, подумал Найджел. Ничего удивительного: Алису Лейк никогда особенно не звали на работу мужа, особенно когда там находилась Нита Принс.
– Меня взял с собой Чарльз, – объяснила она.
Она говорила таким же высоким голосом, как Чарльз Кеннингтон. Найджел вдруг вспомнил, что брат и сестра – двойняшки. Вместе он видел их впервые, и, пока Джимми представлял Чарльзу Мерриона Сквайерса, у него было время рассмотреть их и убедиться, как они похожи: голос, треугольное лицо, широкие брови, заостренный подбородок, тонкая кость. Правда, Чарльз, по всей видимости, забрал все жизненные силы себе: сестра рядом с ним выглядела бесцветной, просто его тенью. Она молча улыбалась и казалась совершенно ушедшей в себя.
– Да, это я ее с собой захватил, – радостно сообщил Чарльз. – Мы с Алисой неразлучны. Верно, любовь моя? Мы никогда, никогда больше с тобой не расстанемся. – Он ласково улыбался сестре, сидя на столе Ниты и полуобняв ее за плечи.
Все замолчали; Найджелу подумалось, что в комнате царит атмосфера если не испуга, то наверняка неловкости. Директор стоял у окна, руки в карманах, полуотвернувшись от них. Если он и испытывал неловкость от присутствия жены, то не предпринимал никаких усилий сгладить ее. Потом вдруг все разом заговорили.
– Так приятно видеть вас снова! – обратился Меррион Сквайерс к миссис Лейк. – Мне кажется, ваш последний роман просто великолепен.
– В форме ты выглядишь совсем по-другому, – сказала Нита, обратив на Чарльза Кеннингтона блестящий взгляд.
– Итак, мои дорогие, – весело щебетал Чарльз, – я должен услышать все ваши новости. Сколько же прошло времени? Кажется, годы пролетели с тех пор, как я видел вас. Я совсем оторвался от делового мира, где мужчины – это цифры, а женщины – женщины. – Он легонько поцеловал Ниту в бровь. – Рассказывайте, – сказал он.
– О, пока ты там умирал и возвращался к жизни, а потом весело проводил время, грабя Германию, мы здесь трудились в поте лица, – начала Нита.
– Не умирал, потому что меня не убивали, – твердо произнес Чарльз. – А в остальном все верно, включая возвращение к жизни. Но я не был убит, даю вам честное слово.
– Сколько же у тебя ленточек! – заметила Нита, потрогав его мундир. – Когда ты был здесь в последний раз, у тебя была только одна. Ты очень храбро сражался, дорогой?
– Как тигр, лапочка. Я побывал в таких передрягах, какие никому, наверное, и не снились в британской армии.
– Вы подружитесь с Меррионом, – кислым голосом произнес Джимми Лейк. – Он у нас тоже герой.
– Герой? – Чарльз Кеннингтон драматическим жестом протянул Сквайерсу руку. – Обязательно расскажите мне об этом.
– Он спас нас от бомбы, – объяснил Джимми.
– Только не говорите о бомбах. Больше всего ненавижу бомбы. Особенно англо-американские. Их только и делали, что сбрасывали на меня, когда я был там.
– Плохо, значит, бомбили, – сказал Джимми.
– Ну нет. Не совсем так. Видите ли, какое-то время я довольно далеко опережал наши войска.
– Ты был шпионом, Чарльз? Так вот почему тебя объявили убитым! – воскликнула Нита.
Инициатива явно перешла теперь к ней. Никогда еще Найджел не видел ее такой разрумянившейся, возбужденной. Ее светлая грива падала на руку Чарльза, лежащую у нее на плече, каждый раз, когда она поворачивалась к нему. Но было в ее поведении что-то наигранное, словно она обращалась не столько к Чарльзу Кеннингтону, сколько к кому-то еще; возможно, к Джимми Лейку. Потом Найджел подумал: нет, просто эта умная женщина сейчас чуть-чуть переигрывает; она хочет оставаться ласковой со своим бывшим женихом, и в то же время на нее действует присутствие нового любовника. Возможно, ей нужно, по сговору с Джимми, оттянуть момент, когда придется открыть Чарльзу всю правду?..
В центре внимания, несомненно, теперь была Нита Принс, раскрасневшаяся, женственная – настоящая Даная в золотом нимбе. Даже Сквайерс, беседовавший в углу с миссис Лейк, все время посматривал на нее. Одна лишь Алиса Лейк выпадала из общей картины: она сидела опустив глаза, сложив руки на коленях.
– О, сам отец архидьякон! – вскричал Чарльз, увидев входившего в комнату Харкера Фортескью, за спиной которого показался Брайан Ингл. – Как обстоят дела с пожертвованиями, дорогой коллега? Длительный пост и моления, надеюсь, во сто крат приумножили ваш доход? Ах, брат Брайан, какая радость видеть тебя! Все как в старые добрые времена. Но минуточку! – Он поднял пасторский перст. – Еще не весь клир в сборе. Где преподобный Биллсон? Надеюсь, он не покинул лона святого министерства?
– Неужто ты хочешь увидеть его, Чарльз? Не верю! – со смехом воскликнула Нита.
– Любовь моя, перед лицом Всевышнего мы все равны. Умоляю, пошли за ним, пусть оставит свои виноградники ради свидания с нами!
Нита взялась за телефон.
– Мы тебя еще не поздравили, Чарльз, – произнес заместитель директора. – Первоклассная работа. Конечно, мы читали об этом в газетах, но там твое имя не названо. «Молодой английский майор захватывает наци номер три». Высший класс, ей-богу!
– Я сохраню в памяти ваши слова, отец архидьякон.
– Надеюсь, ты нам все подробно расскажешь, – сказал Брайан Ингл. – Ты был… то есть ты работал в Германии в одиночку? Это же безумно н-нервная работа, и ужасно опасная, – с завистью добавил он. – Я просто восхищаюсь людьми, которые…
– Не более нервная, чем сидеть за рабочим столом, когда вокруг порхают снаряды. Я в этом уверен, – ответил ему Чарльз и улыбнулся мило и просто, без всякой аффектации.
Найджел заметил, что такая же точно улыбка осветила лицо Алисы Лейк. Брайан Ингл невольно выпрямился и расправил плечи.
– Ну что ты, Чарльз, это т-такая ерунда, – радостно возразил он.
– Я обязательно расскажу вам, как все было. Только это не очень увлекательная история, – сказал Чарльз в своей обычной манере. – Социальный реализм – скучнейшая вещь на свете, мои дорогие… Хелло! Это же Эдгар! Нисколько не постарел.
Чарльз был единственным во всем министерстве, кто называл мистера Биллсона по имени.
Эдгар Биллсон прошествовал через комнату, осторожно лавируя между фотографиями, все еще устилавшими пол.
Приблизившись к Чарльзу, он оторвал наконец глаза от пола, кашлянул, протянул большую белую руку и сказал:
– Очень рад видеть вас снова, майор. Позвольте выразить вам восхищение и поздравить с выдающимся подвигом. Кхм… Сколько же народу собралось, чтобы повидать вас! – добавил он несколько осуждающе, как будто сейчас лишь сообразил, что казначейство может и не одобрить затрат рабочего времени на этот светский прием.
– Да, совершенно восхитительно, правда? Был бы со мной мой фотоаппарат! Что за прелестный, что за непринужденный групповой снимок получился бы! Я мог бы сгруппировать вас… так, посмотрим, да-да… как на фотографиях викторианских интеллектуальных пикников. Значит, так: персонажи разбросаны по склону холма. Один, мыслитель, застыл среди каменных глыб. Джентльмены растянулись во весь рост на мягком мху и с разных точек всматриваются в шествие всемирного прогресса. Леди энергично хлопочут у корзин, набитых снедью и томиками стихов. И… – Он в восторге захлопал в ладоши, когда с дальнего конца коридора донесся крик «Кофе!». – Вот вам и пикник! Прекрасный, питательный кофе!
Захватив поднос с чашками, Нита вышла из комнаты. Меррион Сквайерс, хранивший до сих пор непривычное молчание (либо быть в центре, либо нигде, подумал Найджел), громогласно задал вопрос:
– Ну а где же обещанный экспонат, от которого стынет кровь в жилах?
– В самом деле. Совсем позабыл. Я буквально в восторге, что вы разделяете мою страсть к сенсациям. – Майор Кеннингтон порылся в большом кармане мундира и вытащил моток шпагата, маникюрный набор, Библию, пакет ирисок, горсточку револьверных патронов и спичечный коробок. – Ага, вот он! – Открыв спичечный коробок, он вынул маленький, длиной с ноготь, цилиндрик, очень смахивающий на баллончик для газовой зажигалки. С величайшей осторожностью взяв цилиндрик большим и указательным пальцами, он показал его всем. – Идея в том, что эта штука в минуту опасности кладется за щеку, и если вас настигают вооруженные головорезы плутодемократий, достаточно пошевелить языком, раздавить баллончик зубами, и врата Валгаллы для вас открыты.
Маленькая группка людей в комнате переместилась к Чарльзу Кеннингтону и окружила его.
– Ты хочешь сказать, что капсула не растворяется? – спросил Джимми Лейк.
– Нет. И этим отличается от наших. Но обращаться с ней нужно очень осторожно. Оболочка чертовски хрупкая. А содержимое!.. – Чарльз возвел глаза к небу.
– Что же это? Цианистый калий? – спросил Харкер Фортескью.
– Чистая синильная кислота, – ответил Кеннингтон.
– Вот это да! – воскликнул Харкер.
В этот момент вошла Нита с подносом, уставленным чашками с кофе, и группа снова рассыпалась. Джимми и Брайан Ингл бросились помогать Ните. Остальные передавали капсулу из рук в руки.
– Подходите, разбирайте кофе, – пригласила всех Нита. Поднос стоял теперь на директорском столе.
– Не наступите на фотографии! – взмолился Джимми. – Извините, мы должны были бы убрать их с пола. Нита, ты…
– Ни в коем случае, – вмешался Кеннингтон. – Никогда не могу отказать себе в удовольствии посмотреть на фотографии. Боже мой, какая прелесть! Для чего они?
Джимми Лейк ввел его в курс дела.
– Мы с Меррионом только что ссорились по поводу этих двух разворотов, – добавил он, кивнув с доброжелательной улыбкой в сторону подчиненного.
Меррион тоже кивнул, хотя и не столь охотно.
Компания незаметно переместилась в тот конец комнаты, где стоял большой стол Джимми. Некоторые держали чашки в руках, другие поставили их на стол рядом с собой.
– Погодите минуточку, вы должны взглянуть на обложки, предложенные Меррионом для этой серии. Одна из них просто первоклассная. – Директор, по-видимому, хотел загладить свою недавнюю грубость. Открыв ящик стола, он вынул эскизы. Затем двинулся через комнату к книжному шкафу слева от стола Ниты; по пути он взял девушку под локоть.
– Пойдем, поможешь мне разместить их.
Они прислонили эскизы к корешкам книг. Джимми снова взял Ниту под руку и отодвинулся в сторону, чтобы все могли видеть эскизы.
– А теперь скажи, Чарльз, какая обложка тебе нравится больше всего? Мы с Харки из-за них буквально передрались.
Когда имелись альтернативные эскизы, директор имел обыкновение выслушивать разные суждения. Вместе с тем сотрудники знали, что, приглашая их, он уже сделал свой выбор и, если они хотят изменить его мнение, им нужно обосновать свою точку зрения во всеоружии красноречия и логики. Некоторое время все молча, с разных позиций, под разными углами зрения рассматривали эскизы. Наконец Чарльз Кеннингтон сказал:
– Думаю, эта. Со зверской рожей, которая выглядывает из зарослей бугенвиллеи.
Директор посмотрел на своего заместителя и тихонько свистнул сквозь зубы. Очевидно, Чарльз попал в точку.
– Нет, – стоял на своем зам. – Это – слишком книжно. – Он помолчал, придумывая слово пообиднее. – Слишком утонченно. Положите ее рядом с клегговскими обложками, и она пропадет.
– Харки смотрит на обложку, как на рекламный плакат зубной пасты, – вмешался Меррион Сквайерс, разозленный упоминанием самого большого их конкурента по части дизайна.
– А я говорю, нужно сразу брать зрителя за горло, или все пропало, – не сдавался зам.
На столе Ниты зазвонил телефон. Она как раз отошла от Джимми, чтобы взять со стола свою чашку.
– Чертов телефон! – воскликнула она. – Которая тут моя?
– Вот эта, кажется? – Брайан Ингл показал на чашку, стоявшую к ней ближе всего.
– Нет, это мистера Лейка. Вот моя. – Она взяла чашку, подошла к своему столу и подняла трубку.
Джимми двинулся за ней со своей чашкой в руках. Усевшись на край стола и болтая длинными ногами, он свободной рукой показал на эскиз, выбранный заместителем.
– Посмотри хорошенько на этот эскиз, Харки. Успокойся, расслабься и просто посмотри на него. Очень жаль, что ты видишь лишь то, что на поверхности. Этот эскиз мертв от рождения, это выкидыш, дитя аборта. Я шесть лет пытаюсь объяснить тебе сущность визуального восприятия, а у тебя хватает духу говорить мне, что эта аляповатая пошлость – эскиз обложки. Ну, знаешь!.. – Джимми сделал глоток.
Заместитель скривил рот.
– Для обложек, рассчитанных на нашу публику, существует один принцип. Они должны быть однозначными и яркими. – И, весь собравшись для решающего удара, он ткнул пальцем в эскиз, которому отдал предпочтение директор. – Эскиз неплохой, не спорю… Для суперобложки каких-нибудь повестушек в духе Блумсбери.
Алиса Лейк фыркнула:
– Зверская морда, которая выглядывает из зарослей бугенвиллеи? При чем тут Блумсбери?
– Твоя беда, Харкер, в том… – начал было Джимми Лейк, но не закончил фразу. Его прервал охвативший Ниту Принс приступ кашля.
– Откашляйся, солнышко, откашляйся как следует, – сказал он, хлопая ее по спине.
Однако Нита так и не смогла откашляться. Кашель перешел в мучительное удушье, красивое лицо ее исказилось, глаза в отчаянии вылезли из орбит, руки стиснули горло, потом безжизненно упали. Все смотрели на нее, не веря своим глазам. Никто не успел и пошевелиться, как она упала на стол. Пузырек чернил перевернулся, забрызгав ее светлые волосы, и медленно скатился со стола.
