— И я вот что хотел бы знать, — сказал Билли, сидевший в любимом кресле Мориса Бланша у камина в доме вдовы, — как вы раскусили в конце концов Адама Дженкинса? Скажу честно, он совершенно одурачил меня. Я начал считать, что он замечательный человек.

Мейси сидела на большой подушке на полу, потягивая чай, Морис уютно устроился на диване напротив Билли. Она поставила чашку с блюдцем на пол и потерла холодные ступни.

— У меня было ощущение, вот здесь. — Мейси коснулась места под ложечкой. — Во всем этом было что-то неладное с самого начала. Само собой, вы знаете о Винсенте. И об остальных. Со стороны Дженкинса было ошибкой предложить родным Винсента похоронить его на Нетер-Грин, потому что это большое кладбище и солдатских могил там много. Ошибкой, потому что он использовал его несколько раз.

Мейси отпила чаю и продолжила:

— Меня насторожило, что несколько человек похоронены только с именами на памятниках. Потом я узнала, что все они из одного места. Из «Укрытия».

— А еще что? — спросил Билли, отгоняя рукой дым от трубки Мориса.

— Недоверие — с моей стороны — к человеку, забравшему такую власть. Мысль о создании «Укрытия» была замечательной. Во Франции такие места действовали превосходно. Но большей частью они были созданы для солдат с уродующими ранами, чтобы те проводили там выходные, а не жили постоянно. А употребление одних только имен было новшеством Дженкинса. Лишение человека фамилии — весьма существенный метод взять над ним власть. Это делается во всевозможных организациях, таких как армия: к примеру, там называли вас «капрал», не «Билли», и, возможно — изредка, — даже «Бил».

Билли кивнул.

— Ирония судьбы заключается в том, что один из первых обитателей «Укрытия», Винсент Уэзершоу, подал ему мысль обращаться к людям только по именам.

Мейси перевела дыхание и продолжила:

— После того как вы поселились в «Укрытии», появились другие улики. Причины смертей были разными — зарегистрировано даже утопление, — однако все объяснялись удушением того или иного рода. На первый взгляд — несчастный случай. Заключение коронера сомнению не подвергалось. Обращений в полицию не было, причины смертей считались «случайными» или «естественными» — и поскольку люди, приходя в «Укрытие», искали избавления от страданий, у их родных не возникало досадных вопросов. Собственно говоря, зачастую они испытывали облегчение от того, что их любимые больше не будут страдать.

— Действительно. — Морис посмотрел на Мейси, но та отвела взгляд и он продолжил сам: — Потом история самого Дженкинса. Как мог человек, который дал все основания считать его безобидным, обрести такую власть? Мейси позвонила врачу, который наблюдал его в Крейглокхарте — больнице в Шотландии, куда во время войны отправляли офицеров с военным неврозом. Там побывал поэт Зигфрид Сассун.

— Знаете, сэр, я не особенно интересовался поэзией.

Билли снова отмахнул от лица табачный дым.

— Этот врач, который сейчас работает в психиатрической больнице Модели в Лондоне, сообщил мне, что помешательство Дженкинса было не таким серьезным, как у других, — сказала Мейси. — Но причина для беспокойства существовала.

— Еще бы.

Билли потер красную полосу от петли на шее.

— Билли, вы знаете, что происходило с дезертирами?

Билли посмотрел на свои руки, сперва на ладони, потом на тыльные стороны.

— Да. Знаю, мисс.

— Их уводили и расстреливали. На рассвете. Мы об этом уже говорили. Многие из них были ребятами семнадцати-восемнадцати лет — они теряли голову от страха. Ходил слух, что двоих расстреляли из-за того, что случайно заснули на посту. — На глаза Мейси навернулись слезы, и она плотно сжала рот. — Дженкинс возглавлял команду исполнителей приговоров над дезертирами. «Безобидный» Дженкинс. Совершенно против своей воли — и, очевидно, он ставил под сомнение полученные приказы — Дженкинс был обязан руководить расстрелами.

— И…

Билли, сидя в кресле, подался вперед.

— Он выполнял приказы. Иначе его вполне могла бы ждать та же участь. За неповиновение.

Мейси встала с пола и подошла к окну. Морис проводил ее взглядом, затем повернулся к Билли Билу.

— Знаете, психика способна на странные выкрутасы. Как можно привыкнуть к боли, точно так же можно привыкнуть к делу, которым приходится заниматься, и в некоторых случаях неприятное дело становится более приятным, если мы приемлем его.

— Это что-то вроде добавления сахара в касторку.

— Нечто в этом роде. Сахаром Дженкинса была власть, которую он получил. Можно утверждать, что только так он выносил происходящее. Духом Дженкинс был слаб, сам он оказался очень близок к тому, чтобы дезертировать, и это заставляло его ненавидеть тех, кто совершил дезертирство. Совершая это жуткое наказание, он сохранял власть над той частью души, что стремилась убежать. Он стал ревностным исполнителем приговоров над дезертирами. Он даже, как мы понимаем, достиг того уровня успеха, которого не достигал при исполнении других обязанностей.

Морис снова посмотрел на Мейси, повернувшуюся к Билли.

— Идея Дженкинса основать «Укрытие» родилась из лучших побуждений. Но тут снова возникла потребность во власти. Цепь убийств началась, когда один из людей захотел уйти. Для Дженкинса это решение было острым ножом в сердце. Этот человек, в сущности, дезертировал из «Укрытия». Для Дженкинса, душу которого глубоко искорежила война, существовал лишь один способ действий. И после этого убийства другие давались легче.

— Черт возьми, — прошептал Билли.

— Пробудь вы подольше в «Укрытии», то тоже услышали бы, что нелегко отказаться от привычного образа жизни. Очевидно, расстрелять человека он не мог — коронеру было бы трудно скрыть происхождение раны, — поэтому использовал более впечатляющий метод. Виселица в карьере не сломала бы повешенному шею, но лишила бы его воздуха на время, достаточное, чтобы умереть. Смерть от удушья легко было бы объяснить самоубийством или несчастным случаем. С вами это должно было произойти быстро, потому что в других случаях петлю обматывали толстой тканью. След от веревки был не таким багровым, как у вас.

Билли снова потер шею.

— По-моему, расстреливать дезертиров совершенно неправильно. Знаете, половина из нас не знали, что нам, черт возьми, делать. И офицеры, особенно молодые, не знали.

Морис обратил черенок трубки в сторону Билли.

— Это любопытная точка зрения. Думаю, вам будет интересно узнать, что Эрнест Тертл, американец по рождению, теперь член парламента от Уайтчепела, усердно трудился, добиваясь запрета этой практики. Я не удивлюсь, если через год-другой будет принят новый закон.

— Давно пора! И что касается дезертиров, какая тут связь с Винсентом Уэзершоу? Помните, я выяснил, что с ним что-то произошло?

— Да, — ответила Мейси. — Насколько нам известно, Уэзершоу получил дисциплинарное взыскание за то, что осуждал практику расстрелов. Говорил об этом во всеуслышание, вызывая недовольство начальства. Он получил рану до того, как его успели разжаловать и отдать под трибунал за нарушение субординации.

Билли присвистнул.

— Это уже хуже.

— Это сгубило Уэзершоу. Жутко изуродованный, он пришел в «Укрытие» с надеждой. В госпитале он узнал кое-что о Дженкинсе, но в «Укрытии» выяснил, что на фронте тот был исполнителем смертных приговоров. Винсент сообразил, что к чему, и Дженкинс решил, что он должен умереть. Винсент страдал от жуткой депрессии, поэтому в несчастный случай или самоубийство поверить было легко.

— Бедняга. А кто другой Дженкинс?

— Двоюродный брат. Как ни странно, Адам Дженкинс не стремился к деньгам. Его наградой было сознание власти. Король всех поднадзорных с легионом рабов, подчинявшихся каждому его слову. И они, несмотря на то, что слышали, обожали его. И эта часть загадки наиболее интригующа.

— Да, — подтвердил Морис. — Наиболее.

— Что, несмотря на такие слухи, на смерть тех, кто покидал «Укрытие», люди были очень высокого мнения о Дженкинсе.

Билли покраснел.

— Любопытное явление, — сказал Морис. — Такая власть над людьми. Боюсь, мы увидим нечто подобное, особенно в такие времена, как это, когда люди ищут ответов на важные вопросы, когда ищут в своей неуверенности руководства и связи с другими, у кого такой же жизненный опыт. И существует слово для описания группы, собравшейся вокруг всесильного лидера, взятое из практики поиска ответов в оккультизме. То, что создал Дженкинс, можно назвать культом.

— Даже мурашки бегут, — сказал Билли, потирая руки.

Мейси продолжила рассказ:

— Армстронг Дженкинс был одним из тех, кто убедил двоюродного брата требовать от гостей перевода денег на его имя. Для человека, несчастного настолько, что добровольно решил обречь себя на затворничество, это не столь уж серьезный шаг. Деньгами распоряжался Армстронг. Когда открылось «Укрытие», он переехал в эту местность работать врачом. Как и брат, он сочетает в себе власть и зло.

— Конечно. Черт возьми, они два сапога пара.

— Перед нашей последней встречей у ограды я сделала три телефонных звонка, и то, что узнала, открыло мне степень угрожающей вам опасности. Я позвонила в больницу Модели, чтобы поговорить с врачом Адама Дженкинса; коронеру графства, чтобы он подтвердил историю Армстронга Дженкинса, и, наконец, другу Мориса, главному констеблю, чтобы сообщить о своих подозрениях. Он собирался начать расследование в «Укрытии» на другой день, но его опередил ход событий. Билли, я хотела, чтобы вы отказались от своей задачи, как только сказали мне, что еще один человек хотел покинуть «Убежище». Но вы были непреклонны.

Билли встретил взгляд Мейси.

— Я говорил, мисс, что не хотел подводить вас. Я хотел отблагодарить. Вы не работали с тем врачом спустя рукава, потому что устали до смерти. Там было полно раненых, однако вы спасли мне ногу. Когда я вернулся домой, здешний врач сказал, что это самая лучшая операция на ноге, какую он видел.

Слезы начали жечь глаза Мейси. Она думала, что эта боль прекратилась. И ненавидела поток слез, вызванных правдой.

— И я понимаю, это дело другое, но хотел спросить вас, и… не знаю… просто чувствовал, что вы не хотите об этом говорить, и кто может винить вас за это? Но… что сталось с ним? С этим врачом?

В комнате воцарилось напряженное молчание. Оживленное объяснение событий в «Укрытии» сменилось замешательством. Морис вздохнул и наморщил лоб, глядя на Мейси, обхватившую руками голову.

— Послушайте, надеюсь, я не сказал ничего дурного… Извиняюсь, если спросил необдуманно. Это не мое дело. Просто я думал, что вы слегка влюблены друг в друга, вот и все. Я помню, как подумал об этом. И решил, что вы будете знать. Этот человек спас мне ногу, может быть, даже жизнь. Но я прошу прощения. Не следовало мне ничего говорить.

Билли взял свой пиджак, словно собираясь уходить из комнаты.

— Постойте. Да, сказать вам было нужно. О капитане Линче. Вы заслуживаете того, чтобы знать.

Морис подошел к Мейси и взял за руку. Она ответила на вопрос Билли.