В субботу вечером после показа театр был отдан в руки технических специалистов. Пока труппа переодевалась и снимала грим, старые декорации разобрали. В воскресенье утром совместными усилиями декораторов, театральных художников, рабочих сцены, менеджеров и электриков стали воздвигаться новые. Актеры и актрисы тем временем часами валялись в постели, читали, гуляли или пропускали стаканчик – кому что нравилось. Кое-кто из них – редкий случай! – даже просматривал свою роль, готовясь к вечерней костюмированной репетиции. Это была интерлюдия затишья перед кульминацией напряжения в понедельник вечером, и перед другой кульминацией, более серьезной и куда менее приятной.

Дональд и Джин гуляли в университетских парках. Прошедший вчера дождь уступил место холодному бодрящему осеннему солнечному свету. Колокола молчали, но в церквях и часовнях Оксфорда к богослужению готовились различными способами – в Армии спасения его предварял блеск начищенных духовых инструментов, в Высокой церкви были ладан и облачения, а между этими двумя крайними точками пролегал ряд самых разных конфессиональных вариаций, продуманных до мелочей и самую чуточку смешных. Оксфорд сохраняет кое-какие исчезающие пережитки тех времен, когда он был одним из христианских центров Европы. Мальчики из хора в мантиях и квадратных академических шапочках непринужденно шагают по улицам; органисты тайком размышляют о будущих регистровках, которые они используют при аккомпанементе псалмам (в то время как их поклонники предполагают, что они импровизируют); певчие откладывают на потом свои будничные дела; студенты, назначенные проводить занятия, бродят тут и там, наводя справки о произношении еврейских имен собственных посложнее; священники вынашивают краткие интеллектуальные проповеди; доны готовы отдать дань почитания божественному.

Некоторое время Дональд и Джин шли молча, оба испытывали неловкость и немного стыдились. Затем Дональд сказал:

– Кажется, я вел себя как круглый дурак. Сначала сходил с ума из-за этой девушки… Потом наврал с три короба про то, что делал во время убийства. Но ты ведь знаешь, почему я так поступил?

Джин ласково посмотрела на него.

– Да, – кивнула она, – мне кажется, знаю. Но на самом деле этого и не требовалось.

– Джин, – сказал он, – значит, ты этого не делала?..

– Милый, как ужасно с твоей стороны подозревать такое. Зачем мне это?

– Выходит, я сделал слишком поспешные выводы… Как глупо. Ты знаешь, я был немного не в себе последние несколько месяцев.

Она тихо спросила:

– Ты правда любил ее, Дональд?

– Нет. – И, после недолгого колебания, добавил: – То есть… Не думаю, что любил. Наверное, меня влекла ее первобытная притягательность. Сколько бы ни было на свете Елен Прекрасных всего мира, а мужчины всегда будут волочиться за продавщицами. В нынешних обстоятельствах довольно дерзко с моей стороны говорить об этом – но, мне кажется, я люблю тебя.

– О, Дональд! Какой же ты милый.

– Нет. Я вел себя более чем отвратительно.

– Я тоже. Если бы у меня было хоть на йоту больше здравого смысла, я бы поняла, что это с твоей стороны всего лишь слепое увлечение. Теперь, – ее лицо омрачилось, – слишком поздно.

Дональд выглядел смущенно; он с идиотским видом тыкал опавший лист металлическим наконечником своей трости.

– Нет, – медленно промолвил он, – не слишком поздно. Разве ты не видишь, как ее смерть все очистила? Она опять свела нас с тобой, и Рэйчел с Робертом – вся атмосфера стала лучше, и, кажется, нет никого, кто бы не выиграл от этого.

Джин сокрушенно ответила:

– Кто-то убил ее. Кто же?

– Что бы ни говорил Фен, думаю, это было самоубийство, и я слышал, что полиция того же мнения. Дай бог, чтобы они оказались правы. Если бы только на этом все и закончилось – какое было бы облегчение!

– Боюсь, Фен знает, что делает. Меня с ума сводит, что все оказалось в его руках. Он хотел, чтобы я проговорилась…

Дональд бросил на нее быстрый взгляд.

– Проговорилась о чем?

Она насторожилась:

– Ты же знаешь…

Он кивнул, затем остановился и, повернувшись, положил руки ей на плечи.

– Джин, – сказал он, – я решился. Как только окончится этот семестр, я пойду добровольцем в ВВС. Все равно там собрались чуть ли не все органисты страны. А ты тем временем закончишь свои дела здесь, и – ну, как только я получу патент на офицерское звание, я бы хотел, чтобы ты вышла за меня замуж.

Она засмеялась – коротким счастливым смехом.

– О, Дональд, как это было бы прекрасно! Я брошу театр и буду вести для тебя хозяйство. Мне кажется, что только этого я на самом деле всегда и хотела. – Она смотрела на него некоторое время полными слез глазами. Они поцеловались.

Откуда-то из зачарованного тумана послышался бой часов. Дональд вздрогнул.

– Боже, – сказал он, – утреня через четверть часа. – Он взял ее за руку. – Пойдем, дорогая. Я сыграю полный хорал в честь нашей свадьбы – «Пусть светлый Серафим» для антема – и найму хор собора Святого Павла, чтобы он спел его.

– Совершенно непонятно, – говорил Николас некой блондинке, – зачем это людям в наши дни жениться. Доводы в пользу этого, приводимые Церковью Христовой на земле, стали, благодаря достижениям науки, ни с чем не сообразными. Хотя мне нравится наблюдать, как снизились церковные стандарты. Сначала образцом добродетели считалось полное целомудрие, а брак был отступлением от него. Теперь стандарт добродетели – брак, а любовь вне брака – отступление от образца. В наши дни никто всерьез не воспринимает слабость, которая подразумевается словами: «Те, кто не наделен даром воздержания», – вздохнул он. – Очень жаль, что в наши дни никто ни в грош не ставит целомудрие; даже церковь забыла о нем, наряду с чином покаяния и прочими затруднительными и неудобными частями ее ритуалов. – Он снисходительно улыбнулся. – Конечно, в браке есть свои преимущества: он хотя бы освобождает от утомительного и снижающего половое влечение процесса ухаживания.

– Ох, не умничай, Ник, – с отвращением сказала блондинка.

– Наоборот: я пытался снизить свою речь до понятного тебе уровня. Хочешь еще выпить?

– Нет, спасибо. – Блондинка скрестила весьма привлекательные ноги и тщательно оправила на них юбку. – Расскажи мне, пожалуйста, об убийстве. Хочу все про него знать!

Ник недовольно фыркнул.

– Я по горло сыт этим убийством и до конца жизни не хочу слышать о нем ни слова.

– Ну, а я – хочу, – настаивала блондинка. – Они знают, кто это сделал?

Николас помрачнел.

– Фен думает, что знает, – ответил он. – Мне известно, что в других случаях он был прав, но я не верю в непогрешимость сыщиков.

Блондинка не унималась.

– Если он говорит, что знает, поверь мне, так и есть. Я следила за всеми делами, которые он расследовал, и Фен никогда не ошибался.

– Что ж, в таком случае, надеюсь, он будет хранить молчание. Вот и все.

– То есть ты не хочешь, чтобы убийца был арестован? Хорошенькое дело! – возмутилась блондинка. – Убивать девушек и выходить сухими из воды!

– С некоторыми девушками, – сурово возразил Николас, – похоже, ничего другого не остается.

– Как ты думаешь, кто это сделал?

– Как я думаю? Помилуй, душа моя, откуда мне знать! Может быть, я сам сделал это в момент умопомрачения.

Блондинка проявила подобающую случаю тревогу.

– Нет, ну, правда! – взволнованно проговорила она.

– У многих были на то причины, и, похоже, так или иначе в этом можно обвинить полгорода. Джин Уайтлегг взяла пистолет, Шейле Макгоу принадлежит кольцо, найденное на руке убитой, Дональд и Роберт Уорнер были поблизости, когда это случилось, а у Хелен и Рэйчел нет алиби. Лично я голосую за кандидатуру Хелен. У нее единственный реальный мотив – деньги. И Фен так и бегал за ней с выпученными глазами, высунув язык. Он всегда особенно любезен со своими убийцами, пока их не арестуют. Да, я считаю, что это явно Хелен, она как раз из таких сентиментальных, невежественных девиц, способных на столь примитивный поступок.

– Зелен виноград, – заметила блондинка, проявив незаурядную проницательность. – Она ведь последнее время встречалась с этим красивым молодым журналистом, да?

Николас криво ухмыльнулся.

– Скажешь тоже. Уж если это твой идеал мужской красоты…

– Хорошо, Мефистофель, – сердито прервала его блондинка, – знаем-знаем. Все, что не похоже на твой инфернальный байронический шарм, предается анафеме. Можешь взять мне еще выпить, если хочешь. Я собираюсь хорошенько обобрать тебя этим утром.

Николас неохотно встал.

– Временами, – сказал он, – мне хочется, чтобы комментарии Тимона в адрес Фрины и Тимандры были бы чуть более тонкими и не столь неприкрыто оскорбительными. Как бы они пригодились!

Роберт и Рэйчел ходили кругами по дорожке Эддисона, чуть поодаль виднелся Модлен-колледж во всей своей нежной, чистой, женственной красоте.

– Ты волнуешься насчет завтра? – спросила Рэйчел.

– Да не то чтобы нервничаю, просто немного взвинчен. Я думаю, спектакль получится хорошим. Труппа сыгралась великолепно, ну, а ты, моя дорогая, для режиссера – настоящий дар небес.

– Благодарю вас, сэр, – шутливо ответила она.

– Первый спектакль, – сказал Роберт. – Смехотворное брожение личного тщеславия. «Вот он я, великолепный мистер Уорнер, пытающийся пустить вам пыль в глаза вместе с шайкой актеров и актрис», – вот и все, к чему это сводится на самом деле. Помню первую пьесу, которую я поставил в двадцать один год – в маленьком театральном клубе в Лондоне, когда был пробивающимся, третьестепенным актером в репертуарном театре. Боже, как это меня вдохновляло! Я расхаживал с таким видом, будто всю жизнь только и ставил спектакли, и лелеял невероятные мечты, что моя пьеса когда-нибудь год продержится в Уэст-Энде. Мечты эти, должен признать, так и не сбылись.

– А я вспоминаю свою первую роль в Лондоне – очень вульгарную Елену в «Троиле». Я воображала, как все критики дадут лестные отзывы об этой маленькой роли: «Следовало бы особо отметить мисс Рэйчел Уэст, сумевшую создать блестящую миниатюру из этой отрицательной роли», – но никто из них так и не сказал обо мне ни слова.

Роберт окинул ее насмешливым взглядом:

– Вот видишь, все это – и вправду тщеславие. Костальс в романе Монтерлана – квинтэссенция одного из типов художника – самодовольный, инфантильный, бессердечный эгоист. Быть разорванным на кусочки – вот все, чего я заслуживаю.

Она рассмеялась и взяла его за руку:

– О, нет, мой дорогой Роберт, не напрашивайся на комплименты. Я не собираюсь тешить твое тщеславие.

Он вздохнул.

– Как хорошо ты меня знаешь, дорогая.

– После – после скольких? – да, после пяти лет должна бы.

– Рэйчел, – вдруг сказал он, – как бы ты посмотрела на то, чтобы выйти за меня замуж?

Она остановилась и взглянула на него в изумлении.

– Роберт, милый, что это на тебя нашло? Неужели запоздалая забота о моей репутации? Предупреждаю: если заговоришь об этом опять, поймаю тебя на слове.

Теперь пришла его очередь удивляться.

– Ты хочешь сказать, что была бы согласна?

– Почему такое удивление? Как всякая женщина, я всегда хотела выйти замуж, только вот ты не хочешь, а любой другой был бы для меня невыносим…

– Ты понимаешь, что это повлечет за собой множество утомительных сплетен? Об ожидании новорожденного и тому подобное?

– Ничего не поделаешь. Если люди хотят сплетничать, пусть их…

Он усадил ее на скамейку с видом на реку.

– Уже давно, – сказал он, – мне хочется постоянства. Страшно утомительно все время держать оборону против общественных условностей.

– Это делает твой комплимент немного менее лестным.

Он усмехнулся.

– Прости. Я не так выразился. Думаю, это был бы довольно хороший брак. А тебе как кажется? Что-то вроде спокойных, постоянных отношений. Мы достаточно хорошо знакомы, чтобы уважать сумасбродства и мании друг друга. – Он задумался. – Может быть, у меня развивается помешательство на браке, как у Просперо…

Она взяла его за руку.

– Убийство Изольды как-нибудь повлияло на твое решение?

– Что ж, может быть, немного и повлияло. Наглядный урок того, как омерзителен беспорядочный секс.

– Роберт, – ее голос звучал серьезно, – что теперь будет с этим делом – я имею в виду убийство? Как тебе кажется: Фен действительно знает, кто это сделал?

Он пожал плечами.

– Думаю, да. Как бы то ни было, надеюсь, он сохранит это в секрете до послезавтрашнего вечера.

– Не лучше ли, чтобы это выяснилось, а не висело над нами?

– Моя дорогая, в этом случае убийцей может оказаться один из нашей труппы – ты или даже я, если уж на то пошло. Будь это Дональд или Ник – было бы не так уж важно. Но, сдается мне, он вообще не собирается ничего предпринимать насчет этого дела.

– Да, так как же ты намерен поступить с этим, Джервейс? – спросила миссис Фен.

Фен рассеянно поймал мяч, запущенный в него неуверенной ручонкой маленького сына, и бросил его обратно.

– Не спрашивай меня, – сказал он. – Меня уже тошнит от всего этого.

– Много толку – все время твердить одно и то же! – рассудительно заметила миссис Фен, спасая клубок шерсти от кошки. – Нет, ты должен наконец принять какое-то решение.

– Хорошо, посоветуй.

– Как я могу что-то советовать, если не знаю, кто это сделал.

Джервейс Фен сказал ей.

– О… – Миссис Фен отложила вязанье и мягко добавила: – Как это странно…

– Да, не правда ли? Никто не мог ожидать такого.

– Не буду спрашивать тебя, отчего да почему, – сказала миссис Фен. – Не сомневаюсь, я все узнаю рано или поздно. Но, может быть, ты хотя бы намекнешь.

– Я думал об этом. Но тебе не кажется, что, как бы я ни поступил, это останется на моей совести до конца моих дней.

– Чепуха, Джервейс. Ты преувеличиваешь. В любом случае ты забудешь об этом через три месяца. Кроме того, совестливый детектив смешон. Если ты собираешься разводить всю эту канитель и дальше, не стоит вообще вмешиваться в подобные дела.

Фен отреагировал на это проявление женского здравого смысла в характерной мужской манере.

– Ты самая черствая из всех, – заявил он. – Все черствые. Советуют мне читать «Тассо». – Он представил себе ужасное, чреватое серьезными последствиями преследование. – Вот я и стою перед рогами корнелевской дилеммы – разрываюсь между долгом и чувством. – Он запнулся, забыв, о чем говорил, и ухватился за последнее, что смог вспомнить: – Кстати, почему у дилеммы рога? Это что-то вроде коровы?

Миссис Фен проигнорировала это отступление от темы.

– И подумать только, – проговорила она, – что я никогда даже отдаленно не подозревала. Кстати, мистер Уорнер читал мне лекцию об убийстве, когда ты был внизу. По его мнению, убийца вошел через западный дворик.

– Да? – откликнулся Фен. – Как проницательно с его стороны.

– Насколько могу судить, это невозможно, и я ему об этом сказала. Он, казалось, очень огорчился.

– Думаю, это только из вежливости. Он на самом деле искренне не заинтересован в расследовании. И неудивительно, когда у него премьера в понедельник вечером.

– Хорошая пьеса?

– Блестящая. Немного в традициях сатиры Джонсона.

Миссис Фен демонстративно передернула плечами.

– Мне никогда не нравился «Вольпоне». Жестокая, гротескная вещь.

Фен фыркнул.

– Все хорошие сатиры жестоки и гротескны. Джон, – обратился он к своему отпрыску, – нельзя хватать кошку за хвост и окунать ее в пруд. Это жестоко.

– Ну, в любом случае, – сказала миссис Фен, – я не пойду ее смотреть.

– Ты не сможешь посмотреть ее, – грубо отрезал Фен. – «Занято! Занято! Мест нет!» – Фразеология наиболее омерзительно-агрессивных созданий «Алисы» имела тенденцию незаметно проникать в его речь.

– Тогда с кем ты идешь?

– С Найджелом и сэром Ричардом.

– Найджел – приятный мальчик, – задумчиво произнесла миссис Фен. – Кажется, ты говорил, что он встречается с Хелен?

– Не сомневаюсь, что он шатается где-то с ней сейчас, – мрачно сказал Фен. – Во всяком случае, он одолжил у меня велосипед. Надеюсь, он с ним бережен. Все так беспечны!

Велосипед Фена представлял собой стойкую конструкцию, явно сделанную из чугуна. Найджел, тащившийся на нем вниз по Уолтон-стрит вслед за Хелен, не в первый раз сетовал на аскетическое равнодушие Фена к научному прогрессу. Но как только они добрались до дороги вдоль канала, ехать стало легче, и они довольно весело покатили к месту назначения, к «Форели».

– Хотел бы я, – сказал Найджел, запыхавшись, – чтобы ты не воображала, будто участвуешь в велосипедных гонках.

Хелен, обернувшись через плечо, усмехнулась.

– Хорошо, копуша ты эдакий! – прокричала она и сбавила скорость, чтобы он поравнялся с ней. – Честно говоря, моя совесть не дает мне покоя из-за этого путешествия. Только позавчера убили Изольду, а я здесь разъезжаю на велосипеде по Оксфорду в красных вельветовых брюках. Все проходившие мимо при виде меня были шокированы до глубины души.

– Это из-за брюк, – весьма справедливо заметил Найджел, – а не из-за твоего не подобающего сестре поведения. Интересно, Фен когда-нибудь смазывает этот драндулет? – прибавил он, видимо, в поисках хоть каких-то следов этой деятельности.

– Осторожно! – сказала Хелен. – Еще чуть-чуть, и ты свалишься в воду.

Найджел изменил направление, по мере сил не теряя чувства собственного достоинства.

– Не буду разговаривать, пока мы не приедем. Это слишком утомительно. Затем выпьем – и не по одной! – и устроим ленч где-нибудь в лугах поблизости. Когда тебе надо вернуться на твою костюмированную репетицию?

– Я должна быть в театре к половине шестого.

– У меня вечерня в шесть, так что мы как раз успеем.

Они поехали дальше, наслаждаясь ароматом чистого воздуха и наблюдая за рискованными маневрами двух студентов на парусной лодке.

В «Форели» они наткнулись на Шейлу Макгоу с разношерстной компанией.

– Хэлло, – сказала она, помахав им рукой. – Вы тоже воспользовались случаем смыться из Оксфорда? Со всеми этими полицейскими и прочим он становится непригодным для проживания.

– Не говори нам о полицейских, – попросил Найджел. – Мы, как солдаты иностранного легиона, уехали, ища забвения.

Они устроили ленч на берегу маленького причудливо извивавшегося ручейка, сквозь воду которого просвечивало илистое дно. Съели сандвичи, помидоры и яблоки, и Хелен, приподнявшись на локте, заметила:

– Удивительно, какой твердой бывает земля.

– Не снимай плащ, глупышка, – предупредил Найджел. – Трава сырая после вчерашнего дождя. Есть еще помидор?

– Ты уже съел четыре.

– Я просил помидор, а не нотацию.

– Я выдаю тебе нотацию взамен помидора. Помидоров больше нет.

– Ох, – вздохнул Найджел, умолкая, и после паузы спросил: – Хелен, ты выйдешь за меня?

– Милый, я надеялась, что ты это скажешь. Нет, не целуй: у меня рот набит.

– И все же – ты согласна?

Хелен задумалась.

– А ты будешь хорошим мужем? – спросила она.

– Нет, – ответил Найджел, – ужасным. Я делаю тебе предложение только потому, что ты только что получила кучу денег.

Она мрачно кивнула.

– А ты будешь вмешиваться в мои профессиональные дела?

– Беспрестанно!

– А как скоро ты хочешь жениться?

Найджел неловко пошевелился.

– Мне бы не хотелось, чтобы ты пристально разглядывала мое предложение, как будто это отрез бракованного сукна. Ты должна была бы восторженно упасть в мои объятия.

– Я не могу, – жалобно сказала Хелен, – мне мешает вся эта снедь, разложенная тут…

– Ну, ладно, тогда мы отодвинем снедь! – вскричал Найджел, демонстрируя неожиданный прилив энергии, и решительно раскидал еду куда попало. – Voici, ma chere.

И заключил ее в объятия.

– Когда мы сможем пожениться, Найджел? – спросила она через некоторое время. – Скоро?

– Так скоро, как ты захочешь, любимая.

– Но ведь должно быть оглашение в церкви, разрешение и все такое?

– На самом деле можно получить специальное разрешение, – сказал Найджел. – Если заплатишь двадцать пять фунтов за специальное разрешение архиепископа, то можешь сколько душе угодно решать про любого священника в стране, живота или смерти он достоин.

– Как мило. – Она уютно устроилась на сгибе его локтя. – Ты прекрасно занимаешься любовью, Найджел.

– Дорогая, разве можно такое говорить! Ничто так разрушительно не кружит голову особям мужского пола. Разумеется, – сказал он, – хоть ты теперь страшно богата, я буду настаивать на том, чтобы тебя содержать.

Хелен возмущенно выпрямилась.

– Еще чего не хватало! Дать пропасть таким деньжищам.

Найджел счастливо вздохнул.

– Я надеялся услышать от тебя подобный ответ, – сообщил он, – но решил сказать то, что предписывают приличия.

Хелен расхохоталась.

– Ты чудовище, – счастливо заявила она. А потом, когда он поцеловал ее, добавила: – Все-таки пленэр – не самое подходящее место для занятий любовью.

– Чепуха, это единственно подходящее место. Вспомни хоть эклоги.

– Наверное, Филлида и Коридон были в результате все в синяках.

– В таком случае какое же место больше всего подходит для занятий любовью?

– Постель.

– Хелен! – воскликнул Найджел тоном шокированного человека.

– Дорогой, мы с тобой муж и жена перед Богом, – произнесла она торжественно, – и можем обсуждать между собой такие вещи. – Ее тон вдруг стал удрученным. – Найджел, ты только посмотри, в каком я беспорядке…

– «Мне беспорядочный наряд, – сказал Найджел, – милей на милой во сто крат…»

– Нет, Найджел, вспомни, ты же обещал – никаких елизаветинских стихов. Господи, ну, почему вы, молодые литераторы, без цитаты слова сказать не можете? Перестань, дорогой.

Она обвила руками его шею, и Гэррик, как ему и подобает, утонул в поцелуе.

Они лежали на спине, счастливые и утомленные, и смотрели на облака, пышные, как взбитые сливки, неподвижно застывшие в бледно-голубом небе над ними.