25
Отдел тяжких преступлений занимает в Суссекс-Хаус почти весь первый этаж, располагаясь за дверью с противоударной прокладкой в конце просторного, почти со всех сторон открытого помещения, приютившего старших офицеров и рядовых сотрудников уголовного розыска.
Рой Грейс всегда чувствовал себя в этой части здания совсем иначе, чем во всех других отделах управления и участках Брайтона и Хоува. Везде коридоры и кабинеты обжитые, казенные, обветшалые, а тут все новенькое, с иголочки.
Слишком новенькое, чересчур современное, чистенькое и чертовски опрятное. Слишком бездушное, вроде каких-нибудь офисов общественной бухгалтерии, административных отделов банка или страховых компаний.
К большим красным щитам, развешанным на стенах на равно отмеренном расстоянии, пришпилены тоже новенькие диаграммы и схемы на белых листах, содержащие оперативную информацию, которую каждый детектив обязан знать наизусть. Но Грейс, приступая к расследованию, не жалел времени, снова все перечитывая.
Хорошо известно, как легко впасть в самоуверенность и о многом забыть. Недавно прочитанная газетная статья укрепила это убеждение. В ней говорилось, что большая часть крупнейших в мире авиакатастроф за последние пятьдесят лет происходит из-за ошибки пилота. И в большинстве случаев их совершают не молодые неопытные летчики, а старшие пилоты авиакомпаний. В статье даже рекомендовалось немедленно покинуть самолет, услышав, что им управляет именно такой пилот.
Самоуверенность. В медицине то же самое. Недавно хирург-ортопед в Суссексе ампутировал пациенту не ту ногу. По ошибке, почти наверняка вызванной излишней самоуверенностью.
Именно поэтому в начале шестого Грейс в прилипшей к груди пропотевшей от жары рубашке остановился в душном коридоре у входа в отдел тяжких преступлений, мысленно видя Сэнди в Мюнхене. Кивком указал Брэнсону на первую схему на стенке рядом с кабинетом управляющего системой ХОЛМС под заголовком «Возможные общие мотивы».
— Что, собственно, значит «поддержание активного образа жизни»? — спросил Брэнсон, читая лист.
В центральном овале стояло одно слово: мотив. От него шли стрелки: ревность, расизм, гнев/страх, грабеж, власть/контроль, страсть, выгода, нажива, возмездие, человеконенавистничество, ненависть, месть, психоз, секс, поддержание активного образа жизни.
— Убийство с целью унаследовать чьи-нибудь деньги, — пояснил Грейс.
Сержант зевнул.
— Одно упущено. — Он мрачно нахмурился. — Собственно, два.
— Назови.
— Кайф. И слава.
— Кайф?
— Конечно. Ребята, которые в прошлом году облили бензином и подожгли спавшую старушку, дежурившую в камере хранения на автобусной станции, ненависти к ней никакой не питали, просто им нечем было заняться. Кайф.
Грейс кивнул. Голова действительно не варит. По-прежнему одолевают мысли о Сэнди. О Мюнхене. Господи боже, как со всем этим справиться? Одно желание в данный момент — сесть в самолет и лететь.
— И шумиха, да? — продолжал Гленн. — Вступил в банду: улица трясется от страха.
Грейс перешел к следующей доске, озаглавленной: «Криминалистические доказательства». Слова расплывались, сливались. Оценка потенциальной информации, сбор сведений, свидетельства, переоценка, подготовка доказательств, выработка стратегий. Краем глаза он заметил элегантного энергичного мужчину лет пятидесяти, в красивом светло-коричневом брючном костюме, бежевой рубашке с коричневым галстуком, который направлялся к ним быстрым шагом. Тони Кейс, старший офицер службы видеонаблюдения.
— Привет, Рой! — радостно поздоровался он. — Аппаратура приготовлена, кассеты доставлены, можно крутить. — Повернулся к сержанту и крепко пожал ему руку. — С возвращением, Гленн! Я думал, что вы еще не работаете.
— Я и не работаю.
— Выпивать осторожней придется, чтобы не пробуравить дырку в желудке?
— Угу, что-то вроде того, — пробормотал Гленн, пропустив шутку мимо ушей то ли сознательно, то ли потому, что отвлекся, Грейс так и не понял.
— Я еще тут побуду какое-то время, — весело объявил Кейс. — Если понадоблюсь, дайте знать. — Он постучал по мобильному телефону в нагрудном кармане рубашки.
— Бачок с водой понадобится в такую жару, — сказал Грейс.
— Доставлен.
— Молодец. — Грейс взглянул на часы. Двадцать с лишним минут до брифинга в шесть тридцать. Времени хватит. И он повел Брэнсона к комнате для допросов, где они уже сегодня были.
Они вошли в узкое маленькое помещение для наблюдения, смежное с главной комнатой. У рабочего стола, тянувшегося во всю ширину, стояли два разномастных стула, на них приземистый металлический корпус записывающей аппаратуры и цветной монитор с неподвижной картинкой, изображавшей кофейный столик и три красных стула в пустой комнате.
Грейс сморщил нос. Такое впечатление, будто кто-то ел тут карри, возможно из индийской деликатесной в супермаркете через дорогу. Заглянув в мусорную корзинку, он обнаружил вещественные доказательства — пустые картонки. По окончании вскрытия ему всегда требуется какое-то время, прежде чем можно будет подумать о еде, а после увиденных в содержимом желудка Кэти Бишоп остатков, вероятно, тушеных креветок, острый запах карри решительно не содействовал таким мыслям.
Грейс наклонился, схватил корзинку, выставил за дверь. Аромат не ослаб, но стало хоть немножечко легче. Он уселся перед монитором, вновь ознакомился с кнопками управления аппаратом, нажал на «пуск».
Пахнет. Все равно пахнет. Сэнди любила карри. Курица «корма» — любимое блюдо.
На экране пошла запись первой встречи с Бишопом. Грейс, подавшись вперед, рассматривал темноволосого мужчину в коричневой, сшитой на заказ куртке со сверкавшими серебряными пуговицами, в двухцветных, коричневых с белым, туфлях для гольфа.
— Эти туфли похожи на устриц, — заметил Брэнсон, сидевший рядом с ним. — Знаешь, как в гангстерских фильмах тридцатых годов? Видел когда-нибудь «Некоторые любят погорячее»? — Голос вялый, без обычного энтузиазма, но, похоже, он делает сверхчеловеческие усилия, чтоб немного взбодриться.
Грейс понял, что для друга настал тяжелый момент — начало вечера. В такой час он обычно укладывает своих детей в постель.
— С Мэрилин Монро?
— Угу, а еще с Тони Кертисом, Джеком Леммоном, Джорджем Рафтом. Блестящая сцена, где ввозят торт, а оттуда вылезает мужик с автоматом, косит всех наповал, а Джордж Рафт говорит: «Что-то там в этом торте пришлось ему не по вкусу!»
— Современный вариант троянского коня, — заметил Грейс.
— Хочешь сказать, будто это ремейк? — озадаченно спросил Брэнсон. — «Троянский конь»? Не помню.
Грейс тряхнул головой:
— Это не фильм, Гленн, а то, что греки сделали в Трое.
— А что они там сделали?
Грейс с упреком уставился на друга:
— Ты все свои знания получил из кино? Историю никогда не учил?
Брэнсон воинственно пожал плечами:
— Еще как!
Грейс замедлил запись. Гленн Брэнсон на экране спросил, когда Бишоп в последний раз видел свою жену. Грейс остановил кадр.
— Теперь сосредоточься, пожалуйста, на его глазах. Сосчитай, сколько раз он моргнул. Сосчитай, сколько раз он моргает в минуту. У тебя на наручных часах есть секундная стрелка, как на контрольной панели в НАСА?
Брэнсон взглянул на свои часы, озадаченный вопросом. Это был потрясающий большой хронометр с таким количеством циферблатов и кнопок, что Грейс иногда гадал, имеет ли приятель понятие о назначении хотя бы половины из них.
— Где-то тут есть, — пробормотал он.
— Хорошо, так начинай считать.
Гленн немного повозился с часами. Потом на экране в комнату вошел Рой Грейс и начал расспрашивать Бишопа:
«— Где вы сегодня ночевали, мистер Бишоп?
— В своей лондонской квартире.
— Это может кто-нибудь подтвердить?»
— Двадцать четыре! — объявил Гленн Брэнсон, переводя глаза с монитора на часы и обратно.
— Точно?
— Да.
— Хорошо. Считай дальше.
Грейс на экране спросил:
«— Во сколько вы нынче утром пили чай в клубе?
— В девять с небольшим.
— Ехали сюда в машине из Лондона?
— Да.
— В котором часу выехали?
— Около половины шестого».
— Снова двадцать четыре!
Грейс остановил запись.
— Интересно.
— Что именно? — уточнил Брэнсон.
— Это эксперимент. Я вычитал однажды в журнале по психологии, на который подписываюсь, что, по данным, полученным в одной университетской лаборатории, кажется в Эдинбурге, люди, говоря правду, чаще моргают, чем когда лгут.
— Да?
— Когда говорят правду, моргают 23,6 раза в минуту, а когда врут — 18,5. Фактически установлено, что лжецы сидят очень спокойно — им приходится напряженнее думать, чем тем, кто говорит правду, — а когда мы напряженно думаем, то замираем.
Грейс снова пустил картинку.
Брайан Бишоп вскочил, замахал руками.
— Все время двадцать четыре, — сообщил Брэнсон.
— И все время в движении, — добавил Грейс. — Похоже, говорит правду.
Впрочем, ему отлично известно, что это лишь косвенный признак. Он уже ошибся однажды, истолковывая телодвижения, и был жестоко наказан.