96

Стоя в некотором отдалении, они наблюдали за фигурой в темной, низко надвинутой шапочке, темной куртке с капюшоном и темных ботинках. Сейчас он смотрел на дом через бинокль. Оружие было прислонено к ограде. Они были слишком далеко и не могли разглядеть, что это — пневматическая винтовка или охотничье ружье.

Между ними было ярдов двести. Они старались придерживаться примерно этого расстояния с того самого момента, как он оставил свой автомобиль на стоянке у школы и пересек дорогу. Он пошел вперед по тропинке, через поля, а они последовали за ним. Он ни разу не обернулся.

Как и у него, у них были приборы ночного видения, но вдобавок к биноклю на них были еще и очки. Сквозь них казалось, что вокруг светло, как днем, но только все зеленое. Совсем низко над головой пронеслась сова, камнем упала вниз и снова взлетела. В клюве она держала извивающуюся мышь.

Притаившись за живой изгородью — на тот случай, если он все-таки вздумает обернуться, — они не сводили с него глаз. Вот он опустил бинокль; вот, через пару минут, снова поднес его к глазам. Чего он ждет? Они обменялись озадаченными взглядами. Говорить было нельзя. Он стоял с подветренной стороны и, несмотря на многообразие ночных звуков, мог расслышать самый тихий шепот. Рисковать было нельзя.

Запотевшие окна почти совсем очистились! Теперь Апостол чувствовал себя намного спокойнее, его сердце уже не рвалось из груди как бешеное, но билось ровно и часто, разгоняя по венам адреналин, поддерживавший его в состоянии бдительности и боевой готовности, и эти самые эндорфины, из-за которых его переполняло ощущение радости. Он взглянул на часы.

12.22.

Пора!

В те несколько секунд, что он перелезал через ограду между полем и пастбищем, он казался себе непобедимым. Пригнувшись, чтобы его не смогли заметить из дома, он побежал через размокшее, больше похожее на болото пастбище, стараясь не попасть ногой в кроличью нору — повредить лодыжку сейчас было бы совсем некстати.

Сердце снова бухало, словно тяжелый молот. Он добрался до ограждения и остановился — подойти совсем близко он не решился. Дом был всего в пятидесяти футах. Занавески в спальне грешников были задернуты, окно закрыто. Хорошо. Он посмотрел на подъездную дорожку. Только «сааб» и «субару», больше никаких машин. Прекрасно. Значит, никаких гостей в доме. Он поискал глазами датчик движения — должен быть где-то на этой стене, он видел его в прошлый раз, — наклонился и взял винтовку.

Положив ствол на деревянный столбик ограды, он снял крышку с прицела ночного видения и сунул его в карман. Потом прищурился. Вот он, сенсор. Маленькая белая пластмассовая коробочка с выпуклым стеклянным окошком, футах в десяти от земли, прямо под одной из ламп.

Его руки дрожали. Проклятье! Раньше с ним такого не случалось. Он сделал глубокий вздох и попытался поймать датчик движения в перекрестие прицела, но прицел все время сбивался. Он чуть подвинулся, надежнее устроил ствол на столбике и снова прицелился. Вот. Уже лучше. Устойчивее. Но далеко не так хорошо, как было во время тренировки или в предыдущий раз, в том доме в Айове, где ему пришлось делать то же самое.

Он обхватил пальцем курок и немного расслабился, позволив датчику движения вновь уйти из прицела. Потом еще раз глубоко вздохнул и очень медленно, изо всех сил стараясь овладеть своими дрожащими руками и справиться с особенно мощным порывом ветра, поместил датчик точно в центр перекрестия.

Чпок! Под воздействием сжатого газа первый из десяти снарядов вылетел из винтовки, и сейчас же раздался еще один чпок, показавшийся ему оглушительно громким. Пуля вонзилась в деревянную облицовку дома, в нескольких дюймах левее датчика.

Апостол затаил дыхание и уставился на окно спальни грешников. Его затрясло еще больше. Нет, ничего. Все тихо. Никаких признаков движения в спальне. Как же он мог промахнуться? Вчера он отъехал подальше, выбрал место поуединеннее и установил мишень на таком же расстоянии, что и сейчас. И попал точно в яблочко в девяноста семи случаях из ста.

Он выстрелил еще раз и снова попал в стену, на этот раз непосредственно под датчиком. Его спина взмокла от пота, и голове вдруг стало невыносимо жарко под шапкой, а руки в перчатках были неприятно скользкими. Он снова замер, не сводя взгляда с окна спальни, ожидая, что сейчас загорится свет или шевельнется занавеска. Снова ничего. Тишина. Какое облегчение! Ветер завывает как сумасшедший, вокруг столько разных звуков; от крошечной пули 22-го калибра много шума быть не должно. Хотя здесь ее слышно меньше, чем там.

Он выстрелил в третий раз и не смог сдержать крика.

— Нет!

Еще дальше.

На глазах у него выступили слезы — и от колючего ледяного ветра, и еще больше от обиды. Осталось семь пуль. Семь. А нужна была всего одна.

Он несколько раз моргнул, вытер слезы перчаткой, тщательно прицелился. Теперь он твердо знал, что попадет — проклятый сенсор находился точно в перекрестие. И нажал на спуск. Пуля ушла далеко влево и резко звякнула, должно быть, попала в металл. Он упал на землю, практически уверенный в том, что сейчас-то уж он точно кого-то разбудил.

Он выждал пару минут. В доме было по-прежнему тихо. Потом снова прицелился, снова спустил курок. И почти закричал от радости, когда стекло взорвалось и с едва слышным звоном осыпалось на гравий. Две половинки белого пластмассового датчика движения, расколотого выстрелом, повисли на проводках. Он поднес к глазам бинокль, чтобы убедиться, что не просто повредил пластмассовый корпус. Нет, все в порядке. Датчик уничтожен.

Во рту пересохло от волнения. Он отложил винтовку и сквозь карман нащупал пистолет. Потом достал связку вольфрамовых отмычек. Паника снова стала овладевать им, внутри все, казалось, дрожало, и он сделал над собой мощное усилие, чтобы успокоиться и вспомнить план.

Изначально он хотел представить все как несчастный случай, пожар. Но это было слишком рискованно. Его могут поймать, посадить за решетку. Нет, это не выход. Ничтожные грешники из трущоб не стоят такого риска. Он просто пристрелит их, как мерзких тварей, вместе с их отродьями. А потом подожжет дом. Мастер, наверное, будет не слишком доволен, но он никогда больше не сможет послать его на Миссию. В жизни бывают моменты, когда нужно принимать самостоятельные решения.

Он перебрался через ограду и ступил на узкую полоску травы по другую сторону. Внимательно осмотрел дом. Занес ногу над гравием, будто собирался попробовать воду. И осторожно сделал шаг.

Он застыл. Потом сделал еще один шаг, потом еще и еще. Каждый раз он молился, чтобы ступать как можно тише, но каждый шаг казался ему еще громче, чем предыдущий. Они ничего не услышат, в такую-то бурю. Успокойся.

Он вступил на крыльцо. Замок был ему уже знаком, он хорошо разглядел его в прошлый раз. Солидный, надежный штифтовой замок. И у него была подходящая отмычка, с ромбовидным сечением. На прошлой неделе он купил такой же замок, потренировался и теперь мог открыть его с легкостью.

Из кармана на груди он вытащил свой маленький фонарик, взял его в левую руку и направил луч на замок. Правой рукой он аккуратно вставил кончик вольфрамовой отмычки в замочную скважину. Потом медленно продвинул ее вперед, нащупывая первый штифт. И наткнулся на непонятное препятствие. Он попробовал еще раз. И только тут, к своему смятению, понял, в чем причина неудачи.

Кто-то оставил в замке ключ.

В ту же самую секунду, пока его мозг пытался осмыслить произошедшее, раздалось характерное металлическое клацанье. Глухой и звонкий одновременно звук, который невозможно спутать ни с чем на свете. Поворот ключа в замке.

Он выронил отмычку и попытался вытащить «беретту», но бог знает отчего пистолет застрял в кармане. Дверь отворилась. Внутри было так темно, что он едва разглядел две маленькие фигурки, стоящие на пороге, в сапогах и зимних пальто.

Сатанинские отродья.

Прямо напротив него.

В их глазах горело такое любопытство, что на мгновение ему показалось, будто они смотрят прямо сквозь него. Он невольно сделал шаг назад. В тот момент, когда он осознал, что они смотрят не на него, а на людей за его спиной, было уже слишком поздно.

Выстрела он так и не услышал. Только ощутил горячее дуновение и странный свист, от которого взорвались его барабанные перепонки. Пулю он тоже не почувствовал. Она вошла в основание черепа, частично повредив спинной мозг, прошла через левое полушарие в правое, к лобной доле, вышла над правым глазом и, отрикошетив от кирпичной облицовки крыльца, выбила в ней маленькую ямку.

В конце длинного тоннеля он увидел Лару, окутанную молочно-белым сиянием. Потом ее заслонили ухмыляющиеся лица сатанинских отродий. Жестокие, бесстыдные ухмылки, глаза, горящие ненавистью, губы, шепчущие «Победа!». Они надвигались на него, а может быть, это он надвигался на них.

— Лара! — в отчаянии крикнул он.

Ее имя кануло в темноту и растворилось в смехе сатанинских отродий. В страшном, безжалостном, оглушительном детском смехе. Единственный свет, который он сейчас видел, исходил из их глаз. Четыре ослепительных, бесцветных, бездонных ледяных озера. Свет удалялся. Он упал на мягкий, как постель, гравий.

Над ним нависли два других лица. Что-то знакомое, силуэты в темноте… Очень медленно в его поврежденном мозгу возникло какое-то воспоминание, люди в ярко-зеленом свете. Угасающее сознание, обрывки мыслей… Гравий вокруг его головы пропитался кровью, но он не знал, не видел этого. Уже на границе полной тьмы вдруг вспыхнула еще одна картина, и в это мгновение он вспомнил, почему ему знакомы эти двое.

Спортивный автомобиль на стоянке у школы. Два профиля в бинокле ночного видения. Долгий поцелуй. Мужчина и женщина.

Это были они.