8

Джон упражнялся на беговой дорожке. Спортзал был абсолютно пуст, часы показывали без десяти семь утра. Пот тонкими струйками стекал по его лицу и телу, заливал очки, мешая видеть экран телевизора. Показывали деловые новости CNN, последние котировки NASDAQ.

Всю жизнь, с самого детства, сколько Джон себя помнил, им владела жажда знаний. Он обожал ловить головастиков весной, наблюдать за ними, видеть, как у них вырастают ноги, отваливаются хвосты, как они превращаются в крошечных лягушат. Каждое лето он приставал к матери, чтобы она свозила его в Стокгольм, в Музей естественной истории и в Национальный музей науки и техники, — они жили в Оребро, в центральной части Швеции. Когда Джону исполнилось восемнадцать, он отправился в Лондон, в летнюю школу, чтобы подтянуть английский, и все три месяца почти не вылезал из музеев — Британского, Музея естествознания и Музея науки.

Больше всего его восхищали великие ученые прошлого. Без таких людей, как Архимед, Коперник, Галилей, Ньютон и Пастер, без их открытий, считал Джон, мир не был бы таким, каким он является сегодня. Не меньше он чтил и выдающихся физиков и математиков XX века — Эйнштейна, Ферми, Оппенгеймера, фон Неймана, Феймана, Шрёдингера, Тьюринга, чьи исследования, по мнению Джона, определили будущее человечества. Эти люди посвятили науке всю жизнь и не боялись рисковать ни своим именем, ни репутацией.

Если бы Джона спросили, чего он хочет достичь в жизни, он бы ответил, что богатство его не интересует, но вот добавить свое имя к тем, великим именам — это была его настоящая мечта. Однажды, когда Джону было десять лет, он составил список своих жизненных целей. Это случилось через несколько недель после того, как умер его отец, вечный мечтатель и неудачливый бизнесмен. Умер, оставив после себя долги. Список был следующий:

1. Стать уважаемым ученым.

2. Сделать мир лучше.

3. Увеличить продолжительность человеческой жизни.

4. Заботиться о маме.

5. Победить боль и несчастья в мире.

6. Стать хорошим отцом.

Когда Джону становилось грустно, он заглядывал в свой список. Позже он перенес его из маленькой красной записной книжки в компьютер, и потом список так и переезжал из компьютера в компьютер. Перечитывая его, Джон всегда улыбался, но к улыбке примешивалась и доля грусти.

Больше всего Джон переживал из-за матери. Он был единственным ребенком в семье и чувствовал, что отвечает за нее. Когда ему исполнилось восемнадцать, мать вышла замуж во второй раз — за вдовца, школьного инспектора. Она преподавала математику в högstadiet — средней школе, а он время от времени приезжал туда с проверками. Тихий, во всех отношениях достойный человек и полная противоположность отцу Джона. Это произошло незадолго до того, как Джон уехал учиться в Уппсальский университет. Потом, пять лет спустя, муж матери умер от инфаркта, и с тех пор она жила одна. При этом она не желала ни от кого зависеть, несмотря на то что ее зрение ослабевало день ото дня.

В детстве Джон зачитывался научно-фантастическими романами, и в голове у него теснились сотни различных теорий и вопросов. Теории насчет того, зачем мы появились на этой земле или как определенные животные и насекомые приобрели свои характерные черты. Вопросы были следующие: почему некоторые виды, такие как обыкновенный муравей или таракан, прекратили эволюционировать миллион лет назад, в то время как другие, например человек, продолжили развиваться? Почему мозг некоторых животных перестал расти сотни тысяч лет назад? Не потому ли, что слишком развитый интеллект является скорее помехой для выживания, нежели ценным качеством? Означает ли это, что люди в конце концов истребят сами себя, потому что эволюция сделала их слишком умными?

А может быть, человек подвергает себя риску самоистребления тем, что развивает технологию быстрее, чем развивается его собственный интеллект? Возможно, людям нужен мощный эволюционный скачок, чтобы перепрыгнуть эту пропасть? Ответы на эти вопросы Джон искал в своих исследованиях.

Корабль вдруг качнуло, Джон потерял равновесие и ухватился за поручни, чтобы не свалиться с беговой дорожки. Дверь в соседний зал была открыта, и он услышал, как тяжело плещется вода в бассейне. Он не так страдал от морской болезни, как Наоми, но все-таки еще не до конца привык к движению.

Ни Джон, ни Наоми почти не спали прошлой ночью. И сейчас Джон размышлял над теми же самыми вопросами, которые они обсуждали, кажется, уже сотни раз. Да, они согласились с тем, что хотят дать своему сыну максимум возможностей. Но при этом не хотели, чтобы он слишком отличался от других, чтобы у него возникли трудности в общении или в отношениях с людьми.

В этом-то и заключалась проблема, потому что Детторе все время подталкивал их к тому, чтобы использовать как можно больше «опций». Даже Джону не приходило в голову, что наука уже может делать такие вещи. И некоторые варианты выглядели действительно соблазнительно. Боже мой, если бы они только захотели, они могли бы сделать Люка невероятным человеком!

Но нет, спасибо.

Люк — не лабораторная крыса, которую можно гуманно усыпить в случае, если результат не оправдает ожиданий.

Джон не желал играть жизнью своего сына. И все же ночь напролет его мучила одна и та же мысль. То, каким получится ребенок, — это именно игра, игра случая, произвольная выборка генов. Детторе фактически предлагает уменьшить случайность, а не увеличить ее. Действуя осторожно, не обрекают ли они своего сына на заведомую посредственность?

Тренажер издал сигнал, и дисплей показал, что прошла еще одна минута. На корабле Джон тренировался еще усерднее, чем дома. Он старался привести себя в суперформу. Он догадывался о причине, заставлявшей его так выкладываться, но до конца сам себе не признавался.

Здесь, в самой глубине корабля, на палубе С не было ни души.

Единственным собеседником Джона было его собственное отражение, прыгающее вверх-вниз во всех четырех зеркалах на стенах. Отражение высокого, стройного мужчины в белой футболке, синих шортах и кроссовках. Высокого, стройного мужчины с усталым, напряженным лицом и темными кругами под глазами.

«Старцам вашим будут сниться сны, и юноши ваши будут видеть видения».

Строчка все крутилась и крутилась у него в голове в такт шагам, без конца, словно мантра. Возможно, я пришел сюда как человек, которому было видение, думал Джон. Но сейчас я больше похож на священника, который начинает сомневаться в собственной вере.