70

Доктору Шейле Микаэлидис было около сорока. Это была небольшого роста, живая женщина, смуглая, с густыми прямыми черными волосами, в больших квадратных очках. На ней был обтягивающий свитер, кремового цвета блузка и коричневые брюки.

Ее кабинет располагался в задней части величественного викторианского здания из красного кирпича, переоборудованного под медицинский центр. Большое французское окно выходило на аккуратный, ухоженный сад, обнесенный стеной. Комната была просторной и светлой, с высокими потолками, но, словно по контрасту с классическим обликом самого здания, она была оформлена в простом современном стиле. На письменном столе из сосны стояли компьютер и несколько фотографий в рамках, изображавшие двоих хохочущих ребятишек, два удобных дивана с подушками располагались по обеим сторонам от соснового же кофейного столика. Джон, Наоми и детский психолог уселись на один из них.

Интересно, слащавые фото детей на письменном столе — это необходимый элемент дизайна для кабинета врача, мельком подумала Наоми.

Джон рассказывал Шейле Микаэлидис о Люке и Фиби. Наоми время от времени добавляла детали. Разумеется, он ни словом не обмолвился о клинике Детторе, но в подробностях описал случай с осой, странный язык, на котором говорят дети, упомянул мнение Регги Четвинд-Каннингема об их лингвистических способностях и рассказал о радостном возбуждении, которое овладело детьми в субботу в зоопарке. И о том, как были счастливы Люк и Фиби, когда они пошли в зоомагазин и купили им обоим по морской свинке.

Он не стал ничего говорить о своих подозрениях насчет шахмат — прежде всего потому, что еще не рассказывал об этом Наоми.

Когда они закончили, Джону показалось, что нейтральное вначале поведение психолога слегка изменилось. Она по очереди посмотрела на них обоих, и на лице ее явно читался скепсис.

— Вы говорите, они разработали свой собственный язык. Вы сами в это верите?

— Полностью, — ответил Джон.

— То, о чем вы мне рассказываете, совершенно неправдоподобно.

— Однако, — вмешалась Наоми, — если это аутизм или что-то в этом роде…

Доктор Шейла покачала головой:

— Даже если бы один из ваших детей действительно страдал расстройством аутистического спектра и обладал странными математическими способностями, в случае с обоими это невозможно.

— Даже если это однояйцевые близнецы?

— Люк и Фиби не однояйцевые близнецы, — возразила психолог.

— Тогда как вы это объясните? — спросил Джон.

Она чуть склонила голову:

— Вы уверены, что не выдаете желаемое за действительное?

— Что вы имеете в виду? — заметно раздражаясь, спросила Наоми.

Доктор Шейла взглянула на свои ногти.

— Мне кажется, вы очень и очень честолюбивые родители. Я делаю такой вывод из того, как вы рассказываете о своих детях. Вы ученый, доктор Клаэссон, а вы явно очень умная женщина, миссис Клаэссон. У меня такое ощущение, что вы много ожидаете от Люка и Фиби. Я права?

— Я нет, — быстро вставила Наоми.

— Все, чего мы хотим, — это чтобы они были нормальными, — добавил Джон.

— И здоровыми, — подчеркнула Наоми.

Шейла Микаэлидис ковырнула лак на одном ногте.

— Вы потеряли своего первого ребенка, Галлея, когда ему было четыре года. Вы его обожали. Вы уверены, что не ищете в своих близнецах чего-то особенного, чего-то, что поставило бы их впереди? Как некую форму компенсации.

— Это смешно! — взорвалась Наоми. — Просто смешно!

— Абсолютно! — подтвердил Джон. — Послушайте, мы пытаемся лучше понять собственных детей, за этим мы и пришли к вам, а вы нас как будто в чем-то обвиняете.

— Нет, я вас ни в чем не обвиняю. Все, что я хочу сказать, — ваше утверждение, что они говорят наоборот, пропуская при этом каждую четвертую букву, совершенно невероятно! Это невозможно. Таких примеров в науке нет. Вы приписываете своим детям способности, которыми не обладает ни один человек на планете! Только подумайте, какие понадобилось бы производить вычисления, чтобы делать это.

— Тогда какова же ваша версия? — спросил Джон.

— У меня ее нет. Поверьте, я бы очень хотела все это объяснить, но не могу. — Психолог в упор посмотрела на них обоих.

От этого изучающего взгляда Наоми слегка смутилась.

— Почему ученый-лингвист говорит нам одно, а вы — совсем другое?

Шейла Микаэлидис покивала, словно в такт собственным мыслям.

— Вам знакомо понятие эпистемологический предел?

— Эпистемологический предел? — повторила Наоми.

— Да, — сказала Джон. — Мне известно, что это такое.

— Не могли бы вы в двух словах объяснить это вашей супруге?

Джон пожал плечами, словно в нерешительности, потом повернулся к Наоми:

— Ну, упрощенно говоря, это означает, что у человеческого разума есть некий предел. Люди от природы наделены определенным уровнем интеллекта, и существует потолок, выше которого им не подняться. Биологические ограничения. Точно так же, как существуют ограничения и в других аспектах.

Он взглянул на психолога. Она согласно кивнула.

— Например, человек может пробежать расстояние в одну милю за четыре минуты. Мы знаем, что этот рекорд может быть побит на несколько секунд. Но ни один человек на свете никогда не сможет пробежать милю за минуту. Возможно, и за три минуты тоже. — Он почувствовал неловкость, и Наоми тоже.

Человек, созданный доктором Детторе, смог бы, говорил ее взгляд.

— То же самое с человеческим ростом, — продолжил Джон. — Он колеблется в известных пределах. Разумеется, есть и исключения, но все равно верхняя граница — это около семи с половиной футов. Предел биологических возможностей. Человек не может быть ростом пятнадцать футов, скажем. — Он снова посмотрел на психолога. — Если я правильно вас понимаю, вы хотите сказать, что язык Фиби и Люка — это то же самое, что миля за минуту? Или человеческое существо ростом пятнадцать футов?

— Именно так.

Джон поймал взгляд Наоми и тут же отвел глаза. До этого момента он в полной мере не осознавал всю исключительность того, что делают Люк и Фиби. И теперь он понял, что не знает, как к этому относиться.

— Как же так вышло, что Четвинд-Каннингем тебе этого не сказал? — спросила Наоми.

Джон еще раз взглянул на нее, потом на Шейлу Микаэлидис, потом снова на Наоми:

— Он сказал. Именно это он и сказал. Я подумал, что он преувеличивает, но теперь я понимаю, что нет.

— То есть наши дети способны производить вычисления, которые вне пределов человеческих возможностей? — спросила Наоми.

— Ну, до сих пор никто на земле такого делать не мог, миссис Клаэссон. — Она с сомнением посмотрела на Наоми. — Полагаю, нашим следующим шагом будет пообщаться с Люком и Фиби. В идеале мне хотелось бы понаблюдать за ними, когда они будут находиться в обществе других детей. В яслях, например.

Наоми покраснела.

— Видите ли… причина — главная причина — по которой мы к вам обратились, — это… — она нашла взгляд Джона, — меня попросили больше не приводить Люка и Фиби в ясли.

Психолог понимающе кивнула:

— Ясно. Но думаю, я могла бы поговорить с воспитательницей и попросить ее сделать для нас исключение. Мне уже приходилось так делать, и обычно это не проблема.

— Большое вам спасибо, — сказала Наоми. — Мы будем вам благодарны за любую помощь.

После того как они ушли, Шейла Микаэлидис сделала кое-какие заметки. Потом прочитала заключение, которое переслал по факсу доктор Роланд Тэлбот.

Амбициозные, честолюбивые родители, написала она.