26

У входа в университет были припаркованы четыре фургона с символикой крупнейших телевизионных каналов. Джон подошел ближе. Он уже почти опаздывал на собрание. Рядом с фургонами толпились журналисты — некоторые с камерами, некоторые держали в руках микрофоны. Он услышал, как кто-то назвал его имя. Потом еще раз, уже громче.

— Доктор Клаэссон?

— Это точно он? — произнес другой голос.

— Это доктор Клаэссон!

Невысокая темноволосая женщина с симпатичным, но жестким лицом, показавшаяся Джону смутно знакомой, протянула в его сторону микрофон. Он тут же понял, где ее видел — в новостях на каком-то канале.

— Доктор Клаэссон, скажите, пожалуйста, почему вы с женой решились на «ребенка на заказ»?

В лицо ему уткнулся другой микрофон.

— Доктор Клаэссон, когда должен родиться ваш малыш?

Третий микрофон.

— Доктор Клаэссон, вы подтверждаете, что вы и ваша жена выбрали пол ребенка заранее?

Джон протиснулся между репортерами. Внутри у него все клокотало, но ответил он неожиданно вежливо:

— Прошу прощения, это личное дело. Боюсь, мне нечего сказать.

Когда закрылись двери лифта, он ощутил мгновенное облегчение. Тело тут же начала бить дрожь.

Мы все еще сохраняем большинство примитивных инстинктов, взбудораженно подумал Джон, с десятиминутным опозданием входя в зал. Прежде чем человек научился говорить, он полагался на свои глаза, изучал язык тела. Позы людей, то, как они сидят, положение рук и ног, движение глаз могут рассказать буквально обо всем.

Джону показалось, что в комнате как будто что-то не в порядке. Десять его коллег, рядом с которыми он проработал два с половиной года и которых хорошо знал — или думал, что знает, — этим утром вели себя несколько странно. Джон почувствовал себя незваным гостем, проникшим на вечеринку в закрытый клуб.

Он пробормотал извинения, уселся за стол, достал из сумки ноутбук, а из кармана «блэкберри» и положил их перед собой. Все остальные молча ждали, когда он устроится. Меньше всего на свете Джону хотелось сейчас быть на этом собрании. Он мечтал добраться до кабинета, закрыть дверь и дозвониться до журналистки.

Салли Кимберли.

Он был просто вне себя от гнева.

Не для записи. Это было не для записи, черт ее раздери! Она не имела права публиковать то, что он ей рассказал. Ни единого слова!

— Джон, с тобой все в порядке? — спросил Сол Харанчек. Как все южане, он говорил немного в нос. Сол был родом из Филадельфии.

Джон молча кивнул.

Девять пар глаз с сомнением уставились на него, но никаких комментариев, однако, не последовало. Собрание пошло своим ходом. Начали с обсуждения учебного плана, потом, что стало уже нормой за последние несколько месяцев, разговор перешел к более насущным проблемам. Волновало всех одно: судьба отдела вообще и судьба каждого из них в частности. Что будет в конце следующего года? В штате состоял один только Сол Харанчек. Будущее остальных представлялось туманным. Ни правительство, ни научно-исследовательские институты, ни благотворительные фонды, ни другие университеты, в которые они обращались, пока не высказали заинтересованности в проекте.

Джон в беседе не участвовал. Учитывая заголовки сегодняшних газет и выражение лиц его коллег, он вообще сомневался, что сможет остаться в науке.

Будущее его семьи было, кажется, еще более неопределенным.

В половине десятого Джон не выдержал. Он сунул в карман телефон, схватил ноутбук, сумку и встал:

— Прошу меня извинить. Я… у меня…

Не закончив фразу, он вылетел из конференц-зала.

Джон шел по коридору. Слезы вскипали на глазах, и он сдерживался изо всех сил. Оставалось только надеяться, что ему не встретится кто-нибудь из студентов. Дойдя, наконец, до кабинета, он открыл дверь, вошел и захлопнул ее за собой.

На столе лежала куча непрочитанных писем. На автоответчике было тридцать одно новое сообщение.

Господи.

И пятьдесят семь новых электронных писем.

Зазвонил телефон. Наоми. Голос ее дрожал от ярости.

— Меня уже затерроризировали звонками. Твоя новая любовница постаралась — раздала номер моего офиса всем, кому только можно.

— Господи, Наоми, она мне не любовница! Ты что, с ума сошла? — завопил Джон, но тут же опомнился. Наоми ни в чем не виновата. Она не заслужила этого. Во всем виноват он, только он. — Прости меня, милая. Я…

Она бросила трубку.

Черт.

Джон набрал ее прямой номер, но линия была занята.

Он с отчаянием взглянул на телефон, на экран компьютера, на голые стены кабинета. Секретарша сложила всю почту на край стола; сверху лежал пакет с надписанным от руки адресом. Внутри прощупывалось что-то твердое. Заинтересовавшись, Джон вскрыл пакет серебряным ножом для разрезания бумаги — подарок Наоми на Рождество — и вытащил два толстых листа картона, скрепленные резинками.

Между ними оказалась фотография Наоми — та самая, что стояла у него на столе. Сделанная в Турции. Та самая, что красовалась теперь на первой полосе USA Today.

Туда же была вложена записка. Маленький листок бумаги.

Сука! Господи, какая же сука!

Дверь кабинета открылась. Вошел Сол Харанчек.

— Джон. Могу я… м-м-м… поговорить с тобой?

Сол нервно потирал руки и покачивался на мысках. Вид у него был такой, словно он пришел сообщить о конце света.

Джон молча посмотрел на него.

— Ты темная лошадка, однако, — начал Сол. — Я… то есть мы… то есть никто из нас и понятия не имел, что ты и… м-м-м… — Он хрустнул пальцами. — Это, конечно, твое личное дело, но сегодня я… кто-то показал мне эту статью в USA Today… — Сол тряхнул головой. — Если ты не хочешь об этом говорить, то все нормально, просто скажи мне.

— Я не хочу об этом говорить, — кивнул Джон.

Сол закивал и повернулся к двери.

— Ну ладно, хорошо…

— Сол, — перебил его Джон. — Послушай, я… скажи мне, пожалуйста, я потерял шанс быть зачисленным в штат, так ведь?

Зазвонил телефон.

— Ответишь? — спросил Сол.

Джон поднял трубку — на случай, если это Салли Кимберли. Однако звонила женщина по имени Барбара Стрэттон. Она хотела узнать, не согласится ли Джон дать подробное интервью на радио. Джон вежливо — опять более вежливо, чем намеревался, — сказал, что он не сможет, и повесил трубку.

— Я идиот, Сол, — сообщил он Харанчеку.

— Это правда? То, что написано в статье? Вы с Наоми в самом деле обращались к Детторе?

Телефон зазвонил опять. Джон не стал отвечать.

— Правда.

— О господи. — Сол ухватился руками за спинку стула.

— Ты о нем что-нибудь знаешь?

— Он провел пару лет в этом университете в восьмидесятых. Но нет, я ничего о нем не знаю, кроме того, что прочитал — и что теперь он погиб, так?

— Да. Что ты думаешь о его работе?

— Он был умным парнем — его IQ просто зашкаливал. Но высокий интеллект не означает, что ты великий человек… или хотя бы хороший. Это значит, что ты можешь придумывать всякую хрень, которую другие люди придумать не способны. И не более того.

Джон промолчал.

— Послушай, это не мое дело. Очень бестактно с моей стороны вообще расспрашивать тебя… Но вот в чем дело, Джон. Эта статья не делает тебе чести как ученому. И соответственно, подрывает доверие к нашему отделу в целом.

— Но в газете все представлено не так, Сол. Ты же знаешь, как они могут искажать факты. Пресса любит выставлять науку более продвинутой, чем она есть на самом деле.

Харанчек посмотрел на него с сомнением.

— Ты хочешь, чтобы я уволился? Ты это пытаешься мне сказать?

Сол уверенно помотал головой:

— Нет, конечно. Об этом не может быть и речи. Сейчас неподходящее время для обсуждения — давай отложим разговор на потом.

— Мне очень жаль, что так вышло, Сол. Я могу что-нибудь сделать, чтобы сохранить возможность попасть в штат?

Харанчек взглянул на часы:

— Мне нужно вернуться на собрание.

— Извинись за меня, ладно?

— Разумеется. — Он закрыл за собой дверь.

Джон посмотрел на записку от Салли Кимберли. Да, он злился на нее, но еще больше его бесила собственная глупость. Рассыпался перед ней, откровенничал, думал, что она напишет хорошую статью про отдел… Вот идиот! Как он мог забыть, что мир устроен совсем по другим законам?

Он налил себе кофе и вернулся за стол. Почти тут же снова раздалась телефонная трель. Это была Наоми.

— Джон, ты смотрел новости? Последний выпуск? — тонким, дрожащим голосом спросила она.

— Нет. А что? Что такое?

— Доктор Детторе. Его убили какие-то сектанты. Они взяли на себя ответственность за взрыв. Сказали, что Детторе был пособником Сатаны. Они называют себя «Апостолы третьего тысячелетия». Это они подложили бомбу в вертолет. И они говорят, что любой, кто играет в игры с человеческими генами, отныне является их целью. Я очень боюсь, Джон. Очень.